Текст книги "Запах Дождя"

Звезды доносят в виде снежинок сияние света, где мои темные очки, «Мы увидим чистую реку воды жизни. Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл». Теперь же мы видим гадательно, и мне никому нельзя рассказать, о чем они там говорят. Надо позаботиться о тех детках, которые остались без мамы, это доносится сейчас самым главным сигналом.

В свете неба стоят фонари. Люди делают фонари, потому что не умеют использовать небесное электричество, интересно, если оставить парк в полной темноте, наверное, заработает аккумулятивная энергия, накопившаяся с небес, и все загорится само собой, включая блики на спинках скамеек, светлячков, ночных бабочек и другие небесные сущности. Если такое случится, то все дорожки в парке, засыпанные первым снегом, по которой бы вы не пошли – выведут вас сразу на небо, поэтому первый снег так старательно и падает на дорожки, чтобы укрыть их от нас. «Сейчас в коридоре происходит что-то очень интересное!», – говорят в таких случаях детям.

Незаметно пролетело время, и уже через три часа я снова проснусь уже на земле, а уже через четыре часа поведу доченьку в школу по первому снегу, и только мы с ней будем знать, о чем поведал нам первый снег. Ведь гены передаются по наследству. Пока возвращаться на землю.

24 ноября 2015 г.

Теперь я знаю, как нужно строить дома

Наш дом будет соткан из цветов и из неба. Из нежности детской и из первого снега. Вот из чего нужно строить дома.

Наше крыльцо будет усыпано моими детскими снами, которые я принесу, как запах росы, тебе на подушку, ещё чудесами, я их соберу в лесу для тебя. Пока просыпаются зимние звери и деревья изумленно глядят на меня – наклонится ветка цветущей березы и, прозрачной листвой шелестя, отдаст мне свои первые песни, которые я принесу для тебя. В лесу я добуду драгоценные камни, те, самые, что лежат у дорожки в наш дом, и зайцы выйдут из леса с оленями, чтоб посмотреть мне вслед, когда я принесу все это в наш дом для тебя.

И озеро выйдет из лесу проводить меня облачным взором, что дрожит в синеве неба, когда я выйду из леса к нам на дорожку, чтобы принести это все для тебя. У нас будут дети. И звери, и птицы придут поклониться в наш дом для тебя.

Распустятся сосны зеленой хвоею, и липы, и ивы, и прилетят даже души цветов, чтобы спеть эту песнь. Мы будем жить вечно на берегу нашего дома, и утро, и нежность продлятся так долго, бескрайне, что звездное небо, и долетят даже до наших потомков, и мы будем с неба с тобой наблюдать, как звери и птицы выходят из лесу, чтобы послушать ту песню, которой я построю наш дом для тебя.

Бескрайней любовью лечу над полями, чтобы поцеловать тебя первой с утра. И ты улыбнешься во сне мне навстречу, и утро наступит тогда для нас на земле.

Я обернусь самою росою, чтоб пробудить ночной лес, он встрепенется и тут же прозреет, сверху закапает запахом роз, чтоб повеять им на тебя. И когда ты проснёшься, над изголовьем у нас прошумят два крыла – это душа моя приходила, пела тебе и тебя берегла. Под вечер в нашем саду зажгутся светлячки – это души стихов, смех первой души и лепестки душистой липы, что зависая в невесомости, тают в вечернем воздухе. Тогда мы поймем, как совершаются чудеса, и тихо уснем, чтобы не расплескать их. Я принесу тебе белый меховой плед, а сама лягу у подножия неба, чтобы на утро рассказать тебе то, о чем думают звезды. Так пройдёт ещё один день.

На утро поедем мы в поле к дальней реке набрать свежих яблок и страусиных яиц, чтобы угостить тридцать детей наших друзей. И ветер донесет им песню о нас.

И так пройдет ещё один день. Я снова заночую в цветущем саду и поставлю на траву перламутровое блюдо, и звезды сами прилетят в него этой ночью, как серебристые бабочки, чуть касаясь крылом, мерцая крылышками и всеми струнами души и переливаясь, что твои глаза, когда они смотрят на меня. На третий день я пойду к озеру и построю тебе шалаш, и когда ты войдешь в него – то упадешь в мои объятия – и я никому тебя не отдам. И будут открыты все тайны тогда, все лики земного и все времена – и ветер проснется и отнесет нас домой, в твой дом и мой.

Так будем мы жить у самого неба, в котором дрожит и мерцает ночная река…

4 января 2016 г.

Мой дождь

Когда я была маленькой девочкой, ты каждый раз выходил мне навстречу: стоило мне только заплакать – как на улице начинался дождь. Никто не знал о нашей тайне, что в это время я глажу тебя по щеке.

И вот уже я – большая девочка, держу в руках свой мобильный телефон, – и теперь, когда я посылаю тебе сигнал с земли, ты отвечаешь мне с неба. Чаще всего ты молчишь, отвечаешь только тогда, когда идёт дождь. Ты так и записан в моём телефоне "Мой Дождь". Мы все рождены из дождя. Один раз ты мне сказал об этом вживую, но я была так ошарашена нашей встречей, что не дала тебе договорить. Теперь я все время думаю, что ты хотел сказать что-то, что-то было ещё, ведь ты хотел сказать о себе что-то важное. Я знаю твой дом на земле. Там на окнах живые цветы. Когда я все время проезжаю мимо одного дома, у меня начинает пикать красная лампочка, он, как магнит, притягивает мой взгляд, поворот налево после канала, в котором синими планетами так красиво горят фонари.

Я пишу тебе обо всём, потому что не могу промолчать. О том, что, оказывается, можно съездить в мой духовный сад наяву, как я недавно съездила к себе на дачу в двадцатиградусный мороз, звучал Моцарт, как жаль, что нельзя усадить тебя в машину, мой дождь и, рассказывая об этом, покатать по городу.

Моцарт звучит до сих пор. "Не ручей, а море тебе имя", – сказал один великий композитор о другом. Ты не ручей, а родник, родник живой воды моей жизни.

Я полечу по туманным полям утром, пока ещё не проснулась трава, я принесу к твоему дому и впущу в окно запах росы, а потом полечу обратно над полем, над лугом, над лесом и буду собирать повсюду частицы волшебства, чтобы принести их снова тебе. Так хотел сказать Моцарт. Моя душа сейчас, как скрипка, которая вот-вот запоет, чтобы ты услышал мою песню, мой дождь. Мне кажется, что твоя душа сейчас – тончайшая оболочка моей души, сотканная из прозрачного невесомого хрусталя, мерцающего, что звёздный иней…

Позднее, когда я выросла, я поняла, что ты оказываешь на меня одно действие, на которое не был способен никто другой – при тебе одном я могла говорить только правду. Ехала ли я вдоль Невы – как только я чувствовала твое влажное трепетное дыхание, твоё приближение в воздухе – я тут же писала тебе, что больше не могу, что хочу второго ребёнка, и ты отвечал мне тихим сиянием с неба: «Не плачь, Все Будет Хорошо». «ВБХ» – приходили мне на телефон твои слова, – и только мы с тобой знали, как их перевести. В те времена я готовилась сделать детский театр и знала, что только ты, дождь, мне в этом поможешь. Я знала, что нужно уехать для этого в Тверь, и тогда ты, может быть, что-нибудь мне напишешь на лобовом стекле, с чего начинается театр, с чего начинается самый лучший на свете детский театр – мне было нужно знать. У кого же я ещё могла это спрашивать, как ни у тебя.

Я ехала к тебе каждый вечер с работы, я включала Нино Катамадзе – три, два, один, пуск – взлетаем, я плавно снижалась и причаливала к дому всякий раз, когда я была с тобой, я долго еще не могла выйти потом из машины, чувствуя твои прикосновения. Знаешь, как целуются души? Теперь мы знаем это с тобой.

Театр нужно растить, как дом, как деревья. Нужно посадить маленькую веточку, прутик ранней весной, и тогда он разрастется в большое красивое могучее дерево, а ты, мой дождь, будешь с неба его поливать, я права?

И тогда мы полетим на небе навстречу друг другу, я – прямо с могучих ветвей нашего дерева, а ты – прямо с нежно-голубого душистого облака, что пропитано запахом липы, и наконец-то мы будем вместе. Нам запрещено видеться наяву, я знаю, слишком очевидно мы знаем друг друга. Сказать «любим» – не сказать ничего. Чтобы это сказать, нужно сделать театр. Из чего же делается хороший театр? Из плоти и крови, так же, как рождается и первый, и второй ребёнок, можно быть, об этом ты мне говорил тогда, у Невы? Театр делается за пять лет до этого, это дом делается за три года "до", а театр – за пять, когда в него покупаешь золотой ключик, золотые дозаторы и мыльницы в ванную и, стоит только это сделать – как тут же придумываешь для театра название – театр "Арлекин". Для начала нужно придумать занавес из весенних цветов, ведь правда, мой дождь, потом нужно подуть на него звёздным ветром, потом включить Сару Брайтман – которая споет за всех нас сама, пока с неба не просыплются розы. Тогда нужно приглушить свет и неся огонечки чудес в руках – красиво выйти на поклон к зрителям – отстраняя ногой незаметно, но заботливо шлейф, чтобы не наступить на него, – тот самый, из звёздной пыли и ветра, вы поняли. Ведь правда, мой дождь? Это и будет самый лучший на свете театр, – когда мы сыграем про дождь – то вдруг ты пойдёшь с неба – это будет спектакль о том, как встретить свой дождь, ведь ты нас не подведешь?

Это будет спектакль о том, как спросить у Невы о ребёнке, о том, что все дороги приводят к тебе, о том, что есть ответ у любого конца. И может быть, все поймут ответы на свои вопросы, и люди станут счастливее, когда посмотрят наш спектакль о весенних цветах и о музыке Моцарта. Ведь ты меня слышишь, мой дождь.

Теперь я знаю, что вечность слышит меня. Это один раз уже сказал миру Моцарт, ведь он тоже стоит подле тебя сейчас и слышит меня, мой дождь.

Когда наступает весна… Проходит вся жизнь, и мы снова становимся молодыми, мы становимся или молодыми или старыми: молодыми – если встретим свой дождь. И тогда мы вместе с ним летим над полями, вы знаете, как пахнет весенний воздух – сумерками, первой любовью и талым снегом, то есть первой травой – и уже не страшно тогда умереть. Мы сейчас в небесах парим в небе, хочешь вон ту звезду? Наш сад светится по ночам по обеим сторонам, там, где сирень, огоньками – некоторые соседи называют его «взлётная полоса», а некоторые – «поле чудес», это и есть наш Театр, который ведёт прямо в небо, где мы летаем с тобой, мой дождь.

Полночь. Пора приземляться. Время делать театр.

5 января 2016 г.

Как надо летать

Сказка под Рождество

Летать надо так. Сообщаешь навигатору, что летишь на крышу Андреевского собора. Он тебе выдаёт, что тебе лететь 2,3 км, правда, в средствах передвижения у него есть только: машина, пешком, и поскольку он ещё не знает, на чем люди летают, то предлагает тебе метлу. Дурак. Он не знает, что можно передвигаться одной силой ветра.

Итак, поначалу немножечко кружится голова, как на сапсане, когда он отъезжает от Питера со скоростью 200 км в час – и ты не понимаешь, как это. Тут тоже не надо ничего понимать – главное, не забыть, что ты летишь на Васильевский остров, а то отнесет не в ту сторону. И вот уже – огоньки домов далеко внизу, кажущиеся сплошной елочной гирляндой, которой украсили сверху сугроб, пестреющий здесь и там ручейками машин и утекающими вдаль проспектами. Нет, надо всё-таки не так высоко. И когда снижаешься – то начинают очень мешать провода – но ты через них прыгаешь, как через классики – натянутые резиночки – первый класс, второй, третий, вот и крыша вблизи, а нет, не крыша, а ночные воздухоплаватели перевешивают стенд у рекламы, который «Вы забыли, – говорит, – летать запрещено!» – но тут ты садишься прямо в их воздухоплавательную люльку, второй куда-то девается, ты остаешься наедине с первым, и вдруг мы оба понимаем с ним это, и он надевает мне на голову россыпь жемчуга, называя своей Королевой, – мы даже с ним не поцеловались, я улетела дальше.

На крыше Андреевского собора притаился ангел, с ним я поцелуюсь, ведь это так принято, ведь он мне скажет, как лететь к тебе. Ты помнишь ту кофейню со свежим хлебом, где мы встретились в первый раз? Я несла фотографии своим клиентам в конвертике с ангелом – моей дочуркой в ее 9 месяцев, ты сидел напротив меня и сказал: «Можно посмотреть? Покажите мне человека, который это сделал!». Я подумала: «Ну нельзя же так открыто выражать свои чувства», – и мысленно покрутила у виска. За то, что я тогда так подумала, я ищу тебя теперь четыре года подряд, по ночам летаю к тебе, я теперь именно это только и делаю, что говорю тебе вслух то, что думаю, потому что не могу уже не сказать. Тот самый ангел каждый поджидает меня на крыше Андреевского собора, он знает к тебе дорогу. И мне во сне кажется, что наконец-то я её нашла, и мы теперь вместе, и ты, как прежде, поешь оперным голосом и говоришь мне: «Спасибо за то, что вы есть», – но наяву я снова её забываю, дорогу к твоему дому, – и приходится начинать все сначала.

Но я бы все отдала за это чувство полёта, сначала я подумала, что лечу сама по себе, а, оказалось – лечу к тебе.

Летать надо так. Надо сначала полюбить кого-то так крепко, так крепко, только тогда ты можешь полететь. Именно так летать и следует.

6 января 2016 г.

Эта женщина

Если я только встречу эту женщину…

Я сразу узнаю её – её будет видно издалека, она войдёт оглушительно, как стая пантер или тигриц, что разгуливают на свободе.

Она сбежала с Луны, её там знает каждая чёрточка, каждая впадинка лунных безликих кратеров, ведь именно она всходит каждую ночь, затопляя собой всё небо, огромным небесным голубоватым светилом под именем планета «Земля», затмевая собой весь горизонт и переливаясь всеми цветами радуги. Вы видели когда-нибудь Землю с Луны? Она так близко, но её не достать. Это и есть моя женщина.

Когда она пройдёт мимо – то вдруг заиграет прекрасная музыка, слышимая вначале только мной, неуловимая, невесомая, но вдруг и другие начнут поворачивать головы, ища, откуда доносятся звуки – они не знают, что это поёт моя душа, когда ты проходишь мимо. Может быть, ты сидишь сейчас со столиком у меня за спиной в кафе, стоит только обернуться, может быть, это сидишь именно ты? Тогда я обернусь ещё и ещё. Такой женщины ещё не придумано, чтобы это был целиком мой размерчик.

Когда она победоносно и головокружительно идёт, сверкая тонкими каблуками под музыку «Тореадор» Жоржа Бизе – то и мужчины, и женщины разлетаются в стороны, не находя себе места до конца жизни и пытаясь её забыть. Вот почему так мучаются её любовники и любовницы. Тех и других – одинаковое число, какое – вам не положено знать. Женщины думают, что не могут на неё претендовать, потому что у неё есть мужчины, а мужчины не понимают, что происходит, потому что она от них отворачивается. Потому что мужчин она только обнажает донага и увидев, что там больше ничего нет, уходит к женщинам, которые, уже в свою очередь, её раздевают, и вот эта хлещущая и необузданная сексуальность чувствуется ещё задолго до ее появления, как пьянящий вкус ароматного красного вина, после которого забываешь все прошлое, несясь вперед со скоростью 190 – когда дорога вдоль моря уже напоминает взлётную полосу. «Взлетаем!» – и ты уже на другом берегу озера Разлив, миновав снежный скрежет в заносах и всю мировую неопределённость. Тот, кто скажет ей: «Ты – вся моя» – тут же получает только белое перышко в руках на прощание да нежное дыхание ветра – ведь там, где она, не действуют земные величины и измерения, приборы зашкаливают; лучший способ её удержать – спеть ей оперным голосом, – и то ненадолго.

У неё на борту ее белой машины написано слово «Победа», так же, как у меня, по этому слову мы с ней узнаем друг друга.

С ней знакомы все великие женщины: Марлен Дитрих, Вивьен Ли, Инна Чурикова, Алиса Фрейндлих, Рената Литвинова, Земфира, по ночам они пишут письма друг другу, не зная, кто есть кто, и путая голоса, эта музыка голосов образует ту музыку, которую они видят во сне и творят ею свои произведения наяву.

Нельзя сказать, сколько ей лет – потому что эта тайна неведома ей самой, она живёт в обратную сторону. Недавно учёные опубликовали научный труд о том, что есть параллельно существующая галактика, живущая в обратную сторону. Эта женщина родилась именно там. У неё зелёные глаза и каштановые длинные волосы, она редко их распускает, словно стыдясь своей силы. Её локоны обладают чудодейственным свойством – кого они случайно заденут, тот влюбляется раз и навсегда и попадает во власть Луны, над которой каждое утро всходит Земля.

В своем небесно-земном облике она необыкновенно подтянута, и когда ее спрашивают: «Должно быть, Вы – балерина?», Она снисходительно улыбается и говорит, словно погладив по голове: «Ну конечно же, я – балерина». Она не ест ничего из того, что едят обыкновенные земные люди – она питается только кофе и томатным соком в пропорции «один к двум». Когда в кафе заканчивается весь томатный сок, ей приносят грейпфрутовый, свежевыжатый, кислый-кислый. Но она пьёт его и улыбается, вспоминая апельсины на Кипре, которые падали с дерева, кода она отдалась тебе в первый раз. Родилась очаровательная девочка. Такие женщины рождают только девочек, ведь таинство должно иметь продолжение.

Она очень быстро ездит на машине, но это ее единственная вредная привычка. Ни кофе, ни коньяк на нее не действуют. Она из тех женщин, что может запросто снять красные трусики в ресторане под столом, бросив их комочком в твой пустой бокал напротив, только потому, что никогда так раньше не делала, но во второй раз ей это уже станет скучно и она придумает новый трюк. Или вдруг снимет с себя черную шелковую перчатку, зная, что ты спрячешь ее под подушку и будешь по ночам ее целовать. Или случайно оставит у самого наскучившего любовника на заднем сиденье в его спортивном мерседесе свой синий ажурный шарф, благоухающий весенней нежностью, чтобы досадить его на завтра выскочившей, как чертик из шкатулки, бедняжке-жене.

Впрочем, она не всегда этим пользуется, потому, что однажды дала себе слово больше не причинять неприятностей любимому человеку, ведь она всем говорит, что она замужем.

И ещё она не любит все время красить глаза, потому что может в любой момент заплакать, хотя для этого у неё на лбу всегда солнечные очки, чтобы никто не увидел в критические моменты глаз женщины, которая проходит мимо.

Но самый большой ее недостаток в том, что она слишком легко начинает видеть предел людей, даже самых избранных, и тогда лучше зажмуриться, но идти вперед, в лес, чтобы только этого предела не видеть, иначе не на кого в жизни будет равняться вообще.

Кстати, стоит ей только войти в лес – как к ее ногам тут же выходят все дикие звери – лоси, лисы, медведи, чтобы поесть из ее рук черники и других ягод.

Она говорит по-французски, по-испански, по-итальянски, по-украински и еще на любом другом языке, который тебе так захочется услышать, но на утро она уже ничего не помнит. Она вообще плохо помнит свое прошлое и легко его забывает, летя только вдаль.

У неё с собой всегда есть: запах первой весенний грозы, запах только что вспорхнувшей и улетевшей ночной бабочки, запах светящихся фонарей в темноте в дождь и запах слезинок счастья от первого слова «Мама» ребёнка. Она нажимает на одну кнопочку на заветном кулончике в виде звезды у себя на цепочке – и тут же рассылает нужный запах всем своим возлюбленным, которые в это время видят её во сне, а также всем остальным, которые хотят сформулировать что-то важное, но никак не могут решиться. И вот с дуновением этого запаха они наконец-то произносят слово «Люблю», на которое способен не каждый. «Я все могу! Я всех люблю! Я такой большой! Я влюбился! Без взаимности». Она же только улыбается, стоя у окна с другой стороны, удовлетворенная тем, что теперь можно лететь дальше.

Меж ключиц ее цепочка круглых бус,

Он губами знает каждую на вкус.

Он срывает их, как капельки, с листа,

А она стоит, как девочка, чиста.

Это черт ее придумал или Бог,

Это грезил ею Пушкин или Блок.

И кому была завещана в века

Эта смуглая, точеная рука,

Эти черные печальные зрачки

Открывали все запоры, все замки.

Ей доступны все дворцы, все дома.

Это входит в дом к вам истина сама.

Каждый думает, что именно он лишает её невинности, когда чуть позже поёт ей эту песню. Она же сама знает того единственного, кто разбудил в ней женщину на лестнице между небом и землей, на площадке между четвёртым и пятым этажом, на всю жизнь. Есть поцелуи, которые помнятся перед смертью, и ничего, кроме них, как самое главное впечатление жизни.

Эта женщина снится и мне по ночам. Она отражается в миллионе зеркал сразу, и я не знаю, в каком именно её отражение настоящее, потому что в ту же секунду она исчезает, и я не успеваю спросить, как её зовут. Поэтому я узнаю её на земле только по запаху звёзд, только по запаху слез, только тогда, когда быстро мчусь на машине. Я ищу её на земле и порой я до боли уверена, что вот она, уже здесь. Если я наконец её встречу, то влюблюсь в неё окончательно и бесповоротно. Если, конечно, не окажусь ею самою сама.

23 января 2016 г.

Сегодня ночью…

Сегодня ночью все так же трепетал дождь, мне приснилось, что я собрала в лесу огромный букет цветов и принесла его тебе. Вокруг благоухала весна, струилась в замирающем воздухе, этого невозможно передать. Я приникала к земле, собирая Божьи сокровища, там на папоротниках жили своей жизнью улитки, из тишины надо мной то и дело просвечивали стрекозы, и солнечный говорок гладил ласково листья под нескончаемый детский смех птиц…

Цветы пахли нежностью, им положено было быть малюсенькими, но они были мне по пояс, и все стремились на ушко сказать мне каждый свой секрет.

…Дождь ходит сейчас за окном, словно птичьими лапками, и шепчет так ласково, словно идет ко мне. Мысли мои, что капли дождя, нельзя измерить – они повсюду, везде.

Вот ветер летает газетой, сквозит все и вся. Время – это влажная пелена, лужи – что облака, облака – что озера памяти. Звезды – мои цветы на лугу, ветер – это мой голос, дождь – моя песня. Следующая пристань в небе – твой дом. Я улыбнусь тебе, пролетая. Я приснюсь тебе в виде звезд. И только звездная пыль будет литься мне вслед…

Всю ночь я слышу звуки дождя. Дождь дышит, как океан.

Дождь играет моей душой, сквозя по весенним переливам вселенной, по мерцающим нотам моей любви. Ты почувствуешь дуновение моего сердца и услышишь меня.

И сегодня даже от кофе пахнет гиацинтами… Город, пропитанный дождем, дышит мокрыми куполами. Мне кажется, даже в доме в сумерках идет дождь и я двигаюсь в пелене дождя.

На той бездонной планете, что живет в обратную сторону, сейчас расцветают розы, я их собираю и приношу тебе по ночам. Об этом можно сказать только шепотом.

Розы бело-нежно-зеленого цвета, они пахнут подснежниками. Еще они похожи на белые водные лилии, что растут в другую строну, не под водой, а на небе, и я плаваю меж их влажных развевающихся по ветру корней, что твои мокрые волосы. Лечу, как дышу.

Там белые перья летят вверх в тумане на заре каждое утро, чтобы потом в виде снега выпасть на нас на землю.

Там звезды зажигаются поцелуями, мандаринами или апельсинами.

Глаза твои молодеют, что водные лилии, когда я в них смотрю, от моей любви, лилии пьют дождь, ветер колышет лилии. Невесомость в твоих глазах, невесомость в уголках губ.

Теплеет. Все растопила на свете моя любовь. Моя рука сейчас – дорога к тебе во дворец, нити дождя на стекле – что мои ресницы. На земле меня звали Наталья Порядина. Они не знали, что меня зовут совершенно иначе.

Снова трепет дождя в тишине по крыше. Сильней и сильней. Это бьется мое сердце всего лишь, и ты его слышишь. Но никто не видит меня.

Меня нет. Огоньки и мерцание фар и все звуки вселенной – лишь музыка той далекой планеты, где на глазах от моей любви молодеет твое лицо. И тогда на Земле идет дождь.

Блеск фонарей сквозит в льдистых лужах, что в изгибах моей души, они помнят меня совсем маленькой, здесь, на велосипеде, прыгающей с разбегу по аллейкам через собранные стога сена – велосипед остался на одной стороне дорожки, меня кто-то на крыльях перенес и бережно приземлил на другую. Эти лужи помнят все мое детство и первую любовь. Как странно, раньше я думала, что ее помнит только большая береза, что неумолчно шумит, когда я засыпаю, положив голову тебе на подушку. Я вижу отражения всего, о чем бы я ни подумала, о чем бы я ни спросила.

И ночью я выхожу в дождь. Он идет плавно и величаво широкой пеленою, словно открыв все просторы, словно открыв все затворы. Дождь проливается над океаном, предчувствуя бури и успокаивая ветра, и мне хочется погладить его по скользящим волнистым волосам над всевидящим морем. Дождь затопил собой все, рождая все заново, новый мир и новую землю. В небе тают облака. Брызги дождя – это как в небе первые звездочки, что зажигаются, чтобы написать твое имя.

…Сегодня ночью я снова проснулась оттого, что таял снег, и долго прислушивалась, как он оживает и просыпается с могучей безудержной силой… Нет больше этой силы на свете, когда тает снег, когда просыпается и хочет задышать светом Божьим все сущее… И вся благость мира выпадает на нас в весеннем дожде. И я так люблю тебя. И будем пить мы Воду Жизни вечную, и когда-нибудь встретим наш дождь, ставший таким родным на земле, лицом к лицу.

30 января 2016 г.

О тебе

Я исправно докладываю тебе об этом каждую ночь.

О том, что больше всего на свете я хочу, я мечтаю, я надеюсь, и так каждую ночь… И вот уже ток пошел в воздухе, так что шевелится тюль на окнах.

И вот больше всего на свете я мечтаю поцеловать тебя в то место, которое находится, если чуть-чуть отодвинуть волосы, оно так пахнет тобой, и вот уже нет никаких преград, и ветер гонит мимо тучи и расстояния, и это каждый раз так неуловимо, как тяжело разглядеть колышущиеся огоньки приближающегося дома в дождливой темноте, и ты снова скажешь мне «Нет». Но глазами ты скажешь «Да». Этой ночью».

Две горячих груди есть у тебя. И снова ток бежит по моим пальцам, так, что легко поджигает весь воздух, оказывается, воздух может гореть, ты почувствовала сейчас мое жаркое дыхание сквозь мерцающие нити дождя, я знаю, и тебе стало так же горячо, как я чувствую каждый раз твои жаркие груди, когда прижимаюсь к тебе, делая вид, что ничего не знаю, даже не догадываюсь о том… Господи Боже мой, дальше произойдет просто взрыв, он и происходит каждую ночь со мной, как только я об этом подумаю, у тебя такие ослепительно упоительные сосцы, чистые-чистые, первозданные и никем еще не тронутые, что я просто превращаюсь в дикого зверя, так мечтаю сжать их в руках, так мечтаю услышать твой голос с первым приближением наслаждения, со вторым, когда у тебя расширяются зрачки, когда я уже внутри, хочу увидеть, как ты медленно закрываешь глаза, хочу целовать звук твоего голоса, осязать и вдыхать его, он все время меняется, и говорить тебе такие слова, которых ты больше никогда не услышишь. Я просто от желания теряю сознание. И сам воздух вокруг вибрирует от моей любви. Сейчас ты вся моя там, моя планета, и я просто утопаю, купаюсь в тебе, попробуй, скажи, что для тебя это в первый раз, я чувствую внутри тебя такое великолепное в своей красоте, затягивающее меня удовольствие, что у меня просто волосы шевелятся, и я просто вдыхаю тебя, вскипаю и стихаю в тебе, как раскаты грома, то сильнее, то реже, пока наконец ты не произносишь вслух того, чего и я от тебя никогда раньше не слышал, но, как человек ответственный, прежде, чем умереть в моих руках окончательно, ты, словно извиняясь, в самый неподходящий момент спешишь получить все и сразу, – я сначала улыбнусь и немного отстранюсь от тебя, но видя, что тебя уже не остановить, вначале заставлю сделать тебя это очень медленно, потому что потом уже будет поздно. Ты действительно хочешь увидеть меня. Не уходи, потому что наслаждение приходит не сразу, волнами, и когда оно вновь подступит во второй раз и через несколько минут в третий, я хочу, чтобы самое сладкое принадлежало тебе. Но тут я уже не выдерживаю накала и в третий раз я дышу в тебе, я живу в тебе, я сгораю в тебе до самого последнего взмаха крыльев, и мы, честное слово, никак не можем с тобой приземлиться, пока земное притяжение совсем не перестанет действовать, и вот уже я вижу облака, голубое сияние далекой Земли, море, что накатывается на берег и шипит, рождая новую жизнь… И я умираю в тебе. Вся любовь любивших на земле сейчас в нас с тобой.

Я хочу всю ночь греть тебя своим телом, вот так обнять тебя сзади и чувствовать твой сон, и чтобы твои мысли текли сквозь мои, вселить в тебя всю легкость души своей. Я только не знаю, как тебе об этом сказать. Я готов всю ночь просидеть у твоего изголовья, гладя тебя по волосам, люблю тебя до слез, а на утро я снова прижмусь к тебе, моя нежность, и ты повернешься ко мне, твои губы – что тайна всей вселенной для меня, я сам тебя первый поцелую, и ты будешь таять в моих руках, и я сотворю тебя заново своей любовью, я хочу скользить по тебе, замирая на всех переливах твоего тела, я хочу вобрать тебя всю, откуда льется этот волшебный поток, ты знаешь, где, я хочу чувствовать все твои биения там, я хочу держать тебя на руках в этот момент, я хочу слышать тебя, сливаться с тобой, умирать с тобой в этот миг, и снова целовать все звуки твоего низкого голоса. Лоно твое поглощает меня, я объемлю его такой огнедышащей теплотой, я живу в нем. Я дам тебе немного отдохнуть, лаская нежно тот цветок, что притаился у подножия гор. Время остановилось. Настала только вечность. Я просто легко держу его, даже не нажимая, идет ток от меня к тебе, от тебя ко мне. Это мой маленький мальчик, это я родил его. Это – мой островок в море твоей души. У тебя вздрагивают ресницы, значит мне пора дальше.

И есть только одни слова сейчас, сказанные с такой властью, что дрожат горы: «Я хочу тебя». И это слово звучит таким эхом безудержных звуков, теней и отголосков сейчас в тишине, что только от этого слова должны расступаться ветры, сдувая листья с деревьев, должны проливаться на землю дожди и стихать бури где-то на горизонте, так велико это слово, так велика моя любовь к тебе.

И вот уже нет никаких преград, и все явления в жизни меняют свои качества, я так хочу обнять твое сердце своим горячими ладонями и растопить его, оживить его, доверься мне, заклинаю тебя, я согрею, я сделаю тебя живой и здоровой своей любовью, я хочу тебе счастья, я хочу сделать тебя идеальной женщиной, самой молодой и красивой на свете.

В этот момент наяву с неба просыпается белый пушистый снег. Посмотри в окно и его увидишь, и ты все поймешь. Это – мои поцелуи, тронутые желанием, летят к тебе, что несметные белоснежные птицы. Сколько раз я тебя поцеловал – столько звезд зажглось на небе сейчас. И я жить не могу без тебя. Потому что вся сила любивших тебя сейчас во мне. И все слова о любви явлены в этот мир только для того, чтобы быть услышанными тобою. Люблю тебя до такой степени, что тает снег. И любовь моя выше бессмертия.