Электронная библиотека » Наталья Резанова » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Княжеская ведьма"


  • Текст добавлен: 5 апреля 2014, 02:18


Автор книги: Наталья Резанова


Жанр: Книги про волшебников, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

И, легко соскочив со стола, направился к выходу. У порога его догнал голос:

– Только без глупостей.

Такое было чувство, будто ему плюнули в лицо.


Она мерила шагами единственную комнату, где было окно. Свет! Как хотелось света… А она заперта в этой конуре. Хотя раньше ни отсутствие света, ни ограниченность помещения ее не стесняли. Сейчас ей нужно было сосредоточиться.

Замысел. Она продолжала ходить по комнате. Она не представляла еще этого ясно, но вслед за толчком мысли уже шло решение.

Бежать? Бежать, конечно, можно. Для этого нужно лишь сделать вид, что согласилась, а в дороге это сделать легче, но… Еще вчера она без колебаний приняла бы любую возможность побега, а сегодня… сегодня она почувствовала, что может изменить ситуацию. Темный ум, слепо верящий в чудеса. Это не ново. Почти каждый полководец возит за собой колдунов и прорицателей, а если кто такого избежал, ясно, честь ему и хвала, но этот-то с честью ходит разными дорогами… Ее снова передернуло от отвращения. Потом она засмеялась. Не над ним. Над собой. Еще и суток не прошло, а мысль о влиянии уже родилась.

«Предположим, я впадаю в ошибку, свойственную всем женщинам, когда они думают, что могут исправить мужчину. Ну уж нет! Прежде всего я – не женщина, всем должно забыть, что я женщина, иначе ничего не выйдет. А исправлять я никого не собираюсь. Это не по моей части. Воздействовать – вот что мне нужно».

Там, внизу, во дворе, в нижних помещениях, они праздновали свою победу. Где-то вдали играла музыка (неужели взяли с собой музыкантов? Или согнали здешних?), но все звуки стихали на полпути, и здесь она слышала лишь однообразный барабанный бой.

Бил барабан. В окно заметало снежинки. Она ходила, сцепив пальцы.

Замысел. Не уступить и не погибнуть. Задача.


На исходе января армия покинула Тригондум. Даже при самых выгодных условиях и наибольшей скорости передвижения их путь должен был продлиться больше месяца.

Карен ехала вместе с обозом на смирной лошади, которую ей привел Измаил. Он же доставил ей плащ, рукавицы (и то, и другое было страшно велико), палатку и два меховых одеяла. Она немного выучилась ездить верхом во время своего житья у хуторян. Иногда шла пешком, чтобы размять ноги. Вообще постоянный холод, усталость, все тяготы зимнего военного пути стесняли ее меньше всего. Как многие привыкшие болеть люди, она была весьма вынослива. Хуже было то, что за ней неизменно следовал конвоир. Менялись они каждый день.

Казалось, ее великие планы замерзли на мертвой точке. Да и сами-то планы разве не смешны? Что она могла – слабая женщина-полукалека, увозимая в обозе среди прочей военной добычи? А ужасающее безмолвие этих белых открытых пространств? Кто передаст тоску городского человека, затерявшегося в степи, когда знаешь, что и завтра, и послезавтра, и через неделю не встретишь никакого жилья? Ей и раньше приходилось удаляться от города, но так далеко и надолго – никогда. А ведь в то время она знала, что вернется домой. Больше некуда было возвращаться.

А главное – ощущение своей чуждости всему окружающему. Ей приходилось всему учиться заново. И в первую очередь учиться жить в полном одиночестве и готовности к смерти. Она и прежде, давно уже жила одна. Но это было не настоящее одиночество. Это было одиночество среди своих. Она и раньше стояла на грани жизни и смерти, но отец с Нехассой вытащили ее с того света. Теперь ее никто не вытащит. Надо привыкнуть. Надо привыкнуть. Говорят, и к пыткам привыкают, хотя она никогда в это не верила. Надо привыкнуть. Никто не поможет. Бог? Кто помнит на нашем веку, чтоб он хоть раз вмешивался в людские дела? Нет. Она одна.

А ведь ей предстояло все это подчинить себе. Да, подчинить. Она не впала в отчаяние и не отказалась от своих намерений. Она молча ждала своего времени. Торгерн ни разу не вспомнил о ней. Можно было обрадоваться и готовить бегство. Но у нее на этот счет было свое мнение. А пока она принялась, поскольку не могла жить без дела, за свое прямое занятие – врачевание.

Вот тут она постоянно вспоминала свое погибшее имущество. Там были снадобья, законно вызывающие у нее чувство профессиональной гордости, инструменты, которые лучшие мастера Тригондума изготовляли по ее указаниям. Но ей бы даже не их, а травы, которые можно найти в сумке у любой знахарки! Не было ничего.

Зубную боль можно заговорить, головную снять, но разве здесь это главное? И зима, как назло, ничего не найдешь. Кора, почки могут пойти в ход, но нужно выходить из лагеря, а кто отпустит? Лучше было, когда приставленным к ней конвоиром бывал Измаил. Он не препятствовал ей отходить довольно далеко от лагеря, сам, конечно, не отставал. Ему приказали следить за ней, и он даже не делал труда скрывать это. Может, оно ему и выгоднее. Таким образом легче добиться доверия поднадзорных, хотя эта идея вряд ли могла прийти ему в голову. Встреться они при других обстоятельствах, она сказала бы «славный малый». Да он и был таким, этот мальчик. Они были одних лет, но с ее точки зрения он был мальчиком, с энтузиазмом выполняющим ответственное поручение. Похоже, он действительно относился к ней дружески, поскольку делу это не мешало. Он беспрестанно задавал вопросы – что, зачем, когда. Иногда это раздражало. Если бы она почувствовала в нем искреннее стремление к знанию – нет, не жадность разума, а любопытство вело его. Всего лишь любопытство. Пока. Она не перебивала его и только однажды задала встречный вопрос: «А ты много людей убил?» Он махнул рукой: «Я не считал». Нет, альтернативы «плохой господин – хороший слуга» не получалось. Между слугой и господином существовала полная гармония. Измаил был предан своему хозяину безоглядно и не допускал чего-нибудь против него ни в мыслях, ни на словах. И не из принципа. Просто ему так нравилось. Ему все нравилось – нравилось жить, нравилось воевать, нравилось учиться – о Господи. Тем более что за разговорами о врачевании должна была последовать практика, и здесь Измаил мог быть ей полезен – когда их путь пролегал через какую-нибудь жидкую рощицу или мимо занесенного снегом ракитника, он резал для нее ветки, а она заледеневшими пальцами разгребала снег, искала корни, наросты на стволах.

Теперь по вечерам она кипятила в котелке свои отвары, а страждущие зубами, животом или прострелами, а также обмороженные сползались к костру. Ее лечение помогало, а кроме того, она ничего за него не брала. Порядочный лекарь, может, и не потерпел бы соперничества, но здесь не было порядочных лекарей, да и о непорядочных что-то не было слышно, поэтому с каждой стоянкой болящих все прибывало. Однажды она заявила, что ей нужно вскрыть опухоль, а ножа нет. На следующий день Измаил принес ей нож, видимо, доложился по начальству и получил дозволение. Стало немного спокойнее – если вообще о спокойствии могла идти речь.

Она не была здесь единственной женщиной, но что это были за женщины, боже мой! И боже упаси было осуждать их. Глядя на них, Карен могла разве что порадоваться, что не считает себя женщиной. Но радости не было. Мало кто выдерживал в тяжких условиях зимнего похода, однако попадались и выносливые, «клячи», как их здесь называли, скорее страшные и отталкивающие, чем вызывающие вожделение, в своих пестрых отрепьях и с наведенными углем бровями. Карен никогда не испытывала пресловутого презрения «порядочной» к «солдатским шлюхам». Она их жалела, особенно одну.

Она была на сносях и по этой причине пока не годилась для своего ремесла. Ее гнали из лагеря взашей, но она боялась уходить в поле, где не было видно никакого жилья, и упорно брела за обозом, вымаливая объедки и терпеливо снося побои.

Другие выглядели немногим лучше. Но женщин было мало, и к Карен они почему-то боялись подходить, так что она могла общаться только с солдатами, которых приходилось лечить. Странным образом ее ненависть касалась их в меньшей степени, хотя их-то она должна была ненавидеть всех до единого – захватчики! насильники! Но она понимала, что, каким бы отребьем они ни были, они не сами пришли в Тригондум. Их привели.

Офицеры. Вот их она ненавидела всех без исключения. Может быть, ненависть – это слишком сильно сказано, они были ей просто омерзительны. Но на них падала тень Торгерна. И все они корчили из себя маленьких торгернов, потому что на полное повторение их все же не хватало. Ближайших военачальников Торгерна она видела редко, но ежедневно приходилось встречать тех, кто поменьше. Элмера, например. Как все здесь считали – славный воин, храбрый рубака и отличный выпивоха, а по мнению Карен просто пьяная бешеная скотина. Впрочем, таковы были почти все, с небольшими вариациями. Но особое отвращение вызывал в ней Оскар – один из начальников отрядов. Хотя она не могла не признать, что Оскар был в своем роде совершенством. За всю свою богатую практику лекарки и советчицы ей не приходилось встречать человека, в котором мерзостная сущность сочеталась бы со столь же омерзительной наружностью. Маленький, приземистый, с бледной, постоянно лоснящейся кожей, глазами навыкате и огромным ртом, он напоминал Карен крупную жабу. Но жабы – существа безобидные и даже полезные, а об Оскаре этого никак нельзя было сказать. Он был из тех типов, которые, даже если им выпадет судьба мирного бюргера, никогда не могут пройти мимо собаки, не пнув ее ногой – разумеется, когда они точно знают, что собака не кусается. Может быть, собственная плюгавость (хотя слабым его никак нельзя было назвать) побуждала его унижать всех, кто был слабее его. Если бы Торгерн видел, во что вырождается его безжалостность! К несчастью, он не умел делать сопоставлений.

С Оскаром и было связано событие, которое несколько нарушило установившийся в существовании Карен порядок.

Она шла по лагерю, притомившийся конвоир тащился сзади, порядочно отстав. Судя по доносившимся из-за соседней палатки звукам, рядом кого-то били. Поначалу она не обратила на это внимания – драки здесь случались ежедневно. Но, пройдя несколько шагов, остановилась. Нет, это была не драка. Оскар бил ту самую беременную женщину, пинал ее с видимым наслаждением, приговаривая: «Вот тебе, сука! Добро б еще на что годилась, а так будешь знать, как шляться!» – а она молча ползала по снегу, пытаясь уберечь живот от ударов.

Карен стояла, глядя на это, как ей показалось, очень долго (на самом деле всего лишь несколько мгновений). Конвоир остановился поодаль, видимо, боялся связываться с Оскаром. Потом Карен внезапно быстро подошла к Оскару и схватила его за ворот куртки. От неожиданности он не успел ее ударить. Она держала его цепко, даже, кажется, слегка приподняв, чтобы его лицо было вровень с ее.

– Смотри на меня! Знаешь, кто я? – Она говорила очень тихо, монотонно, не отрывая взгляда от его лица. – Если ты еще раз до нее дотронешься, превращу тебя в жабу (жаба была первое, что пришло ей в голову). Нет, не в жабу. Смотри мне в глаза! Я превращу тебя в червяка. – Быстро и тихо, ощущая свободу, с которой ее взгляд перетекает в чужую душу, не встречая никакого сопротивления. – А память тебе оставлю. И будешь ты слепой, безглазый, жрать землю и рыться в ней, и прятаться от всех, потому что курица тебя может склевать, крыса сожрать, и любой прохожий раздавит сапогом. И под этим сапогом ты будешь помнить, что был человеком!

Конвоир не слышал ничего из того, что она сказала, за исключением последних слов: «Так что бойся разозлить меня, Оскар», но выражение безумного ужаса на лице последнего отлично видел. Карен выпустила ворот Оскара и отвернулась без интереса. Женщина успела тем временем куда-то уползти и спрятаться. Оскар побежал, странно заваливаясь набок. Карен не смотрела на него. Она не чувствовала ничего, кроме досады и крайнего раздражения – на себя, разумеется. Она не любила так делать и не хотела так делать. Именно потому, что это было ей легко. А сейчас было легко, очень легко, никакой преграды! Из чего там строить преграду, одно гнилье… все равно нельзя… Так что же, надо было стоять и ждать, пока эта сволочь ее убьет? Нет, этого невозможно выдержать. Единственное исключение… Было еще одно исключение, ради которого она преступила бы самой положенную черту. Но об этом она не хотела думать. Бесполезно, бесполезно!

Та преграда, которую она преодолевала без труда, а в случае могла и сломать, здесь не поддавалась совсем. Крепостной вал без единого изъяна. Стена.

Задумавшись, она начертила на снегу крест. Конвоир посматривал на нее издалека.

На следующий вечер за ней явился Измаил.


По скрипучему утоптанному снегу, среди костров (ночь, вечно длящаяся, и языки огня), в своем коричневом плаще, чрезмерно длинном и широком – она нарочно не ушивала его, и странно было не ощущать, как оттягивает плечо сумка с лекарскими принадлежностями. Измаил не сказал ей, для чего ее вызвали, но с сумкой было бы надежнее.

Еще не дойдя до княжеской палатки, она услышала крики. И у нее был достаточный опыт, чтобы, даже не видя больного, сказать – дело плохо.

Шагнув за полог, она увидела Торгерна. И опять этот приступ отвращения… сдержаться… полно народа… Кое-кого она знала по имени, один из приближенных Торгерна – Флоллон, коричневолицый, с циничной усмешкой в квадратной бороде; начальник передового отряда – Катерн, и другие – до них не было дела. А вот до кого было – лежащий в глубине палатки человек, непрерывно кричавший.

Торгерн его не слушал.

– Сейчас посмотрим, какая ты лекарка. Сделаешь так, чтоб он перестал орать и сумел понятно рассказать о том, зачем его посылали.

С нескрываемой враждебностью она взглянула в его сторону. Значит, все дело в том, чтобы раненый заговорил?

– Света сюда. Воды. И полотна.

Он был ранен в голову. Карен размотала грубо наложенную повязку. Она знала, что боли при таких ранениях непереносимы, но, будь у нее инструменты, она могла хотя бы удалить глубоко ушедший в рану обломок кости. А боли… не отваром же из осиновой коры их лечить!

Оставался один способ. Последний. Она уже не помнила, когда в последний раз к нему прибегала.

Она перевязала раненого, который не переставал стонать.

– Уберите свет. И отойдите все в сторону. – Она сказала это так, что все подчинились.

Последний способ. Чего в этом больше – сострадания или желания не упустить свой шанс?

Столпившиеся у входа увидели, как женщина села рядом с раненым, положила его голову к себе на колени и, не убирая с нее рук, низко нагнулась.

– Сейчас тебе полегчает. Слышишь? Боль ослабнет, а потом уйдет совсем… Ты отдохнешь и будешь спать.

Теперь ее голос изменился. Из резкого и сдавленного он стал мягким, ровным, успокаивающим. Вообще-то это был ее обычный голос, другого жители Тригондума и не слыхали. Но Торгерн этого не знал.

Вдруг установилась странная тишина – прекратились стоны. Слышалось прерывистое дыхание, которое постепенно становилось ровнее.

– Спрашивай, – тихо сказала женщина.

Флоллон пытался что-то сказать Торгерну, но тот оттолкнул его, подошел ближе.

– Добрался ты до Иорга?

– Да, я был у них в лагере, – слабо, но внятно произнес раненый. – Я узнал…

– Ну! Что ты узнал?

– Они возвращаются в Юкунду. Так приказал Иорг.

– Почему?

– На них напали сламбедцы… какой-то отряд из вольных, я не узнал… их перебили почти всех, но и тех крепко потрепали… и он решил отступить.

– Где это было?

– В трех днях к северу.

– Как же ты добрался сюда с пробитой головой?

– Это было не там. Иорг отводил своих, и меня никто не заметил… я ушел… на меня напали этой ночью… двое…

– Кто?

– Не знаю… темно было… может, сламбедцы, те, из уцелевших…

Флоллон бросил довольно:

– Я говорил, что Иорг побоится напасть!

– Откуда здесь могли взяться сламбедцы? – с подозрением спросил Катерн. – Перевалы закрыты.

– Северный проход, – сказал Торгерн. – Еще отыграемся.

– А не врет ли эта падаль? – еще кто-то подал голос, кажется, Элмер. – Кто попрет зимой через этот проход? Не было еще таких. Тряхнуть его хорошенько…

– Чем подтвердишь, что Иорг ушел?

– Я видел… видел, – голос, и без того слабый, сошел совсем на нет, и снова слышалось лишь дыхание. Затем раздался другой голос. Глухой. Сорванный.

– Он спит.

Каким-то отягощенным движением она оторвала руки от лба раненого. Настроение в палатке переменилось. Один Торгерн интересовался сообщением разведчика (или делал вид), остальные смотрели на женщину. Она наконец подняла голову, и взглядам предстало ужасное лицо – бескровное, с закушенными губами, с темными провалами глаз. Слово «ведьма», оставаясь непроизнесенным, явственно ощущалось на слуху. Был в нем, однако, некий оттенок уважения. Уважения к силе.

– Ступай.

Она тяжело встала и медленно вышла, еще не дойдя до выхода опустив на лицо капюшон. Хорошо, что никто не пробовал ее остановить.

Силы ее покинули, она не понимала, каким образом может идти. Ей казалось, что она сейчас умрет. Пройдя несколько шагов, обнаружила, что рядом идет Измаил. О Господи, еще и этот…

Измаил, наблюдавший сцену в палатке, вовсе не был удивлен. Еще от своей матери он слышал, что бывают люди, способные врачевать больных, передавая им часть собственной силы. Она только не говорила, что после этого им бывает так плохо. Это он тоже заметил.

Было совсем темно, все костры погасли. Она брела, спотыкаясь, проваливаясь в снег. Он хотел было помочь, но, прежде чем успел подхватить ее за локоть, она повернулась и с мрачной злобой глянула ему в глаза. И они пошли молча, на расстоянии.

Добравшись до палатки, она повалилась на свою меховую постель, бормоча: «Господи! Больше никогда… ни за что…» и зная, что поручиться за это не сможет. Думала, что умрет, и знала, что ей еще долго придется терпеть эти муки.

И где-то в самой глубине: «Начало положено. Дальше пойдет легче».

Назавтра она была уже на ногах. Поневоле пришлось торопиться: ее ожидала забота, трудно представимая здесь, – роды. Тем женщинам – «клячам» – все же пришлось побороть свой страх перед Карен, потому что сейчас они больше боялись, что роженицу придется бросить одну в поле, если роды будут долгие, а войско пойдет дальше. Слава Богу, лагерь пока не трогался с места. Карен потребовала освободить телегу, чтобы уложить роженицу, и ее послушались («Княжеская ведьма велела») и даже дали более или менее чистых тряпок. «И воды, – распорядилась она. – Как где взять? Снегу растопите!» Она снова была на своем месте, и это придавало ей силы. Закатав рукава, она принялась за дело. Это были далеко не первые роды, которые ей приходилось принимать, но вот так, на морозе, с торчащим в нескольких шагах конвоиром… Счастье еще, что роды были довольно легкие – не каждой женщине, рожавшей в своей постели, выпадала такая удача… Это была девочка. Еще одна девочка… женщина… если ей удастся выжить в этом мужском мире.

Когда все было кончено, Карен, оставив роженицу и спеленатого младенца в телеге под присмотром остальных женщин, отошла, чтобы отмыть в снегу руки. Нагнувшись над сугробом, она не сразу заметила надвинувшегося на нее всадника. Это был Торгерн. Давно ли он здесь? Проезжал мимо или нарочно подъехал?

– Я убедился, что ты и вправду владеешь магией.

– Ну и что? – До нее с трудом доходило, что именно он говорит. Господи всемилостивый, зачем все? Здесь, под этим ледяным небом, на окровавленном снегу? Зачем жить, Господи? Но она сдержалась. Выдать свою ненависть – значит погибнуть. Она должна быть всегда спокойной, несмотря ни на что, хотя загнанная внутрь ненависть может выесть неисцелимые язвы в душе, это ей подсказывал ее лекарский опыт. Но сейчас главное – не собственное исцеление. Вера – вот ее оружие. Вера горами движет, а ей ведь горы не нужны.

– Ну и что?

– То, что не сгною тебя в подземелье. Пока. Поедешь в Торгерн. В крепости ты получишь то, что тебе нужно. Помещение. Помощников.

– Посуду, инструменты…

– Это еще зачем?

– В первую очередь я лекарка.

– Это в последнюю очередь.

Тронул поводья, отъехал. Она осталась стоять, запахнув плащ. Охранник угрюмо косился то на него, то на нее.

Не важно, что разговор так закончился. Начало положено.


А гонец, принесший известие о Иорге, умер. Произошло это так. Когда остановились на ночлег, пришел Измаил и начал плести что-то неопределенное насчет того, что есть тут один сильно больной человек и нельзя ли чем помочь…

– Что ж ты сразу не зовешь?

– Да как сказать…

Она поняла, почему он не называет больного. Ему явно хотелось помочь, но, помня, что с ней тогда делалось, он в равной мере опасался и отказа ее, и согласия.

– Ну, пойдем посмотрим, что там…

Он лежал в отдельной палатке. Вряд ли это была милость, скорее Торгерн не желал, чтоб кто-нибудь услышал, что раненый скажет. Часовой взглянул на нее исподлобья, но пропустил, не сказав ни слова. В палатке было совсем темно, и в углу слышалось дыхание, теперь частое и прерывистое. Откинув капюшон, Карен подошла к раненому, села рядом.

Он открыл глаза.

– Да, это я, – сказала Карен, – я, добрый человек, – и взяла его за руку. Она не думала сейчас, что перед ней солдат вражеской армии, наверняка принимавший участие в тригондумской резне. Это был человек, страдающий от боли, и страдать ему оставалось недолго.

Измаил смотрел на нее во все глаза, но ничего такого, что он ожидал, не произошло. Она сидела, держа раненого за руку, и больше ничего, только иногда что-то приговаривала негромко.

– Он умрет? – спросил Измаил.

Свободной рукой она сделала ему знак молчать.

Прошло с четверть часа. Измаил, заскучав, уже перестал смотреть на них и вдруг спохватился, что не слышит больше ни голоса, ни дыхания больного.

– Что?

– Да. – Она разминала затекшую руку. – Можешь попа какого позвать, если найдешь. Хотя ему уже, конечно, все равно.

– Ты сразу поняла, что он умирает?

– Да.

– Так почему…

– Иногда мне кажется, что надо учить принимать смерть так же, как учат принимать роды. – Вероятно, на эту мысль ее навело воспоминание о родах, которые она недавно принимала. – Может, в чем другом я и ошибаюсь, но одно знаю точно – чтоб человек умер спокойно, нужно, чтобы кто-нибудь сидел рядом и до самого конца держал его за руку. Хотела бы я знать, будет ли в мой час кто-нибудь держать за руку меня?

Она привычным жестом прикрыла глаза покойнику, встала и уже другим, жестким голосом сказала:

– А ведь его убил твой князь.

– Нет, сламбедские бродяги, – с уверенностью возразил Измаил.

– Он! Если б он не лишил меня моих снадобий, я могла бы вылечить этого несчастного, и даже если б меня вовремя позвали… А, что тебе объяснять! Мне пора идти. Ты зовешь священника или нет?

– Я пойду. Только я сперва должен…

– Ясно. Иди порадуй хозяина, верный слуга.

Выходя, она подумала: «Непонятно, почему беднягу сразу не добили. Все говорят, что это у них принято. Верно, ждали, не расскажет ли еще чего».

Что б ни решалось там, на совете военачальников, никто не напал на их армию. И сами они ни на кого не напали. Стало тепло, но, как это обычно бывает, бодрости такая погода никому не добавила, только ноги стали вязнуть в глубоком снегу. Карен догадывалась, почему Торгерн не остался зимовать в Тригондуме. Этих людей надо было постоянно изматывать, иначе они могли взбунтоваться. По раскисающим сугробам (еще немного – началась бы распутица) армия добралась до главной твердыни княжества – крепости Торгерн. Столица – город Малхейм – была в двух переходах отсюда к северо-западу, в Торгерне же располагалась резиденция князя.

За день до конца похода к Карен пришла попрощаться оправившаяся от родов женщина. Теперь единственным ее желанием было как можно быстрее уйти отсюда. Она надеялась просуществовать в городе, а пока с ребенком на руках пришла к Карен, бросилась перед ней на колени и, целуя руки, с плачем благодарила Карен за все, что та для нее сделала. Но Карен, по всегдашней привычке, уже не могла думать о том, что сделано. Главное – что еще можно сделать. Здесь она больше ничем помочь не могла, да ее и не просили об этом, и потому, перекрестив на прощание мать с младенцем, она вновь вернулась к прежним своим невеселым мыслям.

Сразу же по прибытии в крепость Торгерн отправился в свою столицу, пожинать, так сказать, плоды победы. А Карен немедленно взяли под стражу. Первые три дня, пока Торгерн был в Малхейме, она провела под замком, правда, не в подземелье, а просто в одной из комнат.

Однако она не предполагала, что он решил нарушить свое обещание. Это временное заключение, предварительный ход. Действительно, после того, как Торгерн вернулся и покончил с неотложными делами, он прислал к ней Измаила проводить в отведенное ей жилище.

Крепость Торгерн, по которой княжество получило свое название, стояла на холме. Построена была крепость еще в языческие времена и рассчитана на большой гарнизон со всей обслугой. Здесь не было высоких круглых башен в нынешнем духе, они были квадратными и приземистыми, с обилием разнообразных пристроек, кирпичных и деревянных. Теперь, после долгих лет беспрерывных войн, неурожаев и эпидемий, сильно сокративших население, многие из них пустовали. Одну из таких пристроек, с восточной стороны, предоставили Карен. Там было три комнаты. Одна большая, где располагался очаг, и две поменьше. Два выхода: внутренний из большой комнаты – пройдя по длинному коридору, где стояла стража, и еще нескольким переходам, можно было попасть в центральную часть замка, – и внешний из одной из меньших комнат – во двор крепости. Этот выход также охранялся. Осмотрев все это, Карен собственноручно проверила тягу в печи – большая комната должна была стать рабочей, и сказала: «подходит». Затем она посетила гончарные мастерские и кузницы, находившиеся в крепости, – под охраной, конечно, чтобы получить то, что ей было потребно. Судя по почтительно-испуганным взглядам, которые бросали на нее ремесленники, слух о ней уже распространился.

Последнее, что она сделала на том этапе, – натаскала дров, воды и в первый раз в году помылась и выстирала одежду. С ума сойти – в первый раз после Рождества – до того ли было.

Теперь предстояло найти помощников, вернее, помощниц. Но поначалу нужно было осмотреться.


Обитатели крепости. Во время перехода ее удивило отсутствие в стане капеллана, хотя, вероятно, столь своеобразно верующий тип, как Торгерн, мог обходиться и без священника. Оказалось, что он был, только предпочитал не показываться на глаза. Отец Ромбарт его звали – робкий старик с тоскливым взглядом. Эдакий праведник в банде разбойников. Похоже, что с ним столкновений не ожидается. На Торгерна он не имел и тени влияния. Впрочем, никто не имел.

Уже заметно ощущалась весна, безрадостная весна плена. Она ходила в лес за почками и корой, следом, проваливаясь в тающий рыхлый снег или шлепая по грязи, брел конвоир. Наплевать. Она изучила окрестности и людей. В крепости было полно женщин – жены и сожительницы солдат, рабыни и вольнонаемные служанки. К последним она и приглядывалась. Она решила, что их должно быть две. Неглупые, расторопные и способные не болтать о том, что увидят и услышат. Она нашла их. Две молоденькие девушки – Бона и Магда, чем-то неуловимо схожие, хотя одна была бела, голубоглаза и светловолоса, другая – смуглая, черноволосая и черноглазая. Она подобрала их не только по уму, но и за миловидность, особенно заметную рядом с ее некрасивостью, подчеркивающую ее. Неразговорчивость? Они станут неразговорчивыми. Сознание избранности облечет их важностью, настолько-то она разбиралась в людях.

Что же – она смирилась со своей участью? Нет. Терпеть и выжидать, и даже это было не главное, главное – узнавать, узнавать все, что можно узнать. О ситуации в княжестве, о людях – все. Ей нельзя было пойти в город и удаляться от крепости, но разговаривать с людьми ей не запрещалось ни в крепости, ни с теми, кого она встретит по дороге. Этого было достаточно. Крестьяне, торговцы, женщины. Имеющий уши да слышит. Победоносное княжество было разорено, и разорено оно было из-за нескончаемых войн. Войны вел правитель. Правителя ненавидели все, кроме солдат. Тех – да! – он умел повести за собой. Но государство, сколоченное мечом и не имеющее иной опоры, кроме меча, неминуемо должно развалиться. Так бывало всегда. А иной опоры не было.

Война велась, чтоб добыть деньги, а деньги нужны были, чтоб вести войну. Этот порочный круг был для нее тем более ясен, что не видел его никто. Те, кто наверху, орали о силе и доблести и ничего не слышали за собственным криком.

Сила! Доблесть! Слова, вызывавшие у нее усмешку. Сила была в том, чтобы убивать, а доблесть – в том, чтоб убивать сильного. Хуже этих двух была только «слава». За этим словом не было ничего. Пустота. А она видела разоренную землю, которую покидали земледельцы, страну, нуждающуюся в торговле и ремеслах. И все это называлось словом «мир».

Нет, она должна все это изменить. Она еще не знала, каким образом, но должна.


Недолго ей пришлось ограничиваться мирными наблюдениями. Скоро Торгернская крепость предоставила ей зрелище иного рода. Сюда был привезен и приговорен к смертной казни один из начальников гарнизонов. Единственное, что знала о нем Карен, это имя – Виглаф. Кажется, было какое-то подобие суда, но это прошло мимо Карен. Бона и Магда сказали ей, что Виглафу отрубят голову во дворе крепости, и все население крепости должно при сем присутствовать. Почему не за воротами, как положено по обычаю, почему не в самой крепости – этого они не знали. Может быть, у князя какие-то счеты с Виглафом.

Она пошла. Оставив Бону и Магду выбирать себе места получше, замешалась в толпу. Лица, лица. Веселые, испуганные, напыщенные, любопытные. Витые оплечья и браслеты, серебряные пряжки, плащи с меховой опушкой. Все, кто мог, принарядились, как на праздник. В самом деле, чем не праздник? Если у тебя куртка рваная, прикрой ее хоть жениным платком – чем не плащ?

Ее приперли к часовне, и, поднявшись по каменным ступеням, она оказалась у самых дверей. И увидела, что прямо напротив нее – главная лестница в замок, а там – он. Посередине двора, как раз между ними – дощатый помост, дубовая колода и топор. Она опустила глаза, чтобы не видеть Торгерна. Лучше смотреть на казнь, чем на него. К виду крови я привыкла, а при взгляде на него каждый раз приходится подавлять приступ тошноты.

К ней бочком приблизился отец Ромбарт. Обязанности исповедника при осужденном исполнял не он, а какой-то бродячий монах-ирландец, страшный пьяница, как успели сообщить досужие языки. Оглядываясь по сторонам, капеллан стал рассказывать ей, что ему удалось склонить Торгерна прийти на исповедь сразу после казни. Он расценивал это как большую победу. Князь усладит свою гордыню – и покается. Конечно, ему неловко было говорить о таких вещах с женщиной, о которой по всей крепости болтают, что она ведьма, но, с другой стороны, она, похоже, единственная, кто его слушает.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации