Текст книги "Все друзья делают это"

Глава № 12

Не желая запутываться еще больше, я обула босоножки на высоченной шпильке и вышла из комнаты в поисках Никиты. По моим подсчетам, полчаса разлуки ему должно было хватить, чтобы меня простить.

По крайней мере, раньше всегда хватало.

Было забавно, если мы ссорились, находясь на одной территории – например, у него в доме или у меня. Тогда и уйти – это бегство, и остаться – это сильное напряжение. Так и сидели, делая вид, что о чем-то усиленно думаем. Но проходило немного времени, и мы забывали о том пустяке, что успел нас нелепо рассорить, и не искали пустого предлога для примирения.

Зачем? Мы были друзьями, а не парой, где каждый пытается показать свой характер, поставить условия и испытать границы дозволенного. Просто тот, кто остывал первым, обнимал второго, и все. Мы принимали как данность, что ссоры не было, и вычеркивали этот момент из жизни.

Проходя мимо соседней комнаты, заглянула в приоткрытую дверь – по-мужски аскетично, в серо-синих тонах, при этом уютно, но пусто.

Спускаясь по ступенькам и прислушиваясь к уютным звукам дома, мне хотелось, чтобы Никита не только простил меня за отказ, а забыл о причине, почему ушел, хлопнув дверью.

Поцелуи…

Какие могут быть у нас поцелуи?

Так, для гостей и родителей – это да, это, пожалуй, возможно. Хотя мы изначально не договаривались, но ради того, чтобы спасти лучшего друга от чужих посягательств, я на это готова. Правда, желательно, чтобы этого не видел Филипп…

Вот! Вот надо обсудить с Никитой этот момент! А то как-то… Как я скажу Филиппу, что люблю его, если он будет постоянно видеть, как я целую его младшего брата?

Одного раза для недоразумения хватит.

И без того, как представлю момент с признанием, так внутри все переворачивается и сбежать хочется. От постыдного поступка останавливает не столько охрана, на которую намекал Никита, – я бы по лесу ее обошла, я бы нашла лазейку, слишком хорошо знаю эти места. Дело в другом: и при мыслях об откровенном разговоре с Филиппом, и при мыслях о побеге ноги одинаково начинают трястись и подкашиваться. А на полусогнутых и в полуобморочном состоянии далеко уйдешь.

Поговорить – страшно. Уйти, не поговорив – жутко. Но пока у меня было время. Время и возможность все выяснить, как говорил мой друг. Ну и самое главное, что держало меня – слово, данное этому самому другу, что неприятный день с пикником я проживу вместе с ним.

Спустившись по лестнице, я в нерешительности остановилась, пытаясь понять, куда же свернуть. На террасу? Нет, трудно было представить находящегося в постоянном движении Никиту сидящим в одиночестве в кресле-качалке и рассматривающим аккуратно подстриженные кусты. Так что этот вариант я отмела решительно и сразу. Прислушалась к звукам в доме, уловила запах выпечки, а потом мое внимание привлек раздающийся со стороны кухни негромкий, но строгий и резкий мужской голос, отдающий какие-то команды – да нет, тоже вряд ли.

Никита готовить умел, но от кухни не фанател, а мужской голос был слишком жестким, если представить себе, что это разговор с сыном. К тому же папа у Никиты – человек мягкий, и…

Речь мужчины прервалась, справа громко и как-то знакомо хлопнула дверь, но услышав шаги, я успела свернуть за угол. А выглянув, с удивлением увидела, как мимо меня в сторону террасы пронесся Никита: бледный, губы сжаты в тонкую линию, волосы взъерошены и торчат во все стороны как черные иголки рассерженного ежа.

Ого, вот это его кто-то довел!

Спустя минуту из комнаты, которую покинул Никита, вышел его отец. Тоже не в лучшем виде – почти точная копия сына, только чуть старше. В какой-то момент мне показалось, что он заметил, как я подсматриваю, и стало неловко и стыдно – я ведь не специально! Но лишь показалось, фух. Он достал из кармана телефон, набрал чей-то номер и отрывисто бросил:

– Ничего не хочет слышать о свадьбе… – выслушав ответ, он кивнул и продолжил. – До наследства еще не дошло… Да ничего, посмотрю… Пока пригрозил урезать ему ежемесячную финпомощь. Посмотрим, как он покрутится… Да кому он будет нужен без денег?..

И вот мне так обидно стало. Так обидно за Никиту, что я не выдержала и вышла из укрытия.

– Знаете, Иван Петрович… – от сурового взгляда мужчины мой голос немного дрогнул, но я не пошла на попятную, даже когда он сдвинул черные брови.

Только обида усилилась, потому что сейчас он был очень похож на Никиту, на того человека, за спиной у которого плетут заговор самые близкие ему люди.

Я хотела напомнить мужчине, что его сын уже достаточно взрослый и хорошо зарабатывает сам. Хотела сказать, что он веселый, добрый и вообще замечательный, и он нужен многим, просто сам не с каждым хочет общаться. И вообще, он помог возродить целое озеро! А еще я хотела выкрикнуть в лицо мужчине, который так странно и выжидающе смотрел на меня, что мне… Мне нужен Никита! Нужен, и уже много лет, каждый день нужен мне!

Внутри меня бурлило столько эмоций, что они пожирали слова. Эмоции ужасно хотели выплеснуться, но я отчетливо понимала, что это папа моего лучшего друга. И я не имею права вмешиваться в их отношения, даже если мне что-то не нравится. Потому что Никита справится сам.

– Мне жаль, что вы так плохо знаете сына, – это единственное, что я позволила себе сказать, да и то после нескольких выдохов, и уже развернулась уйти, но реплика мужчины меня задержала.

– А может, я не его плохо знаю. А тебя узнаю получше?

– Такими методами, – я обернулась с грустной улыбкой, – у вас вряд ли это получится.

– Посмотрим, – усмехнувшись, мужчина сунул телефон в карман и двинулся вверх по лестнице.

А я вышла на террасу, подкралась к Никите, сидящему в кресле-качалке и безучастно взирающему на кусты, хотела неожиданно закрыть ему ладонями глаза, но что-то меня удержало от этой вполне, казалось бы, безобидной шалости.

И я просто подошла к нему, стараясь, чтобы он услышал мои шаги, склонилась и обняла. А он, не отрывая взгляда от зелени, тяжело вздохнул и сжал своей мою ладонь, притягивая ее вниз, и еще чуточку ниже, ближе к сердцу…

– Ну что, – спросил он, потянув меня за руку, заставляя обойти свое кресло, – пойдем в гости?

– К леснику? – догадалась я и с сомнением взглянула на свои босоножки, от которых, откровенно говоря, уже успела немного устать. – А он далеко живет?

– Далеко-далеко, – улыбнулся Никита и, потянув на себя, усадил меня к себе на колени. – В глубокой-глубокой чаще темного-темного леса, среди дремучих-дремучих болот. Страшно?

– Очень-очень, – подыграла ему, раскачивая в воздухе довольными внезапным отдыхом ногами, – сильно-сильно, безумно-безумно!

И с удовольствием услышала, как он рассмеялся. И залюбовалась тем, как засияли в его глазах рыжие искорки. Ну вот, так привычней и гораздо-гораздо лучше.

– Честно говоря, Никит… – начала я, но замолчала, ощутив, как он напрягся.

Взглянув на него, поняла, что он к чему-то прислушивается. А спустя пару секунд тоже услышала голоса – мужской, спокойный и размеренный, и женский, с постоянными переливами громкого смеха.

– Филипп? – тихо пробормотала я, поправила декольте платья, прилипшего к телу из-за духоты, и невольно заерзала.

– Не только, – поднявшись, Никита усадил меня в кресло обратно, а сам занял соседнее, развернувшись спиной к тем воротам, из-за которых слышались приближающиеся голоса. – Увы, с гостями так бывает часто: если ты к кому-нибудь не успеешь уйти, кто-нибудь успеет прийти к тебе.

– Честно говоря, Никит, – продолжила я свою мысль, – к леснику идти не хочется.

– Это потому, – проворчал он, – что ты понятия не имеешь, что это за визитер.

Заинтересовавшись, я с трудом подавила желание взобраться с ногами на кресло и подсмотреть, кто же там, за воротами. И когда через минуту увидела входящими на территорию коттеджа маму Филиппа, его самого и какую-то брюнетку, даже слегка разочаровалась. Я тут себе мысленно представила какое-то чудовище, а в гости пришла симпатичная улыбчивая девушка. Ну, губы немного расплющило от ботакса – но это не страшно. И в качестве ресниц явно использовались бабушкины веера – на это тоже можно смело закрыть глаза.

Куда неприятней выглядело то, что она не шла под руку с Филиппом, а буквально висела на нем. И, стараясь не отставать от спутника (хотя он больше напоминал пленника), она не единожды перекрывала дорогу Инге Викторовне, идущей позади пары. В какой-то момент незнакомка увлекла Филиппа в сторону одного из кустов, а женщина приблизилась к нам.

– Отдыхаете? – поравнявшись с нами, спросила она и отрицательно качнула головой, когда Никита поднялся, чтобы уступить ей место. – Завидую. Мысленно хочу быть с вами. Но надо распорядиться насчет ужина.

Я бросила быстрый взгляд на сияющий во всю мощь диск солнца, и тут же услышала приятный и тихий смех.

– Рановато, согласна, – Инга Викторовна перешла на заговорщический шепот. – Но некоторым гостям намекнуть на то, что пора уходить, получается только с завершением ужина.

– Перевод стрелок часов не помогает, я проверял, – поддакнул Никита. – Откровенные зевки всей семьи тоже служат лишь поводом для лекции о кислородном голодании и сигналом к возможности снова спеть песню.

– Песню? – не поняла я.

– Мама Вики – известная певица, – пояснил Никита. – Вика хорошо знает весь мамин репертуар. И периодически обновляет его в памяти других. А так как Вика очень любит ходить по гостям, мне вообще кажется, что ее мама столь популярна только благодаря ей.

– А что за певица? – заинтересовалась я. – Я хорошо разбираюсь в нашей эстраде!

– Не поминайте всуе! – успела попросить Инга Викторовна до того, как Никита ответил.

Я рассмеялась. Вика обернулась и задержала на мне подозрительный взгляд. А мама Никиты, заметив, что пара заканчивает осмотр кустов, поторопилась уйти.

– Главное – не зевайте! – сложив руки в молитвенном жесте, напомнила она и скрылась в коттедже.

– Если все так плачевно, почему не прячемся мы? – склонившись к креслу Никиты, поинтересовалась я тихо.

– Потому что воздухом Вика уже подышала, кусты, которые в нашем саду неизменны, в сотый раз осмотрела. Больше здесь для нее ничего интересного нет, – так же тихо ответил мой друг. – А вот тебя кое-кто сильно интересует, верно?

Думаю, мой взгляд выдал мое замешательство. Нет, я помнила, что Никита хотел, чтобы я во всем разобралась. Но ведь… после нашего поцелуя… и его предложения в комнате повторить…

– Не дрожи, страусеныш, – он щелкнул меня по носу, разрывая зрительный контакт и путая все мысли, в которых потонуло и возмущение из-за внезапного и несправедливого прозвища. – Я помогу тебе определиться.

– Почему страусеныш? – все же нахохлилась я, но возмущение мое было вполне миролюбивым и сопровождалось милой улыбкой, потому что Филипп приближался. И хотя он шел вместе с навязчивой спутницей, но смотрел на меня.

– Исключая массу других причин… – отвлек меня от созерцания этого великолепия наглый голос.

И я обернулась, ведь здесь открывалась настоящая тайна! Масса других причин… масса, ого!

– Хотя бы потому… – произнес еще тише Никита, вынуждая меня склониться к себе.

И еще ближе.

И еще чуть-чуть…

И в итоге так близко, что его дыхание уже опаляло мне ухо, вынуждая закрыть глаза – пожалуй, от теплоты, духоты и этого солнца.

– Хотя бы потому, страусеныш, – повторил Никита и уже не шепнул, а выдохнул: – Что ты добегалась… хватит… и стать взрослым страусом я тебе не позволю!

Я отодвинулась от друга с разочарованным выдохом. Нет, ну как так? Никакой тайны не выдал! Ничего интересного не рассказал, а я…

Осмотревшись, поняла, что не только упустила Филиппа из виду, но и прошляпила момент, когда он прошел мимо нас с Никитой!

– Хорошая пара, да? – послышался в глубине дома вопрос девушки Вики.

Я напряглась, обратилась вслух, ожидая, что ей ответит Филипп. Ну же! Ну же, умоляла про себя невесть кого! Пусть же он промолвит хоть что-нибудь! Хоть что-нибудь! Пусть подаст хоть крошечный знак, что я для него…

Но то ли пара удалилась достаточно далеко, то ли Филипп ничего не сказал – ответом на мои молитвы была тишина.

Знак ли это?

Нет, я так не считаю!

Посмотрим.

Вот просто посмотрим, что и как, кто кого и когда!

Вот прямо на ужине и посмотрим! Вот на ужине это и будет знак! Я пойму и увижу! И даже поверю!

Все, решено!

А спустя полчаса я неожиданно осознала, что сильно-сильно погорячилась, разбрасываясь нелепыми обещаниями самой себе. И вообще мне было не до романтических сантиментов. Я уже ничего не понимала, ничего не хотела видеть, ничему не хотела верить и самое главное – никого не хотела слышать.

Н-да, а ведь начиналось все тихо, вкусно и весьма многообещающе…

Глава № 13

Когда мы рассаживались за столом, я ожидаемо заняла место рядом с Никитой, но немного нервничала, так как прямо напротив меня устроился Филипп. Я переживала, что не вспомню, как пользоваться приборами, щедро разложенными по обоим бокам от тарелки, а также из-за того, что глава семейства находится слишком близко от меня и слишком уж внимательно за мной наблюдает.

У него был такой сосредоточенный и задумчивый взгляд, словно он в уме выстраивал диаграмму своего ко мне отношения и примерял, в какую бы точку меня разместить. Подозреваю, что, если я и не ушла в его графике в минусовые отметки, то была очень близка к нулю. Впрочем, это довольно высокие баллы, потому что после его телефонного разговора у меня он проходил вообще без оценки, а так – под крючковатым зигзагом вопроса.

Мысленно облизываясь на терзающие ароматным запахом отбивные, я кое-как смогла сдержаться и заполнить тарелку зеленью, убеждая себя, что это красиво, полезно, почти вкусно и, главное, в ноже не нуждается. Не хотелось ударить в грязь лицом при Филиппе, который элегантно разделывал пузатого краба, овощной суп-пюре ел с таким видом, будто это божественное суфле, и бесшумно хрустел гренками, которые меня едва не лишили и без того единственного зуба мудрости.

Иван Петрович, будто нарочно дразня, не стеснялся заполнять свою тарелку жареным мясом в таких количествах, что у меня голова кружилась, а слюна не капала на стол исключительно благодаря салфетке, которую я вовремя прикладывала к голодному рту. Вика, вооружившись ножом и вилкой, филигранно расправлялась с неопознанной рыбой. Инга Викторовна пробовала всего по чуть-чуть и озорно сверкала светлыми глазами, ухитряясь вовлекать всех гостей в непринужденный разговор.

А Никита…

Понятия не имею, как он умудрился провернуть это незаметно, но в какой-то момент я с удивлением обнаружила перед собой на тарелке несколько отбивных. Тех самых, за разрезанием которых еще пару секунд назад был замечен мой друг.

– Приятного аппетита, – отобрав у меня за ненадобностью изрядно покусанную салфетку, он дожевывал последний зеленый листочек с моей тарелки, которая стояла теперь перед ним.

– Взаимно, – расплылась я в счастливой улыбке и принялась за любимое блюдо.

В этот момент мне было без разницы, что Иван Петрович больше не ест, а только и делает, что наблюдает за мной и Никитой. Что он обменялся странным взглядом с супругой и едва заметно кивнул в мою сторону. Что Филипп утратил интерес к еде и проявил его к бокалу вина. И даже то, как по-мужски и аристократически он его держит, не имело для меня никакого значения.

Я испытывала блаженство. Отбивные были настолько вкусными, что я даже неосторожно глаза прикрыла от удовольствия. А когда их открыла, поймала на себе пристальный взгляд Филиппа и захотела проявить себя, начать беседу, которая нас чуточку сблизит, позволит ему узнать меня больше, проявить интерес. В общем, у меня были грандиозные планы!

Но едва я открыла рот, как этим тут же воспользовались другие!

Никто из нас не успел ни вдохнуть, ни выдохнуть, как Вика широко улыбнулась и, едва не хлопая в ладоши, объявила радостным голосом:

– Вы знаете, когда становится грустно, я всегда вспоминаю одну мамину песню. Сейчас я ее исполню!

Услышав тяжкий вздох Ивана Петровича, я бросила на него виноватый взгляд. Он тяжело посмотрел на меня и снова вздохнул, подтверждая, что да, внеплановое прослушивание, которого все так старательно избегали, – это моя вина.

– А разве кому-нибудь грустно? – преувеличенно бодро обратилась я к Вике, пытаясь исправить свою оплошность.

Но она уже сидела, закрыв глаза и настраиваясь на песню, и вряд ли меня слышала. Она также проигнорировала еще один громкий вздох Ивана Петровича, умоляющий жест Инги Викторовны и то, что Филипп наполнил свой бокал доверху, готовясь пережить неизбежное. Ее не смутил и вполне различимый в напряженной тишине шепот Никиты:

– Не бери в голову. В прошлый раз даже простое сглатывание было принято за скрытый зевок. Просто перетерпи.

Я кивнула. Теперь, когда меня так легко убедили, что моей вины в этом нет, я была готова вытерпеть что угодно. И потом, мне как-то не верилось, что все очень плохо. Все-таки мама – певица!

Стыдно теперь признаваться, но я даже радовалась, что тайна откроется и я узнаю имя звезды! Сейчас! Вот сейчас! Вика сделала глубокий вдох, расправила и без того ровные плечи, взмахнула грациозной худой рукой, едва не выбив бокал у Филиппа, и наконец открыла глаза и рот…

Ну, что сказать?

Да, я узнала имя мамы-звезды. Но уже спустя минуту, сотканную из надрывного плача, скрипов и завываний, была готова сама разрыдаться и признать, как теорему без доказательств, что некоторые тайны лучше не раскрывать.

Это было не просто плохо. Это было настолько ужасно, что я в шоке смотрела на девушку, которая изо всех сил страдала, пищала и в некоторых стратегически важных моментах ухала, как одинокая лесная сова. Но самое удивительное, что у меня даже мысли не промелькнуло просто встать и уйти, а в какой-то момент я поймала себя на том, что мне интересно. Действительно интересно. Но не слушать, а наблюдать.

За тем, как прячется лукавая улыбка в уголках ее губ. За тем, как ярко сверкают азартом темные глаза. И как в них мелькнуло легкое недоумение, когда наши взгляды встретились.

В ту же секунду девушка умолкла. А потом опередила Ивана Петровича, который начал приподниматься, и, сославшись на то, что ей душно, покинула столовую.

– Я давно знаю Вику, – заполнила повисшую паузу мама Никиты, – и все надеюсь, что кто-нибудь другой объяснит девочке, что талант мамы не входит в обязательное наследство.

– Наследство – вообще не обязательный элемент, – многозначительно заметил Иван Петрович и взглянул поочередно на сыновей.

У меня на душе потеплело, когда я заметила, что ни один из них этой скрытой угрозой не впечатлился. Старший сын по-прежнему рассматривал в бокале вино. Никита небрежно разместил руку на спинке моего стула и с аппетитом вернулся к еде. Но когда Филипп, вежливо извинившись, вышел из-за стола, на душе стало как-то пусто. И я даже поежилась от внезапно пронзившего меня холода. Вот так… И как после этого не верить знакам? Как, если сама Судьба…

– Кондиционер так и не починили? – резко поднявшись, Никита подошел к подоконнику, щелкнул белым пультом, и охвативший было меня ледяной поток мгновенно прекратился.

– Не нашлось времени позвонить в сервис, – отмахнулся Иван Петрович.

Никита кивнул, принимая информацию к сведению, и продолжил спокойно есть. Я так же спокойно приняла факт, что, оказывается, не было никакого знака от высших сил. Просто кондиционер, это просто кондиционер – подумаешь! Но немного напряглась, когда следом за этой, успокоительной, промелькнула другая, суматошная мысль: а можно ли считать знаками свыше те, которые я безоговорочно принимала за оные раньше? Духота перед встречами с Филиппом, сама внезапность этих событий, даже это приглашение за город и неожиданное возвращение того, кто должен был прилететь только завтра…

Что это, если не знаки Судьбы?

Из-за стола я вышла в крайне задумчивом и немного подавленном состоянии. Послушно двинулась следом за Никитой, практически не разбирая дороги. А, терраса… вид на кусты и полянку… Мило. Кресла свободны, но в них сидеть не хотелось. А никто и не предлагал. Ладно, стоим. После ужина так даже полезней.

Возможно, одной из причин этой подавленности стало то, что Филипп не вернулся. У меня и без того было мало времени – лишь два дня, чтобы во всем разобраться, а я все никак не могла приблизиться к нему. Нас постоянно что-то разъединяло: то мои поцелуи с Никитой, то его возвращение и уход с загадочной Викой.

И тут мелькнула вторая внезапная мысль, от которой действительно стало холодно. А что, если знаки Судьбы – именно то, что происходит сейчас? Но тогда получается, что я все эти годы напрасно…

– Анька, – послышался возмущенный голос лучшего друга, – вот только не прикидывайся, что тебя от любимых отбивных тошнит так же сильно, как меня от зеленой оранжереи, которую ты пыталась развести на тарелке.

Я с улыбкой обернулась к нему, чувствуя, как меня отпускают отчаяние и невнятная, непонятная обида невесть на кого. К тому же та красота, которая нас окружала, явно была создана не для того, чтобы страдать. Закатное солнце расплющилось в фиолетово-сером небе, поглаживая прощальными лучами своих любимцев. Вот оно коснулось черных волос Никиты, рисуя над ними красновато-огненный нимб. Ну да, временами у моего друга такое терпение, что его можно принять за святого. А вот солнышко вспыхнуло за спиной мужчины так ярко, что его глаза показались темнее обычного, да еще с каким-то загадочным прищуром.

Я так долго наблюдала за этой игрой света и тени, что стало немного неловко. И чуточку душно. И – самую малость – показалось неправильным млеть от ответной улыбки.

Услышав щебет птиц, прыгающих на ветках деревьев, отвлеклась на них. Целый день их не замечала, и вдруг…

– Надо же… – удивленно обернулась к Никите и замолчала, когда он костяшками пальцев прикоснулся к моей щеке, а потом развернул меня снова спиной к себе.

– Ну что, страусеныш, пора? – услышала его голос у самого уха и дернулась, чтобы взглянуть, но он не позволил, став ближе и практически перекрыв мне дорогу обратно. – Ты смотришь в правильном направлении. Он там, страусеныш. Ты это чувствуешь, верно?

Я машинально кивнула, хотя единственное, что чувствовала в данный момент, – то, как горячие ладони Никиты обжигают мои плечи даже через ткань летнего платья. А потом ощущения разбавились новыми красками, и мне стало казаться, что мое платье расплавилось, обернувшись невидимой паутинкой. То есть, я знала, что оно на мне есть, но прикосновения друга были как лава и вызывали иррациональное ощущение, что я без него.

Обнаженная. Под красным лучом уставшего солнца, засмотревшегося теперь на меня. И так близко к лучшему другу, что ткань его брюк кажется слишком жесткой, воспринимаясь почти как наждачная бумага, о которую с удовольствием точат свои коготки домашние кошки. А о дружбе почему-то вспоминается смутно, из-за поволоки в глазах и едва слышных вздохов.

Его. И моих.

Его – уверенных, обжигающих мою шею.

Моих – взволнованных и готовящих меня к тому, чтобы сорваться, сбежать, ускользнуть, снова спрятаться или…

– Никит… – выдохнула испуганно я.

– Не трусь, страусеныш, – ласково успокоил он и тут же напугал, опустив пальцы с моей щеки к пульсирующей жилке на шее. – Я просто тебя подготавливаю…

Когда Никита провел костяшками пальцев у края моего декольте, готовый сорваться вопрос замер на моих приоткрытых губах и растворился растерянной дымкой вместе с глубоким выдохом где-то там, за лучами летнего солнца. От неожиданности я качнулась на каблуках, став еще ближе к Никите. Нет, так нельзя, так неправильно, мы ведь на самом деле друг другу…

В реальности все не так!

Но уже через пару секунд следом за мной дрогнула и пошатнулась моя реальность. А для Никиты вообще перестали существовать какие-либо преграды и края.