Текст книги "Закрытое небо"

Глава 9

Мое желание побыть одной рассыпается огненными искрами, когда в комнату почти следом за мной входит Костя. Обнимает меня сзади, переплетает наши пальцы и говорит со вздохом:

– Маш, такие вот у меня друзья и знакомые. Теперь понимаешь, что я без тебя никак?

Звучит романтично, хотя колокольчиками тренькает неуверенность, что я смогу освоиться в его мире. Подходим ли мы друг другу? Что я, по сути, знаю о Косте? Встречаемся три месяца, а раскрывается он только сейчас.

Это не хорошо и не плохо. И понятия не имею, чувствует ли он, что с каждым пластом, который он сбрасывает, я не приближаюсь, а отдаляюсь.

Поворачиваюсь в кольце его рук, всматриваюсь в его лицо, теплею под взглядом обожающих глаз и отгоняю тревожные мысли. Я просто это надумала, мне показалось, и я по-прежнему не могу без его синевы.

Она обволакивает, притягивает, докапываясь до глубины души, переворачивая ее кувырком и заставляя делать радостное сальто. Наверное, из-за нее я становлюсь податливой, словно глина.

– Ты голодный? – спрашиваю, гладя пальцами скулы мужчины.

– Продержусь на мороженом и бутербродах! – заверяет с усмешкой он.

Конечно, я не могу этого допустить. Спускаюсь на кухню, радуюсь, видя Влада и Миру уже в одежде и у двери. Хотя и делаю вид, что не заметила их. Они о чем-то переговариваются, Мира смеется, но это уже без меня.

Кручусь на кухне, решив сделать борщ и киш. Вскоре у меня появляются даже помощники – Николя с угрюмым лицом трет на терке овощи, Роман бойко чистит картошку, Костя нарезает капусту. Доверив Алине руководить дальше процессом, переключаюсь на киш.

Элементарное, но очень вкусное блюдо, некий французский открытый пирог. Чуть приходится повозиться с тестом, а так – все смешал, набросал, тридцать минут и готово.

Мы только успеваем расставить тарелки в столовой и вынести блюда, когда туда же заходят Влад с Мирой.

– А мы на запах пришли! – радостно сообщает нам девушка.

И только потому, что я на чужой территории, а продукты хозяина дома, молчу, когда он усаживает ее за стол. Она вопросительно смотрит на кастрюлю и половник, но никто не спешит поухаживать за девушкой.

– Так непривычно, – говорит она, наливая себе в тарелку первую порцию.

И садится на место, снимает пробу, хвалит. Все это вместо того, чтобы поухаживать за мужчиной, который сидит рядом с ней.

Я наполняю тарелки Кости и Николя, которые сидят по обе стороны от меня, потом, конечно, свою. Алина так же ухаживает за Кириллом и Ромой – тот сидит дальше всех, ему доставать неудобно.

Выждав, когда у всех тарелки наполнятся, Влад наливает борщ и себе.

– Вкусно, – хвалит стряпню Мира, – только овощи бы резать помельче.

– В следующий раз передам тебе этот шанс, – ворчит Николя, который занимался нарезкой.

Девушка пытается ослепить его улыбкой, но с мужчиной этот трюк не проходит. Более того, он мстит ей, когда доходит дело до киша, и когда Костя режет пирог, напоминает:

– Мире можно поменьше в два раза. Она любит мелкие порции!

Девушка находит его шутку забавной, и пытается наладить отношения, затронув тему живописи. Николя быстро переключается с негатива на позитив, и вот они уже спорят о качестве кистей и полотна. Не знаю, имеет ли Роман хоть какое-то отношение к искусству, потому что зевать ему хочется вместе со всеми, он с трудом сжимает челюсти и держит глаза открытыми.

Хотя здесь причина не только в беседе, которую с легкостью поддерживают лишь Мира, Николя и хозяин дома. Сытость и красное вино тоже сыграли роль. Двигаться вообще неохота, а еще ведь посуда…

– Покажешь свои работы? – Мира бросает один взгляд на пустые тарелки и почти силком уводит Николя из столовой.

Мне достается улыбка девы из высшего общества. Следом из столовой расходятся и мужчины. Костя вроде бы и хотел остаться со мной, но его отвлек каким-то вопросом Кирилл.

Остаемся только я, Влад, неспешно потягивающий вино, и Алина. Она благодарит хозяина дома за то, что тот обновляет напиток в ее бокале и бросает на меня извиняющийся взгляд.

Бесконечно сидеть невозможно. К тому же, когда на тебя смотрят в упор. Поднимаюсь, собираю посуду, складываю в мойку, открываю воду, выключаю все мысли, потому что тоже терпеть не могу это делать. Мытье посуды ненавижу в готовке больше всего, но грязную посуду ненавижу сильнее.

Беру в руки мыльную губку, вздыхаю над первой тарелкой, и…

Мимо меня протягивается мужская рука.

Глазам не верю, когда замечаю на загорелом запястье часы. В этом доме я видела, что их носит только один мужчина. Недоверчиво слежу за тем, как он берет тарелку и тянет ее к себе.

– Я помою, – пытаюсь забрать тарелку, но вместо этого прикасаюсь к ладони мужчины.

И с ужасом смотрю, как расползается белая пенка по его дорогущим часам. Пытаюсь стереть ее, но делаю только хуже – она увеличивается в размерах и полностью перекрывает стрелки и циферблат.

Меня словно заело, вожу ребром ладони по запястью мужчины, пытаюсь исправить непоправимое, и только усугубляю. Белая пенка уже не только на циферблате, она плавно переползает на короткие черные волоски, на длинные пальцы мужчины.

– О, Боже… – выдыхаю беспомощно я.

И опускаю руки, позволяя потоку воды смыть пену с моих ладоней.

В отчаянии хватаю за руку мужчину и тоже подставляю под кран. И только когда вода смывает пену с часов, я понимаю, что натворила.

– О, Боже… – выдыхаю повторно.

И отпускаю ладонь мужчины, злясь на себя. Злясь на него, за то, что позволил, не вырвался.

Он стряхивает с ладони остатки воды, снова берет тарелку, но на этот раз я его не удерживаю. Я вообще боюсь на него смотреть, не говоря о том, чтобы к нему прикоснуться.

– Часы швейцарские, противоударные и водонепроницаемые, – раздается над моей головой спокойный голос мужчины, слышится звук открываемой дверцы. – А практически в каждом доме сейчас есть посудомоечная машина.

И первая тарелка ставится между прутьями.

За ней переносится остальная посуда.

Я заторможено слежу за действиями мужчины, и так же заторможено думаю: «Знал ли об этом Костя? И если да, скорее всего, что да… почему он мне ничего не сказал? И почему это сделал Влад, хотя у него была прекрасная возможность понаблюдать за театром абсурда?»

Мне хватает секунды, чтобы одуматься. Костя здесь ни при чем, и списывать на него свою глупость – ничто иное, как малодушие.

– Спасибо, – так же, не глядя на Влада, выхожу с зоны кухни, и утыкаюсь в грудь мужчины, который пришел за мной.

– Маш, – улыбается он, – ты чего задержалась?

Обхватывает мои запястья, удивленно смотрит на маленький, но стойкий кусочек пенки, и сразу все понимает.

– Я – дурак, – он целует мое запястье.

– Не наговаривай, – тут же оттаиваю и расплываюсь в ответной улыбке, – минимум на сегодняшний день эта роль уже занята.

– Маш, – раздается позади меня голос подруги, – может, разделим роль на двоих? Я тоже могла бы догадаться, что в таком доме посудомоечная машина обязана быть. С другой стороны, при наличии дворецкого, как-то по умолчанию ожидаешь, что кухарка тоже имеется…

– До нашего приезда здесь точно были горничная и домработница. Последняя очень вкусно готовит и никого другого к кухне не подпускает.

– И как она допустила наше вторжение?! – искренне возмущается халатным поступком Алина.

– Хороший вопрос, – пожимает Костя плечами. – Думается мне, кто-то очень надеялся, что мы надолго здесь не задержимся.

– Может, порадуем хозяина дома? – вношу предложение. – Все-таки Новый Год на носу. Будет ему хороший подарок.

Костя только набирает в грудь воздуха, чтобы принять решение, но бросает взгляд в сторону, заметив стоящего в дверях Влада.

– Ольга Викторовна возвращается завтра утром, – сообщает хозяин дома. – Матери, к которой она отпросилась, стало значительно лучше. Без горничной придется пока обойтись – она со своим молодым человеком уехала на пару недель за границу.

– Хорошую ты им платишь зарплату, – мурлычет довольным котенком выплывающая в холл белоснежная гостья.

Она берет Влада за руку. Хотя мне и кажется, что тот этому не то чтобы рад, но она уводит его в гостиную. Вскоре мы тоже присоединяемся к остальным.

Влад сидит в своем кресле, в углу комнаты, на ручке кресла каким-то образом умещается Мира. Впрочем, понятно каким – на кожаной обивке только часть ее зада, а все остальное распласталось на Владе. По-моему, ему даже немного трудно дышать. Но даже если и нет, то пить свой коньяк все равно неудобно. Тем более что время от времени тонкая женская ручка норовит отобрать у него на время бокал.

Кирилл травит байки охотников, подбивает всех желающих совершить поход завтра утром. Николя снова чертит в блокноте, Рома тихонько поглаживает его волосы. Алина явно что-то подсчитывает в мобильном на калькуляторе. Костя сидит рядом со мной, а потом, получив тайный знак от Романа, берет с меня слово, что десять минут я не буду скучать без него, и выходит.

Этот момент тут же ловит прекрасная Мира, чтобы перебраться ко мне.

Нет, она делает вид, что идет за бокалом, так как мужчина, которого она опутывает подобно лиане, и не думает ее удобрять своим спиртным, но по блестящим глазам, едва она поднимается с кресла, все отчетливо видно.

На милую болтовню между нами, девочками, ее хватает ровно на минуту и десять секунд. Считать мне легко, потому что на пустой бред, который пытаются вложить в мои уши, я просто не отвечаю.

– Маша, – говорит она куда громче, чем раньше, чтобы было слышно и остальным, – я понимаю, что не все можно учесть, когда собираешься в дорогу. А я живу здесь, через два дома! Поэтому у меня все с собой, под рукой, и… Может, тебе, как девочке, захочется переодеться во что-то красивое? Я бы без проблем нашла у своей мамы платье твоего размера! Дорогое платье, не думай. Тебе будет в нем гораздо красивей, лицо заиграет новыми красками…

Я вижу, как напрягается Алина, готовясь сказать гадость в ответ, но чуть заметно качаю головой, чтобы не вмешивалась.

Ужасно тяжело скрывать поток бурлящих эмоций и не вцепиться в красивые длинные волосы, которые из-за близости Миры опутывают меня сладким облаком из духов и шампуня.

– Да зачем оно мне? – пожимаю небрежно плечами.

– Как зачем? – удивляется Мира. – Чтобы порадовать своего мужчину, конечно!

И вот здесь я уже от души улыбаюсь и с удовольствием смотрю в лицо Белоснежки, чтобы не упустить и сотой доли реакции.

– Я понимаю, что вы с Костей друзья детства, – говорю голосом, которым можно усыплять буйно помешанных. – Но как-то нужно встряхнуться, Мира, принять реалии, повзрослеть. Костя, к примеру, уже давно вышел из возраста мальчика, которым нравились девочки в платьях. Теперь его гораздо больше привлекают девушки, и лучше совсем без одежды. И потом, даже если у него и был некий фетиш, он явно прошел. Когда он сделал мне предложение выйти замуж, я была именно в этих джинсах.

Красивое личико меняется до неузнаваемости, я вижу не только лихорадочный взгляд, но даже хищный оскал. Который, впрочем, быстро складывается в улыбку, когда вдали комнаты раздается какой-то хлопок.

Машинально поворачиваю голову, и понимаю, что только что мне скупо, но аплодировал хозяин этого дома.

И… невероятно, но он улыбается. Не кривит губы в усмешке, а именно улыбается. Мне. Той, которая недостойна внимания.

Мира переводит взгляд с меня на него, и еще раз. А потом тоже улыбается – искренне, загадочно, с явным предвкушением.

Глава 10

Она не торопится возвращаться к Владу: может, поняла, что на диване удобней. А мне не нравится, когда в мою личную зону вторгается тот, кто мне неприятен, так что я нахожу удобный предлог. Прошло куда больше, чем десять минут, а Костя не возвращается.

– Да, – невинно хлопает ресницами Мира, видя, куда я направляюсь, – за таким мужчиной стоит следить повнимательней.

– Даже когда он с приятелем Николя? – усмехаюсь беззлобно.

Она затыкается. Конечно, не может сказать, что замечала за Костей такие наклонности. Это было бы совсем уж смешно.

Едва выхожу в холл, тут же появляется дворецкий: в руках мой пуховик и зимняя обувь.

– У вас ясновидение? – с благодарностью принимаю его помощь.

– Всего лишь большой опыт работы и хороший оклад.

Мы обмениваемся улыбками, и я в отличном уже настроении выхожу на улицу. Кости нигде не видно. Не кричать же? Впрочем, тут же слышу мужской смех, и уверенно сворачиваю за угол дома. Под одной из елей, вдали от окон, вижу два силуэта.

– Костя! – машу ему рукой, приближаясь.

А он как-то тушуется, переглядывается с Романом, а потом расслабляется и продолжает курить сигарету. У меня возникает ощущение, что поначалу он думал откинуть окурок. Странно, к чему эта скрытность?

Я понятия не имела, что он курит, при мне он этого не делал, да и вообще эту тему мы раньше не обсуждали. Но у меня папа курит больше двадцати лет, многие знакомые курят, и я не ярый борец с этой привычкой, пусть как это плохо звучит. Мне кажется, взрослый человек вправе сам принимать решения.

Наверное, стоит Косте как-то об этом сказать, намекнуть – не будет же он постоянно прятаться?

Но мои благие намерения, как и улыбка, гаснут, едва я приближаюсь к мужчинам.

Запах. Сладковато-горький, который ни с чем не спутаешь, этот запах я слышала слишком часто, чтобы сейчас ошибиться.

Еще теплится неуверенность, что мне только кажется, и я обнимаю Костю, чтобы успокоиться, чтобы упрекнуть себя за такие мысли, а он обнимает меня и смеется. Без повода, просто смеется. Ни он, ни Роман даже ничего не говорят, им весело без того…

Я вдыхаю в себя запах Кости – и чувствую, что сладковато-горькая гадость пропитала уже и свитер под распахнутой дубленкой. Вскидываюсь, всматриваюсь в темные расширенные зрачки, хватаю его за холодное запястье и лихорадочно считаю удары в минуту.

– Костя… – выдыхаю я и тянусь отобрать у него тлеющую сигарету.

Он уклоняется, делает очередную затяжку, смотрит на меня с блуждающей улыбкой и снова пытается обнять, прижать к себе крепче.

– Костя… – едва слышно шепчут мои похолодевшие губы, когда еще одна попытка выбить у него сигарету проваливается.

– Маш, – посмеиваясь, говорит он, – это так, просто чтобы расслабиться. Последнее время я постоянно на взводе, сама понимаешь.

Роман издает смешок, и он звучит словно выстрел. Я перехватываю ладонь Кости, борюсь с его цепкими пальцами, а потом просто мну горящую сигарету. Мну, несмотря на легкий колкий ожог, несмотря на непонимающий смех, несмотря на то, что Костя недоволен тем, что я делаю.

Тяжело дыша, смотрю на него, он что-то мне говорит, а я слышу только, как бешено колотится мое сердце.

Роман с улыбкой протягивает Косте новую сигарету, я не выдерживаю, не могу на это смотреть – разворачиваюсь, со всех ног бегу к дому. Я почти у крыльца, когда меня сзади что-то сбивает и распластывает по снежной дорожке.

Костя.

Держит мои руки, чтобы не вырвалась, прижимает к холодному снегу, смотрит в глаза, а потом наклоняется и пытается поцеловать. Я толкаю его, бью в грудь, рычу, когда он повторяет попытку.

А потом просто жду, когда все это закончится. Когда он поймет, что я не хочу, когда увидит меня, а не того, что ему привиделось от такой сигареты.

– Маша… – я понимаю, что он приходит в себя по голосу, в котором отчетливо слышно раскаяние. – Маша, прости. Это так, дурость, баловство, не всерьез. Не буду врать, что впервые, но я этим не злоупотребляю. Просто… на нервах… и больше никогда, обещаю!

Он поднимается, помогает подняться мне. Мы стоим рядом, но смотрим в разные стороны. Он – на дом. Я – на дорогу.

– Не бросай меня, Машка, – он склоняется и прижимается своим лбом к моему, – это в последний раз, клянусь тебе. Я просто не думал, что ты… Я не хотел все испортить. Машка…

И я наконец поднимаю голову, чтобы взглянуть на него. Он растерян, подавлен, он действительно сожалеет. И я бы, возможно, так остро не реагировала, если бы у меня не было перед глазами примера, как далеко может завести такая вот сигарета. Сначала одна, по знакомству. А потом – бесконечная, за любую цену, даже за собственный дом и здоровье родных.

Он пытается обнять меня, но я не могу – слишком резкий, слишком противный запах.

– Хочу спать, – вру ему.

И под его облегченный выдох захожу в дом. Стараюсь незамеченной пройти мимо гостей – не хочу никого видеть, не хочу ничего говорить. Мне просто нужно побыть одной и остыть.

Завтра.

Завтра я еще раз поговорю с Костей на эту тему. А пока…

Я ухожу в комнату, чтобы у нас с ним вообще было это самое «завтра».

Не знаю, как долго я стою у окна. Смотрю на снежинки, на ели, на фонари, которые с радостью освещают настоящий домик из сказки, а чувство такое, что меня забросили в триллер.

Мне жарко, но я не могу даже пошевелиться, не то что сбросить пуховик и снять обувь. Такое ощущение, что сделаю какое-то движение, и все рухнет. И я старательно вытягиваю из памяти все радостные, счастливые моменты, наши мгновения с Костей.

Снова вижу листик на подошве его кроссовок, его улыбку, его затуманенный взгляд, когда он меня целует. Слышу его дыхание, когда мои губы ему отвечают, и мы сплетаемся, кажется, на целую вечность в пьянящем коктейле, который проносится по венам, смешивается с кровью, дурманит сознание, и когда перестаешь понимать, где я, а где он.

«Последнее время я постоянно на взводе, сама понимаешь…» – стучат молоточками по ярким картинкам слова Кости.

Может, он прав? И это моя вина… Три месяца, когда любишь – слишком долго, чтобы не прикасаться, не сгорать в пламени страсти. Другие ведь сгорают… кажется так?

Я слышу, как открывается дверь за спиной, слышу шаги, но не могу обернуться. Нельзя. Ощущение, что этим я все испорчу, не отпускает. Оно сжимает тисками, выкручивает внутренности, испытывает на прочность. Ноги почти не держат, уже не просто жарко, а удушающе душно.

Шаги позади стихают.

Снежинки за окном сметаются с дорожек порывами ветра, а мне хотя бы глоток.

Если он подойдет ближе, и я снова услышу этот одуряющий запах, наверное, задохнусь.

Но проходит какое-то время, туман из сознания чуть рассеивается, и я понимаю, что человек позади меня стоит очень близко, давно в моей личной зоне комфорта, а запаха нет.

Того запаха нет.

Есть другой, с отчетливой ноткой грейпфрута.

Повернуть бы голову, чтобы проверить слепую догадку, но сил нет, все уходит на то, чтобы просто стоять, не вцепившись пальцами в подоконник.

Я даже не дергаюсь, когда на мои плечи ложатся мужские руки. Убеждаю себя, что это не может быть Влад. Просто не может. Не будет же он снимать с меня пуховик, а человек, которого я не вижу, именно это и делает. А потом наклоняется, – я смотрю на его длинные пальцы, – и опускает молнию на моих ботинках, чтобы я могла выбраться из горячего плена.

Заторможено смотрю на часы на запястье, но начинаю шевелиться, и с удовольствием выдыхаю, прикасаясь стопами к паркетной доске.

Это не может быть Влад, не может, и все тут…

Бросаю взгляд вниз, чтобы убедиться в своей правоте, чтобы проверить, есть ли на самом деле часы, но мужчина уже поднялся и снова ровно стоит у меня за спиной. Делаю глубокий вдох, и…

Хвоя, бриз и грейпфрут…

Странная тональность, странный контраст, когда впереди тебя снег, а позади беззаботное лето.

– Что ты увидела? – голос мужчины окончательно крошит надежды, что это не старший брат моего любимого человека.

Молчу. Пожимаю плечами.

– Мария, что ты увидела? – повторяет с нажимом.

Пожалуй, от растерянности, как дико звучит мое имя устами этого человека, я нахожу в себе силы еще раз выставить себя дурочкой и отвечаю ему:

– Наверное, то, о чем давно знали все.

Он разворачивает меня, пальцем приподнимает подбородок, всматривается в глаза, и они у меня расширяются, когда я слышу проклятья.

Он понял.

По глазам вижу, что понял, и с ужасом жду еще и его обвинений. Но вместо этого он встряхивает меня за плечи, заставляет вновь посмотреть на себя и говорит:

– Он не подсел. Просто мается дурью.

– Он почти так и сказал. Сказал, что все это из-за того, что…

Я задыхаюсь под пронзительным, понимающим взглядом. Корю себя: нашла с кем развести откровенность.

Но к своему удивлению, не следует ни пинка, ни словесных пощечин. Может, он просто подумал, что я их сегодня не выдержу, а лежачих не бьют? Понятия не имею, что в голове у этого человека.

Он уходит молча, стремительно.

А вскоре, едва я успеваю опуститься в кресло и перевести дыхание, в доме слышатся возмущенные крики. Кто-то проносится мимо комнаты, а кого-то как будто волочат силой.

– Да я ничего не сделал! – узнаю голос Романа. – Я вообще ни при чем!

Так как голос удаляется, его передвижение явно продолжается. Ответа не следует. Потом хлопает дверь, на какое-то время все стихает, а спустя пару минут у соседней комнаты раздаются напряженные голоса.

– Ты специально к нему придрался! – Николя легко узнать, у него очень красивый голос, даже сейчас, хотя в нем отчетливо слышится злость и обида. – Я, может быть, почти влюбился в него, а ты…

– Почти влюбился? – раздается бесстрастный голос Влада. – И сколько этих «почти» уже было?

– Какая тебе разница?! – взрывается Николя. – Или хочешь сказать, что жалеешь?!

Я замираю.

Даже почти не дышу, чтобы не пропустить ответ Влада. Это ведь… Николя ведь сейчас намекает…

Полагаю, то, что следует дальше, разочаровывает не только меня, но и художника. Потому что ответа не следует. Два шага, звук закрываемой двери, и полная тишина.

Я слышу тяжелый вздох уходящего Николя. А спустя доли секунды слышу, как из комнаты быстрым шагом выходит Влад, звук мотора машины подсказывает, что он уезжает.

А как же Мира? Она все еще в доме?

И почему-то меня очень сильно волнует: было ли что-нибудь между Владом и Николя?

Но вскоре я понимаю, что это даже не любопытство. А просто попытка не думать о Косте сейчас.

И от осознания этого становится тошно. Все же я была права – мне не стоило двигаться, если бы я и дальше стояла у окна и смотрела на снег… и если бы мы сюда вообще не приехали…

Но мы уже здесь.

А этот дом, как живой, заставляет нас открываться, увидеть друг друга без масок и настоящими.

Страшно. Но, наверное, лучше все же взглянуть?

Увы, я забыла о главном: если долго всматриваться во тьму, она посмотрит в ответ…