Текст книги "До встречи в раю"

– Хочешь, как-нибудь поснимаю тебя.

– Я плохо получаюсь на фотографиях.

– Да ты что, я редко встречала такие удивительные лица, в тебе столько загадки, твой взгляд постоянно меняется и излучает все оттенки эмоций. Ты просто уникальный.

– Я уже покраснел до кончиков ушей. Уже давно никто так не сыпал комплиментами в адрес моей персоны. Я думал, что это пререгатива мужчин – осыпать женщин томными словами, убаюкивая их внимание.

– Я это как фотограф говорю. Просто у тебя лицо интересное, а уж я их немало повидала, поверь мне.

– Хорошо, согласен. На самом деле у меня всего-то фотографий десять наберется, никогда не любил лезть в кадр. Но нужно же что-то внукам будет показывать, где я молодой и красивый, а то они будут думать, что я всегда был седым и старым.

– Хорошо, я придумаю что-нибудь особенное, чтобы соответствовало твоему внутреннему миру.

– Ну, мой внутренний мир очень обширен и богат. И тебе придется провести много дней «у ног учителя», чтобы тебе приоткрылся мой внутренний мир.

– Я готова. Уверена, что меня захватят истории из твоей жизни, твои мысли, твои ощущения, твои сны.

– О, о моих снах можно написать целую книгу. Почти все они очень яркие, живые, как погружение в другие миры. Просыпаясь, я помню всё до мелочей. Собственно из-за них я и стал писать свои картины. Мне хотелось, что бы кто-то тоже увидел мои сны, вошел в них, почувствовал то же, что чувствую я, а иногда это настолько сильные и волнующие чувства, что я несколько дней нахожусь под их впечатлением. Но чувства невозможно передать словами, невозможно узнать, что чувствует другой человек – язык слишком беден. Да и картинами тоже не всегда удается. Но…. я делаю всё, что в моих силах. Это просто острое желание поделиться, это единственный способ, доступный мне. Наверное, музыка наиболее могущественна в передаче чувств, но к моему великому стыду – у меня даже слуха нет.

– У тебя есть другой дар. – едва слышно произнесла я. Мы так мило болтали, но я чувствовала, что разговор всё равно зайдет о картинах. Слишком уж яркое и неизгладимое впечатление они производили, во всяком случае, на меня.

– Я много ночей видела образы из твоих картин, слышала звуки, чувствовала запахи, даже прикосновения. Эти образы преследовали меня даже днем. А ведь я видела только две твои картины.

– Значит, ты больше не была на выставке…

– Илья, я чувствовала, как мой привычный мир рушится. Мне казалось, что я схожу с ума. Ты ведь сам говорил, что таким, как я надо постепенно входить в твой мир, иначе могут быть необратимые последствия.

– Знаешь, а я ведь пишу самые обычные картины: пейзажи, натюрморты, портреты. Портретами, кстати, зарабатываю себе на жизнь. Для богатых людей фотография – это слишком простое, приземленное. Им подавай портрет, в золотой раме, которым они украсят холл своего огромного дома и будут показывать многочисленным гостям. Вот так всё прозаично, я лишь художник, обслуживающий прихоти богачей, я внимательно слушаю их наставления и указания, а затем исправляю и вымарываю то, что им не понравилось. А эта выставка, так, для души… На ней собрались те, чьи портреты я писал. Они, конечно, не поняли, не вошли, некоторые лишь брезгливо передернули плечами. А мне все равно, здесь – я настоящий, я не марионетка, которая по их прихоти двигает ручками и ножками, рисует их сальные и пошлые лица, превращая их в более человеческие и благообразные, открывает рот только тогда, когда это нужно. Например, чтобы посмеяться над совсем несмешной шуткой, или отвесить комплимент хозяйке.

– А твоя жизнь – не сахар…

– Ну что ты, многие менее удачливые сокурсники, завидуют мне черной завистью. У Домашева столько заказов, он вращается в таких кругах, у него и слава, и деньги. Даже персональную выставку себе может позволить.

Глаза Ильи становились все более серыми, почти черными. Я никак не могла привыкнуть к этой особенности. Словно передо мной был уже совсем другой человек.

– А то, что Домашев, как проклятый, пишет эти лубочные портреты, месяцами не выходя из мастерской. То, что лучшие его годы уходят на эту халтуру, чтобы его семья ни в чем не нуждалась. А что я скажу Богу, когда приду ТУДА, мол использовал свой дар для улучшения условий своей жизни. А где те картины, ради которых я родился? – Илья так сжал руки, что они побелели, я думала, что сейчас он или зарыдает или начнет истерически хохотать. Атмосфера наэликтризовалась, и я попыталась как-то смягчить его диалог.

– Но ты же пишешь, я видела твои картины. Они невероятны, они так сильно воздействуют.

– Это капля в море, Арина. Я мог бы больше, лучше. Но мои картины никому не нужны и неинтересны. Я творю ради таких, как ты. Но если бы я писал только их, я бы умер с голоду, да и вся моя семья.

– Но ведь многих художников признали после смерти.

Илья очень долго смотрел на меня, а потом начал смеяться как сумасшедший. Он катался по полу, и, кажется, даже плакал от смеха.

– Арина, ты неисправимая оптимистка. Тебе надо быть психологом. Ты заряжаешь людей просто невероятной уверенностью в своих силах. Где ты этому научилась?

Я совсем не понимала, что его так рассмешило. Я всегда думала, что художники, особенно великие, творят ради славы, которая переживет их. Ведь многие из них при жизни ютились в ветхих коморках, голодали, а после смерти их картины продают на аукционах за баснословные деньги, они украшают лучшие музеи мира. О чем еще можно мечтать? А Илья вообще не похож на голодающего, да и одет он хоть и просто, но очень стильно.

Мне открылась какая-то новая грань этого человека. Несмотря на его видимую уравновешенность и дружелюбие, где-то глубоко внутри, его тоже терзают и мучают все эти вечные вопросы, над которыми бились и еще долго будут биться люди, лежа в ночной тишине, сидя долгие годы в тюремной камере, прожигая свою жизнь в увеселениях и развлечениях, или простые обыватели, ведущие свою размеренную и уютную жизнь. Иногда они вскидывают глаза к небу и вопрошают «А зачем я живу? Зачем я пришел на эту странную голубую планету? И что я оставлю после себя, когда покину ее?». И тогда вопросы успеха и престижа уходят на задний план, и появляется что-то главное, что-то сокровенное, идущее из самых глубин души. Кто-то всё так же размеренно продолжает жить дальше, отгоняя от себя эти «вечные» вопросы, а кто-то вдруг всё меняет в своей жизни, разрывает старые связи и уходит в неизвестность. Но таковые, как показывает практика, увы, в меньшинстве…

Глаза Ильи приобрели сиреневый оттенок, и я почувствовала, что погружаюсь в их мутящую глубину. Он так долго смотрел мне в глаза, словно пытаясь что-то понять обо мне или разглядеть мою душу. У меня закружилась голова от его взгляда, я опустила глаза и принялась пристально изучать свои руки. «Всё-таки он очень странный, неизвестно какая у него будет реакция на те или иные слова, что вдруг может взбрести ему в голову». Это одновременно и притягивало, и пугало. Видимо он почувствовал мое замешательство и стал шутливо раскланиваться.

– Ну, пора и честь знать. На улице почти ночь и юной леди давно пора спать, а не слушать сумасбродные бредни.

– Илья, куда же ты пойдешь на ночь глядя? Оставайся, у меня полно места. Да и тебе завтра не на работу.

– Это да. Но знаешь ночь не просто самое безопасное время для прогулок, но ещё и самое волшебное. Представь, город спит, абсолютная тишина, теплый свет фонарей делает город неузнаваемым и таинственным, будто это вообще какое-то другое место. Чувствуешь абсолютную свободу, и в голову приходят очень странные, но порой очень глубокие мысли.

– Звучит заманчиво. Но всё же, когда доберешься, позвони мне, чтобы я не волновалась. Ты ведь, наверняка, и телефон мой знаешь?

– Конечно. – его глаза искрились синими лучиками. – Доброй ночи. Удивительных снов.

Он уже начал спускаться по лестнице, когда я все-таки задала мучивший меня вопрос.

– Илья, и всё же, зачем ты искал меня? Всё дело в твоих картинах? Вернее в том, как я их вижу?

Он оглянулся и пристально на меня посмотрел.

– Нет. Просто почувствовал родную душу.

Его быстрые удаляющиеся шаги, а в ушах гулко пульсирует кровь, и ком подкатил к горлу. И вроде ничего такого он не сказал, но его взгляд, от него мурашки по коже.

Я как-то сразу провалилась в сон, но почему-то без сновидений. Для меня это было необычное состояние, ведь я привыкла видеть очень яркие сны, сны-погружения. Иногда они походили на целый фильм, какой-нибудь экшен, с погонями, адреналином и неизменными любовными сценами. Иногда это были фантастические сны, действие которых происходило на других планетах или в других мирах. Когда я просыпалась, то по горячим следам, ещё не остыв от эмоций, записывала их в свою тетрадь, которую тоже никому не показывала. Если молодые и креативные все-таки выпрут меня из профессии, начну писать сценарии к фильмам, на основе своих снов. Благо даже придумывать ничего не надо, только выписать красочно детали. Проснувшись, и поняв, что на этот раз записывать нечего: или мне ничего не снилось, или сон просто стерся из моей памяти, я почему-то подумала, что единственный человек, которому я смогла бы показать тетрадь своих снов – это Илья. Мне действительно на удивление легко с ним, иногда даже не надо ничего говорить – он словно читает мои мысли, чувствует тоже, что чувствую я. Такое редко случается в жизни. Обычно это или поверхностные разговоры, «ни о чем», от которых начинается резкое отупление, и хочется поскорее уйти, закрыться в свое одиночество и почитать любимую книгу. Ведь писатели – это те, кто обнажаются перед людьми, открывают свой внутренний мир, рассказывая о своих глубинных переживаниях, делясь своими чувствами, страхами и сокровенными мыслями. Это почти максимальное обнажение, мир человека у тебя на ладони. Но одни миры завораживают, зовут за собой, пленяют, хочется там остаться, или поселить этот мир в своем сердце, чтобы он стал частью тебя, некоторые оставляют равнодушными, а иные отталкивают, раздражают, вызывают даже отвращение, или, по крайней мере, непонимание. Я вспомнила фильм «Клетка», где главная героиня проникала во внутренние миры других людей, и как одни были прекрасны и божественны, а из других хотелось сразу же вынырнуть, ибо они пугали и вызывали озноб омерзения. С людьми не все так просто. Поверхностные разговоры не могут дать никакого представления о внутреннем мире человека. И не понятно, то ли там просто ничего нет, то ли человек скрывает то, что для него важно, сокровенно. Не будешь же открывать душу первому встречному. Илья был, пожалуй, первым человеком, с которым мне вдруг захотелось разговаривать, делиться своими чувствами и переживаниями. Я говорила с ним, даже когда его не было рядом, но мне казалось, что он все равно чувствует и понимает меня. Поэтому вчерашняя его фраза про «родную душу» так согрела меня. Значит, мне не показалось, значит, он испытывает нечто похожее. Иначе просто не стал бы разыскивать меня, не пришел…

Ожил мой сотовый, сообщив, что пришло новое сообщение. Оно было от Ильи. «Пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры…». А ведь я и впрямь только проснулась. И сразу по телу разлилось благодатное тепло, умеют же люди одной фразой поднять тебе настроение и заставить тебя целый день летать.

«Почему не позвонил, как дошел?»

«Мне показалось, что ты уже спишь сном младенца. Не хотел будить».

«Тебе не показалось».

Через два дня мы с Ильей встретились, просто гуляли по городу, болтали обо всем на свете, я делала его фотки, и он очень забавно мне позировал. То сидел с отрешенным видом и мрачно смотрел вдаль, то делал уши и высовывал язык, как заправская овчарка. Я смеялось от души, точнее до колик. Меня всегда поражали в нем эти переходы: то он смеялся, как мальчишка, безудержно шутил, то вдруг становился очень серьезен и мог часами говорить об очень глубоких вещах.

– Кстати о снах. Что тебе сегодня снилось? Если не секрет, конечно…

– Я уже начал новую картину. Из сна, который приснился дня три назад. Но я хочу ее тебе показать, интересно, что почувствуешь ты.

– А я все свои сны записываю в тетрадь, о существовании которой никто не знает.

– У меня многотомник, все мои тетради лежат в одном из ящиков комода, запертом на ключ. Сны это нечто интимное, сокровенное, непонятное даже для тебя самого, некие послания из высших миров, которым уже всё ведомо. Я стал записывать сны после того, как один из них сбылся почти до мелочей. Меня это потрясло.

Мы были почти на окраине города, всё больше деревьев и меньше построек, какие-то пустыри. Мне вдруг стало так хорошо, легко, будто город отпустил меня, расцепил свои удушающие объятия, наступила тишина, постоянный шум машин, который фоном присутствует в городе, где бы ты не находился, исчез и я стала слышать пение птиц. Невероятное умиротворение наполнило мое сердце. Мы подошли к какому-то странному зданию, похожему на длинный сарай, и Илья открыл дверь, пропуская меня вперед.

– Извини за страшный бардак, но это моя стихия.

Сначала я вообще не поняла, куда я попала. Увидев этот сарай, я подумала, что попаду в какие-то заваленные старьем сени, везде будут груды мусора, старинные чайники, чугунные утюги, словом старинный хлам. Моему удивлению не было предела, когда я увидела супер современный дизайн, прекрасную отделку. Помещение было резделено на отсеки. Небольшая гостиная с уютными креслам и диванчиком, прекрасный резной столик ручной работы, на нем стояла чашка с остатками чая, которую Илья смущенно потащил на кухню. Следом была расположена библиотека, она же кабинет. Стеллажи с книгам занимали всё пространство от пола до потолка. Я ещё никогда не видела столько книг (разве что в библиотеке). С благоговейным трепетом я приблизилась и стала изучать корешки. Множество книг по искусству, поэзия, философия, эзотерика. На каждом стеллаже были книги одного направления, они были расставлены в соответствии с определенной системой, понятной лишь их хозяину. Возможно, в середине стояли те, что читались и перечитывались по многу раз. В некоторых были закладки. Я подумала, что наверняка Илья читает с карандашем в руках. Я и сама так делаю, да и у других – сразу видно какая мысль привлекла человека.

Вошел Илья с двумя бокалами шампанского и огромной тарелкой клубники.

– Все-таки решил воплотить свой план в жизнь?

– Ты о чем?

– Ну, напоить и потом оказать первую медицинскую помощь…

Он слегка покраснел, и вручил мне бокал с шампанским.

– Просто это событие надо отметить, я не так часто приглашаю в свою мастерскую гостей.

– Ты не сказал, что мы идем в мастерскую, мы же просто гуляли.

– Это сюрприз. Люблю делать сюрпризы. Ты ведь не против?

– Я потрясена. И тем как твоя мастерская закамуфлирована снаружи, и богатством и разнообразием твоей библиотеки.

– Её начал собирать ещё мой дед. Здесь встречаются удивительные фолианты, редкие книги, рукописи. Затем ее пополнял отец, ну и я иногда что-то покупаю. Правда, времени на чтение почти нет. Но когда меня покидает вдохновение, сижу здесь вечерами и ночами, читаю, размышляю, нахожу созвучные мысли.

– А как к тебе приходит вдохновение? И как вообще ты начал писать такие картины, о существовании которых большинство даже не догадывается? Ты же сам говорил, они видят только мазки, но не могут войти внутрь картины.

– Я вхожу в некое трансовое состояние, возникает ощущение будто кто-то водит моей рукой по холсту. Но я сам до сих пор не понял, как можно входить в него по своему желанию. Поэтому, когда я в обычном состоянии, пишу портреты на заказ. Благо мастерства хватает, но только и жду, когда придет это состояние, и иногда пишу сутками, запираюсь, чтобы никто не мог мне помешать, отключаю все средства связи – и парю…

– Но кто водит твоей рукой? Ты никогда не задавался таким вопросом. У тебя даже предположений никаких нет?

– Предположения есть. Возможно, это я сам, только более совершенный, живущий в глубине меня, моя истинная суть. Поэтому я так не люблю все эти шумные мероприятия, походы в гости, пикники, пустые разговоры. Я словно отдаляюсь от себя настоящего и только и жду момента, чтобы вновь стать собой. Я понимаю, это всё часть моей жизни, но мне жаль отведенного мне времени на эту пустоту и бессмыслицу. Кто знает, может уже завтра меня не станет, а я так ничего толком и не успел.

– Да, меня тоже иногда посещают такие мысли. Вся эта круговерть, бег по кругу, и ты теряешь себя, свою глубину. Перестаёшь понимать зачем вообще всё это надо. Ухожу ото всех, перечитываю свои дневники, где записаны мои сокровенные мысли, озарения. И происходит момент воссоединения.

– Да, важно не терять себя.

Я потихоньку отхлебывала шампанское и чувствовала, как клубника тает во рту, растекаясь по моей гортани. Как же всё-таки замечательно, что есть люди с которыми можно говорить по душам, которым понятны и близки твои мысли, которые в жизни ты никогда никому не поверяешь, за исключением своего дневника.

Илья торжественно взял меня за руку и повел в «святая святых» – свою мастерскую. Меня охватил благоговейный трепет от того, что сейчас мне предстоит соприкоснуться с чудом, с чудом творения. В отдалении стояли уже написанные или еще только начатые портреты. Видимо, Илья не был особо суеверен в отношении их. Зато остальные полотна были завешаны плотной тканью. Видимо это и были те самые картины, которыми он так дорожил. Я сначала подошла к портретам, и стала их изучать. Серьезные, вдумчивые лица, очень красивые и вдохновенные.

– Я очень им польстил. – шепнул мне Илья. – Скорее всего, это их лица, когда они смогут избавиться от своих недостатков и обрести внутреннюю гармонию. Я уже вижу их такими. Но смогут ли они такими стать – вопрос их желания и усилий.

– Но ведь нам же всегда говорят, что нужно любить людей такими, какие они есть, со всеми их недостатками и заморочками.

– Да, если ты уже обрел святость и за личинами прозреваешь их внутреннюю суть. Но простых смертных коробит от проявления эгоизма, жадности, зависти и мелочности. Это те монстры с которыми человеку предстоит сражаться самому. И даже если ты внешне милый и добрый, или же стараешься казаться таким, в глубине себя ты видишь свои истинные мотивы. Ты можешь обмануть других, но не себя. Сколько раз я весело болтал с людьми, улыбался им, и видел тех змей и драконов, что копошатся во мне. У каждого своя, прямая связь с Богом, или своим Высшим Я, как тебе больше нравится. И от него ничего не утаишь и не скроешь, перед ним особенно совестно. Почему всегда и говорят: «Главное, чтобы совесть была чиста». И вообще я за то, чтобы человек видел в себе своих монстров и старался их обуздать, а не потакал им.

– Да, я иногда тоже вижу такие вроде тонкие моменты, совершенно неуловимые извне, но от них всегда какой-то холодок по телу. Вижу свое презрение к людям, гордыню, тщеславие, равнодушие, раздражение.

– Да, всем этим гадам нет числа.

– Жаль, что человек изначально не совершенен.

– Это, наверное, затем, чтобы ему было над чем работать в себе.

– Мне так легко с тобой. Ты словно читаешь мои мысли и знаешь мою душу. Я ведь одиночка и редко с кем откровенничаю.

– Я такой же. Я просто сразу почувствовал в тебе родную душу, и говорю с тобой, не задумываясь. Чувствую, что ты поймешь меня. Конечно, во многом мы окажемся различны, и наше мнение будет диаметрально противоположным, но во многом и схожи, словно смотрим на мир одними глазами. Хотя ты видишь больше, чем я. Сделай милость, закрой глаза, а я скажу когда их открыть.

Илья бережно взял меня за плечи и куда-то повел. А я честно зажмурила глаза. Я догадывалсь, что сейчас увижу его новую картину и слегка напряглась. Опять будет водоворот, погружение, новые, ещё незнакомые и неизведанные ощущения. Сердце начало учащенно биться где-то в горле, но я попыталась взять себя в руки. Звук снимаемой ткани и плушепот в ухо.

– Смотри…

Я лишь слегка приоткрыла глаза, видя размытую синеву из-под ресниц. И тут словно невероятный ураган закружил меня, искры от костра, топот коней, обрывки песен, звон монист, мелькание пестрой одежды. Я видела ночь, огромное звездное небо и на меня надвигался невообразимый шум. Стало страшно, и я закрыла лицо руками, почувствовала, как тупым комом к горлу подкатывает тошнота и, если бы не заботливые руки Ильи, я бы упала на пол без чувств. Но он осторожно отнес меня на диван, укрыл пледом, продолжая держать за руку, чтобы я чувствовала опору в этой вакханалии мыслей и чувств.

– Да, наверное, не стоило нам пить шампанское. Это моя оплошность.

– А ты сам, что чувствуешь, видя свои картины?

– Знаешь, это трудно описать. Я как бы нахожусь сразу в двух мирах, и они постояно проникают один в другой. Именно поэтому, когда я пишу, стараюсь свести все контакты к минимуму. Мне необходима изоляция, уединение, погружение.

– Но что ты чувствуешь и видишь сам?

– Странно, но я не могу проникнуть в свои картины, во всяком случае так глубоко, как некоторые. Я и сам не знал, что они могут иметь такой эффект. Впервые я узнал об этом от своего друга, которого пригласил в свою мастерскую. Он был потрясен и ошеломлен, долго не мог прийти в себя, пытался описать мне всю гамму своих ощущений, потом ему еще долго снились очень красочные сны. А потом стали появляться и другие люди.

– Значит ты изучаешь этот феномен? Тебе нужно вести дневник наблюдений…

– Арина, почему я чувствую в твоем голосе обиду или досаду? Да, мне очень интересен эффект от моих картин, но я не хочу никого принуждать. Если всё это тебе неприятно или неинтересно – ты всегда можешь встать и уйти.

– Но я не могу встать, у меня кружится голова, – сказала я тоном капризной девочки.

– Все, на сегодня сеанс окончен. Больше не стану тебя мучить.

Остаток вечера прошел в непринужденной болтовне на самые разные темы. Илья показывал мне альбомы с репродукциями, рассказывал смешные случаи из жизни, шутил, старательно избегая главной темы. Всё было пропитано атмосферой легкости и безрассудства, располагающего и манящего тепла. Мы читали друг другу стихи любимых поэтов: я – по большей части Цветаеву, он – Блока. Он был очень артистичен, читал с выражением, закатывал глаза и даже слегка подвывал, подражая чтецам серебряного века. С его нестандартной внешностью и такой легкостью к перевоплощению, он вполне мог бы стать неплохим актером. Мы так увлеклись нашими импровизациями и дурачествами, что почти ничего вокруг себя не замечали. Когда я подняла глаза, то увидела, что в комнате стоит невысокая миловидная девушка, с огромными зелеными глазами и слегка удивленно взирает на это странное действо. В руках у нее была корзинка с едой, и я вдруг догадалась, кто это может быть. Илья пулей подскочил к своей жене, выхватил корзинку, и нежно чмокнув ее в щечку, повел знакомиться.

– Это моя любимая жена – Марта, а это та самая девушка, о которой я тебе рассказывал, помнишь. Её зовут Арина.

Марта трогательно заулыбалась и протянула мне руку для рукопожатия.

– Я много о Вас слышала.

– Даже не сомневаюсь. Илья, наверное, в красках живописал мои «вхождения». А Вы что видите?

– Да особо ничего. – ее почти детский голосок предательски дрогнул. – Я иногда плачу от восторга.

Мне на ум пришла странная и довольно крамольная мысль. Я иногда злюсь на Илью, иногда досадую, что де он меня исследует, как подопытную мышь, но, возможно, многие бы хотели быть на моем месте, хотели бы видеть и чувствовать то же, что и я, обсуждать эти необычные ощущения с Ильей. Его нежная и кроткая жена уж точно хотела бы, чтобы он проводил больше времени, расспрашивая ее о необычных ощущения и видениях, о ее снах. Ведь такие, весьма интимные вещи очень сближают людей. И тогда он был бы с ней, а не приводил в свою мастерскую разных посторонних девиц. Хотя по выражению ее лица, я поняла, что она ко многому привыкла, и ее трудно было чем-то удивить. Наверняка, к Илье заходили всевозможные странные личности, с которыми он вел свои нескончаемые разговоры об искусстве и паранормальных явлениях.

Марта сразу покорила меня своей почти детской непосредственностью, в ее огромных глазах стоял вопрос, обращенный к Илье, она трогательно жаждала, чтобы он раскрыл ей суть событий, объяснил, растолковал, защитил. Их отношения походили на отношения папы и маленькой девочки. И Илья трогательно заботился о своей малышке, окутывал пледом, когда чувствовал, что она замерзла и начинает ёжиться, приносил еду и напитки с кухни, подсказывал, если она что-то забывала. А в ответ получал полный щенячей преданности взгляд и столь же обезоруживающую доверчивость. Я сразу поняла, чем Марта пленила Илью. Когда на тебя смотрят с таким обожанием – трудно устоять. Интересно было бы узнать историю их любви.

– А как вы познакомились? – неуверенно спросила я. Пока мне трудно было понять степень их открытости. И если Илья уже показал мне границы своей открытости (ведь мы говорили почти обо всем), то Марта, несмотря на свою открытость и доверчивость, словно говорила о том, что мне уже пора уходить. Да, она рада гостям, но она излучала импульсы отталкивания и закрытости. Перебрасывалась с Ильей многозначительными взглядами и фразами, понятными им одним. Она словно старалась выдавить меня из их уютного пространства. Возможно, ей не очень понравилась наша развеселая атмосфера в тот момент, когда она вошла. Но вот Илья не замечал (или старался не замечать) напряженности и холодности, которая появилась с приходом Марты, он с радостью начал живописать историю их знакомства.

– Мы как всегда собрались у одного из моих друзей, обсуждали новые работы, события из нашей творческой жизни. А мой друг Макс, со всей этой спонтанной заварухой, совсем забыл, что он назначил встречу натурщице. Она тихонько вошла, и в смущении стояла в уголке, наблюдая за нашими разговорами, хохотом и бравадами. Компания была чиста мужская. И тут я поднял глаза и встретился с ее взглядом. Чистым и трогательным. Трудно описать, что же произошло со мной в эту минуту: просто водоворот мыслей и чувств подхватил и понес меня. Я словно узнал ее, будто давно ждал и наконец встретил. Смутные обрывки образов прошлого и будущего начали вереницей пролетать перед моим взором. Я понял только одно – я не должен отпускать ее. Мы сидели, болтали, выпивали, смеялись. Я сыпал шутками и рассказами, судорожно пытаясь вспомнить всё самое интересное и яркое из своей жизни. И все время старался словить ее взгляд и удержать, но она недолго выдерживала. Да и конкуренция у меня была огромная. Макс до этого показал нам еще незаконченный этюд, и мы все были покорены красотой изображенной там девушки. И вот она сама из крови и плоти, сидит с нами, улыбается, болтает сразу со всеми. Мне казалось, что не смотря на все мои старания, именно я ей совсем не интересен, и она все свое внимание отдает моим друзьям.

– У меня просто голова от его взгляда кружилась, и я старалась не смотреть ему в глаза. – перебила его Марта. Было видно, что эти воспоминания ей очень приятны. И она готова слушать их до бесконечности. А вот мне почему-то стало не по себе, я даже не поняла почему. А Илья продолжал.

– Потихоньку все стали расходиться, и вот когда почти никого не осталось, я взял Марту за руку, и больше не отпускал. Мы бродили по ночному городу, о чем-то говорили. Всё было как в тумане. Я поцеловал ее, но не мог представить, что мы должны расстаться хоть на миг. Мне казалось, что в тот же миг я умру. Я уговорил ее пойти в мою мастерскую. А на следующий день она переехала ко мне и больше мы не расставались.

– Да, – почему-то грустно проговорила Марта. – Все так и было. Зато теперь он сутками просиживает в своей мастерской, запирается, никого не впускает, и даже отключает телефон. И нет никакой возможности узнать жив он там или уже умер. Я и сегодня без особой надежды пришла.

– Сегодня у меня гости, дорогие гости. Одна из тех, кто по-настоящему видит и чувствует мои картины. Предлагаю за это выпить.

– Нет, Илья, мне уже пора, я и так засиделась. – я почти читала мысли Марты. И, несмотря на то, что Илья стал бурно возражать, она пошла проводить меня до двери.

– Знаете, Илье нельзя много пить, он потом несколько дней болеет.

– Извините меня, я засиделась и не заметила, как время пролетело. Уже темно. Рада была познакомиться.

– Взаимно.

Наверное, она облегченно вздохнула, закрыв за мной дверь.

Сон смежил веки, лихорадочно пульсировала по телу горячая кровь. Я была готова поклясться, что она не просто горячая – огненная. Кажется, меня знобило и лихорадило, клейковина пота растекалась по лбу и слепляла волосы. Я то проваливалась в сон, то разом выныривала из него, переставая различать их. За эту ночь мне, наверное, приснилась сотня снов, но все они представляли из себя мозаику, обрывки, обрезки, мешанину. И постоянно мелькали лица Ильи и Марты, счастливые, влюбленные, они держатся за руки, целуются… они любят друг друга … «две половинки». За эти несколько дней я очень привязалась к Илье, я часто думала о нем, вспоминая обрывки наших разговоров. Я должна была признаться себе, что невольно начала влюбляться в него. Не в его картины, а именно в него самого, как-то незаметно, исподволь. Может и к лучшему, что Марта выпрыгнула, как «черт из табакерки», и сразу расставила всё по своим местам. У каждого героя в пьесе своя, строго определенная роль. И я могу лишь общаться с Ильей, дружить, да и то не слишком часто и интенсивно. Это стало понятно по холодку, идущему от Марты. Не стоит питать ни каких надежд, и забыть всю эту блажь про родственные души. Ночь, кажется, длилась бесконечно, и я очень обрадовалась нежным краскам нового дня.

Практически во всех сложных жизненных ситуациях, я с головой уходила в работу, не оставляя места для сомнений и размышлений. И высшие силы, словно чувствуя острую необходимость, загружали меня по полной. Суета, толчея в студии, какие-то намеки, шепоток. Я попыталась вслушаться в это многоголосье, чтобы уловить самую суть. Оказалось, что планируется грандиозный выездной проект. Рекламировалась нашумевшая коллекция Марка Буслова. Яркие, насыщенные цвета, преимущественно теплых оттенков: алый, пурпурный, карминовый, персиковый, лавандовый, аметистовый. Платья свободного покроя, длинные широкие юбки, вязаные пончо, платки и накидки немыслимых расцветок. Коллекция называлась «Волшебство Востока» и снимать планировали в пустыне. Начала различать отдельные слова в этом неумолкающем рокоте.

– Наверное, в Каракумы отправятся.

– Спонсоры щедрые. Бери выше – Калахари, Намиб или даже Сахара.

– Ну нет, это уже область фантастики. Точно слышала, что в съемках хотят задействовать верблюдов – целый караван – и змей.