Текст книги "Солнце в скобках, или Любовь цвета роз"

Часть первая

Глава 1

– Встречу с другим – убью! – пообещал Харламор и для пущей важности нажал на отбой.

– Ха. Ха. Ха. – Презрение Вероники не успело достичь цели и потонуло в гудках.

Плохо. Он подумает, что она испугалась. А она никого не боится и не потому, что безбашенная, а просто терять нечего.

Перезвонила.

– Кого убьешь-то? Его или меня? – с игривой усмешкой поинтересовалась девушка. Дипломатичный ход удался, она услышала, что он заулыбался.

– Его, конечно. Ты мне самому нужна, – ослабил удавку Харламор.

– Ладно, герой, я сейчас на занятия, потом домой. Только не карауль возле училища. Я сама до дому доберусь, дай мне хоть соскучиться по тебе.

– А я что, мешаю? – снова стал набухать Харламор.

Вероника влезла на подоконник, высунулась в форточку – на остановке полно народу, и, значит, автобус вот-вот подойдет.

– Не мешаешь. Просто отвлекаешь. Мне надо готовиться к показу, а я тут с тобой нянькаюсь. Отлипни. Нет у меня никого. Только балет и еще раз балет…

– А я что, мешаю? – снова повторил Харламор, но уже со слезой обиды в голосе.

Вероника зажала мобильник между плечом и щекой, быстро-быстро стала закидывать балетную амуницию в сумку.

– Побежала! Целую тебя. До вечера.

– Увижу с другим – ноги повыдергиваю! – Харламор снова почувствовал себя мужчиной и гордо отсоединился.

«Вот придурок», – думала Вероника, сбегая по щербатым ступенькам четырехэтажного старого дома. В окне второго этажа увидела, что подошел автобус.

«Главное, чтобы дверь на улицу открылась», – волновалась Вероника, и неспроста.

Деревянная дверь в подъезде, перекошенная от времени, требовала к себе внимания, как заслуженный ветеран. Если ее, приподняв, не поставить на место и плотно не прикрыть – снегу в зазор наметет столько, что намертво застрянет. Потом только молотком и лопатой.

Но сегодня повезло – дверь была плотно закрыта, а значит, ничто не помешает ей успеть запрыгнуть в автобус.

«Как хорошо, что мы в центре живем – ехать всего пару остановок», – с удовольствием отметила Вероника, держась одной рукой за поручень переполненного автобуса. Хотя могла и не держаться. Спереди и сзади ее добросовестно подпирали пассажиры, можно было спокойно поджать обе ноги и все равно не упасть.

На остановке «Авторемонтный завод» толпа выдавила девушку из автобуса, она не удержалась и свалилась навзничь, прямо в мясистый снег. Пыхтящая серая масса трудящихся озабоченно пробежала возле ее лица, даже не взглянув, одна толстая баба вообще наступила на руку, чертыхнулась и засеменила дальше.

Хотелось заплакать от обиды. Вероника собрала волю в кулак, поднялась, отряхнулась и… рассмеялась. Это у нее самозащита такая. Чтобы отбить у других желание смеяться над ней.

Веронику вырастила бабака с дедом. Мать по непонятной причине самоликвидировалась в детстве, об отце вообще не упоминалось. Словно она была зачата от святого духа. Хотя святостью здесь и не пахло – характер у Вероники сложился годам к десяти и ого-го какой! «Девочка волевая, целеустремленная, решительная», – утверждала школьная характеристика.

От себя она бы добавила «и справедливая». Тогда все названные качества преобразуются в положительный образ. Это она сама додумалась: если к школьной характеристике добавить слово, ну, к примеру, «злопамятная», то все вышеозначенные качества вполне подойдут будущей преступнице. Да, да, никак не меньше!

От бабаки унаследовала жесткий характер. Бабушка не слабого десятка, ей бы оркестром дирижировать, а она зациклилась на семейно-личностных отношениях и похоронила свои таланты. Хотя взращивать чужой талант – занятие куда менее благодарное, чем развивать свой. Бабушкина психология всегда была загадкой для Вероники – сначала бабака «клала жизнь» на то, чтобы сделать «из нуля человека», а потом, когда наступало время собирать плоды трудов своих, вдруг резко теряла интерес и начинала ненавидеть. Так случилось с мамой. Судя по бабакиному рассказу – забрала она из Питера у нерадивой мамаши дитя, прихватила послушного деда и уехала аж на край земли. В Хабаровск.

Бабка образованная, вольномыслящая плюс энергично-позитивная вложила все свои силы в воспитание внучки. И балет, и языки, и музыка – только учись. Вероника бабку любила, очень сложно не любить того, кому ты всем обязан.

Никто больше в целом свете не называет свою бабушку бабакой. В этом обращении столько тепла и преданности, томами книг не передашь. А одним словом получилось – бабака моя… Это Вероника придумала, слово само из души выпало.

И только одна тема их неизменно ссорила.

– При живой матери ребенок сирота! – скорбным голосом любила повторять бабушка и горестно кивала себе головой – так и есть, сирота-сиротинушка.

– Ты же говорила, что сама забрала меня у мамы? – вновь и вновь удивлялась дезинформации Вероника.

Бабушка вмиг меняла настроение и начинала злиться:

– У твоей матери всегда карьера была на первом месте! Разве есть дело до ребенка? Так и таскала бы тебя по гастролям… Народная артистка, тьфу! Тьфу, тьфу! – неизменно так кончался куций разговор о самом главном.

Уж лучше не трогать эту тему. Вероника давно поняла, но очень хотелось узнать, кто мать, где работает, почему не приезжает? Правду говорит бабушка или преувеличивает? Вероника постоянно задавала себе и бабке эти вопросы, но ответа не получила ни разу. Стойкая бабушка. Партизанка.

Но годы, недостижимые цели, невосполнимые потери и на «партизанах» сказываются. Маразм не маразм, но после смерти деда, с которым бабка прожила сорок лет, она очень переменилась.

Пришла однажды Вероника из училища и остолбенела. Бабка волосы из пучка распустила, нарядилась в ночную рубашку до пят, свечи по всей квартире зажгла и таблетки по полу рассыпала.

«С ума сошла», – решила тогда Вероника и первый раз в жизни испугалась.

А бабка стоит как привидение и глупо так хихикает. А таблетки на пол сыплет.

Кащенко, мастер-класс…

Догадалась Вероника бабушкиному врачу-невропатологу позвонить. Тот признался, что лекарства, да, выписывал, что травил – ни в какую. «Мои таблетки полезные, она же смеется – не плачет. Я тут ни при чем».

Харламор однажды про этого доктора рассказывал. К нему вся братва «поправлять» здоровье ходит. Он выписывает антидепрессанты да химию разную, а братва после волшебных таблеток всю ночь в клубах отрывается или в компании тихо глюки ловит.

Короче, все понятно с этим наркоманским доктором.

Посмотрела Вероника на хихикающую бабушку, прикинула последствия, а потом веник схватила, все таблетки в кучу сгребла и в мусорное ведро отправила.

Бабка сперва в ведро кидаться стала, кричит: «Не сметь – это мои лекарства!» Но девушка зубы сцепила, ни слова не сказала, алюминиевое ведро с «колесами» из бабкиных рук вырвала и на помойку бегом.

Спустилась на первый этаж, холод лютый опоясал, а она в спортивном костюме из вискозы. На стенах подъезда, тех, что ближе к входной двери, наледи сантиметров десять. Лед крепкий, закаленный, даже не подтаивает. На улице минус тридцать. В подъезде теплее, но все равно не дом, а ледяной дворец. Точнее, избушка.

Прислонилась Вероника лбом к ледяному валику и заплакала от бессилия. Ни матери, ни отца, да еще и бабка с ума сошла. Что ж за жизнь такая сволочная?!

Плачет, а слезы скатываются по льду и в помойное ведро падают, что под ногами стоит. Дзинь, дзинь…

Рассмеялась Вероника. Плачет и смеется:

– Помоичные слезы получились. Я, будущая звезда мирового балета, стою как тупая Снегурочка среди льда и на жизнь жалуюсь. Не будет так больше никогда. Это была минутная слабость. Вот вам всем!

Она выбросила вверх неприличный третий палец, им же вытерла дорожки от слез, подхватила помойку и больше никогда не плакала.

Выпускница хореографического училища города Хабаровска Вероника Захарова так хорошо танцевала, что педагоги решили отправить ее в Питер показаться в Мариинку. Надеяться можно было только на свой талант. По блату прима-балериной не станешь, и это знает каждый ребенок, которого в десять лет приводят в училище. Да и откуда взяться этому самому блату? Только огромное терпение, крепкие нервы, устойчивая психика, ну и, конечно, природные данные могли приблизить девочку к заветному желанию стать звездой балетной сцены. Но и это еще не все. Его величество случай, удача или везение могли неожиданно свалиться на голову, и тогда уже точно победа. Вероника верила, что именно так с нею и произойдет. Она шла к своей цели день за днем, шаг за шагом. Радость жизни – это балет, счастье в жизни – балет, а все остальное отсекается как лишнее.

Маленькую Веронику принимали в училище с единогласного согласия комиссии. Ее рассматривали и щупали, как материал для профпригодности. Чуть ли не в зубы заглядывали, словно она лошадь или собака на выставке. Но придраться было не к чему – тонкокостная, с узкой щиколоткой, высоким подъемом, невысокая хрупкая статуэточка. А еще выворотность, хороший шаг, пластичность, внутренний огонь, музыкальность и прочие важные нюансы.

Училась стабильно, потому что могли отчислить в любой момент. Из шестидесяти детей до выпуска дошли только двадцать. Многие не выдерживали нагрузок, диет, режима и сходили с дистанции. Рассказывали, что одна девочка набрала лишние килограммы и пыталась выброситься из окна училища. Этот случай пересказывался из года в год, как местная страшилка. Неизвестно было, это на самом деле или нет, но история о «несчастной девочке» дисциплинировала. Учащиеся считали ее слабачкой, лузером, не сумевшей преодолеть трудности и дойти до финиша победительницей.

А трудностей и у Вероники было хоть отбавляй. Например, проблемы с техникой. Она бесилась, если что-то не получалось, и оттого работала с еще большим фанатизмом. Ежедневные занятия по нескольку часов у балетного станка выматывали, но девушка трудилась над каждым движением с сумасшедшим упорством. Пока не осваивала. До победного.

Потому что знала – только отточенная техника, только безупречный стиль исполнения помогут ей осуществить главную мечту…

Стать великой балериной? Нет, это желание.

А настоящая мечта была другая.

Заслужить любовь матери.

Из училища возвращалась поздно. После занятий была еще репетиция, и только глубоким вечером дорога домой.

Город сонный потонул в снежных завалах, последний автобус вяло тащился по бесшумной мостовой.

«Хорошо, что Харламор сегодня не заявился», – думала Вероника, восседая на самом высоком месте в автобусе, там, где вывернуто под колесо. Играючи, с мыслями о чем-то хорошем, оставляла веером отпечатки среднего пальца на заиндевелом стекле, а середину царапнула ногтем. Получился цветок, снежная роза…

«А жаль, неплохой парень, разве что босяк, – неуважительно думала Вероника, – могли бы вместе в Питер поехать. Но он своей ревностью все дело загубит. Нет, уж лучше пусть за бабакой присмотрит. Это ему можно доверить».

Харламор получил свое странное прозвище из рук улыбчивой китаянки. На самом деле простой русский парень был Харламов. Паспортистка этого не знала и простым росчерком пера решила судьбу паренька. Всего-то поменяла «v» на «r», но сбилось ударение, и жизнь человека в секунду пошла по наклонной. «Заботал» по фене, оброс темными делишками, братва уважать стала, признала своим.

После школы парень собирался начать свой бизнес в Китае, открыть в Поднебесной туристическую фирму. Однако регистрировать заграничную компанию на российский паспорт посчитал экономически не выгодным. Да и второе гражданство нынче даже русофилам не кажется лишним.

Увы, все карты спутала малахольная паспортистка.

Харламо́р – это уже не шутка, а угроза.

Бизнесменом он не стал, назначил себя не то смотрящим, не то разводящим.

Вероника в блатной терминологии была не сильна, да и стеснялась борзых замашек парня. Ей бы забыть о навязчивом соседском пареньке, но какое-то седьмое чувство подсказывало, что пригодится еще Харламор. Он действительно влюблен, что в наше равнодушное время уже немало. А потом… Рано или поздно он может понадобиться для важного задания. Какого, Вероника и предположить не могла. Но парня придерживала возле. Мало ли что ее ждет?..

Вероника прошла мимо почтового ящика, шагнула на ступеньку и вдруг обернулась. В ящике что-то белело.

Уставшая, «без ног» после изнурительных занятий. И ключик от ящика на дне сумки. Рукавички надо снимать, шарить, искать… «А что там может быть, кроме счетов за квартиру или рекламы?» – сомневалась Вероника.

Но все-таки подошла, отперла ржавую дверку ящика, и ей в руки выпал конверт.

Москва, Главпочтамт, п/я 794.

Ни о чем.

Но письмо было адресовано ей. И это было ее первое письмо в жизни.

Уважаемая Вероника Сергеевна!

Приглашаем Вас принять участие в Московском конкурсе артистов балета в младшей возрастной группе.

Конкурсные испытания проводятся публично в три тура.

И дальше текст, набранный петитом:

Первый тур (отборочный)

Нужно исполнить одну классическую вариацию из заявленного репертуара.

Второй тур (полуфинал)

1. Классическая хореография. Две вариации из балетов классического репертуара восемнадцатого-девятнадцатого столетий в версии любого хореографа.

2. Современная хореография. Одно произведение современного хореографа.

Третий тур (финал)

В сопровождении симфонического оркестра участники исполняют одно па-де-де или две вариации, созданные хореографами девятнадцатого – двадцатого столетий.

Победитель получает контракт на работу в «Гранд-театре», денежный приз 5000 долларов и звание лауреата.

Второе место – приз 2000 долларов, серебряная медаль и звание лауреата.

Третье место – приз 1000 долларов, бронзовая медаль и звание лауреата.

Для всех участников конкурса участие платное, проживание в столице и питание за счет конкурсанта или его спонсора.

Ниже было отпечатано крупным шрифтом:

ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ ВАШИ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ТРУДНОСТИ, ОРГКОМИТЕТ КОНКУРСА ГОТОВ ПРЕДЛОЖИТЬ СВОЮ ПОМОЩЬ И ОПЛАТИТЬ ВСЕ РАСХОДЫ, СВЯЗАННЫЕ С ПРИБЫТИЕМ И ПРОЖИВАНИЕМ В СТОЛИЦЕ НА ВРЕМЯ ПРОВЕДЕНИЯ КОНКУРСА.

ЕСЛИ ВЫ СОГЛАСНЫ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В КОНКУРСЕ, ПОДТВЕРДИТЕ СВОЕ УЧАСТИЕ.

ПО ВСЕМ ОРГАНИЗАЦИОННЫМ ВОПРОСАМ ОБРАЩАТЬСЯ К АДМИНИСТРАТОРУ ВЛАДИЛЕНЕ НИКОЛАЕВНЕ.

И приписка от руки:

Вероника, только победа!

– Мамочки, что это? Дурацкий розыгрыш или просто небо услышало мои молитвы?! Меня зовут в лучший театр страны! Этого не может быть, этого не может быть… – растерянно приговаривала Вероника, не веря собственным глазам. – Бабушка! Ба-ба-ка! – завопила на весь подъезд Вероника и через две ступени понеслась домой.

Бабушка очень медленно искала очки, а когда нашла и нацепила – уронила письмо. Вероника раздосадованно лазила под столом, стукнулась башкой, но сдержалась. Не до мелочей. Сейчас бабака прочтет приглашение и выпадет в осадок. Такого бабушке даже присниться не могло. Ее любимая внучка едет на конкурс в сам «Гранд-театр»!

– Ну и что, – не то спросила, не то констатировала бабушка, возвращая ей недочитанное письмо.

– Да ты прочти до конца, ба! – Вероника нетерпеливо вложила письмо снова бабушке в руку. – В конце написано, что оргкомитет сам все оплатит. Мне нужно только согласиться! Ты что, не рада?

Бабушка отложила письмо в сторону, зачем-то подвинула чашку, ложку и сахарницу. Верный признак, что нервничает. Всегда двигает предметы, когда психовать начинает.

– А что тут радоваться? – продолжала передвигать сервиз бабушка. – Интересно знать, кому ты понадобилась… Тем более бесплатно.

Вероника аж вскрикнула от обиды. Как это кому?! Она же лучшая балерина в училище, ей прочат славу и лучшие партии, педагоги волнуются, возьмут ли ее в Мариинку, а тут сам «Гранд-театр» к себе зовет! Ну пусть пока только на конкурс, но это уже такой шанс!

– Давай без эмоций, ба. Объясни мне то, чего я не понимаю, – присела за стол Вероника.

С бабушкой лучше спокойно разговаривать, выслушать. Она все-таки мудрая и любит ее. Может, действительно тут что-то не так.

Бабушка перешла к собиранию крошек пальцами. Это уже лучше, значит, можно рассчитывать на разумную беседу. Сейчас все крошки насадит на пальцы, скинет в блюдце, вытрет сухие руки о полотенце и начнет. Только терпение нужно.

– То, что ты еще совсем глупая, говорить не буду – сама знаешь, – укрепила свой авторитет бабушка. – Талантливая, бесспорно, и упрямая, и трудолюбивая. Это есть. Но этого мало. Любой талант очень легко испортить неправильным обращением, лестью, некомпетентностью, подковерными играми…

Вероника напряглась, не все бабушкины выражения она понимала.

– …людей много и злых, и завистливых, и хитрых. Вот скажи мне, как ты сама думаешь: зачем кому-то нужно вызывать из Хабаровска никому не известную начинающую балерину? Своих учеников мало? Нет, предостаточно. Вагановское в Питере и московское при «Гранд-театре». Великолепные училища. Зачем же ты им понадобилась?

Настроение было подпорчено, но Вероника не сдавалась. Воткнула себе в ладонь шпильку от волос, и губы сразу перестали дрожать.

– А может, кто-то из наших училищных послал туда заявку на мое участие? – подала идею.

– Практически это возможно, но теоретически… Проанализируй, сколько детей ваших педагогов работают в «Гранд-театре» или принимали участие в московских конкурсах. А?

Вероника пошевелила губами, подсчитала и сдалась.

– Нисколько…

Бабушка удовлетворенно хлопнула ладонью по столу и заключила:

– Вот! То-то и оно. Никто не станет стараться ради чужого ребенка, если свой не пристроен как надо.

Ей бы совсем раскиснуть от такой правды жизни, но Вероника держала в руках письмо, и это был ее главный козырь.

– Бабака, признайся, о чем ты думаешь. Ты ведь намекаешь на что-то, да?

Вероника взяла бабушку за руки и, как кошечка, потерлась о них мордочкой.

– Надо было тебя Лизой назвать, – пошутила бабушка. – Лиза-подлиза. Эх, испортят они тебя…

– Кто они? – не поняла девушка.

Бабушка молча стала собирать посуду, отнесла ее в сервант, потом взяла стул, кряхтя вскарабкалась, стащила с верхней полки папку с квартирными документами. Извлекла оттуда газетную вырезку, чертыхаясь, слезла со стула, не взглянув, положила перед Вероникой на стол.

– Не хотела я этого разговора. Но дальше молчать – тебе навредить.

Желтая от времени, пропахшая пылью газетная вырезка с танцующей балериной. Текст был отрезан. Только фото, но какое знакомое лицо…

– Это кто-то известный? – спросила Вероника.

– Да, это твоя мать.

Изображение истерлось, но все равно отражало богатую эмоциями бабушкину жизнь. По краям следы от маникюрных зарубок, видать, в гневе изреза́ла все дочкины достижения. Поверхность бугрилась пролитыми слезами, а потертость – наверное, изгладила ее своими сухими сморщенными пальцами. Эх, бабушка, выдала ты себя, гордячка сибирская…

Но сейчас главное не спугнуть ее рассказ.

И бабушка по шагу, как по минному полю, пошла по памяти…

– Если бы не это письмо, никогда ни слова ты не услышала бы о своей, прости господи, матери. Девочкой она была неплохой, послушной, старательной. Глазищами своими бархатными смотрит, как олененок, и так нежно ко мне ластится. Мамушкой меня называла, ни на шаг не отходила. Как хвостик вечно вилась рядом. А уж какая талантливая была, пластичная! Станет на кухне между столом и диваном и ножки вверх оп-па закидывает и спинку прогибает. Чуть музыка зазвучит – сразу на носочки встает и балерину изображает. Жили мы тогда в Питере, в пятикомнатной коммуналке. Соседи – интеллигенция недобитая, люди творческие, двое музыкантов, актер. И балерину одну к нам подселили. Зашла она раз ко мне за стулом, увидела, как дочка моя кружится вокруг себя под вальс Шопена и спрашивает: «Хочешь балериной стать?» А моя аж затрепетала вся от радости. Подошла к балерине этой, серьезная такая, присела на одно колено, руку назад вывернула как Лебедь Сен-Санса и молчит. А на глазах слезы. И так смотрит! Ведь маленькая была совсем, лет восемь. Близко к сердцу все принимала. И не скажет иной раз, а так посмотрит, что и слов не надо. Все мимикой, движением умела передать. Я и сама чувствовала, что развивать ее талант нужно, отдавать учиться. Но слишком хорошо знала, что такое богемная жизнь, как тяжело пробиться в лидеры. Моя-то мать тоже была актрисой, и ее победы и поражения все вот здесь, в моей памяти.

Бабушка коснулась своей головы, потом задумалась, что-то вспомнила, прошлась рукой по лицу и собрала воспоминания в кулак на подбородке. Так в раздумьях и осталась сидеть, подпершись рукой.

– Ты отдала маму учиться балету? – осторожно напомнила Вероника.

– Да. Конечно. Слишком ярко был выражен ее талант. Если б не отдала – сгубила бы ее. А отдала – сгубила тоже. Эх, вот ведь как бывает…

Бабушка вздохнула воспоминаниями, и вдруг настроение ее резко изменилось:

– Но когда ума нет – жди беды. Влюбилась твоя маман в одного танцора слащавого и… пшик – нет больше у меня дочки. Стала чужой в один день. И удивительно, чем карьера удачнее складывалась, тем больше отдалялась она от меня. С отцом еще разговаривала по душам изредка. А со мной – как враг я для нее стала. И почему, до сих пор не могу понять.

Я ведь никогда не была допотопной мамашей, со мной все можно было обсудить. Стыдно сказать, но я ей даже презервативы подкладывала в сумку. Понимала, что нельзя ей сейчас беременеть, на взлете карьеры.

– А сколько лет тогда маме было? – смутилась Вероника.

– Да постарше тебя, – прикинула бабушка.

– Мне тоже будешь подкладывать? – задала провокационный вопрос девушка. И приготовилась смеяться.

Бабушка внимательно посмотрела на внучку и неожиданно жестко ответила:

– Теперь о тебе твоя мать позаботится. Пора уже. Набегалась, сучка. Можно и о ребенке вспомнить.

Бабушка вынула из кармана брюк пластинку с таблетками, быстро засунула одну в рот и проглотила.

– Ба, опять, да?! – возмутилась Вероника и хотела отнять таблетки.

Но бабушка крепко сжала их в руке – не драться же.

– Дорогая моя внучка. Скоро ты меня покинешь также, как когда-то твоя мать. Я тебя не виню, в свое будущее прицельно плевать нельзя. Прошу лишь тебя помнить, что эмоции нужны на сцене, когда ты в образе. В жизни твои эмоции и неопытность могут принести огромный вред. Никого не слушай, никому не верь. Это я, твоя бабка, тебе говорю.

Вероника поняла, что у нее осталось минут пять, чтобы узнать, чем кончилась та питерская история ее семьи. Сейчас рассосутся таблетки, бабка начнет смеяться, и все, разговор окончен.

– Бабушка, милая моя бабака, ну зачем так все драматизировать! Я попробую свои силы на конкурсе и, если не получится, вернусь к тебе обратно.

Бабушка холодно посмотрела на Веронику и припечатала емкими фразами:

– Получится. Твоя мать тебя зовет. Она работает в «Гранд-театре». Уже не танцует, старая стала швабра, наверное, преподает. Что это она вдруг о тебе вспомнила? Решила, так сказать, перед могилой искупить вину свою? Или скучно стало? Ну, ну.

Вероника не сдержала эмоций, бросилась на бабушку, обняла ее, зацеловала.

– Бабака моя, неужели я увижу маму?!

Бабушка сняла руки Вероники, строгим взглядом осадила:

– Отомсти ей за нас, девочка. За все годы сиротливого одиночества, за слезы свои и недоумение, за мои простиранные руки и дедову раннюю смерть. Только ты можешь это сделать, и поэтому я тебя отпускаю. Ты никогда не была ей нужна, а теперь вдруг вспомнила, позорная. Дай мне слово, Вероника, что за все отольются ей слезы наши.

Уж совсем не такое напутствие ожидала услышать Вероника. Растерялась, сбилась внутри, не знала, что отвечать. Может, отказаться от поездки? Она так хочет мира, но, похоже, придется готовиться к войне.

Бабка уже легла на кровать с блаженным лицом, таблетка начала действовать.

– Милая моя бабушка, я полечу в Москву и сама во всем разберусь. Обещаю тебе, что я никому не позволю себя обидеть. И мама не даст меня в обиду. Она же моя мать… А ты мне не все рассказала. Я так и не поняла, зачем ты забрала меня из Питера? Я не верю, что мама хотела избавиться от меня. Даже если это так, я узнаю почему, она мне все расскажет. Любого человека можно простить, если он не конченый злодей.

Вероника задумчиво разговаривала сама с собой – бабушка уснула со счастливой улыбкой на тонких губах. Она смотрела на спящую бабку и думала: «Как страшно жить со стариками… Они утягивают тебя за собой в бездну, которая им уже видна. Мамочка, моя мама, любимая, спасибо, что ты позвала меня к себе. Пусть через столько лет. Главное, что позвала. Прости меня, бабушка, назови неблагодарной, но сейчас моя главная задача сделать все, чтобы мама гордилась мною и никогда не пожалела, что позвала к себе».