Текст книги "Яд древней богини"

Глава 9

Ева заворачивала творог с изюмом в тонкие блинчики, посматривая на часы. Скоро придет Славка, голодный и уставший. Она поставила вариться клубничный кисель, раскрыла окно. В кухне становилось жарковато.

В окно влетела бабочка с белыми крылышками, запорхала под потолком.

– Улетай, глупая, – вздохнула Ева. – Что тебя привлекло? Запах клубники? Так и случается в жизни: хочешь полакомиться ягодами, а попадаешь в кастрюлю с кипятком.

Бабочка не обратила внимания на мрачную философию Евы, продолжая кружиться над плитой.

– Безмозглое насекомое! Впрочем, некоторые люди ненамного умнее.

Когда появился задумчивый озабоченный Смирнов, Ева завернула последний блинчик.

– Изучал статистику подозрительных смертей, – с набитым ртом говорил он. – Ты как в воду глядела. За два последних года в Москве умерли по сомнительным причинам несколько женщин. Картина имеет схожесть, хотя и не полную, с тем, что я расследую. Наверное, подобное происходило и раньше, только редко, поэтому никого не насторожило. Кончина Ершовой – и Рудневой тоже – не совсем вписываются в этот ряд.

– Есть отличия?

– Я обнаружил два. Как бабушки-пенсионерки попали в число жертв? До сих пор печальная участь постигала более-менее известных личностей из деловых кругов. Кое-кто считает, что имеют место заказные убийства. Тогда причем здесь Ершова и Руднева?

– Руднев – бизнесмен, Ершов – журналист! Их решили попугать…

– Не вяжется, дорогая Ева, – перебил ее сыщик. – Пугали не Руднева с Ершовым, а их родительниц. Кому мешали бывшие швея и продавщица? И второе отличие: ни для кого, кроме известных нам пожилых женщин, «ужастиков» не устраивали. Их просто, незатейливо предупреждали о трагическом конце, и все.

– Может, резонанс вызывал уход из жизни именно известных людей? А неизвестные тихо умирали, и никому не приходило в голову разбираться, отчего и почему?

– Тогда совсем непонятно. По каким критериям производился отбор? Даже маги не насылают «порчу» на всех подряд.

Ева пожала плечами.

– Неужели, нет никакой связи между умершими?

– Я буду копать только вокруг Рудневой и… пожалуй, Ершовой, – заявил Всеслав. – Большой круг мне не охватить. Признаться, не представляю, что или кого следует искать! Остается невероятная версия о киллере, который вошел во вкус, превратился в маньяка и расправляется со всеми подряд. Такого не поймаешь!

– А как он убивает? – задала Ева вопрос, который сыщик обходил стороной. – В «порчу» ты не веришь. Тогда что? Самовнушение, гипноз? Как эти женщины заболевают?

– Загвоздка! Руднев наотрез отказался от вскрытия и экспертизы тела покойной Екатерины Максимовны. Он не верит в насильственную смерть матери и опирается на мнение врачей «Скорой помощи» и участкового. Твердит, что какой-то мерзавец довел его мать до тяжелого обострения старых болезней, которое привело к печальному исходу. И требует найти преступника.

– Так убеди его, – неуверенно предложила Ева.

– Как? Я не собираюсь делиться с ним информацией, полученной неофициальным путем. Да и сам не верю в эффективность исследований. Ведь в предыдущих случаях они ничего существенного не выявили.

– Колдовство и криминалистика несовместимы! Нельзя потустороннее изучать посредством научных методик.

– Опять ты за свое? – возмутился Смирнов. – Я скорее поверю в злостное хулиганство, психологическое давление, наконец! Жертвами черной магии становится тот, кто в нее верит. Люди сами убивают себя.

– Допустим, – согласилась Ева. – И что дальше? Кто этот маг, киллер, гипнотизер? Призрак или реальный человек? Как ты собираешься его вычислять?

Сыщик приуныл. Он жевал блинчик за блинчиком, раздумывая над ее словами. Перед ним вырисовывался безнадежный тупик. Слежка, к которой он прибегал, когда иные средства были исчерпаны, не имела смысла. И Ершова, и Руднева умерли, следовательно, злоумышленник перенесет свое внимание и свои действия на новую жертву. Кто это будет, неизвестно.

«Схожу-ка я в гости к Ершову, – решила Ева. – Вокруг него все умирают. Вдруг, именно он и есть черный маг, скрывающийся под маской журналиста?»

– Ты не подозреваешь Ершова? – небрежно спросила она сыщика.

– Ой, – скривился тот. – Что же он, сам в газету написал про свои делишки?

– Почему бы и нет? Маньяки часто бросают вызов обществу.

Смирнов без воодушевления отнесся к ее идее. Он выпил две чашки киселя и завалился на диван – смотреть в потолок, думать. Авось догадка появится сама собой, из пустоты. Это был способ Евы, но сыщику он пришелся по душе. Особенно сейчас.

Всеслав лежал на диване, а Ева начала собираться.

– Ты куда?

– На занятия, – солгала она. – Испанский язык становится популярным.

Сыщик зевнул. После еды его клонило в сон. Когда Ева закрывала за собой дверь, из гостиной доносилось мирное похрапывание.

Адрес журналиста был записан в Славкином блокноте, откуда он перекочевал в записную книжку Евы. Она не испытывала угрызений совести. У них нет секретов друг от друга. А маленькие хитрости – не в счет.

На улице стояла духота, насыщенная влагой и запахами города. Ветер шумел листвой в аллеях, собирал тучи. На западе небо стало сизым, тяжелым от надвигающейся грозы. Ева спохватилась, что не взяла зонтик, но возвращаться не стала. Не повезет.

Ей все равно не повезло. Поднимаясь в расхлябанном, скрипучем лифте на пятый этаж, она сообразила: без предварительного звонка и договоренности Ершова она, скорее всего, не застанет. Так и вышло.

Дверь квартиры, куда она звонила и стучала, осталась закрытой. Зато открылась соседняя, – не снимая цепочки, в щель на Еву уставилась худосочная старушенция. За ее ногами прыгала и пронзительно тявкала рыжая собачонка.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась нарушительница спокойствия.

– Доброго здоровья, – прошамкала бабуля, не спуская с Евы любопытного взгляда. – Вы к Ершовым? Их нет никого. Мавра померла – царствие ей небесное, а Гриша на работе. Он раньше восьми вечера не является.

Ева скорчила огорченную мину.

– Жалость-то какая! Я по поводу статьи Григория, хотела обсудить с ним детали. Что же делать?

Старушка покачала головой, прикрикнула на собаку:

– Уймись, оглашенный! Дай с человеком поговорить! Вот, горластый какой попался. Марсик-то у меня смирный был, послушный. Заболел чем-то, зачах… я его лечила, лечила, да все без толку. Пропал Марсик, издох. Я его сама ходила закапывать. Под кривой березкой его могилка.

«Хозяйка Марсика! Того самого! – «щелкнуло» в уме Евы. – Очень кстати. Раз Ершова нет дома, поболтаю хотя бы с ней».

– А можно я у вас подожду Григория? – жалобно попросила она. – Издалека ехала! Не возвращаться же?

Бабуля, видимо, жила одинешенька, и, кроме собаки, собеседников у нее не было. Она откинула цепочку и пригласила Еву в запущенную темную прихожую, оклеенную старыми обоями. Комната оказалась ничем не лучше.

– Проходите, барышня, не брезгуйте, – шамкала хозяйка, предлагая гостье садиться на продавленную тахту. – Собаке я только на полу лежать разрешаю, на подушке.

В подтверждение ее слов, рыжий песик улегся на брошенную в углу подушку и притих.

Ева без труда вызвала на откровенность соседку Ершовых.

– Вы давно здесь живете?

– Почитай, годков сорок с хвостиком. Гриши еще на свете не было, когда я сюда переехала. Тогда в ихней квартире жил один Саша Ершов, он в типографии работал, наборщиком. Хороший человек был. Потом он познакомился с Маврой, привел ее сюда, женился – не посмотрел, что она с ребенком. Правда, мальчонка умер скоро, горемычный. Мавра-то как убивалась, сутки напролет голосила… страшно вспомнить!

Старушке так хотелось поговорить, что она опережала вопросы гостьи. Все же Еве удалось вставить реплику.

– Бедный ребенок. А отчего он умер?

– Хворал… задыхался, с сердцем что-то случилось. То ли порок был, то ли болезнь. Мавра ко мне бегала, горе изливала, советовалась, чем лечить. Если человеку на роду написано умереть, ему лекарства не помогут. Ершовы сильно переживали. Саша ребенка полюбил, как родного, на руках носил… продукты самые лучшие покупал, по больницам возил, по докторам разным. Только все зря.

– Григорий у них родился уже после смерти братика? – спросила Ева.

Старушка помолчала, вытерла краем фартука слезящиеся глаза.

– Гриша-то? Ершовы ему приемные родители. Они его из детдома взяли на воспитание.

– Ка-а-ак?

– А чему тут удивляться? После смерти своего сыночка Мавра заявила мужу, что рожать больше не станет. Раз у нее первый ребенок больной оказался, то и второй может таким же быть. Она вообще детей уже не хотела. Это Саша настоял, чтобы взять мальчика-сироту и вырастить, как своего. Мавра сначала сопротивлялась, потом согласилась. Ершовы Гришу усыновили, но не в младенческом возрасте. Ему было лет пять, так что он все помнит и знает. Никакой тайны тут нет.

– Он любит… любил приемных родителей?

– Любил, а как же! – ответила старушка. – Саша, правда, умер вскоре. Несчастный случай. Шел зимой, в гололед, в темноте поскользнулся, ударился затылком – и убился насмерть. Мавра во всем винила себя – мол, это ее Бог наказывает. Она шибко верующая была. Гришу ей пришлось одной растить. Ничего, справилась. Она шила – на фабрике посменно вкалывала, да еще заказы брала на дом. Даже когда сама заболела, к ней продолжали клиенты ходить. Не столько, как раньше, конечно – а один, два в месяц. К пенсии был дополнительный заработок.

Старушка надела на нос очки, порылась в комоде и достала коробку с фотографиями.

– Надо же мне вас развлекать! – сказала она Еве. – Глядите-ка, вот Мавра в молодости. Это мы с ней у подъезда стоим, Саша покойный снимал. Красивая она была баба, только несчастная. Впрочем, может я ошибаюсь. Мавра хоть недолго, да пожила с Сашей, сына воспитала, пусть и не родного. А я свой век одна прокуковала, как пустоцвет!

Она перебирала старые фото, улыбалась, вздыхала. Показывала Еве то на одного человека, то на другого, вспоминала давние истории. Но гостья ее слушала вполуха, спросила невпопад:

– Ершова не говорила вам о письмах, которые она получала в последнее время?

– Письма? Какие? – соседка удивленно подняла на Еву глаза. – Нет, Мавра ничего не говорила. Она болела, замкнулась… я списывала это на плохое самочувствие.

– Вы Марсика водили к ветеринару?

После этого вопроса старушка сняла очки и взялась за голову.

– Зачем? – вымолвила она. – У меня что, есть лишние деньги? Ветеринару надо платить. Я лечила собаку народными средствами. Знаете, я вам честно признаюсь: грешила на Мавру и ее Гришу. Ей-богу, у них глаз черный! Они на моего Марсика вдруг начали подозрительно поглядывать, интересоваться его здоровьем. А вскоре он занемог и уже не поправился. Сглазили! Как пить дать!

* * *

Серебровы устроили праздник – день рождения главы семьи. Решили посидеть скромно, по-домашнему, накрыть хороший стол не для людей, а для себя. Они редко собирались в узком родственном кругу.

Зоя, жена Сереброва, хлопотала на кухне. Сам Игнат Николаевич – виновник торжества, – стоял на балконе и любовался грозой. В темных, низко нависших над городом тучах полыхали молнии; раскаты грома сотрясали воздух. Лил отвесный, густой и крупный дождь, грохотал по водосточным трубам, собирался на земле в бурные, мутные от сбитой пыли, мусора и листьев, ручьи. На дорогах стояла вода.

Шум дождя напоминал Сереброву далекую молодость, ожидание жизненных перемен, любви… Он был тогда сильным, уверенным в себе, полным грандиозных планов, которые почти все сумел осуществить. Создание «Интеркома» принесло ему интересную работу, перспективу развития, положение в обществе и деньги. А личное счастье не сложилось.

Игнат не верил в судьбу. Но чем еще можно было объяснить то, что ему приходилось переживать?

Теща Полина Андреевна, крепкая, подвижная старушка вошла в гостиную с подносом, уставленным салатниками, и принялась размещать их между столовыми приборами, бутылками и вазами с цветами.

– Игнат! – позвала она зятя. – Помоги мне.

Серебров неохотно подчинился. Разреженный, острый грозовой воздух, насыщенный электрическими разрядами, блеск молний и пьянящая, сплошная стена ливня развлекали его куда больше, чем унылое застолье.

– Ты не в настроении? – спросила теща.

Как будто он должен прыгать от радости! Ему ведь не двадцать лет исполняется, и даже не сорок. Пятьдесят два года! Такую дату лучше пропустить незамеченной. После полувекового рубежа дни рождения отмечать становится неинтересно.

Несмотря на возраст, Серебров выглядел хоть куда – подтянутый, рослый, крепко сбитый, с изысканной проседью в волосах, с правильными чертами мужественного, аристократического лица. Дочь Карина красотой пошла в него, а вот характером…

– О чем задумался? – не отставала теща.

Игнат с трудом сдержался, чтобы не вспылить. Впрочем, теща тут ни при чем. У нее как раз нормальный терпимый характер – в отношения своей дочери и зятя она старается не вмешиваться. В гости не напрашивается: пригласят – придет, не пригласят – обиды не держит.

– Ты здоров ли, Игнат? – с беспокойством глядя на него, спросила Полина Андреевна. – На тебе лица нет.

– Просто устал.

Она ушла в кухню помогать Зое. Что-то со звоном упало, разбилось. Игнат поспешил туда. Зоя – бледная, обмякшая, – сидела, привалившись к спинке кухонного диванчика. На полу валялись осколки дулевского фарфора.

– Блюдо разбила… – невнятно вымолвила она, еле шевеля губами. – Дурно стало, язык онемел, говорить трудно. И в груди… тяжесть.

– Сердце прихватило, – суетилась рядом Полина Андреевна. – На, возьми.

Она протянула дочери таблетку валидола. Лекарство подействовало. Зоя немного посидела, порозовела, закашлялась, и ей полегчало.

– Климакс, наверное, – шепнула теща на ухо Сереброву. – У меня тоже так было.

– Или гроза.

Полина Андреевна согласно кивнула.

– А где Карина? – спросила она шепотом, оглядываясь на Зою. – Почему задерживается? Она не звонила?

– Нет, – коротко ответил Игнат Николаевич. Ему не хотелось говорить о дочери. – Пора привыкнуть к поведению Карины. Она любит заставить подождать себя.

Теща промолчала. Она обдумывала длинную тираду, посвященную конфликту отцов и детей, которую Серебров уже не раз выслушивал – с теми или иными вариациями.

Звонок в дверь спас положение. Это пришла Карина. Она была одета в платье цвета бирюзы, без рукавов, до неприличия обтянувшее ее вызывающе красивую фигуру; волосы она убрала назад, оставив открытыми лоб и виски; в ушах, почти касаясь плеч, висели длинные серьги, изумительно тонкой работы. Отсутствие других украшений подчеркивало плавные линии плеч, шеи, соблазнительную грудь в глубоком вырезе платья.

«Вырядилась! – неприязненно подумала Полина Андреевна. – Как будто не к родителям пришла, не на отцовский день рождения, а в ночной бар. И ведь не молодая уже, за тридцать перевалило, а все голыми коленками сверкает! Когда только образумится?»

– Здравствуй, Каринушка, – притворно заворковала она, целуя гостью в прохладную, пахнущую свежестью и тропической зеленью щеку.

Что-что, а духи Карина подбирать умела, да и одеться тоже. Зло берет, а глаз не отведешь!

Сереброва будто сковало, когда дочь подошла к нему, слегка прижалась, коснулась лица скользящим поцелуем. Он не мог дать выхода своему недовольству, тем более в такой день. Не стоило портить всем настроение.

– Поздравляю! – нарочито громко сказала Карина, подавая ему бархатный футляр.

Даже в ее подарках таился некий скрытый смысл с привкусом скандала.

Игнат Николаевич хотел положить футляр на каминную полку, но дочь запротестовала.

– Разве ты не посмотришь?

Он замешкался, открыл коробочку… на черном атласе блеснул перстень с бриллиантом. Ну, вот! Серебров предполагал, сколько может стоить такая вещица. Где Карина взяла деньги? И не спросишь! Потому что большие деньги у женщины, которая сама их не зарабатывает, появляются из кармана либо состоятельного мужа, либо не менее состоятельного любовника.

Два года назад дочь преподнесла ему на юбилей «стеклянное дерево» – изделие ручной работы из стекла и горного хрусталя, с вкраплениями белого золота. Ствол был выполнен в виде двух сплетенных фигур мужчины и женщины, а крона – в виде проросших их них цветущих ветвей. Вещь оказалась настолько необычной, что надолго приковала к себе внимание гостей.

– Древо жизни! – вызывающе заявила Карина.

Взоры приглашенных обратились на нее, одетую в платье из полупрозрачной серебристой ткани, с открытой спиной. Под платьем ничего не было, кроме едва заметных бикини.

Никогда не знаешь, что способна выкинуть Сереброва-младшая.

Игнат Николаевич невольно взглянул на Зою, прочитал те же мысли на ее лице. Она тоже сочла расспросы неуместными. Карина, пожалуй, сказанет такое… что со стыда сгоришь.

Теща решила разрядить обстановку.

– Каринушка, ты нас ничем не порадуешь? – с любезной улыбкой спросила она. – Скоро нам к свадьбе готовиться? Я хочу правнуков дождаться.

Серебров позеленел от выражения, появившегося на лице Карины. Оно являло собой смесь недоумения и сарказма.

– Замуж? – с дрожью в голосе повторила она. – Зачем же, позвольте поинтересоваться?

Полина Андреевна растерялась. Карина обладала непревзойденным умением поставить человека в тупик какой-нибудь невинной с виду репликой.

– Ну… разве ты еще никого не полюбила?

Карина расхохоталась злым смехом, при этом ее глаза наполнились слезами.

– А при чем тут замужество?

– Мама, – вмешалась Зоя. – Оставь Карину в покое. У Игната день рождения, а вы затеяли нелепое препирательство.

Она намеревалась погасить конфликт, но получилось наоборот.

– Ты, как всегда, права! – вспыхнула Карина. – Наш разговор нелеп. Мне не стоило приходить сюда. Ничего более нелепого, чем мое поведение, невозможно придумать!

– Карина! Зоя! – Серебров переводил умоляющий взгляд с жены на дочь. – Остановитесь. Это невыносимо.

– Садитесь за стол… – пролепетала Полина Андреевна, беря Карину под руку и увлекая ее к кушаньям. – Выпьем коньячку, шампанского. Будем праздновать!

Карина скривилась.

– Вечный праздник, – прошептала она, подавляя желание убежать, куда глаза глядят. – Разве не так?

Застолье получилось напряженным. Зоя пыталась скрыть плохое самочувствие, накатывающую дурноту. Серебров сидел как на иголках. Присутствие Карины, его родной дочери, действовало на него угнетающе – он не знал, куда себя деть, испытывая сильнейшее волнение. Он давно искал и не мог найти объяснения этому ощущению, охватывающему его при ней каждый раз. Отношения Сереброва с дочерью складывались трудно. Между ними словно висела грозовая туча, полная молний, готовая разразиться громом и ливнем. Но спасительного извержения стихии, которое в природе, иссякнув, сменялось умиротворением и покоем, не происходило.

Вспышки и раскаты грозовых ударов, доносившиеся в гостиную из открытой на балкон двери, отражали невыраженное состояние семьи Серебровых.

«Как она все-таки потрясающе прекрасна! – думала Полина Андреевна, незаметно наблюдая за Кариной. – Почему Бог при ее внешности не дал ей ума? Что за злой гений в нее вселился? Она делает окружающих несчастными и сама страдает».

Зоя, жена Сереброва, боролась с головной болью, ее мутило.

– Со мной недавно произошел странный случай, – заговорила она, чтобы отвлечься от недомогания. – У меня был ужасный бронхит, кашель… и я ездила к врачихе, моей приятельнице. Она тщательно прослушала легкие, выписала мне рецепт… но дело не в этом. На обратном пути я решила немного пройтись, подышать свежим воздухом. Иду… и вдруг вижу впереди, в сумерках, неясную фигуру…

– Разве нынче можно вечерами одной ходить? Вон, какие страсти в новостях показывают: то избили кого-нибудь, то ограбили! – всплеснула руками Полина Андреевна. – Надо было такси вызвать.

– Почему ты мне не позвонила? – удивился Серебров. – Я бы машину прислал за тобой.

– Не знаю, – вздохнула Зоя. – Хотелось прогуляться… Так вот, появляется передо мной фигура в чем-то длинном – я не рассмотрела – и протягивает мне кольцо. Я, будто во сне, беру его и кладу в карман. Сама не понимаю, как это получилось. Мне нездоровилось, то в жар бросало, то в холод… наверное, я плохо соображала, иначе не взяла бы ничего у первого встречного. Кое-как добралась домой; про кольцо, пока шла, забыла.

– Кто это был, мужчина или женщина?

Зоя отрицательно покачала головой.

– Трудно сказать… Фигура не издала ни звука, просто протянула мне кольцо на ладони – бери, мол. Я и взяла. Рука была в перчатке, лицо закрыто… то ли шляпа надвинута, то ли платок… Темнело уже. Какое-то бредовое видение! Если бы не звонок, я, возможно, так и не вспомнила бы об этом кольце.

– Какой звонок? – подозрительно глядя на жену, спросил Серебров.

– По телефону, на следующее утро. Звонит кто-то и говорит: «Колечко-то не золотое и не простое. Кто его взял, со смертью обручился». И все… гудки. Я спохватилась, про кольцо вспомнила, засунула руку в карман куртки… а там и правда… оно. Хотите, покажу?

В полном молчании Зоя вышла и через пару минут вернулась, положила на стол перед присутствующими обыкновенное обручальное кольцо из дешевого металла, покрытого фальшивой позолотой.

Не решаясь притронуться к кольцу, Полина Андреевна протянула к нему руку и тут же отдернула. Перспектива обручиться со смертью ее не привлекала.

– Голос звонившего тебе знаком? – спросил Серебров.

Супруга пожала плечами.

– Он механический какой-то был, не разберешь.

– А что ж ты до сих пор молчала?

– Так… глупый же случай! – виновато улыбнулась Зоя. – Ты меня ругать стал бы. Сразу не призналась, а потом вовсе из головы вылетело. Сегодня Карина своим подарком напомнила…

Громкий звук заставил всех вздрогнуть. Это Карина уронила на пол вилку…