Текст книги "Эффект чужого лица"

– Где же драконы?

Быков на экране сменили загадочные существа в виде полузмей-полуптиц с лапами льва, раздвоенным языком, рогатой головой и чешуйчатым туловищем.

– Вот и они… «сирруши». Взгляните поближе на «вавилонского дракона» во всей красе… Удивительный зверь, не так ли? Драконы и быки идут в разных горизонтальных рядах… один за другим, как бы подчиняясь некоему магическому ритму, который завораживает вас, заставляет следовать за ними…

– Куда?

– В преисподнюю! – неожиданно захохотал профессор. – Туда же, куда они увлекли за собой древний Вавилон! Сбылось библейское пророчество: «И Вавилон, краса царств, гордость халдеев, будет ниспровержен… Не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем; не раскинет аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустыни, и дома наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены – в увеселительных домах…» За полное соответствие с оригиналом поручиться не могу, но смысл вы уловили?

Эта резкая смена его настроения была так отрезвляюще неприятна, что Астре стало не по себе. Ракитин перестал смеяться так же внезапно, как и начал.

– Вы пейте, пейте чай… он уже совсем остыл, – произнес он совершенно другим тоном, вежливым и гостеприимным. – Пробуйте варенье. Вкусное необыкновенно! Это Саша варила, наша домохозяйка.

Варенье из груш оказалось выше всяких похвал, – душистое, прозрачное, в меру сладкое. Астра угощалась, радуясь возможности взять паузу. Поведение профессора сбило ее с толку. С одной стороны, он являл собой образец ученого-интеллигента, с другой – проявилось в нем нечто отталкивающее. Она вдруг посочувствовала Раисе, – вероятно, этой молодой женщине нелегко ладить с таким человеком, как Никодим Петрович. А ведь она не просто помощница, секретарша… Она его жена!

– Вы не боитесь гнева богини Иштар? – глядя на гостью в упор, спросил Ракитин.

Астра чуть не поперхнулась.

– Гнева? С какой стати?

– Знаете, богине может не понравиться пренебрежительное отношение. Ворота, названные ее сакральным именем, ведут в иной мир, где не место праздному любопытству. Через них совершалось паломничество посвященных в святилище Мардука Эсагилу. Представьте себе восторженные песнопения, озаренное светом факелов ночное небо над Вавилоном, золотые статуи богов, увешанные драгоценностями, убранные живыми цветами, прелестных жриц в белых накидках…

Его лицо приобрело мечтательное выражение с искорками экстаза в глазах. Опять произошла поразительная метаморфоза.

– Приходилось ли вам читать великого греческого трагика Софокла, который говорил: «Лишь тому, кто участвовал в священном представлении, будет дарована милость ощущать конец жизни как новое начало»?

Астра отрицательно мотнула головой. Это выражение Софокла было ей неизвестно, как, впрочем, и многие другие.

– А вы, милая барышня, собираетесь выстроить никчемное подобие этого вавилонского чуда на своем загородном участке, среди газонной травы и корявых берез. Рядом с деревянной беседкой, где ваши гости жарят шашлык и горланят пошлые песенки!

– Вовсе нет, – «пристыженно» пролепетала Астра.

Ракитин будто очнулся от наваждения, встряхнулся и напустил на себя радушие, которое уже не могло ввести ее в заблуждение.

– Я пошутил…

Он, как ни в чем не бывало, заговорил о лингвистике – о том, какой сложный язык использовали для письма шумеры, а за ними и вавилоняне.

– Моя первая жена была специалистом по древним языкам, – с видом заговорщика сообщил он. – Ее звали Лидия. Умнейшая женщина! Она-то и приобщила меня к изучению культур народов Междуречья. Хотите взглянуть на нее?

«Что он собирается мне показывать? – подумала Астра. – Неужели семейный альбом?»

– В молодости я неплохо писал маслом. Меня прочили в художники, но я выбрал искусствознание. Я скорее теоретик, чем практик.

Профессор кокетничал. Казалось, он пытается очаровать Астру своим интеллектом и разносторонними талантами.

– У вас сохранились авторские работы? – заинтересовалась она.

– Несколько пейзажей, пара портретов… так, баловство! Я все раздавал друзьям, дарил на память. Оставил себе только портрет жены. Те годы были счастливейшими в моей жизни… Любовь и вдохновение творят чудеса. Не знаю, чем вы расположили меня к себе. Я хочу показать вам Лидию. Идемте!

Он поднялся и повел ее в сумрачную гостиную, оклеенную темно-красными обоями с золоченым тиснением. Тяжелые шторы были раздвинуты, в углу стоял маленький черный рояль, а над ним висела картина…

Молодая прелестная женщина была изображена совершенно обнаженной – ее тонкую фигуру окутывали длинные вьющиеся волосы; на лице, обращенном к зрителю, блуждала странная, едва уловимая улыбка. За ее спиной на дымном фоне теснились мрачные колонны, нагромождения камней и застывшие маски фантастических чудовищ.

Астра немного разбиралась в живописи и сразу увидела все огрехи этой работы. Однако достоинства, несомненно, преобладали. Будь Ракитин профессиональным мастером кисти, он бы сильнее подчеркнул контраст между сияющей красотой женского тела и окружающим зловещим мраком. Но и без того полотно захватывало, приковывало к себе внимание.

– Какой любопытный замысел…

– Вам нравится? – обрадовался Никодим Петрович. – Признаться, Лидия была не в восторге. Наши друзья выражали недоумение по поводу идеи картины. Они ничего не поняли.

«Я тоже!» – чуть не вырвалось у нее.

– Я написал Лидию в образе Инанны, шумерской богини, которую в Вавилоне называли Иштар. Она была царицей неба, утренней и вечерней звездой, матерью всех людей… Как астральное божество, олицетворяла планету Венеру…

Астра не упустила случая поддеть его:

– Не боялись, что богиня разгневается?

Профессор смерил гостью долгим пристальным взглядом.

– Я был слишком молод и беззаботен, чтобы бояться. Вы правы! Мне следовало быть осторожнее. Лидия покинула меня…

– С ней что-то случилось?

– Она умерла…

Глава 8

Семнадцатый век до нашей эры. Месопотамия, древний город Ур

«Буря, вызванная разгневанным Энлилем[8]8
  Энлиль – в шумерской мифологии одно из верховных божеств.


[Закрыть], буря, уничтожившая страну, накрыла Ур, словно платком, окутала его, словно саваном… город превратился в развалины!»

Из «Скорбной песни Ура»

Свирепый Хаммурапи, царь вавилонский, возжаждал низвергнуть старых богов и установить повсюду власть бога солнца Шамаша, а заодно и прихватить плодороднейшие земли Ура, покрытые жирным илом, способные прокормить целые сонмы людей и животных.

Ур не собирался сдаваться без боя. Из неведомых далей пришел на эту болотистую равнину народ шумеров и заложил здесь свои поселения. С одной стороны наступала пустыня, с другой – необозримые, заросшие камышом болота дельты, кишащие ядовитыми гадами и тучами мошкары. Пядь за пядью люди отвоевывали у суровой природы землю, которая могла давать обильный урожай, приспосабливали среду обитания к своим нуждам, осушали болота, боролись с чудовищными разливами Евфрата, рыли каналы и возводили дамбы… И теперь отдать это все чужеземцам, храмы коих не простояли и тысячи лет?

Видимо, мало жертв приносили шумеры богам-покровителям, мало построили святилищ, где мудрые жрецы и девственные жрицы служили им, возносили молитвы и устраивали ритуальные песнопения. Отвернулись боги от Ура, бросили его жителей на произвол судьбы… на расправу жестоким завоевателям…

Ур оборонялся изо всех сил, но не устоял. Через проломы в стенах хлынули на улицы города воины Хаммурапи, все сокрушая на пути, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей… Защитники Ура и безоружные горожане падали под ударами мечей и копий, устилая улицы мертвыми телами. Кровь человеческая бежала по выдолбленным в мостовых желобкам, словно дождевая вода в час ливня…

Но не дождь то был, – горячая алая кровь вскипала на палящем солнце. С раскаленного добела неба лился на гибнущий город невыносимый зной. Не иначе, как сам бог Шамаш сражался на стороне Хаммурапи, насылая на противника смертоносные огненные стрелы.

Вавилонское войско по приказу своего царя рвалось к сердцу Ура – башне-зиккурату, где укрылась дочь правителя, девственная жрица храма в окружении своей свиты. Золотые звезды покрывали святилище, ослепительно сверкая в солнечных лучах, вызывая восторженные крики победителей. Но богиня все же вступилась за жрицу, избавила ее от жуткой и позорной участи быть растерзанной воинами чужого царя, отданной на поругание его солдатам. В одно мгновение запылала священная ступенчатая башня Ура, занялась пламенем, от нее огонь перекинулся на другие дома, и скоро весь город был охвачен пожаром… Пелена черного дыма повисла в воздухе. Сажа и копоть забивали дыхание как обороняющихся, так и захватчиков. Ур содрогался в предсмертной агонии…

Чудом оставшиеся в живых жители спасались бегством, кто как мог: одни пускались вплавь по реке, другие в дыму, спотыкаясь о трупы, пробирались к проломам в стенах. Шум боя затихал, оставался позади…

В те страшные часы Авраам[9]9
  Авраам – в Ветхом Завете первый еврейский патриарх, родился около 2000 до н. э. в Уре халдейском (Месопотамия).


[Закрыть], которого Господь уберег от гибели, в последний раз оглянулся на пожираемый огнем родной город. С ним были отец Фарра, племянник Лот и жена Сара. Им всем посчастливилось в тот судный день благополучно покинуть Ур…

С такими же, как они, беглецами спаслась от неминуемой смерти молодая женщина, с головы до ног укутанная в испачканное кровью и сажей покрывало. Никто не спрашивал ее, кто она и куда направляется. Никто не интересовался ее именем и происхождением… Люди все еще пребывали в ужасе от того, что им пришлось увидеть. Должно было пройти время, прежде чем они снова смогут радоваться жизни и думать не о кошмарном прошлом, а о светлом будущем.

Впрочем, только богам известно, какое кому уготовано будущее…

Ур халдейский не раз погибал и возрождался из пепла. Его не сломили ни разрушительные наводнения, ни нашествия врагов, ни страшные пожары. Он снова восставал из руин, расцветал, богател и молился своим богам…

Но тогда бежавшие из поверженного Ура Авраам со своим семейством и молчаливая женщина, прячущая под грязным покрывалом свое сокровище, не могли знать об этом. Им казалось: всему, что они любили, пришел конец…

* * *

Москва. Наше время

Марина разливала чай, отсчитывала сдачу, подавала чашки, ища глазами Апреля.

В такие холодные вьюжные вечера, как этот, он обычно приходил поздно, болтал с кем-нибудь из знакомых парней о горных походах, бренчал на гитаре, потом садился за угловой столик в «Буфете» и о чем-то размышлял в одиночестве. Его красивое лицо было грустным.

Марина сама приносила ему крепкий травяной чай без сахара, как он любил, садилась напротив, подперев ладонью щеку, и спрашивала:

– Тоскуешь, Апрель?

– Ага… в этом состоянии хорошо пишется. Стихи так и льются, легко ложатся на музыку.

– Серьезно?

– Не веришь? Вот, послушай…

И он вполголоса напевал ей простенький мотивчик, берущий за душу, декламировал такие же незатейливые стихи, от которых Марине хотелось плакать.

– Нравится?

– Очень!

– Еще полчаса посижу, и будет песня.

– Маринка, ты куда подевалась? – кричала из-за стойки Соня, словно не видела сестры. – Иди работать!

Сегодня Апрель пришел чернее тучи, сразу заглянул в «Буфет» и заказал водки. Небывалое дело! Не то чтобы он совсем не пил – выпивал понемногу, но всегда по поводу и с ребятами. То чей-нибудь день рождения отмечали, то обмывали удачное выступление, то новый альбом, то… словом, спиртным Апрель не баловался, разве что за компанию.

Марина молча плеснула в стакан из бутылки с бело-зеленой этикеткой и горлышком «советского» образца, подала.

– Случилось что-нибудь?

Он проглотил водку, подвинул к ней стакан:

– Еще столько же.

– Я могу тебе помочь?

Он опять не ответил, выпил и уронил голову на руки.

– Тошно мне, Маринка, ох, и тошно…

– Да что с тобой?

– Ладно, не парься. Пройдет…

К стойке подвалила группа парней, загалдели, засыпали девушку комплиментами. Апрель отошел, плюхнулся за свой столик и уставился в никуда. Сексуальный до жути, молодой, сильный, гордый и… одинокий.

Марина попросила Соню сменить ее за стойкой, пошла разносить заказы. Искоса наблюдая за Апрелем. Плохо человеку, и никого это не волнует! Так люди и режут себе вены или выбрасываются из окон. Черствый народ вокруг, черствый. Даже здесь, – веселятся все вместе, а горюют поодиночке.

Она несла на соседний столик кулеш с плавающими вверху кусочками сала, когда Апрель резко поднялся и пошел к двери. Марина чуть не уронила поднос с мисками, полными горячего варева. Поспешно обслужила посетителей и выскочила следом за молодым человеком. Тот стоял в гардеробной лицом к окну с сотовым телефоном в руках, набирал чей-то номер. Гардеробщица, тетя Нюся, по совместительству уборщица, увидела девушку, обрадовалась и жестом подозвала ее.

– Ой, Маринушка, подмени меня на пару минут, – шепнула она. – В туалет прижало, не могу терпеть. А Митя запретил рабочее место покидать! Сказал, если что пропадет из вещей, вычтет из моей зарплаты…

Она исчезла, а Марина незаметно бросила взгляд на Апреля. Тот даже не обернулся – вероятно, и не слышал ничего. Приник к телефону и замер.

Девушка, повинуясь внезапному импульсу, спряталась за вешалкой с верхней одеждой и навострила уши.

– Почему не берешь трубку? – донеслись до нее слова Апреля. – Не хочешь говорить со мной? А я без тебя не могу… Думал, забуду все! Не получается…

Марину обдало жаром, ревность терзала ее сердце, словно голодный хищник беззащитную жертву. «Да ты точно влюбилась! – сказала бы Соня. – Втрескалась в этого красавчика без памяти! Красивые мужчины не про нас с тобой, сестренка. Мы бесприданницы, ни внешности нам судьба не отмерила, ни ума особого, ни родни богатой. Официантки из бара – вот мы кто. Надо искать парня попроще, без «мух», без претензий, чтобы ты рядом с ним выглядела королевой, а не посудомойкой!» Права Соня, тысячу раз права… А сердце рвется к Апрелю, хоть ты тресни.

– Разве тебе было плохо со мной? – спрашивал неведомую женщину Апрель. – Разве ты не была счастлива? Я же видел твои глаза, твою улыбку. Ты не притворялась! Не верю…

Откуда Марина узнала, что он звонит любимой женщине? Догадалась. Кому еще могут быть предназначены такие слова, такая нежность и боль в голосе?

– Я должен тебя увидеть… – умолял он. – Давай встретимся! Просто поговорим, как друзья… Обещаю! Почему нет? Это слишком жестоко… Подожди, не клади трубку, я…

Он еще что-то говорил, но по его тону уже было ясно, что женщина на том конце оборвала связь. Апрель в запале продолжал взывать к трубке, в которой уже раздавались гудки…

Марина от волнения кусала губы, с трудом сдерживая порыв броситься к нему, обнять, прижаться, жалеть, успокаивать, плакать, твердить бестолковые пустые фразы, лишь бы заглушить это вскипающее в нем отчаяние, эту страшную решимость совершить какой-то роковой, непоправимый поступок…

Апрель между тем снова и снова набирал телефонный номер. Женщина на том конце не выдержала, ответила.

– Ты меня убиваешь… – повторял он. – Убиваешь… Я не знаю, что сделаю с собой, с тобой…

– Спасибо, выручила! – проворковала довольная тетя Нюся, заглушая слова Апреля. – А чего ты спряталась-то? Я уж испугалась. Гляжу – пусто в гардеробе, одежда висит, тебя след простыл – заходи кто угодно, бери что хочешь…

Марине показалось, что она пробудилась от больного сна, открыла глаза и видит перед собой добродушное розовое лицо тети Нюси.

– Да ты не в себе, дочка, – всполошилась та. – Приставал кто? Ты мне только скажи, я мигом Мите доложу, он энтого хулигана больше сюда не пустит! Кто таков, признавайся…

Марина отмахнулась и выскользнула из-за ограждения, за окном сквозь снежные вихри пробивался желтоватый свет соседней витрины. Апреля в холле не было. Он куда-то исчез. Не дай бог, выскочил на улицу! Раздетый! Взвинченный до предела!

– Тетя Нюся! – кинулась она к гардеробщице. – Где куртка Апреля?

Та растерянно всплеснула руками.

– Какая у него? Я их всех путаю…

Марина пробежалась глазами по вешалкам – куртки из коричневой замши с меховым воротником, которую носил Апрель, нигде не было.

– Погоди! Он ее и не сдавал… – вспомнила тетя Нюся. – Он ящики какие-то помогал выгружать, вероятно, в подсобке бросил… Ты куда?

Марина, не оглядываясь, кинулась в подсобное помещение. Там на стене прибили крючки для рабочей одежды. На них болтался халат для уборки и пара синих спецовок.

– Апрель заходил? – выдохнула она.

Митя стоял к ней спиной и пересчитывал картонные коробки. Он с недоумением обернулся.

– Ты чего, Капранова? В «Буфете» аншлаг, а ты за парнями бегаешь. Соня одна отдувается?

– Где Апрель?

Администратор выпрямился и погрозил ей пальцем.

– Забудь о нем, Капранова. Иди, работай. У нас вечером – самый разгар. Выручка пойдет на новое оборудование для сцены. Давай, топай к себе в зал!

Она, сжав губы, не сдвинулась с места.

– Беда с вами, девчонки, – с сожалением вздохнул Митя. – И увольнять не хочется, и дисциплины никакой. Вроде бы до весны еще далеко, а вас уже любовная лихорадка косит. Что вы все находите в этом Апреле? Обыкновенный работяга, паркетчик, гитару в руки взял пару лет назад, играет кое-как, стишки у него простенькие, песенки незатейливые. Тоже мне, бард! Так, исполнитель из клубной самодеятельности…

– Ты его видел, Митя?

Администратор в очередной раз уразумел прописную истину: ни при каких обстоятельствах не допускать панибратских отношений с персоналом. Распустятся, обнаглеют, перестанут слушаться. Сначала на «ты» перейдут, потом дерзить станут, потом – прощай, субординация.

– Ты что себе позволяешь, Капранова? Марш в зал, говорю!

Из ее глаз брызнули слезы, и Митя смягчился. Не мог он давить на женский пол, не та закалка. У самого младшая сестренка от неразделенной любви чахнет. По ночам слезы в подушку льет. Было бы из-за кого?! Из-за мотоциклиста в наколках! Дуреха…

– Он другую любит, Капранова, – строго произнес администратор. – Прекрати реветь. Возьми себя в руки! Я ее видел… Образованная дамочка, крученая, не тебе чета… Да хватит рыдать, в самом деле! О, черт… Ушел твой Апрель! Выбежал, как ошпаренный, через черный ход.

Марина вытерла мокрое лицо фартучком с оборками и метнулась к черному ходу.

– Оденься! Простынешь… Вот балда! Свалишься с воспалением легких, а он даже проведать не придет. Ему на тебя плевать…

Последние слова он пробормотал ей в спину. Девушка, как была, в одной блузке, скрылась за дверью, ведущей на задний двор…

Глава 9

– Ты познакомилась с мачехой Нелли Ракитиной? – поинтересовался Матвей.

– И да, и нет…

– Как это?

Они с Астрой вышли из магазина с полной сумкой подарков. До Рождества оставалось три недели – cкоро к прилавкам не подступишься.

– Раиса была не в духе. Мы с профессором беседовали и просматривали слайды, а его жена не пожелала составить нам компанию.

– Он вас хоть представил друг другу?

– Да, конечно. Раиса принесла нам чай с замечательным грушевым вареньем.

– И все?

– Все. Зато профессор подарил мне на память свою книгу о раскопках в Вавилоне. Тебе тоже следует ее прочитать.

– Зачем?

– Чтобы лучше понимать, с чем мы имеем дело.

Пока они выбирали подарки, на улице стемнело, поднялась метель. Снег бил в лицо, и Астра подняла воротник шубки. Прохожие торопливо шагали, опустив головы, не глядя по сторонам. На углу у булочной продавали связанные шпагатом елки. Продавец, явно из приезжих, в валенках и двух шерстяных шапках, был похож на Деда Мороза.

– Зачем так рано покупать елку? – удивлялся Матвей. – Она же успеет осыпаться еще до Нового года!

– Никто и не покупает.

– Зачем же их тогда продавать?

Астра пожала плечами. Ее занимали другие мысли.

– Давай оставим покупки в машине и прогуляемся.

– По такой погоде?

– Подышим на ночь свежим воздухом…

Он предпочел не возражать – положил пакеты в салон и взял Астру под руку. Она была задумчива после встречи с Ракитиным: наверное, ничего существенного выяснить не удалось.

– Что, эта Раиса способна на убийство?

– Трудно сказать. Я и видела-то ее мельком…

– Все-таки какое она производит впечатление?

– Двоякое. Как и все Ракитины. Профессор тоже далеко не прост. Он рьяно отговаривал меня сооружать на загородном участке Ворота Иштар. И убедил!

– Неужели?

– Представь себе, я уже не хочу тратить на это кучу денег и сил.

Она изобразила, какой туповатой кошелкой с «зелеными» ей пришлось прикидываться перед Ракитиным. Матвей от души хохотал.

– Он тебе поверил?

– Я задавала глупые вопросы и щедро заплатила ему за «консультацию». Он был в ударе. В конце концов, деньги клиентки остались в семье!

Астра плавно перешла на обсуждение «мифической» подоплеки событий. Снег искрился в свете фонарей, ветер крепчал, по тротуарам тянулся белый шлейф метели. Под ее сиплое пение странно было слышать о жаркой долине между Тигром и Ефратом, о берегах Персидского залива и восточных богах, которым поклонялись шумеры и вавилоняне.

– Знаешь, в гостиной Ракитиных висит портрет его первой жены, собственноручно написанный молодым Никодимом Петровичем. Дама полностью нагая, с роскошными вьющимися волосами, почему-то на фоне мрачного подземелья с колоннами и каменными монстрами… Жутковатая картина. Я потом присмотрелась, – на заднем плане за ней тенью крадется «вавилонский дракон»…

– Это еще что за чудище?

– Одна из тайн древнего Вавилона. В клинописных текстах фигурирует как «сирруш». О произношении можно спорить, но не в том дело. Есть версия, что жрецы держали в подвальных помещениях Эсагилы – святилища бога Мардука – настоящую рептилию, чтобы изредка показывать ее народу, вызывая тем самым неподдельный ужас! Роберт Кольдевей, раскопавший развалины города, писал о сходстве «сирруша» с ископаемыми ящерами.

– Динозавры? – съязвил Матвей. – Я тебя умоляю, это даже не смешно. Скажешь, весь сыр-бор в семействе Ракитиных разгорелся из-за окаменелых яиц «сирруша», которыми во что бы то ни стало решила завладеть молодая жена профессора?

– При чем тут яйца?

– Из-за чего же еще интеллигентные люди нынче убивают «ближнего своего»? Из-за наследства? Слишком примитивно. Яйца динозавра – чем не мотив?

– Прекрати… Во-первых, еще никого не убили.

Он махнул рукой.

– Вопрос времени… Позволь узнать, что во-вторых?

– Во-вторых, ты мне испортил настроение, – надулась она. – Я не то имела в виду. Этот «дракон» украшает Ворота Иштар, вернее, барельефы с его изображением. Если бы не передние кошачьи лапы, его бы отнесли к птиценогому динозавру.

– Значит, все-таки динозавр. Чудесно! Динозавров, кажется, нет на флешке, дорогая…

– Нет, – вынуждена была признать Астра. – Зато на портрете есть. Зачем профессору понадобилось рисовать за спиной жены вавилонского «сирруша»?

– Художественный образ! Ты же сама говорила, что все Ракитины обладают творческим воображением. Вот он и вообразил. Вообразил! Понимаешь?

– Понимаю, только…

Она отворачивалась от ветра и прятала лицо в меховой воротник шубки, поэтому Матвей не расслышал окончания фразы, но переспрашивать не стал. И так ясно: Астра несет чепуху.

– Дался тебе этот портрет!

– Что-то в нем есть… какой-то намек. Понимаешь, шумерская богиня Инанна и вавилонская Иштар – практически одно лицо. Эту богиню особенно почитали в «городе разврата». Покровительствуя любви и войне, плодородию и разрушению, она была для древних людей Матерью, которая рождала для жизни и возрождала после смерти. Между прочим, Иштар весьма благоволила к женщинам легкого поведения…

– Проституткам?

– Тебя это шокирует? – усмехнулась она. – Напрасно. Половой акт древние люди воспринимали как мистическое слияние с божеством, которое обеспечивало обильный урожай на полях, плодовитость животных и благополучие в семье. От этого зависело их существование. Их главный праздник был посвящен «священному браку» богов, благословляющему процветание Вавилонского царства.

– Объясни это Нелли Ракитиной. Зря она возмущается появлением мачехи! Видимо, профессор так проникся культом Иштар, что решил вступить в брак с молодой женщиной.

– Не исключено… Человеку свойственно перенимать качества объекта своего интереса. С кем поведешься, от того и наберешься.

У Астры замерзли ноги, но идти домой не хотелось. Она прибавила шагу. Ветер менял направление, кружил по ночной улице, словно заблудившийся странник. Наверное, так же кружил по пустыне знойный сухой самум, засыпая песком развалины Вавилона… Попробуй, докопайся до его тайн!

– Я читала историю религии Междуречья, – сообщила она. – Существует занятный миф о посещении Инанной-Иштар потустороннего мира. Зачем богиня спускалась туда, непонятно, однако кое-какие детали наводят на размышления.

– Мифы – шаткая основа для расследования.

Матвей держал Астру под руку, чувствуя, как загорается от ее огня. Здесь, посреди промерзшей насквозь аллеи, в белом мелькании снежинок, его бросало в жар от ее присутствия, от ее голоса, от ее дыхания, стремительно уносимого ветром.

– В чем-то мы превосходим древних, а в чем-то безнадежно отстаем от них… Ставим во главу угла технический прогресс, тогда как тонкая суть бытия ускользает от нашего внимания. Мы ищем объяснений там, где их не может быть…

Он молчал, ощущая ее тепло под палевым мехом шубки. Желание спорить растворилось в ночной мгле, в тусклом мареве фонарей, проступающих сквозь метель. Казалось, они оторвались от всех и вся, выплыли в бескрайний простор тьмы, наполненный только снегом и вечным покоем звезд…

Матвей поднял голову, но увидел лишь сплошную пелену летящих снежинок.

– Это перья ангелов, – улыбнулась Астра. – Чистых, как небесный свет…

У него пересохло в горле, и, чтобы стряхнуть ее колдовство, он торопливо спросил:

– Что ты говорила о мифах?

– Люди, жившие за много веков до нас, не пользовались электричеством и не имели мобильных телефонов. Они были наивны и по-своему мудры. Их попытки разгадать жизнь натыкались на глухую стену. Что им оставалось, как не искать ответы в сферах чего-то высшего? Мир богов был для них так же реален, как для нас международная политика.

Матвей рассмеялся. Политика! Сравнила…

– Полагаю, мы не далеко ушли от жителей Вавилона. Как ни парадоксально, наше мышление мало изменилось. Человеческие достоинства и пороки, а также мотивы для убийства остались прежними.

– Не вижу парадокса…

Она повернулась к нему, стиснула его локоть.

– Это сказал Брюс или ты?

Он сам не нашел бы сейчас различия между Брюсом и собой. Ум астролога и алхимика постигал вещи по-иному, чем сознание современного жителя столицы. Брюсу ничего не стоило провести параллель между мифом и действительностью. Нити, которые неразрывно связывают нас с прошлым, для него были очевидны. Мифы говорят языком легенд, но язык этот надо уметь понимать.

Он так задумался, что прослушал начало истории о схождении богини Иштар в нижний мир.

– …распростерла она волшебные крылья, слетела вниз, к воротам смерти и потребовала у привратника открыть их! – донеслось до его ушей. – «Сторож, сторож, открой ворота, открой ворота, дай мне войти. Если ты не откроешь ворот, не дашь мне войти, разломаю я двери, замок разобью… подниму я усопших…»

Астра произносила древний текст нараспев, по актерски выразительно.

– Ты выучила слова наизусть?

– Да. Я легко запоминаю… Не перебивай!

– Прости.

Она забежала немного вперед, повернулась к Матвею и продолжала свой необыкновенный спектакль, меняя интонации, размахивая руками и показывая роли в лицах. Это было фантасмагорическое зрелище, полное странного экстаза, снежного мелькания и призрачного света ночного города. Заиндевелый клен, под которым они стояли, казался причудливым Древом Жизни, не похожим на земные деревья…

– В царстве мертвых правила сестра Иштар – злобная Эрешкигаль. Страж отправился к ней и доложил о незваной гостье. Эрешкигаль, услышав такое, «будто срубленный дуб в лице потемнела, как подбитый тростник, почернели ее губы». Однако не посмела она отказать сестре и приказала стражу: «Ступай, открой врата ей, но пусть входит в «Обитель Мрака» тем же путем, что и все прочие. Поступи с ней согласно закону!»

– Вот тут начинается самое интересное, – многозначительно произнесла Астра. – Встал страж перед Иштар и молвил: «Входи, госпожа! Дворец Преисподней о тебе веселится! Должна ты пройти через семь врат…»

Чтобы пропустить ее в первые ворота, он снимает большую корону с ее головы.

«Зачем убираешь ты, сторож, большую корону с моей головы?» – спрашивает Иштар.

«У царицы земли такие законы!» – отвечает он.

И так – семь раз! Получается, Иштар оставила не только корону, но еще серьги, ожерелье, украшения с груди, пояс, браслеты с ног и рук, накидку с тела. То есть добровольно рассталась со всеми оберегами и талисманами. Спустилась в нижний мир «совершенно нагая и беззащитная»…

– И что было дальше?

– Как водится, Эрешкигаль страшно обрадовалась, заточила сестру в подземном дворце, напустила на нее беспамятство и шестьдесят болезней.

– Печально, – вздохнул Матвей. – А зачем Иштар туда отправилась?

– В том и загвоздка. Ни один миф не называет действительную причину, по которой Иштар вздумалось спускаться в Преисподнюю. Позднее, желая объяснить, что могло заставить богиню совершить столь опрометчивый поступок, кто-то включил в повествование «поиски эликсира», который-де мог вернуть к жизни возлюбленного Иштар – Таммуза. По другой версии именно Таммуз послужил тем выкупом, который богиня оставила в нижнем мире вместо себя. Иначе бы ее не выпустили.

– Ее все-таки выпустили?

– Ну, да. Без любви все чахнет, дорогой… даже богам не весело. Увядает природа, жизнь приходит в упадок. Пришлось послать за Иштар «дипломатического представителя» и потребовать ее освобождения. Однако без выкупа не обошлось. Видишь, какая старая, но не забытая традиция.

– Кто такой этот Таммуз? Тоже бог?

– Конечно. В языческих религиях царит сплошное кровосмешение, – Таммуз являлся чуть ли не сыном и мужем Иштар одновременно. Олицетворял солнце, следовательно, «отвечал» за земледелие и считался духом растительности. В общем, не важно…

Матвею вдруг пришел на ум один факт.

– Слушай, так ведь у Нелли пропадают вещи! Правда, не корона и ожерелье, но тенденция прослеживается. Какие ворота проходила Иштар, когда у нее отобрали браслеты?

– А я тебе о чем толкую? – просияла Астра. – Шестые, предпоследние. Проходя седьмые, она вынуждена была оставить стражу «накидку с тела»…

* * *

Нелли заказала на обед диетические блюда – скоро праздники, нужно поберечь фигуру. Новый год, потом Рождество – застолье за застольем. Она сидела в отдельном кабинете в ресторане своего брата и нетерпеливо поглядывала на часы.

Официантка принесла овощной суп, салат и приготовленные на пару тефтели из телятины. Аппетита не было. Нелли нервно комкала в руках салфетку. Она попробовала суп, поковыряла салат. Когда наконец вошел Леонтий, она набросилась на него с упреками.