Текст книги "Смешинки и грустинки. Согревающие истории о счастье, любви и немного волшебном коте"

Левша

Сергей Халтурин сломал правую руку. Он был плотником, строил дома и, несмотря на фамилию, работу делал качественно и, что немаловажно, быстро. Зарабатывал хорошо, но, как и все сапожники, был без сапог: свой дом строился медленно, да и куда торопиться, есть же хорошая квартира. Правда, жена Сергея квартиру такой уж хорошей не считала и, бывало, вела себя не лучше, чем их бригадир Михалыч: орала и топала ногами.

Сергей клятвенно пообещал ей достроить дом к осени, хотя его и раздражала ее настойчивость. И сама жена его раздражала, которая из некогда веселой хохотушки-красавицы превратилась в вечно недовольную жизнью мегеру. Всего ей было мало: то мужа, которого вечно нет, то денег, которых, на ее взгляд, тоже особо нет, но чаще и того, и другого. Сергей с годами понял одну мудрость: все женщины – как та старуха из сказки про золотую рыбку, им всегда мало.

Дом строил двухэтажный, просторный, кухня на рассвет, спальня на закат. Уйдет на пенсию, будет жарить шашлыки, пить пиво на террасе и любоваться видами.

В тот день, в субботу, Сергей работал на крыше своего дома без страховки, хотя обычно страховал себя тросом. Несколько раз спускался, забыв то одно, то другое, и в конце концов не пристегнулся – и вот результат. Потянулся за инструментом, нога подвернулась, и Сергей потерял равновесие. Во время падения в первую секунду время как будто замедлилось, давая возможность оценить обстановку и успеть уцепиться за что-нибудь. Словно в замедленном кадре голливудского фильма Сергей видел, как его рука с растопыренными пальцами прошла в миллиметре от бортика крыши, а дальше секунды спрессовались в одно мгновение. И вот он уже лежит на земле рядом с кучей стройматериалов. Боли не было, но, попытавшись подняться, почувствовал, что правой руки как будто нет. По ощущениям было похоже, что вместо нее – мягкая лапа плюшевого медведя, на которую не обопрешься. Рука в локте не двигалась и была согнута под каким-то странным углом, хотя болела терпимо, несильно.

Потихоньку поднялся и пошел к машине. Нужно ехать в травмпункт. Вести машину одной левой сначала по ухабистой поселковой дороге, потом по трассе до города. Нахлынула злость на жену. Потому что торопила, подгоняла.

А ведь пятнадцать лет назад, когда он уводил ее от толп женихов, казалось, что нежнее и красивее девушки нет на свете. А имя какое – Анастасия. Тихий голос, прозрачная кожа, голубые глаза, как бездонные озера, полные сладких обещаний, смотришь и тонешь в предвкушении. Настя… Все тонули, но только для него те обещания стали явью.

Она и сейчас красивая. Только в глазах вместо озер поблескивает сталь. Нырять не хочется.

По дороге в травмпункт рука распухла до самых пальцев, налилась синевой и начала ощутимо болеть. Хотелось позвонить жене и с чувством легкого злорадства рассказать, что стройка дома откладывается. Но одной рукой вести машину и разговаривать по телефону не получилось бы, поэтому Сергей стал думать о том, что делать дальше.

В понедельник нужно выходить на работу. Если не выйдет, Михалыч его убьет: на объекте горят сроки, а следом на очереди поджимает другой.

В травмпункте очередь была небольшая: бабуля с перевязанной кровавым бинтом рукой и пожилой мужчина, по виду бомж в грязной рубашке и черным от загара и пьянства лицом. Сергей подумал, что он выглядит ненамного лучше бомжа – футболка грязная после падения с крыши, щетина. Бабуля саданула себе ножом по руке, разделывая курицу, кровь никак не смогли остановить, внук привез в травмпункт. Бабушка хотела скорее вернуться к курице, Сергей мечтал, чтобы наложили какой-то такой гипс, который бы не мешал работе. А бомж – о больничной койке и перловом супе.

Посмотрев внимательно на рентгеновский снимок, врач в срочном порядке отправил Сергея в травматологическое отделение. Дело, сказал, серьезное, гипсом тут не отделаешься, связки порваны, смещение, нужна операция. Сергей, который последний раз был в больнице десять лет назад, на выписке жены из роддома, запаниковал. Его как-то мельком осмотрел врач в приемном покое, долго что-то набивал в компьютере и, ничего толком не объяснив, отправил в палату. Медсестра проводила Сергея до палаты, и он, потерянно сев на продавленную койку, уже без всякого раздражения, скорее даже виновато, позвонил жене.

Жена выехала с работы, по пути кому-то позвонив, с кем-то договорившись. Она обладала умением дружить с нужными людьми, да и сама была нужным человеком: много лет работала в налоговой, сделала там неплохую карьеру. Хотя зарабатывала немного, зато были связи.

К моменту, как она приехала, Андрея уже забрали на операцию.

Благодаря звонку нужным людям сделали все как надо, быстро и бесплатно: связки сшили, перелом зафиксировали, вставив спицы. Пожилой хирург Герман Владиславович, который делал операцию, считал все эти звонки лишними. Ну позвонил главврач в отделение, потому что ему тоже кто-то позвонил, а тому тоже кто-то. Зачем дергают занятых людей? Он бы сделал все точно так же и без всяких звонков, только без нервотрепки.

Руку он собрал и правда хорошо, лучше бы никто и не сделал. Любуясь своей работой на рентгеновском снимке, врач пообещал Сергею, что рука заживет, но нужно будет себя поберечь пару месяцев. Может быть, на море съездить, соленая вода полезна для костей.

Через два месяца нужно будет прийти к хирургу по месту жительства и снять спицы.

– А работать будет нормально, как раньше? Рука? – спросил Сергей.

– Должна, но не обязана, – усмехнулся хирург. – Я сделал все как положено, а там уже от тебя и от руки зависит. Гарантий в этом деле нет…

С содроганием Сергей думал о звонке Михалычу, в бригаде которого он уже лет десять строил дома. Тот был перфекционист, до каждого гвоздя докапывался. На века строил. И репутация соответствующая – простоев у бригады не было.

Бригадир, на удивление, воспринял спокойно. С участием выспросил все подробности, пожелал скорейшего выздоровления и даже пообещал выплатить отпускные с больничным.

Сергей вспомнил об этой его особенности: мелкие неприятности выводили Михалыча из себя, его круглое лицо наливалось кровью, он безбожно матерился и орал, а вот в моменты настоящих проблем становился спокойным и благодушным. Из разговора Сергей сделал вывод, что его внезапный выход из строя стал для Михалыча серьезной проблемой. Это даже больше расстроило Сергея, он не любил подводить людей.

Первое время левой рукой управляться было сложно, но через неделю приноровился. Помощник из него по дому был никакой, но хотя бы себя полностью обслуживал, и то хорошо. Настя взяла отпуск на работе, переживала, что ему будет тяжело со сломанной рукой одному дома.

Впервые за много лет они так долго находились неразлучно рядом, и жена не раздражала. Смотрела мягко, сочувственно, ничего не требовала. А в глазах снова бездонные озера. И хотя со сломанной рукой было неудобно, но Сергей каждую ночь пылко любил жену. Он и раньше не отлынивал от супружеского долга, но исполнял обязанности буднично и по привычке. А сейчас было ощущение, что в скрипящем и заедающем семейном механизме что-то нужное встало на место, и закрутились шестеренки как новенькие.

Они с женой и раньше проводили время вместе, ездили в отпуска, но вечно куда-то спешили, что-то нужно было успеть, куда-то попасть, что-то посмотреть.

А сейчас просто жили не торопясь. Готовили яичницу на завтрак, пили кофе на балконе, который был завален всяким хламом. Сергей давно обещал разобрать. Настя даже пилить его по этому поводу перестала.

– Вот, ты перестала пилить, и я все разобрал, – смеясь, сказал Сергей, после того как почти весь день возился с коробками и мешками на балконе.

Одной рукой было, как говорится, не с руки, но потихоньку управился и стащил в прихожку кучу коробок и мешков на выброс. Сашка потом утащит с пацанами на мусорку.

Два месяца пролетели незаметно, и вот уже пришло время снимать спицы. По месту прописки хирургом оказался совсем молодой парень, наверное, только после института.

Врач прочитал направление, которое выдали при выписке из больницы, и куда-то вышел из кабинета, попросив подождать. Наверное, за инструментами побежал, подумал Сергей. Он смутно представлял, как снимаются спицы, но предполагал, что нужны какие-то специальные инструменты. Врач вернулся минут через пять и сказал прийти снова через две недели. Сейчас снимать еще рано.

Сергея царапнуло воспоминание: хирург, оперировавший его, заострил внимание на том, что снять спицы нужно через два месяца, не позже. Но Сергей подавил сомнения и не стал спорить, он верил врачам.

Так же как люди верили ему, когда он строил дом. И очень раздражали советы и недоверие тех, кто в этом ничего не понимает. Он знает, что делать, он специалист. Врач тоже знает, он специалист. Вышел из больницы расстроенный, потому что надеялся, что после снятия гипса сможет выйти на работу.

Внезапно свалившееся свободное время тяготило. Сергею нравилось работать, видеть результаты своих трудов, а с одной рукой он даже обед толком приготовить не может, а читать или смотреть телевизор он не любил. Нужно было что-то делать – строить, чинить. А это малоподвижное сидение дома казалось похожим на репетицию старости, когда только и делаешь, что сидишь в четырех стенах.

Стал ездить на стройку. Толку от него было мало, так, принеси-подай, но зато ощущение причастности и нужности. Ничего, думал Сергей, еще две недельки, как раз заживет рука – и в бой. И дом к концу лета успеет достроить.

Но и через две недели врач не стал вытаскивать спицы. Куда-то сбегал, вернулся и отправил Сергея домой:

– Через две недели приходи, снимем.

– Почему сейчас нельзя снять? – ошарашенно спросил Сергей.

– Надо еще подождать, – неопределенно повел рукой врач и начал что-то записывать в карточку.

Впоследствии Сергей часто возвращался к этому моменту и думал, почему не настоял на том, что нужно вытащить спицы, почему не прислушался к своему беспокойству.

А ведь и жена говорила. Очень настойчиво предлагала съездить к хирургу, который делал операцию. Но Сергей отмахнулся, раздражаясь на жену, которой неймется.

Еще две недели со спицами в руке он не проходил. Через несколько дней рука стала болеть, с каждым днем все сильнее и сильнее, особенно по ночам ныла так, как будто ее грызли крысы.

Из-под гипса на кисть руки начала расползаться зловещая краснота.

Настя позвонила кому надо, и они поехали в больницу, где Сергею делали операцию.

Герман Владиславович вопросительно смотрел то на Сергея, то на его гипс

– Ну, рассказывайте, молодой человек, что у вас приключилось. И объясните мне, зачем дергать звонками занятых людей?

– Да к вам же просто так не попасть.

– Глупости говорите. Что опять с рукой?

Седые кустистые брови хирурга поднимались все выше при каждом слове Сергея.

– Я правильно понял, что вы еще со спицами?

– Да, я же говорю, по месту жительства сказали, что рано снимать.

– Ну, кому-то может и рано, а вам давно пора.

Через час Сергей был в операционной, через два узнал, что его жизнь разделилась на до и после, а слово «инвалидность» перестало быть словом из чужой и трудной жизни, а стало словом, которое он теперь будет часто произносить.

Спицы спровоцировали воспаление, что не часто, но в медицинской практике встречается, сустав и часть кости были им разрушены. Правая рука будет иметь ограниченную подвижность: в локте двигаться не сможет, пальцы тоже, скорее всего, не смогут нормально работать.

Сергей разучился спать, как будто вместе с частью сустава у него удалили эту способность – засыпать. Ночью не мог заснуть, днем мог задремать, но ненадолго. Жил в каком-то туманном мареве. Пытался взять себя в руки, вынырнуть из тумана, но получалось плохо. В голове была только одна мысль: как теперь жить, но думать ее не хотелось.

А жена, наоборот, была эффективна, деятельна, сверкала сталью глаз и хотела возмездия для всех, кто виноват. Впереди ждали разбирательство, комиссия, суд.

Но сначала Сергей пришел к тому молодому хирургу из поликлиники на прием. Увидев его, тот не удивился, не забегал глазами, а с ноткой сочувствия спросил:

– Как ваши дела?

Вот козел, подумал Сергей. Сочувствует он мне. И ведь не уволили его.

– Почему не снял сразу гипс, как положено?

– Я спицы ни разу не удалял, теоретически знаю как, – честно признался хирург. – Попросил заведующего помочь, он тоже хирург, но тот занят был, отмахнулся, сказал, давай потом, пусть еще походит, ничего же страшного, люди со спицами годами ходят. Понимаю, что виноватых ищите, но вполне возможно, что сустав инфицировали еще при операции, поэтому так и получилось.

– Ну если бы сняли вовремя, то может, и не получилось бы, – покачав головой, направился к двери Сергей. У входа развернулся: – У тебя диплом-то хоть есть?

– Есть, конечно, я ж по программе для молодых специалистов работаю.

– Квартиру небось дали?

– Не, просто предоставили жилье. Теперь заберут, наверное, – грустно вздохнул хирург.

Жена Настя развернула бурную деятельность, про них даже показали сюжет по телевидению. Полетели головы. По итогам суда Министерство здравоохранения выплатило Сергею серьезную сумму. Он собрал бригаду и достроил свой дом. Потом построил дом соседу. А потом брату соседа.

Школа жизни от Михалыча его многому научила, но главное – репутация важнее всего. Строить как для себя, а то и лучше, не гнаться за заказами, и тогда заказы будут гнаться за тобой. Михалыч был не в обиде, заказов всем хватало. Иногда он даже подбрасывал Сергею заказчиков.

Фирму свою Сергей назвал «Левша». В будни работал, а в выходные пил пиво на террасе, любуясь на закат.

Где-то в доме недовольно гремела посудой жена Настя, временами выходя на крыльцо, накидывала Сергею новые поручения и распекала за невыполненные.

Иногда, когда иссякал фонтан энергии, садилась рядом, поблескивая глазами-озерами, и грелась на закатном солнышке. В такие моменты Сергей ощущал, что по-настоящему счастлив.

Уйти нельзя остаться

Марина с размаху открыла дверь подъезда и без раздумий в пижаме и тапках выскочила в июльский ливень. Пижама мгновенно намокла, пушистые помпоны на тапках грустно поникли, и, будь она книжной героиней, то осталась бы стоять, подняв лицо к небу, а слезы бы, смешиваясь с дождем, уносили печаль.

Марина же вернулась под козырек подъезда и, разглядывая мокрые помпоны на тапках, почему-то вспомнила, что получила их в подарок на Восьмое марта от мужа. Он всегда дарил хорошие подарки – как правило, золотые украшения, но обязательно к подарку прилагалась какая-то приятная мелочь – белые пушистые рукавички на Новый год или вот эти милые тапочки на Восьмое марта. И с горечью подумала, что на это Восьмое марта Андрей покупал подарок уже не только ей.

Как это могло случиться с ними? Мозг, отказываясь принимать ошеломляющую правду, лихорадочно придумывал оправдания, одно нелепее другого. Очень хотелось стать героиней мыльной оперы, где у мужа внезапно нашелся брат-близнец, и они, встретившись, перепутали телефоны. Недоразумение разрешилось, все счастливы, все танцуют.

Вышла бы она за него замуж тогда, молодой девчонкой, если бы знала, как все закончится?

Андрей был красавец, душа их студенческой компании, девчонки сами на него вешались.

А Марина не вешалась, гордая слишком, да и считала, что шансов у нее в этой конкурентной борьбе нет. Не особо красавица, из красивого – золотистые волосы, прозрачная кожа, зеленые глаза, тонкая талия. Остальное на любителя – широкие полные бедра, веснушки и круглые колени. Рубенс бы восхитился и тут же бы начал писать с нее картину, а вот одногруппники восхищения великого художника не разделяли. Но равнодушными тоже не оставались: Марина была остроумной и веселой хохотушкой, мужского внимания всегда хватало. Были в ней какая-то манкость и притягательность.

Андрей не сразу, но разглядел и неожиданно запал. Несколько раз звал погулять вдвоем, она отказывалась, чем раззадоривала его еще больше.

На ее день рождения заявился без приглашения с огромным букетом из ста одной розы, по тем временам это была невиданная роскошь. Букет был тяжеленный, не помещался ни в какую вазу, только в ведро. Первый и единственный ее такой огромный букет, больше просила таких не дарить. Первый и единственный ее мужчина – Андрей.

Десять лет жили душа в душу, много путешествовали, часто встречались с друзьями. Были, конечно, и ссоры, но у кого их не бывает. Камнем преткновения, что не особо удивительно, стал быт. Удивительнее было другое: за беспорядок и невымытую тарелку в раковине ворчал Андрей, а не она. Он оказался педантом, слегка, как думалось Марине, повернутом на домашнем порядке и чистоте. Мог вспылить из-за мокрого полотенца в ванной, которое она забыла ровно развесить на полотенцесушителе, или из-за мусора в решеточке слива кухонной раковины.

Но Марина легко подстроилась, она и сама любила чистоту и порядок, хоть и не так фанатично. Раньше могла спокойно лечь спать, не вымыв посуду, а песок в прихожей просто стряхивала с голых ступней, не бросаясь в ту же секунду за пылесосом. С Андреем ее несколько расслабленное отношение к быту изменилось, но ей это даже нравилось, Андрей умел хвалить и замечал ее старания.

А потом родилась дочь. Сашка…

У них с Андреем не было мучительного ожидания беременности, когда пары высчитывают дни, сдают анализы, а она стоит «березкой» и постоянно засматривается на детские коляски. Беременность была запланированной и осознанной: решили, что пора, они готовы впустить в свою жизнь третьего. Или третью. И сразу все получилось.

Период беременности был волшебным. Казалось, они стали любить друг друга еще больше. Он целовал ее живот и оберегал от малейшей нагрузки, а она с воодушевлением скупала ассортимент магазинов для новорожденных, представляя уютные вечера со спящей в колыбели малышкой.

Реальность оказалась слишком другой. Сашка как родилась, так и повисла на груди, не отпуская Марину даже в туалет. А если хоть на секунду ее отрывали от груди, орала так, что звенело в ушах. Андрей уходил утром на работу – она кормила, сидя на кровати, возвращался с работы – и находил жену в той же позе и в том же месте.

Бабушки жили далеко, за тысячи километров, еще и работали, помощи ждать было не от кого.

Андрей помогал как мог. Возвращался с работы и впрягался в быт: готовил, убирал квартиру, купал малышку. Первый год родительства они почти не помнили из-за смертельной усталости и недосыпа, жили только ожиданием того, что станет легче.

Но легче не становилось, Сашка даже к году большую часть времени предпочитала проводить на руках у Марины, плохо спала, не интересовалась игрушками, редко улыбалась и, что самое тревожное, не всегда отзывалась на имя. Много еще всяких мелочей было, каждая по отдельности ничего не значила, но все вместе в итоге сложились в диагноз.

Аутизм.

Вернее, расстройство аутического спектра, которое с возрастом может компенсироваться, и ребенок начнет ходить в обычную школу, превратившись из ребенка с особенностями в обыкновенного ребенка. Только, возможно, чуть более замкнутого, чем другие, или, наоборот, слишком непосредственного.

И Марина начала борьбу за здорового ребенка: искала врачей, возила Сашку на консультации, терапию, процедуры и занятия.

Успехи сменялись откатами, и тогда хотелось выть, но Марина с удвоенной энергией находила специалистов и новые методы лечения.

За всем этим их с Андреем любовь трансформировалась в нечто другое: они стали как будто напарниками.

У напарников есть цели, планы, обязанности, а любви и нежности нет. Просто крутятся две шестеренки рядом в огромном механизме, не пересекаясь.

Вместе с дочерью в их жизнь пришли постоянные ссоры и недовольство.

Он был недоволен бытом, вечно замотанной, ничего не успевающей женой, а она – его безынициативностью в борьбе с диагнозом, придирками к быту, к этим полотенцам несчастным, криво висящим.

Даже иногда думала, что в заболевании дочери он и виноват, потому что эта страсть к ровным стопкам белья не совсем норма.

Так и жили, со стороны казалось, что все у них хорошо: муж зарабатывает, жена занимается ребенком и домом.

Марине и самой казалось, что в целом все нормально, у других лучше, что ли.

Вон, у Юли, подружки институтской, муж дома не помогает, зарабатывает копейки, вечно у него дела какие-то. Юля, может, и недовольна, но разводиться не собирается – а кто будет пацанов на тренировки возить? Да и вообще, с мужиком всяко лучше, чем одной.

Марина сравнивала Андрея с мужьями подруг и считала, что ей еще повезло. Просто нужно немного подождать, и станет легче, снова появится время друг на друга.

Сашка растет, становится все самостоятельнее, уже начали пару раз в неделю водить ее в обычный садик. Ей там было некомфортно, она замыкалась и сидела в углу одна, игнорируя даже воспитателей, но в целом прогресс был.

И особенно заметен он был на творческих занятиях: дочь оживлялась, как только в поле ее зрения появлялись краски, фломастеры или карандаши.

Сашкины рисунки – это не просто мазня и каракули четырехлетки. Это как будто картины абстракционистов, которые завораживают, их хочется разглядывать: яркие цветовые пятна, разбросанные на цветном фоне, соединяются между собой в какой-то причудливый орнамент.

Почти как картинки в калейдоскопе.

Но сейчас это все уже не важно, потому что Марина нашла у мужа в телефоне переписку.

Андрей вернулся домой поздно слегка выпивший с какой-то деловой встречи, принял душ и мгновенно уснул, забыв отключить телефон.

Марина тоже почти уснула, когда тот брякнул. Раздраженно переползая через спящего мужа, дотянулась до телефона на его тумбе и замерла, увидев высветившееся сообщение: «Уже скучаю!»

Перевернулась на свою половину кровати, не выпуская из рук телефон, и начала читать переписку. Руки тряслись, сердце колотилось так, что ей казалось, Андрей проснется от этого бешеного стука.

Переписка была такой горячей, что каждое прочитанное слово будто оставляло ожог. А какие знакомые ласковые прозвища. Когда-то они были ее прозвищами, потом часть перешла по наследству дочери, часть забылась, а сейчас все они были собраны в этом невозможном диалоге.

И так много фотографий: он и она в ресторане, она на пляже, она выбирает платья, она корчит гримаски, она шлет поцелуи. А вот, не стесняясь, в одном белье, сидит на Марининой кровати в Марининой спальне, которую, между прочим, Марина так долго выбирала, потом еще два месяца ждала, когда привезут из Италии. Ругалась с прорабом, который наложил дизайнерскую штукатурку изголовьем кровати абы как и уверял, что «так даже еще лучше». Но дара убеждения ему не хватило, поэтому был оштрафован на сумму новой штукатурки. Судя по улыбке, и спальня, и штукатурка «этой» понравились.

«Видимо, приводил ее, когда мы с Сашкой уезжали на терапию в Москву, – подумала Марина. – Надеюсь, хоть простыни поменял».

Та, другая, была полной противоположностью Марине – высокая худая брюнетка. Ноги, как у пластмассовой Барби, – длинные, гладкие, без единого синячка. Красивая, но неприятная. Хотя, если подумать, может ли быть соперница приятной?

Долистав до самого начала переписки, поняла, что уже год живет в этом треугольнике.

Слезы душили, хотелось рыдать в голос, разбудить Андрея и трясти его, трясти, вытрясти из него и эту другую, и, может быть, даже жизнь.

Встала с кровати и, как была в пижаме и в тапочках, вышла в подъезд и полетела вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Стояла под козырьком подъезда и задавалась вопросом, на который не могли найти ответа даже великие классики: что делать?

Уйти от Андрея? И куда? После декрета так и не вышла на работу, посвятив себя лечению дочери. До беременности была редактором небольшого журнала, писала тексты для нескольких других издательств и могла бы снова вернуться к этому делу, но кто будет заниматься Сашкой?

Рассказать Андрею, что все знает, и заставить расстаться с той, другой? А если он не захочет? Судя по переписке, там такая любовь пылает.

Так ничего и не решив, вернулась в квартиру и до утра просидела на кухне с кофе и мыслями.

Утром Андрей, собираясь на работу, даже не заметил, что Марина вся бледная и опухшая от слез. Он пил кофе и улыбался в телефон, что-то в нем читая. На его ноге висела Сашка, но он смотрел как будто сквозь нее, погруженный в свои мысли.

– Андрей, – хрипло прошептала Марина, запрокинув голову к потолку, чтобы остановить предательские слезы.

– Что? – не отрываясь от телефона, спросил муж.

– Ты меня любишь? – голос предательски задрожал.

Андрей оторвал глаза от телефона и внимательно посмотрел на жену:

– Конечно, люблю, Мариш, что за вопрос, ты же знаешь. Плачешь? Что случилось, рассказывай! – и, подняв Сашку на руки, подошел к Марине.

– Ничего, просто устала очень, плохо спала.

Андрей подошел вплотную и обнял ее, а Сашка, сидевшая у него на руках, обняла их обоих.

– Мы как клубок, да? – засмеялась дочь, коверкая слова так, что понять могли только они с мужем.

– Да, милая, клубок, который не распутать, – прижавшись к мужу, прошептала Марина.

Муж ушел на работу, а она, взяв пакет с орехами, вышла с дочерью на прогулку в парк недалеко от дома покормить белок и как-то собраться с мыслями.

Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, в парке стояла тишина, нарушаемая только пением птиц и отдаленным гулом машин с дороги. Сашка бежала впереди Марины, временами забавно подпрыгивая, но постоянно оглядываясь, не отстала ли мать. Совсем недавно даже потеря мамы из поля зрения в комнате была для Сашки поводом для паники, но в последнее время дочь стала чуть самостоятельнее и спокойнее. Возможно, это результат последней терапии, а может быть, все-таки она понемногу «перерастает» свои особенности, как осторожно обещали специалисты.

Навстречу им из-за поворота дорожки, громко лая, выбежала большая светлая собака, похожая на лабрадора. Хозяина рядом не было. В два шага догнав дочь и задвинув ее за спину, Марина остановилась перед собакой, ища глазами какую-нибудь палку или камень. Но та, судя по вилянию хвоста, была настроена дружелюбно, хотя и не переставала лаять.

– Чего разлаялась, белок всех нам распугаешь, – упрекнула собаку Марина, пытаясь разглядеть, что было написано на бирке ошейнике. – Рита тебя зовут?

Собака гавкнула, как будто соглашаясь, и побежала по дорожке в ту сторону, откуда пришла, постоянно оглядываясь. На повороте снова начала лаять.

Сашка спросила:

– Она нас зовет с собой, да, мам?

– Хм, возможно, ты и права, – удивилась Марина догадке дочери. – Ну пошли, нам все равно туда.

Собака нетерпеливо переминалась на месте и, увидев, что Марина с дочерью идут за ней, скрылась за поворотом.

Подгоняемые любопытством, они быстрым шагом последовали за собакой, которую вскоре нашли около лавочки. На ней, закрыв глаза и откинув голову назад, сидел мужчина. Он тяжело дышал, но, услышав шаги, посмотрел на Марину с дочерью.

– Вам плохо? – Марина присела рядом и вытащила из сумки бутылочку с водой. – Скорую вызвать?

– Нет, – прошептал мужчина и для убедительности помотал головой. – Сейчас пройдет.

На вид ему было чуть за сорок, белая футболка обтягивала спортивный торс. «Не похож он на сердечника», – подумала Марина. Как будто услышав ее мысли, мужчина с извиняющейся улыбкой сказал:

– Со мной все в порядке, не переживайте. Давление долбануло, добегался. Совсем недавно даже и не знал, что у меня вообще есть давление и что его можно измерить. А теперь и тонометр есть, и таблетки. Вот если немного лишка дам нагрузку, то вот такая фигня бывает. Рита сразу пугается, – кивнув в сторону «проводника», усмехнулся мужчина.

Собака, которую в этот момент гладила Сашка, встрепенулась, услышав свое имя. Потом снова прилегла, не сводя глаз с хозяина. Девочка продолжала ее гладить, перебирая длинную шелковистую шерсть.

– Не укусит? – забеспокоилась Марина.

– Нет, что вы, дети могут с ней что угодно делать, она даже не рыкнет. Мы ее щенком крохотным подобрали на улице, она с сыном вместе росла. Он, когда маленький был, как только ее ни терзал – вцепится в шерсть и визжит от радости. А Ритка терпит, только на нас так смотрит умоляюще, мол, прекратите уже.

– А какая это порода?

– Дворянка она. Помесь лабрадора с кем-то, шерсть длинновата для породы. Характер точно от лабрадора, умнейшая собака.

– И правда умная, она же нас позвала. Прибежала и давай лаять и показывать, чтоб за ней шли.

– Да вы что! А я думаю, куда она удрала. Ритка, да ты паникерша, – обращаясь к собаке, засмеялся мужчина.

Собака подскочила и, виляя хвостом, подошла к мужчине.

– Иди, иди играй, – ласково приказал он и, повернувшись к Марине, спросил, как зовут ее девочку.

– Саша, – ответила Марина, и ей показалось, что мужчина вздрогнул.

– Вот, поиграй с Сашей, – достал из рюкзака небольшой мячик и дал собаке.

Та, взяв его в зубы, подошла к Сашке и положила мячик около ее ног. Девочка удивленно смотрела то на него, то на собаку, то на мать.

– Ты кидай мячик, а она будет приносить, – подсказал мужчина.

Саша, до этого не игравшая с собаками, неуверенно бросила мячик, за которым молнией рванулась Рита.

Мужчина повернулся к Марине.

– Спасибо, что пошли за Ритой и хотели помочь, в наше время это дорого стоит. Но на месте вашего мужа я б не хотел, чтоб вы с дочерью бегали по парку за какими-то незнакомыми собаками, – рассмеялся он. – Меня Евгений зовут, Женя.

– Меня Марина, будем знакомы.

И, взглянув на визжащую от восторга дочь, добавила:

– У вас чудесная собака, так здорово они играют.

– Ритка соскучилась по детям, – грустно вздохнул Евгений.

– Сын вырос, да? Дети так быстро растут, – сочувственно улыбнулась Марина.

– Не успел вырасти, – глядя куда-то под ноги, ответил мужчина.

– Извините ради бога, – смутилась Марина,

– Да ничего, три года уже прошло.

– Простите, – сгорая от стыда за свою бестактность, Марина засобиралась домой.

Сашка с неохотой отдала мяч Евгению и крепко обняла на прощанье собаку. Всю дорогу домой спрашивала, когда они снова увидятся с Ритой, а Марина не знала, что и сказать. Пообещала, что как-нибудь обязательно встретятся.

Пообедав, дочь вмиг уснула, хотя обычно засыпала долго, успев измотать матери все нервы.

Вечером за ужином Марина смотрела на мужа. На то, как красиво он ест, как изящно держит столовые приборы. А в голове калейдоскопом мелькали картинки: ноги Барби, руки мужа, ничего определенного, как рисунки дочери, но цепляет.

От того, чтобы не разрыдаться в тарелку, спасала Сашка, которая бесконечно тараторила про собаку. Это было даже удивительно, обычно из нее слова не вытянешь. А Марина мечтала уставать от болтовни дочери и жаловаться другим мамам, что от этой бесконечной болтовни голова не соображает.