Текст книги "Четыре подковы белого мерина"

Она специально шутила, стараясь поднять подруге настроение. Ей и в голову не приходило, что Лада и Димка уже зависимы от всей этой успокоительной «химии». А когда посоветовалась со знакомым доктором и рассказала ему, что происходит с подругой, он популярно объяснил ей, что «девушка капитально подсела на «колеса».

Вероника схватилась за голову:

– Все! Больше никаких успокоительных!

Тот же самый доктор предложил немного обмануть Ладу – подменить таблетки.

– Дай ей взамен того, что у нее есть, пузырек безобидных витаминок. Пока она разберется, что к чему, ей уже все это будет не нужно, научится справляться с настроением и чувствами без лекарств. Как вы вообще-то дошли до этого, Вик?! Ну, не глупые вроде люди!

А Вика уже и вспомнить не могла, кто посоветовал ей держать Ладу и Димку на таблетках. И названия препаратов кто-то написал, и рецепты помогли достать. И Вика рада была, что от цветных маленьких таблеточек подруга успокаивалась, переставала рыдать. И не видела ее заторможенного состояния и нервозности, возникавшей через некоторое время, тоже не видела. Нервозность и слезы Лада гасила таблетками.

«Синдром отмены» – так, кажется, это называется. Лада тяжело его перенесла. Она не связывала свое состояние с тем, что у нее закончились привычные таблетки. Ей было плохо. Также плохо, как и три месяца назад после похорон Глеба. Она старалась загружать себя работой по самую макушку, и это помогало.

Ровно на время работы. А как только она погружалась в свои мысли, так тут же теряла контроль над собой, и слезы катились из глаз сами по себе.

Лада пыталась анализировать свое состояние. Что это? Жалость к себе самой? Боль от одиночества? И да и нет. Ночей она боялась и ждала их. Ночью она упрашивала кого-то, чтобы Глеб ей приснился, чтобы рассказал, как ему там. А утром разгадывала свои сны. Для этого ей не нужны были никакие сонники. Этим смешным книжкам Лада не верила. А верила собственной интуиции.

Сны иногда радовали, иногда огорчали. Когда Глеб приходил к ней живым и общался, она была счастлива. А когда лишь показывался и тут же уходил от нее, она умирала от горя снова и снова и спрашивала: «Почему???»

Однажды он рассмеялся в ответ на ее вопрос, и она проснулась в слезах. Сны и явь перемешались, одно от другого было непросто отделить. Лада стала записывать сновидения.

С Димкой на эту тему ей не совсем удобно было говорить, но как-то раз он сам у нее спросил:

– Мам, а тебе Глеб снится?

– Снится, да. – У Лады защипало в носу, и она поняла, что сейчас расплачется. Ей казалось, что Димка, материалист до мозга костей, не поймет ее.

А он вдруг сказал:

– Мне он тоже снится. А сегодня в моем с ним сне была и ты.

– А… как я там… была? – спросила Лада.

– Мне приснилось, что Глеб позвонил домой, сюда. Я трубку снял, а он говорит: «Димыч, я сейчас приеду, с мамой. Нам нужно взять новый мяч и сетку, и мы едем на дачу. Ты с нами?» Я, конечно, сказал, что жду вас и на дачу поеду. И вы приехали. И я, когда он руку мне протянул, почувствовал, как он мне ее жмет. А потом он обнял меня, и я опять почувствовал его живого.

Димка замолчал. Потом достал какой-то пузырек, открыл его дрожащей рукой и отсыпал в ладонь три таблетки. Закинул их в рот, сделал глотательное движение и запил холодным чаем из стакана, который стоял на тумбочке у его дивана. Лада проследила за этим, дождалась, когда Димка закурит, – после аварии он стал курить дома, открыто, – и поторопила его:

– И?!! И что дальше?!

– А дальше мы и в самом деле поехали на дачу. Только машину, на которой поехали, не помню. А на месте, где все произошло, остановились, все вышли из машины, цветы на обочину положили…

Лада молчала. Только побелела и нервно сглатывала.

– Ма! Ты что, а? – забеспокоился Димка.

– Ты знаешь, чей сон рассказал? – задумчиво спросила его Лада и, не дождавшись ответа, пояснила: – Мне приснилось то же самое! Только без звонка. Вернее, звонок тоже был: я видела, как Глеб звонит… тебе. Потом мы приехали с ним домой, взяли его любимую «Галу» – мяч волейбольный – и сетку и с тобой вместе поехали на дачу… И на том месте, правда, остановились и вышли… с цветами. – Лада смотрела на Димку так, будто увидела вместо него инопланетянина, как минимум. – Димочка, а… цветы??? Цветы в твоем сне какие были, ты помнишь?

– Помню. Красные такие, их еще всегда к памятникам войны возлагают.

– Точно. Гвоздики. Димка, это что, а?

– Не знаю. Мам, я вообще его постоянно рядом с собой чувствую. Будто ангел-хранитель, который все видит и знает, а потому предупреждает. Будто слышу голос его…

Димка уже ходил, правда, криво, боком, как краб черноморский. Об учебе или работе пока что и речь не могла идти. Тут бы вывести его из затянувшейся депрессии да избавить от изнурительных болей в голове, позвоночнике и шее.

Осенью Димке пришла повестка из военкомата, куда Лада отправилась вместе с ним. Выглядела она плохо, как старушка, в очках и черном траурном шарфике. Казалось бы, на лице у нее все было написано – плохо тетке, очень плохо. И документы, которые она привезла военкомовскому врачу, красноречиво рассказывали о Димкиной травме. А этот дундук – военком! – или кто там у них за главного, разорался так, будто без одного призывника, да еще вот такого полуинвалида, Российская армия накроется медным тазом! Он швырял бумажки, как артист, читал диагноз и комментировал его, издеваясь над Димкой и Ладой. Главным образом – над ней. Димке вся эта военкомовская галиматья была по барабану. Он давно для себя вывод сделал: в армию его не загонят!

А вот Лада не привыкла к такому обращению. Этот баран в погонах хорошо знал, что она только что мужа потеряла, и при этом хамовато выговаривал ей, какого упыря она воспитала.

– Может быть, я, как вы выражаетесь, и «воспитала упыря», но при этом разговариваю с вами по-человечески, а почему вы себе позволяете такое хамство по отношению ко мне?

Лада всегда старалась понять, почему один человек позволяет по отношению к другому неприкрытое хамство. Сама она не умела хамить, и даже на откровенную грубость отвечала аргументированно и спокойно. Вот и тут, выслушав майора Чернобрива, который разносил по кочкам всех матерей, защищающих своих детей призывного возраста, и Комитет солдатских матерей во главе с его руководительницей Ангелиной Щербаковой, Лада сказала спокойно:

– Не дай вам бог пережить такое…

А в ответ услышала:

– И катитесь отсюда, вместе с вашими справками! Вам всем вместе с вашими правозащитниками место в МОССАДе!

Лада хорошо его поняла. Чернобрив, видимо, намекал на национальность. Потемневшая от горя Лада и в самом деле была похожа на еврейскую маму – и внешне, и по поведению. Она внимательно посмотрела на наглого барана в погонах и ответила ему:

– Это вы о национальности? Не попали, сударь! Если бы она у меня была такая, как вы думаете, то я бы, наверное, давно жила не рядом с вами. И больше скажу: там я совсем не возражала бы против службы моего ребенка в армии. Там дети действительно родину охраняют, а не ваши интересы! И не дачи строят генералам, а военное дело изучают. И солдата там уважают, а не унижают!

Военком едва не задохнулся от такой вежливой наглости и заорал во все горло, но уже в закрытую дверь: Лада вышла из кабинета, оставив за собой последнее слово.

– Ма, ну и на фига ты ему что-то доказывала? – спросил Димка, поджидавший мать в длинном коридоре.

– Я не доказывала. Доказать ему ничего невозможно. Да и желания такого нет. Надо было появиться с этими справками – мы появились. Теперь до следующего призыва. А там…

– А там уж я как-нибудь и сам все решу! – Димка, в отличие от Лады, совсем не боялся ни повесток из военкомата, ни приводов в милицию по этому поводу. Для него этот вопрос давно был решен.

Лада проморгала момент, когда из мальчика ее сын превратился во взрослого мужчину. Это было странное взросление. Там, где ему было выгодно, Димка был взрослым, а где не выгодно – оставался ребенком. Причем таким инфантильным, что Лада снова, как когда-то в детстве, без конца напоминала ему об элементарных мелочах. Она как будто бы не видела, что сын буквально пользуется ее материнской близорукостью.

Оставшись одна, Лада обрушила на Димку всю свою любовь, забыв о себе, о друзьях и даже о родителях, которые хоть и помогали ей, но старались не нянчиться по мелочам, чтобы дочка сама проявляла активность и не теряла интерес к жизни.

А Димку бабушка с дедом очень любили и огорчались, видя, как он взрослеет и отдаляется от них. Они только вздыхали, когда Димка быстро заканчивал разговор по телефону или убегал из-за общего стола от пирога с яблоками, когда Комары приезжали к ним в гости.

– Димочка, ну посиди с нами, чайку попей! – уговаривала его бабушка Иза, а дед Толя легонько пихал ее в бок локтем и глазами показывал: мол, отстань, видишь же, что ему с нами некомфортно. – Ну что мы такого ему сделали? – шепотом спрашивала бабушка своего мужа и дочку.

– Мам, да ничего плохого вы ему не сделали, просто он очень изменился после смерти Глеба. Я стараюсь не лезть ему в душу.

– Ладочка, а с кем Дима сейчас дружит? – допытывалась бабушка.

– Да я не в курсе, мам! Ребята, с которыми в школе дружил, наши соседи – Макс и Ваня – заходят иногда. И он у них бывает. Ну и звонят частенько какие-то незнакомые, про которых он мне говорит: «Ты все равно их не знаешь!» Не знакомит он меня со своими друзьями.

– А девочки? Девочки есть в его окружении?

– Девочки? Ну, есть одноклассница – Анжелка. Она тоже бывает у Макса и Вани. Но с ней они просто дружат. А вот так, чтобы девушка любимая… Нет, если бы была, то я бы знала!

Потом Лада много думала о том, что она сделала не так, где упустила Димку? До аварии он был ребенком, подростком. Как любой подросток, совершал порой проступки, за которые ему самому было стыдно. Если их случалось скрыть от Лады, то и стыдно не было.

От Глеба что-либо скрыть было очень сложно. Он Димку видел насквозь, и ему порой было страшновато от этого. Отвечать за свои делишки перед Глебом было очень сложно. Вроде извинения принесет пацан искренне, а взрослый мужик не спешит сказать «прощаю», а как раз наоборот: еще и еще раз подчеркнет, что гнусно поступил Димка. Как в тот последний раз, в машине, за десять минут до последнего шага…

Лада и раньше-то в самые дебри Димкиной души не лезла, а уж после аварии и вовсе перестала замечать в нем негатив. Все списывала на нервы и травму. Готова была промолчать даже тогда, когда замечала за Димкой то, что надо было пресекать. Взять хотя бы это курение демонстративное.

…Если бы это было самым страшным в их жизни без Глеба, которая никак не налаживалась. Будто выключили электричество, и все остановилось. То, что могло двигаться механически, еще двигалось, а вот там, где нужна была энергия, все замерло, как на заброшенном заводе. Вот и станки стоят, и фуры под погрузку поданы, и цех готовой продукции забит под завязку, но кругом – мертвая тишина, потому что для жизни нужна энергия, а ее нет!

Лада носилась с Димкой как с писаной торбой: то к одному врачу, то к другому, то к знахарке, то к травнику. А чтобы он чаи из целебных травок пил и позволил у себя над головой какие-то манипуляции с куриным яйцом проводить – так знахарка выгоняла из него порчу! – Лада готова была его прихоти исполнять. Прихоть номер один – водительское удостоверение. Чтобы его получить, надо было в автошколе учиться, а Димке этого страшно не хотелось. Водить машину он умел, правила дорожного движения и так знал. Страх, который поселился в нем после аварии, постепенно прошел.

– Мам, давай купим права, да и дело с концом! – уговаривал Димка мать.

И уговорил: нашли через знакомых ход к одному всемогущему гаишнику, который пообещал права за триста долларов. Лада повздыхала, но денег дала. А бабушка с дедом, немного подумав, отдали любимому внучку свой жигуленок.

И у Лады закончилась спокойная жизнь.

Димка и раньше нет-нет да и приходил домой навеселе. Когда Лада начинала его чихвостить, он отшучивался и даже обижался:

– Мам, ну что такого-то? Пива попили с ребятами!

– Ага! И после этого за руль, так?

– Ну я же аккуратно – огородами! Да и если попадусь – ничего не будет! Я же больше бутылочки не пью!

Лиха беда начало. Дедов жигуль пал смертью храбрых через два месяца. Не зря же говорят, что доставшееся легко – не ценится. Димка влетел в овраг где-то за городом, и старенькая машинка не выдержала такой встряски. Дед Толя лично съездил к месту последнего взлета своей бежевой «пятерки», осмотрел покореженную машину и махнул рукой: восстанавливать дороже, чем новую купить. Игра не стоила свеч.

Деду жалко было погибший жигуленок, тем более что внучок не просто так влетел в овраг, а по причине принятого на грудь «Жигулевского».

После этого Димка какое-то время сидел тише воды ниже травы. Устроился на работу в такси и не позволял себе ничего лишнего. Ему стыдно было перед дедом, да и перед матерью неудобно. Она не говорила ничего, не клевала ему печень, но могла так посмотреть, что у него сердце сжималось.

И Лада видела, что Димке стыдно перед ней, перед ее родителями, и это немного грело ей душу: как детский психолог, она понимала, что еще не все потеряно. А когда сын устроился на работу и пиво отошло на второй план, Лада не могла нарадоваться, глядя на него.

– Я где-то слышала, что самый сильный стресс по шкале… по шкале кого-то там… забыла! – Женщина подняла глаза к белому потолку, но на нем не было написано ровным счетом ничего.

– Холмса – Раэ… – подсказала ей Лада.

– Что, простите? – не расслышала женщина.

– Шкала стрессов Холмса – Раэ.

– Да, точно! Так вот, по этой шкале смерть супруга оценивается в сто баллов! И я это пережила, представьте себе. Нет, представить это сложно, это надо пережить… – Женщина замолчала, глаза у нее наполнились слезами. – И мне уже казалось, что ничто – понимаете, ничто! – не может сломать мою жизнь так, как смерть мужа! А оказалось, еще как может!

Такие исповеди Лада слышала почти каждый день, потому что с благополучными детьми на белом свете стало совсем плохо. Что ни семья, то с детскими проблемами. И ладно бы детские шалости типа разбитых окон! Это чепуха. Извинились перед пострадавшими, заплатили за стекло, и – привет! Так нет же! Детская проституция, как среди девочек, так и среди мальчиков, пивной – и не только! – алкоголизм, как среди мальчиков, так и среди девочек, и наркомания всех видов, чуть не с начальной школы!

«Что там она про шкалу стрессов-то? – задумалась Лада. – Это я-то представить не могу, что это такое – сто баллов из-за смерти супруга?! Ага! «Не могу»! А не хотите – могу?!»

– Еще как понимаю и представляю, – устало сказала Лада. – Я, знаете ли, тоже вдова…

– Да что вы?! – всплеснула руками клиентка и тут же забыла о своей проблеме. – И как вы перенесли?

– Как? А я и до сих пор ничего не перенесла…

Был год после смерти Глеба, вырванный из ее жизни. Она не верила в то, что его больше нет. Его просто не было рядом. В шкафу висели его вещи, а на обувной полке в прихожей сиротливо жались в уголке клетчатые тапки.

Были сны, в которых он приходил к ней. Были стихи, которые ей взбрело в голову писать. Нет, даже не так: они сами писались, будто Глеб ей что-то говорил этими словами, которые она записывала. Был дневник, который она вела, – так ей было легче.

Было все как всегда, только без него. Не к кому было прислониться, прижаться. И тогда Лада придумала такую игру: ничего не случилось, все как всегда, только Глеб уехал в командировку. Длительную.

А потом Ладе пришла в голову сумасшедшая идея: на месте гибели Глеба она решила поставить рекламный щит с его портретом. У нее была классная фотография, на которой улыбающийся Глеб махал кому-то рукой.

«Мне! Кому же еще?! Конечно, мне! И надпись через весь плакат: «Счастливого пути!» Ну, чтоб на то место на дороге его поставить!» – сочиняла Лада. Идея ей очень нравилась. И она занялась вопросом претворения ее в жизнь. Через какое-то время она узнала, в какую сумму ей обойдется затея. Сумма была не маленькая, но Лада уже не могла остановиться. В ее жизни появился смысл. Она согласовывала точное место расположения постера, проект, стоимость работ. Нашла знакомых в компании, которая заправляет всей наружной рекламой в городе, и договорилась, что ей все сделают и установят рекламный щит в самые короткие сроки. Ей даже скидку удалось выбить, и через три недели на месте аварии красовался огромный плакат, с которого улыбался Глеб Стрелецкий, помахивая приветливо рукой всем проезжающим мимо. И Ладе…

Когда она проезжала мимо, всегда останавливалась. Иногда привозила цветы. Уж лучше сюда, живому ему, чем на кладбище, где крест, на котором всегда сидит потрепанная грустная ворона. На кладбище ей было невыносимо тяжко, а здесь, на 84-м километре пригородного шоссе, где ей и всем проезжающим мимо улыбался Глеб, ей было легче.

Лада отогнала мысли о Глебе и заставила себя обратить внимание на посетительницу.

– …Вот и я, когда поняла, что сын занимается какими-то глупостями, сначала внимания даже не обратила. Не до него мне было совсем. Надо было работать, а меня это горе захлестнуло – смерть мужа. Я себя заставляла вставать утром, хоть сил на это не было совсем. Потом ехала на трех видах транспорта через весь город и до восемнадцати ноль-ноль пахала, как лошадь, я прошу прощения за сравнение. Потом два с половиной часа ехала домой, по дороге заходила в магазин, покупала продукты. Потом у плиты стояла. А Витю почти не видела. Утром, когда я уходила, он еще спал, а вечером он приходил тогда, когда я уже спала. Вот тогда я и упустила сына, потому что не знала, с кем он дружит, где бывает. Виню себя, но уже сделать ничего не могу…

* * *

Лада делала все наоборот: она контролировала каждый Димкин шаг. Звонки – не менее трех в час. Если Димка не отвечал, она звонила его друзьям. «Друзья… Таких «друзей» кое за что и в музей!»

Как-то она позвонила сыну и услышала в ответ какое-то невразумительное мычание. Лада ничего не поняла. Она пыталась добиться от Димки хоть одного вразумительного слова, но он, похоже, не понимал ее.

Наконец в какой-то момент в трубке мобильного Лада услышала всхлипывания и жалобное Димкино «Мама!» и за этим снова мычание, за которым телефон отключился, – видимо, заряд батареи кончился.

Лада заметалась по квартире, лихорадочно соображая, куда бежать и что делать. В соседнем доме жила Анжелка – приятельница Димки. Лада побежала к ней. Она долго давила на кнопку звонка, пока не поняла, что звонок не работает. Тогда она стала отчаянно стучать в дверь и, когда уже хотела уйти, где-то в глубине квартиры послышалось шараханье, и Анжелка спросила:

– Ну, кто еще там?!

– Анжел, это тетя Лада! Анжел, открой!

Погремел засов, дверь отъехала в сторону, и Лада увидела девочку.

– Анжела! Что с тобой?! Боже мой, чудовище! Ты пьяна?!

– Да ни фига, теть Лад, всего две бутылки пивасика! – Анжелка качалась, едва на ногах стояла.

– Родители твои где? – закричала Лада.

– Ну что вы кипятитесь-то, теть Лад?! Родители… Родители на даче – сезон закрывают. А у меня друзья были. Вы… это… теть Лад, маме не говорите только, ладно?! А то они меня убьют!

Лада заглянула за плечо девочки. В квартире было тихо, только на заднем плане где-то бубнил телевизор.

– Димка где? Ты слышишь меня? Где Димка???

– Ну что вы орете-то?! – зашипела Анжелка. – Соседи и так капают родакам каждый день на меня. Откуда я знаю, где ваш Димка?! Не было его тут!

– Анжел! – Лада с трудом держала себя в руках, стараясь говорить спокойно, чтоб не разозлить девчонку. – Где Дима может быть? Я звоню ему, а он не может разговаривать. Мычит только и язык заплетается!

– А-а, «заплетается», говорите! Ну, это он, наверное, грибов обожрался!

– Каких грибов?! Анжел, каких грибов?! Он их терпеть не может!!!

Девчонка усмехнулась:

– Не, ну вы даете, теть Лад! Это он жареные и в супе не любит, лесные всякие, ну, или шампиньоны… – Девчонка нетрезво икнула и покачнулась. – А есть такие, которые все любят…

Лада ничего не понимала. Какие грибы?! Где их мог Димка обожраться?! На дворе поздняя осень. Ну какие грибы?!

Она, кажется, это сказала вслух.

– Простые грибы, поганки. Мы как-то с ним вместе пробовали. Ой, просто как на другой планете побывали! У них, у грибочков, сейчас самый урожай! Место есть одно, недалеко от вашей дачи, кстати. Точно! Димас говорил, что собирается «по грибы»!

Лада протиснулась в квартиру, сдернула с вешалки куртку, бросила девчонке:

– Быстро оделась! Быстро, я сказала, если не хочешь, чтоб я твоих мать с отцом сейчас сюда вызвала!

Наверное, она была страшна в гневе, потому что Анжелка без лишних слов стала натягивать джинсы, качаясь из стороны в сторону. Потом надела разбитые кроссовки на босу ногу, куртку. Натянула по самые брови капюшон, спрятав под ним растрепанные волосы. Лада сама закрыла на замок квартиру и подтолкнула Анжелку к выходу.

В машине она достала аптечку, в ней нашла упаковку быстрорастворимого аспирина. Плеснула из бутылки воды в пластиковый стакан и бросила туда таблетку. Вода вскипела пузырями, а таблетка прыгала в стакане, как живая.

– Пей! До дна!

Девчонка, захлебываясь, выпила лекарство, икнула и вдруг заплакала.

– Что воешь? – резко спросила Лада.

– Теть Лад, простите, а? Простите! Только никому, ладно?!

– Покажешь, где эти грибы! – резко ответила Лада и так же резко даванула педаль газа.

Она ловко выбралась из города, минуя места вечных пробок, и полетела по шоссе, выжимая из маленькой своей машинки все, что можно и что нельзя. У дачного поселка притормозила, растолкала задремавшую Анжелку:

– Дальше куда?! Где этот чертов лес с этими чертовыми грибами?!!

– Да не лес! – хныкнула девчонка. – Теть Лад, это поле, туда, ближе к железной дороге. Там тропка была, а как на машине ехать, я не знаю.

– Мало тебя ремнем драли, – почему-то вдруг сказала Лада. – Что ж вы с родителями-то делаете, а?

Девчонка протрезвела и печально всхлипывала. Она, как подбитый из рогатки воробей, сидела съежившись, стянутая ремнем безопасности, сунув худенькие руки в рукава куртки: левую – в правый рукав, а правую – в левый, как в муфту. «Убила бы!» – с жалостью подумала Лада.

Они объехали дачный поселок и выкатились к полю. Даже не поле это было, а луг кочковатый, с пожухлой травой. Вдали – темно-синий лес неровной полоской, как на детской аппликации, вырезанной кривыми ножницами.

– Здесь?! – спросила Лада.

– Да, здесь. Только поле-то большое. Вы позвоните Димке, а то долго искать будем.

Лада набрала Димкин номер на своей мобильном. Гудки дозвона, и в ответ: «Абонент временно недоступен».

– Дима! – резко крикнула Лада и прислушалась.

– Димка! – повторила следом Анжелка.

* * *

…Они нашли его метрах в тридцати от дороги. Димка лежал, подогнув под себя ноги, на четвереньках. «Он маленьким любил так спать», – машинально подумала Лада. Димку трясло и колотило, а порой по телу пробегали волны-судороги.

Лада перевернула сына на бок и вздрогнула: глаза у него закатились, под ними залегли черные тени, лицо осунулось.

– Анжелка! Живо в машину, за водой! – Она бросила девчонке ключи. – Быстро, я сказала! Бегом!!!

Лада впервые видела человека в состоянии глубокого обморока. Ну, это она сама так определила – «глубокий обморок». А как еще сказать, если человек не реагирует ни на что, не слышит, дышит поверхностно. Что делать с ним, Лада не знала. Она расстегнула молнию на Димкиной куртке, прижалась ухом к груди. Сердце стучало, но… как-то не так. Лада не знала, как оно должно стучать, но ей показалось, что у Димки все не так.

«Искусственное дыхание «изо рта в рот» делается, кажется, так: три раза давишь на грудную клетку, с силой, потом зажимаешь нос пострадавшему и вдыхаешь ему в рот!»

У Димки были холодные губы. Лада накрыла ему рот бумажным платком, трижды даванула грудную клетку, зажала нос и с силой подула ему в рот. Повторила все в той же последовательности еще раз, потом – еще и еще. Димка шевельнулся и застонал. Глаза у него все так же были закрыты, но лицо посветлело.

Шумно топая, прибежала Анжелка с бутылкой воды.

– Вот, теть Лад, я и таблетки еще принесла, из аптечки.

– Давай! Воду просто, без таблеток!

Лада перекатила Димку на бок, примерила, как удобнее залить ему воду в рот. Вода вытекала, Димка не глотал ее. Тогда Лада повернула голову сына так, чтобы вода попадала внутрь, влила глоток и энергично потерла горло пальцем. Когда-то она так делала собаке – ветеринарный врач научил поить животное насильно при обезвоживании. Димка глотнул и закашлялся. Вода выплеснулась, но зато он открыл затуманенные глаза.

– Димочка, сынок, надо пить! Анжелка, приподнимай ему голову. Вот так, держи на весу! – Лада снова залила Димке в рот глоток воды. Он глотнул сам. – А теперь надо много пить! Давай!

Лада поила его водой и видела, что он пьет. Пьет! Ура!

– Анжелка! Переворачиваем его лицом вниз! – командовала Лада.

Она силой открыла ему рот, сунула два пальца внутрь и надавила на корень языка, вызывая рвоту. Ну, это уже классика первой медицинской помощи – ученики пятого класса средней школы знают, как это делается! Метод эффективный. Даже если клиент наотрез отказывается, все равно сработает.

Лада намочила салфетку и вытерла Димке лицо.

– Так, держись за меня, встаем и к машине.

Она аккуратно уложила Димку на заднее сиденье, согнула ему ноги и закрыла дверцу.

– Что стоишь? – крикнула Анжелке. – Поехали!

Она старалась выбирать дорогу, но все равно машина скакала по кочкам, и Димка стонал от этой зверской качки, а Лада, стиснув зубы, говорила то ли ему, то ли себе:

– Держись!!!

Мимо Глеба, который махал ей рукой с обочины, Лада проскочила без остановки. Хотела остановиться, как всегда, но время было дорого. Только подумала про себя: «Глебушек! Помоги! Помоги мне дурака моего Димку живым довезти! Помоги! Ты ведь наш ангель-хранитель, я знаю…»

Хотела еще что-то додумать, но уже проскочила мимо рекламного щита, и мысли спутались, только одна осталась: «Все будет хорошо!»

Через час с небольшим Лада сдала Димку врачам в приемном покое больницы.

– Мама, я больше не буду! – Димка виновато опустил голову.

Лада молчала.

Димка покосился на мать. «Молчит. Лучше бы орала, ногами топала, чем так молчать!» Димка переступил с ноги на ногу. Качнулся в сторону стола, возле которого сидела Лада, и опустил руку на ее подрагивающую ладонь.

Лада почувствовала, что сейчас расплачется. У нее противно защипало в носу. И рука еще выдает ее состояние – дрожит! У нее стали страшно дрожать руки. И у Димки тоже. Они очень похожи друг на друга. Димка вообще стал очень похож на мать, хотя раньше она видела в нем Сережу, в каждой черточке, в улыбке, в интонациях. Но Сережа был далеко. И родство это со временем утратилось, стерлись черты. Больше того, Димка стал похож на Глеба, даже внешне. И на Ладу.

Но генетика – продажная девка империализма – сделала свое дело! Гены непутнего папаши Сережи Долинина проявлялись во всем. О его «подвигах» Ладе рассказывала бывшая свекровь. Она периодически звонила невестке и каждый раз приговаривала:

– А что я тебе говорила?! Он с детства таким был. Ну, бабник – ладно. Это не самое страшное. Самое страшное… – Это свекровка говорила тоном учительницы младших классов, расставляя слова, как картонные буквы на доске, будто хотела вбить Ладе в голову то, что она и сама давно знала, как зазубренное «жи» и «ши» пиши с буквой «и»! – Самое страшное: он а-ван-тю-рист! Вот! Авантюрист – не больше и не меньше. И постоянно выискивает, куда бы ему свои силы приложить. Вернее, искал…

Третий год Сережа не искал приложение своим силам на воле: из-за одной из своих авантюр Долинин загремел в тюрьму и отбывал срок где-то на Севере, в Коми. Где прихватила его судьба, там и присел. А что сделал, Лада даже не выспрашивала: какая разница? Скорее всего, обманул кого-то, «кинул», как говорила свекровь.

– Ладусь, зовет меня на свидание сынок. Ну какое свидание?! Это же тьмутаракань! Это же на краю света, за Печорою где-то. Ну куда ж ехать?! А он знай списки мне шлет, что ему привезти. И если следовать этим спискам, то мне надо грузовик нанимать и кредит брать! Нет, Лад, не поеду. Пусть обижается! Хрен бы с ним! А Димка как? – спрашивала Ольга Андреевна и, выслушав короткое Ладино «нормально», в душу не лезла, прощалась до следующего звонка.

Знала бы она, что внук ее тоже авантюрист, не хуже папаши. Тоже в голове роем глупости, одна другой хлеще. Да мифические какие-то мечтания бесплодные. Вот, поехать бы в Америку, например! Ну и пусть никого у них там нет! Другие-то как-то устраиваются! Что значит «кем»?! Водителем, например. А можно и на бензоколонке работать!

Лада смотрела на своего ребенка и не узнавала в этом балбесе-переростке рассудительного мальчика, каким он был раньше. Ну да, бесплодные мечтания – это не так страшно. Куда страшнее авантюры, в которые он пускался порой. Какие-то сомнительные купли-продажи подержанных автомобилей, махинации с документами. Димка постоянно находился в какой-то эйфории. Деньги, хоть и не очень большие, у него всегда водились. И всегда можно было сунуть себе под задницу одну из машин, приготовленных к продаже.

С пивом Димка уже не расставался и пару раз попадался за рулем в состоянии алкогольного опьянения. Один раз его выручила Лада – дала денег, чтобы он откупился от гаишников. Второй раз сердобольная бабушка отдала свою заначку – три пенсии. В третий раз дед выкупил машину со штрафной стоянки.

– Ба, я все отдам! – торопливо промурлыкал бабушке на ушко Димка. И Ладе что-то такое же пообещал. И с дедом заговорщицки пошептался.

И не отдал. А они если и спрашивали про долг, то робко, будто сами просили деньжат на прокорм.

Однажды Димкина контора слегка прогорела на рогах и копытах, и они остались без денег и без машин, да еще и с огромным долгом перед какими-то компаньонами.

Димка с приятелем Саней напились в зюзю, выползли из забегаловки на улицу и поняли, что «метро закрыто, в такси не содют».

– Щаз поедем! – похлопал Димка приятелю по плечу и огляделся по сторонам.

Открыть старенький жигуль не составило никакого труда и завести его без ключа – тоже. Через минуту приятели ехали в сторону дома. Если бы они ехали чуть медленнее, то, наверное, ничего бы не произошло, но ездить медленно Димка просто не хотел.

– Эх, прокачу! – проорал он и увидел на обочине машину с сине-красной «люстрой» на крыше и гаишника, который сделал отмашку полосатой палкой. – Да и черт бы тебя побрал! – выругался Димка и вдавил в пол педаль газа. «А что делать оставалось? – сказал он потом Ладе. – Машина угнана, документов на нее нет, да и я еще бухой!» – Держись, Санек! Будем отрываться!