Текст книги "Я с детства полюбил овал"

 
Мы мирились порой и с большими обидами,
И прощали друг другу, взаимно забыв.
Отчужденье приходит всегда неожиданно,
И тогда пустяки вырастают в разрыв.
Как обычно,
                     поссорились мы этим
                                                         вечером.
Я ушел…
              Но внезапно
                                   средь затхлости
                                                             лестниц
Догадался, что, собственно, делать нам нечего
И что сделано все, что положено вместе.
Лишь с привычкой к теплу
                                            расставаться не хочется…
Пусть. Но время пройдет,
                                       и ты станешь решительней.
И тогда —
                 как свободу приняв одиночество,
Вдруг почувствуешь город,
                                              де тысячи жителей.
 

1945

 
Жить и как все, и как не все
Мне надоело нынче очень.
Есть только мокрое шоссе,
Ведущее куда-то в осень.
Не жизнь, не бой, не страсть, не дрожь,
А воздух, полный бескорыстья,
Где встречный ветер, мелкий дождь
И влажные от капель листья.
 

1946

 
Нет! Так я просто не уйду во мглу,
И мне себя не надо утешать:
Любимая потянется к теплу,
Друзья устанут в лад со мной дышать.
Им надоест мой бой, как ряд картин,
Который бесконечен все равно.
И я останусь будто бы один —
Как сердце в теле.
Тоже ведь – одно!
 

1947

Я с детства не любил овал,

Я с детства угол рисовал.

П. Коган

 
Меня, как видно, Бог не звал
И вкусом не снабдил утонченным.
Я с детства полюбил овал
За то, что он такой законченный.
Я рос и слушал сказки мамы
И ничего не рисовал,
Когда вставал ко мне углами
Мир, не похожий на овал.
Но все углы, и все печали,
И всех противоречий вал
Я тем больнее ощущаю,
Что с детства полюбил овал.
 

1944

 
Если можешь неуемно
На разболтанных путях
Жить все время на огромных,
Сумасшедших скоростях,
Чтоб ветра шальной России
Били, яростно трубя,
Чтобы все вокруг косились
На меня и на тебя,
Чтобы дни темнее ночи
И крушенья впереди…
Если можешь, если хочешь,
Не боишься – подходи!
 

1945

 
Знаешь, тут не звезды,
И не просто чувство.
Только сжатый воздух
Двигает в искусстве.
 
 
Сжатый до обиды,
Вперекор желанью…
Ты же вся – как выдох
Или восклицанье.
 
 
И в мечтах абстрактных
Страстно, вдохновенно
Мнишь себя – в антракте
После сильной сцены.
 

1945

 
Предельно краток язык земной,
Он будет всегда таким.
С другим – это значит: то, что со мной,
Но – с другим.
 
 
А я победил уже эту боль,
Ушел и махнул рукой:
С другой… Это значит: то, что с тобой,
Но – с другой.
 

1945

 
Встреча – случай. Мы смотрели.
День морозный улыбался,
И от солнца акварельным
Угол Кудринки казался.
Снег не падал. Солнце плыло…
Я шутил, а ты смеялась…
 
 
Будто все, что в прошлом было,
Только-только начиналось…
 

1945

 
Есть у тех, кому нету места,
Обаянье – тоска-змея.
Целоваться с чужой невестой,
Понимать, что она – твоя.
Понимать, что некуда деться.
Понимать, куда заведет.
И предвидеть плохой исход.
И безудержно падать в детство.
 

1946

Л. Т.

 
Вспомнишь ты когда-нибудь с улыбкой,
Как перед тобой,
                                                    щемящ и тих,
Открывался мир, —
                                                            что по ошибке
Не лежал еще у ног твоих.
А какой-то
                                 очень некрасивый —
Жаль, пропал —
                                                  талантливый поэт —
Нежно называл тебя Россией
И искал в глазах
                                                   нездешний свет…
Он был прав,
                                        болтавший ночью синей,
Что его судьба
                                              предрешена…
Ты была большою,
                                                        как Россия,
И творила то же,
                                                   что она.
Взбудоражив широтой
                                                                       до края
И уже не в силах потушить,
Ты сказала мне:
                                                – Живи, как знаешь!
Буду рада,
                                 если будешь жить! —
Вы вдвоем
                                 одно творите
                                                                          дело.
И моя судьба,
                                           покуда жив,
Отдавать вам
                                           душу всю и тело,
Ничего взамен не получив.
А потом,
                          совсем легко и просто
По моей спине
                                              с простой душой
Вдаль уйдет
                                      спокойно,
                                                                     как по мосту,
Кто-то
                    безошибочно большой.
Расскажи ему,
                                           как мы грустили,
Как я путал
                                   разные пути…
Бог с тобой
                                   и с той,
                                                         с другой Россией…
Никуда
                       от вас мне не уйти.
 

1946

 
Не надо, мой милый, не сетуй
На то, что так быстро ушла.
Нежданная женщина эта
Дала тебе все что смогла.
Ты долго тоскуешь на свете,
А все же еще не постиг,
Что молнии долго не светят,
Лишь вспыхивают на миг.
 

1946

 
Так пахнет настоящая вода.
Дыши свободно, будь во всем доволен.
Но я влюблен в большие города,
Где много шума и где мало воли.
И только очень редко, иногда,
Вдруг видишь, вырываясь на мгновенье,
Что не имеешь даже представленья,
Как пахнет настоящая вода.
 

1946

 
Мир еврейских местечек…
                    Ничего не осталось от них,
Будто Веспасиан
                    здесь прошел
                                                               средь пожаров и гула.
Сальных шуток своих
                    не отпустит беспутный резник,
И, хлеща по коням,
                    не споет на шоссе балагула.
Я к такому привык —
                    удивить невозможно меня.
Но мой старый отец,
                    все равно ему выспросить надо,
Как людей умирать
                    уводили из белого дня
И как плакали дети
                    и тщетно просили пощады.
Мой ослепший отец,
                    этот мир ему знаем и мил.
И дрожащей рукой,
                    потому что глаза слеповаты,
Ощутит он дома,
                    синагоги
                                                и камни могил, —
Мир знакомых картин,
                    из которого вышел когда-то.
Мир знакомых картин —
                    уж ничто не вернет ему их.
И пусть немцам дадут
                    по десятку за каждую пулю,
Сальных шуток своих
                    все равно не отпустит резник,
И, хлеща по коням,
                    уж не спеть никогда
                                                                                 балагуле.
 

1945

 
Весна, но вдруг исчезла грязь.
И снова снегу тьма.
И снова будто началась
Тяжелая зима.
 
 
Она пришла, не прекратив
Весенний ток хмельной.
И спутанностью перспектив
Нависла надо мной.
 

1946

 
Вьюга воет тончайшей свирелью,
И давно уложили детей…
Только Пушкин читает ноэли
Вольнодумцам неясных мастей.
Бьют в ладоши и «браво». А вскоре
Ветер севера трупы качал.
С этих дней и пошло твое горе,
Твоя радость, тоска и печаль.
И пошло – сквозь снега и заносы,
По годам летних засух и гроз…
Сколько было великих вопросов,
Принимавшихся всеми всерьез!
Ты в кровавых исканьях металась,
Цель забыв, затеряв вдалеке,
Но всегда о хорошем мечтала
Хоть за стойкою
                                                  вдрызг
                                                                        в кабаке —
Трижды ругана, трижды воспета,
Вечно в страсти, всегда на краю…
За твою необузданность эту
Я, быть может, тебя и люблю.
Я могу вдруг упасть, опуститься
И возвыситься,
                                               дух затая,
Потому что во мне будет биться
Беспокойная
                                        жилка твоя.
 

1944

 
Сначала не в одной груди
Желанья мстить еще бурлили,
Но прозревали: навредит!
И, образумившись, не мстили.
Летели кони, будто вихрь,
В копытном цокоте: «Надейся!..»
То о красавицах своих
Мечтали пьяные гвардейцы…
Все – как обычно… Но в тиши
Прадедовского кабинета
Ломаются карандаши
У сумасшедшего корнета.
Он очумел. Он морщит лоб,
Шепча слова… А трактом Псковским
Уносят кони черный гроб
Навеки спрятать в Святогорском.
Пусть неусыпный бабкин глаз
Следит за офицером пылким,
Стихи загонят на Кавказ —
И это будет мягкой ссылкой.
А прочих жизнь манит, зовет.
Балы, шампанское, пирушки…
И наплевать, что не живет —
Как жил вчера – на Мойке Пушкин.
И будто не был он убит.
Скакали пьяные гвардейцы,
И в частом цокоте копыт
Им так же слышалось: «Надейся!..»
И лишь в далеких рудниках
При этой вести, бросив дело,
Рванулись руки…
                                                     И слегка
Кандальным звоном зазвенело.
 

1944

 
Все было днем… Беседы… Сходки…
Но вот армяк мужицкий снят,
И вот он снова – князь Кропоткин,
Как все вокруг – аристократ.
И вновь сам черт ему не страшен:
Он за бокалом пьет бокал.
Как будто снова камер-пажем
Попал на юношеский бал.
И снова нет беды в России,
А в жизни смысл один – гулять.
Как будто впрямь друзья другие
Не ждут к себе его опять…
И здесь друзья! Но только не с кем
Поговорить сейчас про то,
Что трижды встретился на Невском
Субъект в гороховом пальто.
И все подряд! Вчера под вечер,
Сегодня днем и поутру…
Приметы – тьфу!
                                                    Но эти встречи
Бывают только не к добру.
Пускай!
                       Веселью не противясь,
Средь однокашников своих
Пирует князь,
                                          богач,
                                                             счастливец,
Потомок Рюрика,
                                                     жених.
 

1944

 
Я раньше видел ясно,
                                                                   как с экрана,
Что взрослым стал
                                                          и перестал глупить,
Но, к сожаленью,
                                                    никакие раны
Меня мальчишкой не отучат быть.
И даже то,
                               что раньше, чем в журнале,
Вполне возможно, буду я в гробу,
Что я любил,
                                       а женщины гадали
На чет и нечет,
                                             на мою судьбу.
Упрямая направленность движений,
В увечиях и ссадинах бока.
На кой оно мне черт?
                                                                  Ведь я ж не гений —
И ведь мои стихи не на века.
Сто раз решал я
                                                  жить легко и просто,
Забыть про все,
                                                 обресть покой земной…
Но каждый раз
                                              меня в единоборство
Ведет судьба,
                                           решенная не мной.
И все равно
                                     в грядущем —
                                                                                 новый автор
Расскажет, как назад немало лет
С провинциальною тоской
                                                                                  о правде
Метался по Москве
                                                           один поэт.
 

1947

В наши трудные времена

«О Господи…»

 
О Господи!
                                  Как я хочу умереть,
Ведь это не жизнь,
                                                          а кошмарная бредь.
Словами взывать я пытался сперва,
Но в стенках тюремных завязли слова.
 
 
О Господи, как мне не хочется жить!
Всю жизнь о неправедной каре тужить.
Я мир в себе нес – Ты ведь знаешь какой!
А нынче остался с одною тоской.
 
 
С тоскою, которая памяти гнет,
Которая спать по ночам не дает.
 
 
Тоска бы исчезла, когда б я сумел
Спокойно принять небогатый удел,
Решить, что мечты – это призрак и дым,
И думать о том, чтобы выжить любым.
Я стал бы спокойней, я стал бы бедней
И помнить не стал бы наполненных дней.
 
 
Но что тогда помнить мне, что мне любить,
Не жизнь ли саму я обязан забыть?
Нет! Лучше не надо, свирепствуй! Пускай! —
Остаток от роскоши, память-тоска.
Мути меня горечью, бей и кружись,
Чтоб я не наладил спокойную жизнь.
Чтоб все я вернул, что теперь позади,
А если не выйдет, – вконец изведи.
 

1948

«Паровозов голоса…»

 
Паровозов голоса
И порывы дыма,
Часовые пояса
Пролетают мимо.
Что ты смотришь в дым густой,
В переплет оконный —
Вологодский ты конвой,
Красные погоны.
Что ты смотришь и кричишь,
Хлещешь матом-плеткой?
Может, тоже замолчишь,
Сядешь за решетку.
У тебя еще мечты —
Девка ждет хмельная.
Я ведь тоже был, как ты,
И наверно знаю.
А теперь досталось мне
За грехи какие?
Ах, судьба моя в окне,
Жизнь моя, Россия…
Может быть, найдет покой
И умерит страсти…
Может, дуростью такой
И дается счастье.
Ты, как попка, тут не стой,
Не сбегу с вагона.
Эх, дурацкий ты конвой,
Красные погоны.
 

1948

В Сибири

 
Дома и деревья слезятся,
И речка в тумане черна,
И просто нельзя догадаться,
Что это апрель и весна.
А вдоль берегов огороды,
Дождями набухшая грязь…
По правде, такая погода
Мне по сердцу нынче как раз.
Я думал, что век мой уж прожит,
Что беды лишили огня…
И рад я, что ветер тревожит,
Что тучами давит меня.
Шаги хоть по грязи, но быстры.
Приятно идти и дышать…
Иду. На свободу. На выстрел.
На все, что дерзнет помешать.
 

1949

Из ссылки. Другу

 
Пришел бы сейчас ты и руку пожал.
Но все это глупость, мечта.
Как будто я сам из себя убежал —
Такая во мне пустота.
Болит целый день у меня голова,
А день равнодушно стоит.
И чьи-то чужие твержу я слова,
И мысли во мне – не мои…
Как будто я спутал вражду и любовь,
Добро и всесилие зла…
И мутная чья-то, ленивая кровь
По жилам моим потекла…
Привык я, что кровь, горяча и легка,
Кружится по жилам моим.
А к мыслям привык – как вода родника —
Прозрачным и чистым таким.
Я болен, а ты от меня убежал
И спрятал куда-то глаза.
Пришел бы сейчас ты и руку пожал,
О правде бы мне рассказал.
Я болен… Но ты все равно не придешь.
И может, под тяжестью дней
И сам ты без правды, но как-то живешь,
И думать боишься о ней.
 
 
…Я буду работать, как черти в аду,
Зубами от злости скрипя.
Я буду работать. Я правду найду —
Себе возвращу я себя.
 

1950

«He изойти любовью, а любить…»

 
He изойти любовью, а любить.
He наслаждаться жизнью – просто жить.
Я не люблю безмерные слова,
Все выдумки не стоят естества.
 
 
Любить нельзя сильнее, чем любить.
А больше жизни – и не может быть.
А смысл безмерных слов, пожалуй, в том,
Чтоб скрыть бессилье в чем-нибудь простом.
 

1950

Друзьям

Бог помочь вам, друзья мои.

А. Пушкин

 
Уже прошло два года,
                                                                   два бесцельных
С тех пор, когда
                                      за юность в первый раз
                                      Я Новый год встречал от вас отдельно,
Хоть был всего квартала три от вас.
Что для меня случайных три квартала!
К тому ж метро, к тому ж троллейбус есть.
Но между нами государство встало
И в ключ замка свою вложило честь.
Как вы теперь? А я все ниже, ниже.
Смотрю вокруг как истинный дурак.
Смотрю вокруг – и ничего не вижу!
Иль, не хотя сознаться, вижу мрак.
Я не хочу делиться с вами ночью.
Я день любил, люблю делиться им.
Пусть тонкий свет вина ласкает очи,
Пусть даль светла вам видится за ним…
Бог помочь вам.
                                                  А здесь, у ночи в зеве,
Накрытый стол, и все ж со мною вы…
Двенадцать бьет!
                                                      В Москве всего лишь девять.
Как я давно уж не видал Москвы.
Довольно!
                                Встать!
                                                       Здесь тосковать не нужно!
Мы пьем за жизнь!
                                                         За то, чтоб жить и жить!
И пьем за дружбу!
                                                        Хоть бы только дружбу
Во всех несчастьях жизни сохранить.
 

1949

К моему двадцатипятилетию

 
Я жил. И все не раз тонуло
И возникало вновь в душе.
И вот мне двадцать пять минуло,
И юность кончилась уже.
 
 
Мне неудач теперь, как прежде,
Не встретить с легкой головой,
Не жить веселою надеждой,
Как будто вечность предо мной.
 
 
То есть, что есть. А страсть и пылкость
Сойдут, как полая вода…
Стихи в уме, нелепость ссылки
И неприкаянность всегда.
 
 
И пред непобежденным бытом
Один, отставший от друзей,
Стою, невзгодам всем открытый,
Прикован к юности своей.
 
 
И чтоб прижиться хоть немного,
Покуда спит моя заря,
Мне надо вновь идти в дорогу.
Сначала. Будто жил я зря.
 
 
Я не достиг любви и славы,
Но пусть не лгут, что зря бродил.
Я по пути стихи оставил,
Найдут – увидят, как я жил.
 
 
Найдут, прочтут – тогда узнают,
Как в этот век, где сталь и мгла,
В груди жила душа живая,
Искала, мучилась и жгла.
 
 
И если я без славы сгину,
А все стихи в тюрьме сожгут, —
Слова переживут кончину,
Две-три строки переживут.
 
 
И в них, доставив эстафету,
Уж не пугаясь ничего,
Приду к грядущему поэту —
Истоком стану для него.
 

1950

«Стопка книг… Свет от лампы… Чисто…»

 
Стопка книг… Свет от лампы… Чисто…
Вот сегодняшний мой уют.
Я могу от осеннего свиста
Ненадолго укрыться тут.
Только свист напирает в окна.
Я сижу. Я чего-то жду…
Все равно я не раз промокну
И застыну на холоду.
В этом свисте не ветер странствий
И не поиски теплых стран,
В нем холодная жуть пространства,
Где со всех сторон – океан.
И впервые боюсь я свиста,
И впервые я сжался тут.
Стопка книг… Свет от лампы… Чисто…
Притаившийся мой уют.
 

1950

В трудную минуту

 
Хотеть. Спешить. Мечтать о том ночами!
И лишь ползти… И не видать ни зги…
Я, как песком, засыпан мелочами…
Но я еще прорвусь сквозь те пески!
Раздвину их… Вдохну холодный воздух…
И станет мне совсем легко идти —
И замечать по неизменным звездам,
Что я не сбился и в песках с пути.
 

1950

«Все это чушь: в себе сомненье…»

 
Все это чушь: в себе сомненье,
Безволье жить, – все ссылка, бред…
Он пеленой оцепененья
Мне заслонил и жизнь, и свет.
Но пелена прорвется с треском.
Иль тихо стает, как слеза.
В своей естественности резкой
Ударит свет в мои глаза.
И вновь прорвутся на свободу
И верность собственной звезде,
И чувство света и природы
В ее бесстрашной полноте.
 

1950

«Поэзия не страсть, а власть…»

 
Поэзия не страсть, а власть.
И потерявший чувство власти
Бесплодно мучается страстью,
Не претворяя эту страсть.
Меня стремятся в землю вжать.
Я изнемог. Гнетет усталость.
Власть волновать, казнить, прощать —
Неужто ты со мной рассталась?
 

1949

Легкость

За книгой Пушкина

 
Все это так:
                                   неправда,
                                                                   зло,
                                                                              забвенье…
Конец его друзей (его конец).
И столько есть безрадостных сердец,
А мы живем всего одно мгновенье.
 
 
Он каждый раз об это разбивался:
Взрывался… бунтовал… И – понимал.
И был он легким.
                                                    Будто лишь касался,
Как будто все не открывал, —
                                                                                           а знал.
 
 
А что он знал?
                                             Что снег блестит в оконце.
Что вьюга воет. Дева сладко спит.
Что в пасмурные дни есть тоже солнце —
Оно за тучей
                                        греет и горит.
Что есть тоска,
                                             но есть простор для страсти,
Стихи
                  и уцелевшие друзья,
Что не теперь, так после будет счастье,
Хоть нам с тобой надеяться нельзя.
 
 
Да! Жизнь – мгновенье,
                                                                           и она же – вечность.
Она уйдет в века, а ты – умрешь,
И надо сразу жить —
                                                                 и в бесконечном,
И просто в том,
                                               в чем ты сейчас живешь.
 
 
Он пил вино и видел свет далекий.
В глазах туман, а даль ясна… ясна…
Легко-легко… Та пушкинская легкость,
В которой тяжесть
                                                         преодолена.
 

1949

«Не верь, что ты поэта шире…»

 
Не верь, что ты поэта шире
И более, чем он, в строю.
Хоть ты решаешь судьбы мира,
А он всего только свою.
 
 
Тебе б – в огонь. Ему – уснуть бы,
Чтоб разойтись на миг с огнем.
Затем, что слишком эти судьбы
Каким-то чертом сбиты в нем.
 
 
И то, что для тебя как небо,
Что над тобой, – то у него
Касается воды и хлеба
И есть простое естество.
 

1949