Текст книги "Тропа ведьм. Слезы навий"

Глава пятая

– Так мы с тобой, малахольный, далеко не уйдем! – Ника смотрела сверху вниз на сидевшего у сосны Тимира. Тот неторопливо заплетал косу.

– А ты не гони, чумная, некуда нам торопиться. Дай время, отсижусь, а там и далее двинемся.

– Тетка Тала говорила, чтобы подальше от мест этих ушли до полудня, – напомнила Аглая, привалившаяся спиной к древнему дубу. Хотя у самой от непривычки болели ноги и сердце едва не выскакивало.

Утро в лесу казалось дивным. И даже страхи отступили. Никакой нежити, навий, оборотней. Обычный лес, такой же, как в обычном мире. Разве что животинки больше. Тала говорила, селяне побаивались в последние годы надолго в леса ходить, охотников совсем мало осталось, вот и расплодилась живность.

Проносились мимо, прячась под кустами, пугливые зайцы. Трещали неугомонные сороки, с ветвей с интересом смотрели сойки. Белки стрекотали возмущенно и трясли пушистыми рыжими хвостами. Последними трясли не только они, но и остановившаяся в паре шагов от путников парочка лис, сверкавших глазами. Всю дичь распугали! Махнули хвостами и были таковы. Но чем дальше, тем гуще становились кроны, сквозь ветви все меньше проникал солнечный свет. А из все более сгущающихся теней слышались пугливые выкрики лесных обитателей. Один раз Аглая чуть не наступила на спрятавшегося меж корнями змея, Тимир вовремя успел оттолкнуть. Змей зашипел, затрещал хвостом. Гремучка. Тимир зашипел в ответ. Гад вытянулся и пополз к другим, более надежным корням. А еще позже, едва Ника вышла на небольшую поляну, раздался вскрик.

Аглая кинулась на помощь подруге, но, приблизившись, увидела смеющегося Тимира и красную от негодования Нику. Та хлопала в ладоши, топала и тихо ругалась. Рядом находился притоптанный ею муравейник. Аглая и сама улыбнулась, не сдержавшись. Рыжие муравьи – существа беззлобные, пока кто-нибудь не покусится на их жилище. Ника, судя по всему, покусилась и теперь прыгала вокруг него, скидывая с тела разозленных обитателей муравейника.

А после уж и не до смеха было. Аглая устала, едва волочила ноги. Ника ворчала под нос. Тимир заметил, опустился на кочку у дерева:

– Отдохнуть малость нужно!

Отдых, правда, вышел совсем недолгий.

Аглая потерла икры. Ноги гудели. Хотелось закрыть глаза, отключиться. Хотя бы на полчасика, на десять минут просто забыться в спасительном сне. И как хорошо, что Тимир все же остановился. И хотя Аглая помнила о словах Талы, что уйти им нужно в ближайший день как можно дальше, но она так устала!

Аглая закрыла глаза. Вот сейчас переутомление возьмет верх, и она отключится от мира, от жизни, от всего вокруг. Но ни сон, ни дремота не шли. Зато отчетливо стали слышны звуки. Слишком громкие. Пугающие. Как-то внезапно, порывом, разметав волосы, пронесся ветерок между ветвями. Зашелестели листья. Послышался тревожный гомон лесных птиц. Аглая прислушалась, открыла глаза. Показалось ли, что за соснами мелькнула тень? Светло-русые волосы и джинсовая курточка. Аглая вскочила. Кто-то из их друзей? Стас! Да, он был в джинсовой курточке! Аглая сделала шаг, но все стихло. Пропала и тень. Аглая так и осталась стоять. Но не мелькнула больше тень, не появилась синяя ткань джинсы между деревьями.

«Почудилось», – подумала с горечью девушка.

Поднялся Тимир, опираясь на ствол.

– Права тетка Тала, и верно, сидеть некогда. Идем! – ткнул в бок отвернувшуюся от него Нику. Девушка подскочила, зло зыркнула на парня и, гордо вскинув голову, пошла вперед.

– Ты куда, чумная? Нам в другую сторону, – насмешливо подметил Тимир. Но усмешка погасла, едва глянул на Аглаю, которая смотрела в гущу листвы.

– Что ты видишь? – спросил настороженно.

– Мне показалось, – прошептала она с грустью. – Человек… Из прошлого.

Тимир подошел, встал за ее спиной. Горячее дыхание коснулось шеи. Аглая вздрогнула, оглянулась и оказалась с ним лицом к лицу.

– Не стой так близко… – Ее лицо вспыхнуло.

Он молча зажал ей рот рукой. Ника, стоявшая в паре шагов от них, нахмурилась и собралась уже сделать шаг на помощь подруге, но остановилась под предостерегающим взглядом Тимира:

– Тшш.

Аглая так и стояла. Он дышал ей в волосы, теплая ладонь прикрывала рот, воздух между ними стал горячим. Сердце стучало в унисон его сердцу. Взмокли от бессильного негодования ладони, но тревога заставляла молчать.

– Страшно? – прошипел ей в ухо Тимир. За спиной затрепетала листва.

Аглая ощутила дрожь собственного тела.

Из кустов выскочил заяц, испуганно шарахнулся от Тимира с Аглаей и опрометью бросился в соседние кусты. От неожиданности вскрикнула Ника, Аглая вскрикнуть не могла, мешала ладонь Тимира. Зато широко распахнутые глаза со злостью смотрели на беззвучно смеющегося парня. В следующую секунду он охнул – зубы Аглаи вцепились в ладонь, но смеяться тихим и оттого казавшимся жутким смехом не перестал.

– Дурак! – выплюнула Аглая.

– Малахольный, чего с него взять! – покрутила у виска Ника, трясясь от заячьего страха.

Но Тимир вдруг перестал смеяться.

– В этот раз бурундук? – полюбопытствовала Ника.

Аглая тоже обернулась, чтобы урезонить шутника, но осеклась. Глаза Тимира подернулись поволокой.

– Нежить! – сказал он чуть слышно, наклоняясь к Аглае. – За нами идет. По следу. Уходим тихо.

От напряженного голоса веяло тревогой. А у Аглаи защемило душу. Нежить? Ей не показалось? Но если так?.. От ужаса взмокли ладони. Она снова посмотрела туда, где видела мелькнувшую куртку Стаса. Громко зачирикали рядом невидимые птицы, вспорхнули и стайкой скрылись в гуще леса. Аглая, ни о чем не спрашивая, бросилась к суме, начала засовывать руки под широкие ремни.

– Не шуми, – холодно и спокойно предостерег Тимир, накинул себе на плечи суму и начал продвигаться между деревьями.

Шел Тимир быстро. Под жуткое молчание едва поспевали за ним Аглая с Никой, изредка перебрасываясь короткими встревоженными взглядами. Гудел бор, проносились мимо зайцы и пугливые косули, лось поднял голову, посмотрел удрученно и снова продолжил поедать мох. Лиса свернула с тропы, спугнутая торопливыми путниками. Лес шумел ветвями, трещал кронами и разражался голосами сотен птиц, стрекотом насекомых, непонятным разговором животных – лес жил. Пару раз Аглая чудом не споткнулась о выпирающие корни. Получала тонкими ветками по лицу, отчего алели щеки. Ника ругалась тихо, но яростно, включая в лексикон весь набор богатого русского.

Коричневый хорек высунул морду из ветвей сосны, глянул и тут же пропал.

Аглая не выдержала и с размаху села на землю:

– Все! Отдых! Я не могу больше.

Тимир, не останавливаясь, уходил дальше.

– Вставай, Алька! – схватила за руку подругу тяжело дышавшая Ника. – Уйдет же! Нас ждать не будет. Останемся одни!

– Пусть идет, – отрешенно махнула Аглая. – У меня все дрожит. И сердце сейчас из груди выскочит. А еще я вроде ступню вывихнула, ту же. Болит безбожно.

Ника рухнула рядом. Посмотрела вслед удаляющейся фигуре Тимира:

– Да и бог с ним, действительно.

Тимир завернул за очередное дерево и пропал.

– Поминай как звали, – напутственно отдала ему честь Ника и зажмурилась. В глазах бился пульс. Рядом вызывающе громко булькнуло, она открыла глаза. Аглая делала огромные глотки из пузатой фляжки. Ника молча протянула руку. Аглая вытерла губы и сунула ей флягу.

– Огонь разведите!

Охапка сухих веток рухнула рядом, заставив Нику и Аглаю вскочить. Последнюю еще и болезненно охнуть, когда наступила на вывихнутую ногу. Тимир стоял слегка покачиваясь. На бледном лице выделялись потемневшие глаза. Аглая и Ника переглянулись. Ни одна не увидела, как он подошел.

– Чего уставились? – грубо оборвал гляделки Тимир. – Раз идти не можете, огонь разжигайте. Хвороста больше нужно, этого на ночь не хватит. А с огнем все спокойнее будет. И… ты… – он кивнул на Аглаю. – Тала тебе травки дала?

Аглая кивнула.

– Сделай, – сказал, морщась, и рухнул у дерева. Трясясь всем телом, свернулся под плащом.

– Не дойдет! Вот чес-слово, не дойдет, – приговаривала Ника, чиркая неудобным огнивом в попытке поджечь костерок. Когда зарделся огонек, поднялась.

– Хвороста наберу, а то, прав малахольный, замерзнуть, может, и не замерзнем, зато хоть зверье отпугнем.

– Не отходи далеко, – предостерегла Аглая.

Ника кивнула и скрылась за деревьями.

Аглая смешивала в деревянной кружке травы. Хоть Тимир и вызывал у нее неприязнь, но жалко его стало. Страшно было, когда видела подернутые тьмой глаза, мрак в его душе, проскальзывающий в голосе. Жалость была слабой – он один! Сейчас, здесь, бьющийся в ознобе на земле. Помочь некому. И Аглая бы с удовольствием не помогала. Но она знахарке Тале обещала. Жалко, и уже не понять, то ли Тимира, то ли себя. Вот только другого провожатого у них нет. Потому нужно было, чтобы он дошел. А он вон лежит ни жив ни мертв.

– Так, серый с заплаткой – успокоительный, а черной и белой нитью прошитый – от тьмы. От первого щепотку. Две от второго… Какой странный запах… – Аглая наклонила голову над мешочком, прошитым черной и белой нитью. Принюхалась. – Вроде и знакомый, да кто его знает, что за трава собрана.

Тонкий писк заставил поднять голову. На ветке, смотря на Аглаю глазами-бусинами, сидел коричневый хорек.

– Тихо, не сбивай, – шикнула на него Аглая и вернулась к мешочкам.

Хорек спрыгнул на землю, сделал несколько уверенных шажков и остановился у стоящей на земле кружки с насыпанной в нее травой. Сунул нос и тут же отпрянул, громко чихнул.

– Это тебе, чтобы не любопытничал, – беззлобно погрозила пальцем Аглая.

Хорек обиженно наморщил нос, замер, повел им из стороны в сторону, внюхиваясь, крутанулся на месте и юркнул к открытой суме.

– Да ты голодный! – Аглая оторвала визжащего хорька от сумы. Сама достала хлеба и, отломив кусок, бросила зверьку. Тот хлеб понюхал, сел на задние лапы и громко, возмущенно запищал. С недоверчивым прищуром посмотрел на Аглаю.

– Наглая морда! – улыбнулась она. Сунула руку в котомку, вынула кусок вяленого мяса. Хорек вожделенно воззрился на кусок. И даже лапки молитвенно сложил, чем заставил Аглаю удивиться. Но, тут же смахнув с себя наваждение и решив, что зверинка была некогда ручная, Аглая достала брошенный Талой в суму крохотный ножичек, отрезала небольшой кусок от мяса, бросила его хорьку. Зверек схватил лакомство и скрылся в кустах, откуда донеслось довольное чавканье.

– Шустряк, – вслед ему тихо засмеялась Аглая и тут же затихла.

Тимир резко распахнул плащ, открыл темные глаза, уставился на Аглаю. Она поежилась. Он пробормотал что-то невнятное, по всему телу прошла судорога. Аглая схватила кружку, дрожащими руками залила травяной сбор водой из фляги, перемешала. Нужно подойти к Тимиру и дать выпить. Но она медлила. Ника долго не возвращается. Только хорек в кустах, громко урча, жует мясо. Аглая сидела и смотрела в черную бездну немигающих, словно мертвых глаз Тимира. В мертвенно-бледное лицо, на котором практически не виделось признаков жизни. И не могла заставить себя подойти к нему.

«Боязно?» – донесся от него голос. У Аглаи распахнулись глаза. Тимир не открывал рта. Лежал, глядя на нее, и даже как будто не дышал.

«Боязно?» – повторил голос. Аглая вскочила, оглянулась. Никого рядом. Голос Тимира. Крепко держа кружку, перекрестилась. Так и с ума сойти можно! В этот момент из кустов выскочил хорек. Аглая не сдержалась, вскрикнула. Хорек замер, смотря на нее испуганными глазами. И тут же вдруг заверещал, шустро взобрался по ноге, на руку и на плечо. Замер у самого лица, тыкаясь влажным носом в шею. Сразу стало спокойнее.

– У меня совсем крыша едет, – пожаловалась она зверьку. – Чудится, что он говорит.

Она кивнула на неподвижного Тимира.

Зверек показал застывшему парню кулак. Аглая в очередной раз удивилась. Но хорек уже просто сидел на плече и пищал возмущенно.

– Да, меня тоже напрягает. Глаза бы не видели. Но мы от него зависим… – Аглая погладила шельмеца по коричневой голове и неуверенно подошла к Тимиру. Наклонилась.

«А чего нас бояться, мертвых-то?»

Аглая завизжала.

Плечи Тимира затряслись – он хохотал.

– Ты придурок! – Из глаз хлынули слезы. – Ты полный придурок!

Он протянул руку и проговорил, глотая смех:

– Ты бы себя видела! Питье давай!

Как же хотелось выплеснуть зелье в лицо этому… этой… сволочи!

Спрыгнул с плеча и кинулся в атаку на обидчика хорек. Тимир удивленно посмотрел на него, замер, присматриваясь, неуверенно моргнул и прошипел:

– Пшш!..

Зверек отскочил, возмущенно затряс хвостом, оскалил зубы.

– Пш-ш-ш-шла! – Тимир сверкнул на хорька темными зрачками.

Зверек юркнул к Аглае, забрался на плечо и уже оттуда продолжал корчить рожицы.

– Алька, что с тобой? – Ника остановилась у костра, бросила собранный хворост к дереву и, вытирая руки о бедра, подошла к трясущейся подруге. Хорек юркнул под волосы. Аглая, не говоря ни слова, сунула Нике кружку с питьем для Тимира и ушла к костру. Села и начала ожесточенно ломать принесенный хворост.

– Ты чего ей сделал? – нахмурилась Ника, наступая на сдерживающего веселье парня.

Он только покачал головой, не в силах ответить.

И тут же содрогнулся. Глаза нехорошо сощурились. Он в молчании пронзительно посмотрел на Нику. А она не сводила с него тяжелого взгляда.

Тимир рывком сел, протянул руку. Ника стояла не шевелясь.

– Еще раз… – сквозь зубы рыкнула она и сунула ему кружку, расплескивая содержимое. Развернулась и направилась к костру. Он не смотрел ей вслед, ссутулился, отпивая зелье и что-то бормоча.

– Алька, ты как?

Аглая пожала плечами. Шмыгнула носом:

– С дурака чего возьмешь?

Ника кивнула.

– Дай только дойти до Обители!

Ника обняла Аглаю за плечи:

– Обязательно дойдем!

Воинствующий писк был ей подтверждением. Ника отшатнулась, ошарашенно глянула на Аглаю. Та вытерла нос, по руке скользнула остроносая мордочка, моргнула черными глазами, скатываясь на колени Аглаи.

– Кто это?

– Хорь, – погладила зверушку Аглая. – Безобидный, вполне социальный тип. Мясо съел, Тимира обругал… Защита и опора в трудном деле…

– Даже так? – с сомнением посмотрела на мелкую зверушку Ника и тут же потрепала его по голове. – Опора и защита нам как нельзя кстати, особенно от малахольных.

Малахольный глухо засмеялся.

Ника и Аглая посмотрели в его сторону. Он поставил пустую кружку на землю, снова закутался в плащ и отвернулся. Только плечи продолжали подрагивать от смеха.

Ночь опустилась внезапно. Только что меж ветвями пробивались солнечные лучи, и вдруг наступили сумерки, следом все в округе затянуло тьмой. Звуки леса изменились, вместо радостного пения птиц раздавался тревожный шелест и низкое рычание ночного зверья. Ухала вдалеке сова или филин. Аглая не разбиралась. Ника, за вечер натаскавшая немалую кучу хвороста, ломала и подбрасывала в огонь сучья, попивала вскипяченную на костре воду, заедала хлебом с вяленым мясом. Закончив, достала сухофрукты. Аглая смотрела на нее и только диву давалась. А ведь в институте такая фифа была, кто бы мог подумать, что будет в лесу поедать вяленое мясо и пить нефильтрованную воду.

– Если бы не ситуация, хороший такой уик-энд получился бы. – Очередная порция хвороста полетела в костер.

– Мешает чувство, что мы здесь жертвы обстоятельств, – кивнула Аглая, подавая хорьку кусочек вяленого мяса. Хорь урчал от удовольствия и закатывал глазки.

Ника пошевелила костер длинной палкой. Горящие угли затрещали, выбрасывая в ночной воздух сноп искр.

– А я бы осталась здесь жить! Не, ну а чего? Природа. Чистота. Никаких тебе айфонов, айпадов – благодать.

– Нежить, мавки, оборотни, – напомнила Аглая.

– Да брось ты, – отмахнулась Ника. – Мы целый день в лесу, ты хоть с кем-нибудь столкнулась?

– Но мы же слышали… Тимир сказал…

– Мало ли что Тимир сказал. Он и не такое придумать может. Ты на него посмотри. Неизвестно, что там было. Я лично никого не видела… – сказала и замолчала, напряженно вслушиваясь. Аглая перестала подкармливать хоря, да и тот весь встрепенулся, шерстка встала дыбом. Глазки уставились на ближайшие кусты.

Легкий шелест и глухое ворчание.

Ника поудобнее перехватила палку, второй рукой нащупала припрятанный на поясе ножичек.

– Тим… Тимир! – побледневшими губами зашептала Аглая. Тимир не шевелился. Лежал, закутавшись с головой. Аглае подумалось: то темное, что сидит в нем, сейчас бы пригодилось. Ника медленно приподнялась. До Тимира два шага. Если что, так встряхнет его, всю черноту вытрясет. – Тимир!

Кусты затрещали.

Тимир даже не повернул головы. Из ветвей показалась тень, встряхнулась и кособоко пошла на девушек. Ника и Аглая разом завизжали.

Глава шестая

– Вот она, суть бабская! – жаловался старик карлик сосредоточенно внимавшему хорю. – Я секирой махал или выскочил из-за угла? Нет же, аккуратненько, осторожно… Понимаю, чай, баба – существо пугливое. А они чего? Визжать… Нервные вы. А все от еды неправильной. Жрете чего ни попадя. Я в давние годы в миру у вас бывал, к свату в гости хаживал, видел, какую вы там дрянь потребляете. Там и здоровый нервным станет.

Хорь глубокомысленно кивал.

Старик поправил бороду, обмотал вокруг руки.

– То ли дело у нас, все натурпродукт. От такого только поправляется здоровье. – Он подозрительно глянул на кусок мяса, который держала Аглая. Та икнула и протянула кусок старику.

– Хлебца бы и водицы, всухомятку только желудок портить.

Ника протянула старику кружку с кипяченой водой и краюху хлеба. Тот отломил кусок, нарезал на него ломтями мясо, вытянул короткие ноги к костру и, привалившись поудобнее к пню, начал уплетать припасы.

– Оно у костерка да в такую тихую ночь дивно хорошо. Жаль только, речка рядом. Вы здесь остановиться собрались?

Ника вытаращила глаза:

– Куда ж на ночь глядя! Конечно, здесь. Мы устали, а малахольный наш совсем, – она злобно посмотрела в сторону дерева, где лежал «малахольный», – в остром приступе неадеквата.

Старик перестал жевать, косо глянул на Тимира, сощурил глаза. Потом его лицо расслабилось, он сунул очередной кусок в рот.

– Этот очухается, и рассвет не поднимется, как очухается. Молодой, сила есть…

– Ума не надо, – шепотом перебила Ника.

Старик чуть не подавился, покачал головой:

– И все-таки ты злая.

– Зато Тимир – доброта душевная! – Ника сломала ветку, кинула в костер. Тот полыхнул рыжими искрами, тут же проглоченными тьмой ночи.

– Душевная не душевная, а парень он не злой. Это у него от силы темной крышу немного сносит, а так милейший человек.

Хорь в руках Аглаи несогласно фыркнул. Ника, солидарная со зверьком, кивнула, меряя старика взглядом: маленький, щупленький, как только бороду волочит. А туда же – злая. Она им что, на мозоль больную наступила или последнюю краюху уволокла?

– Зря вы так, – вступилась Аглая. – Ника не злая. Ей обидно… – Она вздохнула. – Да и мне не весело.

Старик вытер руки о кафтан, поднялся. Напрочь игнорируя Нику, поклонился Аглае:

– Представиться-то я и забыл. Зовут меня Тихон. Я…

– Ты карлик! – догадливо в спину рявкнула Ника.

Старик покрылся багровыми пятнами. Хорь чихнул. И даже Тимир пошевелился, плечи его снова затряслись.

– Домовой я! – сверкая глазищами, прохрипел старик.

– О как! Это тот, который дом и жильцов от скверны всякой хранит? – присвистнула Ника.

– Он самый! – челюсть старика заходила ходуном.

– А к нам зачем пожаловали, господин хороший, домовой? – обламывая ветки с сука, спокойно поинтересовалась Ника. – Никак тоже помогать от скверны, пакостей и беды лихой?

– Вредная ты девка, – погрозил ей старик кулаком. – Я от беды лихой в лесу сберечь не могу. Я домовой, а не лесной! Вот в доме я силу имею, в своем доме. А в лесу я силу отколь возьму?

– А здесь зачем?

– Так девчата молодые, одни в глуши. Мало ли чего.

– Значит, с нами пойдешь? – сощурилась Ника.

– С вами. – Тихон смотрел на нее подозрительно, чувствуя подвох в вопросе.

Ника удовлетворенно кивнула, подняла с земли ножичек и бросила к ногам старика. Тот побледнел, догадываясь, подхватил бороду, закинул за плечо.

– Даже не думай!

– Так ты волосенками все листья и сучья соберешь! А если за пень какой зацепишься? Там мы тебя и оставим, будешь не домовой, а пеневой.

Тихон, покрепче прижимая бороду, бросился за куст. Хорь трясся от смеха, прикрывая лапами рот. Тимир хохотал в голос.

– А ведь права она, старик!

– И не думайте! – из-за куста провозгласил домовой.

– Значит, ты не с нами! – подвела итог Ника. – Думаешь, возиться будем? Не будем.

Аглая погрозила ей пальцем.

– Хватит! – прикрикнула на Тимира. Поднялась, взяла нож в руки. Как бы там ни было, а Ника и верно права.

– Брось нож! – взвизгнул домовой, выглядывая из-за ветвей.

Аглая развела руками, приближаясь. Старик всхлипнул:

– Ты хоть по локоть-то оставь, что ж я за домовой без бороды?

Аглая кивнула. Старик сокрушенно опустил голову, вышел и закатил глаза.

– Вот и все! А ты боялся. И даже лучше тебе так! – увещевала Аглая, направляясь с прядью бороды к костру. Тихон кинулся следом, смахивая со щек слезу, подпрыгнул, выхватил бороду и сунул ее в глубокий карман кафтана.

– Мое! – И тут же сел, отвернувшись от всех.

Ника подошла, похлопала Тихона по плечу:

– Борода не рука, отрастишь.

Он посмотрел на нее обиженно, хлюпнул носом, подобрал брошенный кусок хлеба, стряхнул с него землю и начал жевать.

– Тимиру еды отнеси, – толкнула Нику Аглая. Та кивнула, взяла нарезанный бутерброд и направилась к Тимиру. От хлеба он отказался, съел мясо, запил кипятком и снова, закутавшись, отвернулся.

– Слышь, Тихон. – Ника вернулась к костру, присела рядом со стариком. – А домовые спят?

Он пожал плечами.

– Сколько помню, все бодрствую. – Погладив остриженную бороду, он тяжко вздохнул.

– Вот и хорошо, – тут же кивнула Ника. – Значит, сторожить будешь, да за костром смотри.

– Это мы можем. Костер, он что в лесу, что в печи, одно слово – огонь. – Старик взял ветку, дунул, та осыпалась ровными прутиками.

Глаза Ники расширились. Она быстро глянула на Аглаю, та только вздохнула. Чему уже удивляться? Здесь и хори кулаком погрозить могут, и старики домовыми оказываются.

– Вот видишь, и в лесу от тебя польза.

Старик зарделся. Посмотрел на Нику снисходительно. Может, и не такая плохая девка.

– А мы, пожалуй, спать, – демонстративно зевнула Ника. Достала из сумы плащ, отошла на пару шагов от костра, начала расстилать. – И как на сырую землю укладываться, – простонала, подкладывая под голову руки. Старик фыркнул. Аглая достала свой плащ, покрутилась, устраиваясь поудобнее. Тихон подошел, щелкнул пальцами. Трава под Аглаей стала мягкая, как перина.

– А Нике?

Старик насупился.

– Не злая она…

Тихон вздохнул и щелкнул пальцами.

– Ох ты ж! Это как так? – Ника оглянулась, ее взгляд встретился со стариковским. Она хмыкнула. Потом улыбнулась, подмигнула: – Спасибо… Тихон.

Ворочалась Аглая долго, раскачивал над головой ветвями темный лес. Ни одной звезды сквозь сучья не видно. Только костерок трещит да старик домовой разговаривает. Поначалу решила – сам с собой, но услышала в ответ тихий писк – с хорьком! Странный мир, дикий и… волшебный. Только волшебство жуткое. С мерцающими тьмой глазами. Со зловещими байками и пугающими напутствиями…

– Тихон! – тихо позвала Аглая, поняв, что уснуть ей не удастся.

Старик и хорь смолкли. Домовой подковылял к Аглае:

– Не спится, девочка?

Она покачала головой:

– Деда, ты мне расскажи про мир ваш.

Старик вытер руки о кафтан, присел рядом:

– А что ты узнать хочешь?

– Об Обители, о том, как ведьмы пропали, и почему их в бедах ваших винят. О жрецах.

Старик задумался. Скользнул взглядом на хоря, и тот, почудилось Аглае, горестно вздохнув, кивнул. Потом метнулся, сунулся под плащ, прижался к груди Аглаи, согревая. После высунул мордочку и уставился на старика. Тихон помолчал, вычерчивая на земле знаки закопченной палкой, почесал густую бровь.

– История произошла…

– Какая история?

– Ясно какая. Любовная!

Аглая так и замерла.

– Ранее правили Велимиром три Верховных жреца: Миро – жрец света и солнца, Китар – жрец тьмы и мрака, Гаяна – жрица равновесия. Поклонялись богам своим, и те их слышали. Правили долго и справно. Существовала тогда уж Обитель. В ней дела вершились великие, и хранила она тайны многие. За Обителью стояли ведьмы. К ним за советами и благословениями и сами жрецы приходили. Великий огонь Трисвета горел в Верховной башне. Он оберегал все земли Велимира. Ведьмы грань меж мирами хранили. Раз в год из всех миров через грань стражи пропускали одаренных, кто силу ведовскую имел. Провожал их хранитель вязи. Шли они, чтобы получить знания и умение силой ведовской владеть. Сильна была Обитель. А уж насколько огромна! Разом могли в ней пребывать до пяти тысяч учеников. Ведьмы не только знания там хранили, но и артефакты разные из множества миров.

– Много было ведьм? – Аглая села удобнее, поджала под себя ноги и, закутавшись в плащ, прижала хоря.

– Очень много!

– Как же так вышло, делись-то куда?

– Ты меня не перебивай, все услышишь. Уж не знаю, как началось, знаю, чем закончилось. Полюбил Китар, жрец темный, Верховную ведьму Мерку. Ухаживал долго. Та на ухаживания отвечала. А вот как под венец позвал, возьми да и откажи. Вроде, мол, любит она Миро – жреца света. И Миро ей взаимностью отвечает. Великая обида возобладала над Китаром, ненависть затуманила голову. Пошел жрец тьмы войной на жреца света. Обратил тьму против, нежить себе подчинил. Миро тоже не лыком шитый, мертвых поднял. Закипела земля вокруг Обители от крови нелюдской. Забурлила тьма. Ведьмы взвыли. Начали помощи просить, обратились к Гаяне в слезах, чтобы утихомирила двух жрецов. Отвернулась от них жрица равновесия. Ведь весь Велимир знал, что она помолвлена с Миро была. А когда вокруг Обители разлилось озеро крови, узрела жрица творимое, оплакивала павших и тела омывала изувеченных. По крови босыми ногами шла, и след ее до самой Обители так и остался. Взошла на пик самой высокой башни. Смотрела сквозь миры, искала Верховную ведьму, чтобы показать, что именем ее содеяно, да так и не нашла. И слезы кровавые лились из глаз ее. Не разрешить ненависти двух жрецов. Не распутать начавшуюся войну. И винила она Мерку, ненависть в ней так и клокотала. Обратила она озером кровь погибших в той войне, и обступило оно Обитель. А сама жрица пошла по Велимиру, неся с собой проклятие на всех, кто силой ведовской обладал. Кто из ведьм успел, за грань ушел, остальные погибли от того проклятия жуткого. Ходят слухи, что так до сих пор и бродят, ни мертвые, ни живые. А еще поговаривают, что Верховная ведьма успела за грань уйти, и жрица ушла за ней, чтобы там найти ее и отомстить.

– А жрецы? Что стало с ними?

Старик почесал бороду:

– Миро больше никто не видел, сразу после Ухода слухи по Велимиру шли, что подался в отшельники, вроде как снизошло озарение, и направился он в края дальние грех искупать. А Китар остался у власти. Только душа его злобой была разъедена, совсем черная. Бродят его соглядатаи по землям, ведьм высматривают. А тех и след простыл.

– Зачем ему ведьмы?

Тихон пожал плечами:

– Кто его знает. Мстить? Али Мерку ищет? Оскорбленный в любви мужчина – гадкое зрелище, а уж оскорбленный жрец тьмы…

– Потому и нас Килла отправила подальше?

Тихон кивнул.

Аглая поежилась:

– Страшная история.

– Страшная. И все мы за нее крест несем.

– Неужели нельзя проклятие снять?

– Может, и можно. – Тихон пожал плечами. – Да разве нам, простым, это ведомо, когда сами жрецы между собой согласия не нашли, нам-то как? Бояре спорят – с холопов шапки летят… Осталось только ждать. Авось придет время, народятся новые жрецы. Спадут проклятие и бремя с народа Велимира. Упокоятся тогда мертвые, лягут обратно в могилы, навьи перестанут бродить. Мавки прекратят злобствовать.

Глаза Аглаи загорелись:

– Килла сказала, что Тимир жрец!

– Жрец? – Домовой сокрушенно покачал головой и перешел на шепот: – Нет, он силой темной одарен. А до жреца ему надобно силу ту устаканить благословением. А благословение он только от ведьмы получить может. А иначе ходить ему сумеречным.

Аглая покосилась на Тимира:

– Значит, если и мы не ведьмы?..

– Не быть ему жрецом, – тихо проговорил Тихон и тут же вскочил. Начал поправлять на Аглае плащ. – Почитай, месяц уж верно в зените, а ты все сказки мои слушаешь. Глаз не сомкнула.

Соглашаясь, зевнул во всю мордочку хорек и начал тыкаться влажным носом в шею Аглаи. Она легла на бок, приноровила руку под голову.

– Тихон, а если найдется в нас сила ведовская, Тимир станет жрецом, он сможет снять проклятие?

Тихон вздохнул:

– Заклятие на крови, на смерти сотворенное, равновесием затворенное. Когда война между жрецами началась, погас Трисвет. Нечему стало оберегать земли. Потому и поглотило проклятие земли наши. – Тихон погладил Аглаю по волосам. – Да ты о том не думай, вам домой вернуться нужно, вот и грезь о доме. А о делах велимирских не тебе сокрушаться.

«О доме. – Аглая крепче прижала к себе зверька, тот ткнулся мокрым носом в плечо. – Я буду думать о доме. Мы вернемся и забудем этот мир и его горести. А Велимир… останется с темным озлобленным жрецом во главе. И им будет все равно? Точно будет».

– Спи! – далекий, успокаивающий голос Тихона. Хорек вытянулся в руках. И через ночь, через лесные шорохи послышался далекий ласковый напев бабушки, уносящий в успокоительный морфеевский мир:

 
То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит —
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит…
 

Ника изо всех сил делала вид, что спит. С трудом сдерживала переживания, слишком громкий стук сердца, чересчур частое дыхание. Вслушивалась в тихий разговор Аглаи с Тихоном и ничего не слышала. Не могла слышать, в ушах стоял звон. Яростно сжимала кулаки, утыкалась в ставшую усилиями Тихона пушистой траву, кусала ее в бессилии, а грудь рвало безмолвное рыдание. «Бросил! – Кровь выступила на искусанных губах. – Сволочь, Стас, какая же ты сволочь!» И судорожный сдерживаемый выдох. Со страхом, не услышал ли кто. Пульсирующий стук в висках. Слеза, застывшая в уголке глаза. Дрожащая от боли собственной хозяйки, не выкатившаяся, но раздирающая душу и сердце.

Ника сжималась под плащом. Дрожала, как от озноба. Завыть в голос так, чтобы глотку рвало. Чтобы душа лопнула и не скребла, не мутила.

Шорохи тревожные – зверье – подстегивали колотящееся сердце.

– Ника! – шепот донесся сквозь звон в ушах и шорохи, осел в голове и всколыхнулся в сердце новым болезненным ударом.

Почудилось?

Это ветер колышет ветви.

– Ника!

Она напряглась. Сердце, останови свой бой. Дай услышать. Голос… близкий, дорогой ей. Из-за кустов, из темноты за деревьями, оттуда, где раскинулся можжевельник, испуганно трясущий лапами.

– Ника! – жалостливо.

Она приподнялась. Тень куста прикрывала ее. Стихли голоса позади.

– Спи, – донесся голос Тихона.

– Ника! – тоскливо.