Текст книги "Смерть в баре"

Найо Марш
Прелюдия к убийству; Смерть в баре. Сборник

Моим друзьям из Репертуарного общества Данидина

Серия «Золотой век английского детектива»

Ngaio Marsh

OVERTURE TO DEATH DEATH AT THE BAR

Перевод с английского

И. А. Соломатиной («Прелюдия к убийству»),

А. П. Кашина («Смерть в баре»)

Серийное оформление В. Е. Половцева

Печатается с разрешения наследников автора и литературных агентств Aitken Alexander Associates Ltd. и The Van Lear Agency

© Ngaio Marsh Ltd, 1938, 1940

Найо Марш (1895–1982) – ярчайшая звезда «золотого века» английского детектива, автор 32 романов и множества пьес. Не имя стоит в одном ряду с такими признанными классиками жанра, как Агата Кристи и Дороти Л. Сэйерс. За свои литературные достижения она была удостоена звания дамы– командора ордена Британской империи.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Люк Уочмен, адвокат.

Себастьян Пэриш, его кузен.

Норман Кьюбитт, художник.

Абель Помрой, владелец «Плюмажа», Девон.

Уилл Помрой, его сын.

Миссис Ивс, экономка «Плюмажа».

Ее милость Вайолет Дарра, графство Клер, Ирландия.

Роберт Ледж, секретарь и казначей общества левого толка Кумби.

Джордж Нарк, фермер из Оттеркомби.

Децима Мур, девушка из Оксфорда и фермы «Кэрри Эдж».

Доктор Шоу, полицейский хирург, Иллингтон.

Николас Харпер, суперинтендант полиции, Иллингтон.

Ричард Оутс, констебль из полицейского участка Иллингтон и Оттеркомби.

Доктор Мордаун, коронер из Иллингтона.

Родерик Аллейн, старший детектив-инспектор, Департамент криминальных расследований.

Т. Р. Фокс, инспектор, Департамент криминальных расследований.

Полковник Максвелл Брэммингтон, главный констебль.

Глава 1
«Плюмаж»

I

Когда Люк Уочмен выехал на мост Оттербрук-бридж, заходящее солнце неожиданно ударило ему прямо в глаза. Казалось, через речку из аллеи на него хлынул поток расплавленного золота, отражавшегося в воде ослепительными сполохами. Молодой человек прикрыл ладонью глаза и глянул сквозь залитое солнечными лучами ветровое стекло на дорогу: где-то здесь должен быть поворот на Оттеркомби. Чтобы лучше видеть, он опустил боковое стекло и высунул голову в окно.

Теплый ветерок летнего вечера освежил лицо. В воздухе пахло вереском, папоротником и – чуть более резко – не таким уж далеким теперь морем. Наконец Люк увидел то, что хотел. Впереди, на расстоянии пятидесяти ярдов[1]1
  Ярд – мера длины, равная 0,9144 метра. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] от моста, на обочине красовался указатель с почти смытой дождями надписью: «Оттеркомби, 7 миль»[2]2
  Миля – мера длины, равная 1,609 километра.


[Закрыть].

Почувствовав, что еще немного – и его заветная мечта осуществится, Уочмен испытал ощущение, сходное с блаженством. Только сейчас, когда его путешествие приближалось к концу, он осознал, до какой степени ему хотелось вернуться в эти края. Между тем его машина, проехав еще немного по широкой аллее, свернула в другую – узкую и затененную, огибавшую многочисленные невысокие холмы. Здесь по обе стороны от дороги росли деревья и колючий кустарник, так что яркий солнечный свет больше Люка не беспокоил. Скорее тут царил полумрак; нависавшие низко над головой кроны образовывали своего рода тоннельный свод, а некоторые ветки даже касались ветрового стекла. Похоже, два автомобиля здесь вряд ли бы разъехались. Через некоторое время машина начала подпрыгивать на ухабах. Люк сбросил скорость и вдохнул полной грудью. От реки и напоенной влагой земли веяло прохладой.

– Теперь все время вниз по холмам, – пробормотал он себе под нос и перенесся мыслями в Оттеркомби. Если разобраться, путешественнику следует въезжать в излюбленное место в час заката, когда рабочие после трудового дня расходятся по домам, небо начинает наливаться вечерней синевой, а кое-где уже зажигаются фонари и окна, в которые можно бросить мельком досужий взгляд. А еще именно в это время владелец «Плюмажа» Абель Помрой обычно выходит на подъездную дорожку и смотрит, не едут ли к нему гости.

Обдумав все это, Уочмен задался вопросом, не обогнали ли его приятели, также направлявшиеся в «Плюмаж». Очень может быть, что кузен Себастьян Пэриш добрался до места раньше, поскольку знал побережье куда лучше Люка. Возможно, Норман Кьюбитт уже сидит за столом на веранде, нетерпеливо барабаня пальцами по безукоризненно накрахмаленной льняной скатерти. Как-никак это был уже второй отпуск, который они решили провести в Оттеркомби. Надо сказать, молодые люди представляли собой весьма любопытную и даже забавную троицу. Если попробовать описать их одиссею, то ее первая фраза: «Как-то раз стряпчий, актер и художник отправились в рыбацкую деревушку неподалеку от Девона», – могла бы послужить зачином для неплохого юмористического рассказа или даже небольшой повести. Но это к слову. А если серьезно, Кьюбитт и Пэриш устраивали его в качестве компаньонов куда больше, нежели члены высоколобого ученого братства, к которому по роду занятий принадлежал и он сам. Как ни крути, но изучение многочисленных законов и выступления в суде накладывали на членов адвокатского клана некую несмываемую печать, позволявшую чуть ли не с первого взгляда отличать их от иных представителей человеческого сообщества. Лично Уочмен полагал, что деятельность стряпчего отупляет душу и сказывается не лучшим образом не только на характере человека, но и на языке тела, а потому даже сейчас задавался вопросом, не покажется ли жителям Оттеркомби его манера вести разговор и держать себя искусственной или даже несколько вычурной.

Когда машина перевалила через вершину холма и покатила вниз по склону, Уочмен неожиданно вспомнил Дециму Мур. Интересно, появляется ли она в Оттеркомби? И устраивают ли леваки из общества Кумби[3]3
  Придуманная автором организация левого толка (прокоммунистическая). Таких в Англии в 30-е годы было довольно много, причем среди членов левого движения насчитывалось немало студентов элитных вузов.


[Закрыть] здесь свои собрания по субботам? Помнится, год назад одно из таких сборищ завершилось жарким спором между ним и девушкой и, что самое главное, тогда они остались наедине. Честно говоря, Люк очень надеялся на продолжение беседы, поскольку обстановка для такого рода общения была здесь самая располагающая: неподалеку шумел прибой, а в воздухе пахло вереском и морскими водорослями. К тому же в прошлом году Децима, хотя и не без сопротивления и протестов, в конце очередного спора оказалась-таки в его объятиях.

Последней вехой на его пути к побережью стала деревушка Дидлсток – краткая интерлюдия в виде кучки беленных известью и крытых тростником домиков. А минутой позже, когда он выбрался наконец из зарослей Оттеркомби-вудз на простор, ему показалось, что до его слуха донесся наконец шум моря.

Преодолев на этом отрезке дороги небольшой занос, Уочмен вслушался в рокот мотора и, обозрев лежавший перед ним тракт, понизил передачу. Вспомнил, что аллея Оттеркомби пересекается с Дидлстокской аллеей, причем перекресток находится в крайне неудачном месте и скрывается за холмами и кустами живой изгороди, так что ехать здесь нужно с особой осторожностью. Короче, опасный перекресток, сказал себе Люк и, приближаясь к нему, нажал на всякий случай кнопку клаксона. Как оказалось, не зря, поскольку в следующую секунду ему пришлось изо всех сил жать на педаль тормоза и выкручивать руль. Автомобиль опять пошел юзом и въехал боком в живую изгородь, но хотя столкновения не произошло, в результате этого опасного маневра Люк сцепился правым передним бампером с задним левым бампером неожиданно вылетевшей из-за холма крохотной двухместной машинки.

Уочмен опустил стекло и высунулся чуть ли не по пояс из окна своего авто.

– Какого черта вы носитесь как оглашенный в таком опасном месте? – крикнул он.

По счастью, водитель двухместной машинки тоже успел ударить по тормозам и теперь, отдуваясь, откинулся на спинку сиденья.

– И выключите, к дьяволу, мотор! – гаркнул Уочмен, поскольку, как ему показалось, водитель крохотной машинки мог в любой момент снова дать газу, что только усугубило бы ситуацию.

Подумав об этом, Люк распахнул дверцу, выбрался из салона и, подойдя к открытому авто, собственноручно перевел торчавший в замке зажигания ключ в нейтральное положение.

Из-за нависавшего над дорогой холма и густых зарослей живой изгороди было довольно темно, и Люку не удалось как следует рассмотреть лицо незнакомца. Тем более последний носил широкополую шляпу и, когда Люк к нему шел, еще сильнее натянул ее на глаза. Похоже, поначалу он сам собирался вылезти из машины, но так как Люк подошел к нему, снова откинулся на спинку сиденья и, вольно или невольно прикрывая лицо, нервно вцепился рукой в переднее поле шляпы.

– Послушайте, – начал Уочмен, – вы, должно быть, очень крутой парень, раз носитесь по грунтовым деревенским дорогам с такой скоростью, как если бы были… Кем, собственно?

Незнакомец пробормотал нечто невразумительное.

– Итак, кем вы себя считаете? – повторил вопрос Уочмен и добавил: – И почему не давите на клаксон?

– Мне очень жаль, что все так случилось, – едва слышно пролепетал незнакомец, – но я ничего не видел и не слышал, пока, пока… – Тут звук его голоса окончательно растворился в воздухе.

– Ладно. Ничего страшного вроде не произошло. Но ведь наши машины нужно как-то расцепить, не так ли? – произнес Уочмен. Поскольку незнакомец не сказал в ответ ни слова и по-прежнему сидел без движения, Люком вновь начало овладевать раздражение. – Может, не будете сидеть сиднем и все-таки поможете мне?

– Ну конечно, разумеется, как же иначе?.. – протянул незнакомец с извиняющимися нотками в голосе. – Повторяю, мне очень жаль, что все так случилось. Это, без сомнения, моя вина, и вы тут совершенно ни при чем…

Подобная демонстрация раскаяния смягчила сердце Уочмена.

– Не стоит так огорчаться, – ответил он. – Как я уже сказал, ничего страшного не произошло. Давайте лучше посмотрим, в чем там проблема.

Пока Уочмен обходил машину незнакомца, последний торопливо выбрался из салона с другой стороны и быстро прошел к багажнику. Так что когда Люк приблизился к нему, тот уже стоял у заднего бампера, наклонившись и рассматривая две сцепившихся металлических полосы.

– Я могу чуть приподнять эту железяку, если вы сдадите назад на дюйм или два, – предложил незнакомец, схватив задний бампер сильными мозолистыми пальцами. – Только делать это надо одновременно.

– Договорились, – согласился Уочмен и вернулся к своему автомобилю.

Все прошло как по нотам, и они освободили сцепившиеся бамперы без большого труда. Уочмен просунул голову в окно и крикнул:

– Все чисто!

Незнакомец отпустил бампер своей машинки, после чего с рассеянным видом похлопал себя по карманам.

– Желаете закурить? – спросил Уочмен и протянул незнакомцу портсигар.

– Вы – сама доброта, – поблагодарил водитель двухместной машинки и добавил: – Пара хороших затяжек мне сейчас действительно не помешает… – Потом, чуть поколебавшись, взял у Люка сигарету.

– Зажигалку?

– Благодарю. К счастью, собственная имеется.

Он чуть отвернулся в сторону и, прикуривая, низко опустил голову, одновременно прикрывая пламя зажигалки ладонями, как будто в аллее дул действительно сильный ветер.

– Полагаю, вы тоже едете в Оттеркомби… Для того и свернули с Дидлстокской аллеи, не так ли? – поинтересовался Уочмен.

В ответ незнакомец раздвинул губы в улыбке, обнажив полоску белоснежных зубов.

– Что ж, такая задумка у меня и впрямь была… пока не столкнулся с вами.

– Полагаю, вам не стоит из-за этого менять свои планы, – усмехнулся Уочмен. – Тем более вы носитесь с такой скоростью, что я в любом случае не буду наступать вам на пятки.

– Это точно, – согласился незнакомец и двинулся к своему авто. – Но как бы то ни было, буду стараться держаться от вас подальше… Ну, будьте здоровы. Желаю хорошо провести вечер.

– И вам того же.

Возможности маленькой двухместной машинки вполне соответствовали амбициям ее хозяина. Сорвавшись с места, словно метеор, она в течение секунды преодолела лежавший впереди прямой участок трассы и скрылась из виду, будто провалившись под землю за следующим склоном холма. Через некоторое время тронулся с места и Уочмен, но ехал куда осторожнее сорвиголовы, с которым недавно сцепился бамперами. Поэтому, когда добрался до спуска, летевшая впереди него по крутому склону маленькая машинка виделась уже едва заметной букашкой. Тем не менее отдаленный звук сигнала Люк все-таки услышал и подумал, что незнакомец решил так над ним подшутить. Ведь это он советовал тому чаще давить на клаксон, не так ли?

II

Дорога вела к побережью, устремляясь к резко выдававшемуся из береговой черты мысу Кумби-рок, который, казалось, нахально совал свой длинный нос прямо в канал. Темное же пятно на склоне холма представлялось своеобразной точкой, символизирующей конец путешествия. Но только подъехав к этому месту поближе, можно увидеть, что это пятно или символическая точка – въезд в тоннель, который, если разобраться, представлял собой единственный вход или, иначе говоря, ворота в Оттеркомби. Уочмен наблюдал за приближением темного провала в склоне холма, пока тот не заполнил целиком его поле зрения. В следующее мгновение он въехал в тоннель, миновав установленный здесь дорожный знак: «Оттеркомби. Внимание! Опасный поворот. Сбавьте скорость». Люк сделал, как было велено: сбросил скорость, в дополнение к этому включил фары – и сразу же оказался в тесном замкнутом пространстве, в котором эхом отдавались рокот двигателя его автомобиля и хруст гравия под колесами. В тоннеле запахло морскими водорослями и пропитанным влагой известняком, а впереди, словно забранный в черную рамку, высветился морской пейзаж, выдержанный в голубовато-синих тонах. Казалось, тоннель выводил прямо к волнам прибоя, но это была только иллюзия, поскольку дорога сразу же при выезде резко сворачивала влево. Поворот был очень крутой и опасный, так что Уочмену, чтобы вписаться в него, пришлось не только сбросить скорость до минимума, но и притормозить. Секундой позже, преодолев поворот и вырвавшись на простор, он покатил по гравийной дорожке к Оттеркомби, любуясь морскими видами.

Очень может быть, что именно узкий темный тоннель и опасный поворот за ним сильно повлияли на популярность этого места и не сделали Оттеркомби очередным модным открытием для путешественников и отдыхающих, каким стали деревушки Кловелли или Полперро. Во всяком случае, дамы и разъездные торговцы уж точно опасались въезжать в темную дыру в склоне холма, особенно если учесть, что въезд был снабжен столь грозным предупреждающим знаком. Это не считая того, что большая машина в тоннеле просто-напросто не поместилась бы. Ну и помимо всего прочего, деревушка Оттеркомби не являлась таким уж живописным местом, представляя собой хаотичное собрание покосившихся от времени домиков, выбеленных не столько известью, сколько солнцем, морской солью и непогодой. Здесь не было романтических полуразвалившихся башен с привидениями, а на мысе Кумби-рок – таинственных глубоких пещер, где укрывались контрабандисты. Но тем не менее у Оттеркомби, как и у всякого уважающего себя прибрежного поселения, имелась собственная история, и, кстати сказать, довольно богатая. Тут и кораблекрушения случались, и грог какой-то особенный варили, а между таможенниками и обитателями Кумби-рока даже перестрелки происходили. Впрочем, все это уже отошло в прошлое – как и железные ворота, которыми когда-то запирался на ночь пресловутый оттеркомбский тоннель. Что же касается времен нынешних, то жители Оттеркомби, как и в старину, держались наособицу, чужаков, особенно туристов и разъездных торговцев, не жаловали, а слово «публичный» произносили только сквозь зубы. Говорят, подобные настроения были свойственны прежнему владельцу Оттеркомби – эксцентричному субъекту, презиравшему толпу и любившему уединение, что, разумеется, не могло не отразиться и на мировоззрении его арендаторов. Так что путешественнику, пожелай он задержаться в этих местах, оставалось одно – идти в гостиницу «Плюмаж», где всем заправляли Абель Помрой, сдававший внаем четыре гостевые комнаты, и миссис Ивс, занимавшаяся уборкой и готовившая завтраки, обеды и ужины. И если поселившийся в «Плюмаже» человек местному населению нравился, то с ним могли и в дартс вечером поиграть, и в открытое море на лодке выйти. В остальном же он был предоставлен самому себе – мог гулять вдоль кромки прибоя, удить со скалы рыбу или прокатиться в располагавшийся в трех милях Иллингтон, где имелись площадки для гольфа и трехзвездочный отель с неплохим баром. Вот, пожалуй, и все прелести Оттеркомби, а также ее окрестностей. По крайней мере, на первый взгляд.

«Плюмаж» выходит фасадом на посыпанную гравием дорогу, тянущуюся от тоннеля, и представляет собой тщательно побеленное, прямоугольной формы здание. Его нельзя назвать монументальным или высоким, тем не менее выглядит оно достаточно солидно, возвышаясь над окружающими коттеджами и домиками. На углу «Плюмажа» дорога раздваивается, и одна ее часть превращается в подъездную дорожку гостиницы, одновременно образуя своего рода внешний дворик; другая же, вымощенная каменными плитами, названными «ступенями Оттеркомби», змеится вдоль деревни и скрывается в направлении маленькой гавани. А потому из окон по обеим сторонам здания можно наблюдать за прибытием гостей как со стороны тоннеля, так и со стороны моря. Там же, на углу дома, стоит скамейка, на которой теплыми вечерами имеет обыкновение посиживать Абель Помрой со своими приятелями. Время от времени Абель поднимается со скамейки, выходит на середину дороги и бросает взгляд в сторону тоннеля, с тем чтобы узнать, не едет ли кто. Вероятно, точно так же поступали его отец, дед и прадед.

Так что Уочмен, подъезжая к гостинице, как и ожидал, увидел в вышеупомянутом месте старого Помроя, одетого в рубашку с короткими рукавами, и помигал ему фарами. Помрой вскинул в приветственном жесте руку. Когда же Уочмен нажал на клаксон, в освещенных дверях гостиницы замаячила высокая фигура, облаченная в слаксы и модный свитер. Это был кузен Себастьян Пэриш. Похоже, компаньоны все-таки прибыли сюда раньше его.

Уочмен распахнул дверцу и выбрался из машины.

– Здравствуйте, Помрой!

– Здравствуйте, мистер Уочмен! И добро пожаловать. Мы все здесь чертовски рады видеть вас снова.

– А я рад, что добрался наконец до вашей деревни! – воскликнул Уочмен и улыбнулся кузену. – Привет, Себ! Когда приехал?

– Еще утром, старина, – отозвался кузен. – Мы вместе с сестрой Нормана переночевали в Эксетере.

– А я – в Йовилле, – сказал Уочмен. – Кстати, а где Норман?

– Малюет на пристани. Но солнце уже зашло, так что скоро будет… Собирается, знаешь ли, запечатлеть меня в Кумби-роке. Отличная идея! Представляешь, как я буду смотреться в алом свитере на фоне синего моря? Живописно – это как минимум!

– Ну и дела, – покрутил головой Люк и широко улыбнулся.

– Сейчас прикажу достать из машины ваши вещи, сэр, – сообщил старый Помрой и позвал: – Уилл!

Из освещенных дверей «Плюмажа» появился высокий рыжеволосый субъект и, прищурившись, посмотрел на Уочмена. Секундой позже во взгляде парня проступило узнавание, но нельзя сказать, что оно сопровождалось радостным блеском в глазах.

– Привет, Уилл.

– Добрый вечер, мистер Уочмен.

– Помоги гостю, сынок, – велел старый Помрой.

Рыжеволосый парень подошел к машине, открыл багажник и стал доставать из него чемоданы Уочмена.

– Как поживает ваша организация, Уилл? По-прежнему придерживаетесь левых взглядов? – начал расспрашивать Уочмен.

– Точно так, – коротко ответил Уилл. – И наше движение с каждым днем набирает силу. – Потом, указав на багаж, спросил: – Это все?

– Да, благодарю вас, – произнес Люк и повернулся к кузену. – Сейчас загоню машину в гараж, Себ, и присоединюсь к тебе в баре. Надеюсь, у Абеля есть в запасе сандвичи или что-то вроде этого?

– Разумеется, сэр. И даже кое-что получше, – сообщил Абель. – Миссис Ивс специально для вас отложила свежевыловленного лобстера.

– Клянусь святым Георгом, Абель, вы хозяин, каких мало. И да благословит Господь миссис Ивс.

Уочмен завернул за угол и поехал к гаражу – переоборудованной из конюшни мрачноватой постройке, в чьих стенах нетрудно было представить разгоряченных скачкой взмыленных лошадей, которых трудолюбивые грумы обтирали соломой. Выключив мотор и услышав в наступившей вдруг тишине шелест лапок убегающей крысы, Уочмен огляделся и отметил про себя, что в помещении, помимо его собственного автомобиля, находятся еще четыре машины: «Остин» Нормана Кьюбитта, еще один «Остин», поменьше, невзрачный серенький «Моррис» и слегка помятая, но уже хорошо знакомая крохотная двухместная машинка.

– Чтоб меня черти взяли! – воскликнул Люк, разглядывая двухместный болид. – И ты тут!

Выйдя из гаража, он неспешной походкой двинулся к гостинице, с удовольствием вслушиваясь в звуки собственных шагов на этой земле и вдыхая острые запахи моря и горевшего на берегу плавника. Когда же поднимался по лестнице, из бара донеслись возбужденные голоса и приглушенные звуки втыкавшихся в пробковую мишень стрелок «дартс».

– Два раза по двадцать, – громко произнес Уилл Помрой, после чего послышались приветственные клики, которые, впрочем, в следующее мгновение перекрыл громкий женский голос:

– Отлично, мой дорогой! Мы победили!

– Итак, она тоже здесь, – пробормотал Уочмен, намыливая в ванной комнате руки. – Но почему «мой дорогой»? И какие такие «мы» победили?

III

Уочмен в компании с кузеном вкушали свежайшего лобстера в укромном частном баре для почетных гостей. Вообще-то в «Плюмаже» имелась просторная гостиная, но ею почти не пользовались. Что же касается общего и частного баров, то они вписывались друг в друга как палочки двух заглавных литер «L». Общий, если так можно выразиться, располагался в нижней короткой черточке первой литеры, а частный – в нижней черточке второй. Нечего и говорить, что оба бара и общая гостиная, находившаяся в промежутке между длинными верхними черточками упомянутых литер, были соединены короткими переходами и арками дверных проемов и представляли собой, по сути, единое помещение неправильной формы, где помимо гостиной и баров располагались также регистрационная конторка и уютный закуток с камином. Смежный с «народным», или общим, баром каминный закуток, казалось, насквозь пропитался неистребимым запахом сгоревшего плавника, которым камин топился вот уже триста лет, и обладал висевшей на стене большой пробковой мишенью для игры в дартс, собственноручно изготовленной Абелем Помроем. Если в дартс играли постояльцы, иначе говоря, чужаки, то местные жители обыкновенно ждали, когда они закончат, если же постояльца приглашали поиграть местные, это означало, что он переставал быть чужаком.

Вечер середины лета выдался прохладным, по причине чего в комнате топили камин. Уочмен, покончив с едой, откинулся на спинку стула, вытянул ноги и достал из кармана портсигар. Потом посмотрел на своего кузена и ухмыльнулся. Себастьян Пэриш стоял у огня, в манере лондонского плейбоя картинно опираясь о каминную полку.

– И все-таки, кто бы что ни говорил, мне нравится это место, – произнес наконец Уочмен. – Здесь замечательно, и сюда стоило вернуться, не так ли?

Пэриш ответил ему экспрессивным актерским жестом и насыщенным бархатными модуляциями голосом добавил:

– Воистину, это прекрасная земля! – Он покачал головой. – Подумать только, мы укрылись здесь от суеты и треволнений большого города. А главное – от фальши и искусственности. Господи, кто бы знал, как я ненавижу свою профессию!

– Брось, Себ, – сказал Уочмен. – Ты просто создан для нее. Можно сказать, родился актером. Помнится, когда ты первый раз вышел на сцену, зал буквально взорвался рукоплесканиями. Даже твоя матушка не сомневается, что у тебя на этой стезе большое будущее.

– Как бы то ни было, старина, здешние просторы и чистый воздух чертовски важны для меня.

– Не сомневаюсь, – довольно сухо проговорил Уочмен, соглашаясь с ним. Порой кузен высказывался так, как если бы сыпал цитатами из интервью с самим собой. Но подобное манерничанье скорее удивляло, чем раздражало, и Люк утешался тем, что вечное стремление Себастьяна актерствовать никому не приносит зла – как и яркие модные тряпки, которые тот носил и считал единственно приемлемыми для современного молодого человека. Даже в Южном Девоне. Впрочем, он неплохо смотрелся в них, когда стоял с непокрытой головой на Кумби-рок и ветер играл с его красивой волнистой шевелюрой. Складывалось впечатление, что он ждал команду режиссера «камера!» – и, похоже, хотел, чтобы Норман запечатлел его на холсте именно в таком виде. Неожиданно ему пришло в голову, что Себастьян внутренне к чему-то готовится, и его слова о фальши и неискренности сценического искусства являются лишь своеобразным прологом к рассуждениям совсем на другую тему. Или он, Люк, совершенно не знает своего кузена. Впрочем, продолжения Уочмен так и не услышал, поскольку в этот момент дверь приоткрылась и в комнату заглянул худощавый молодой человек с растрепанными светлыми волосами.

– Приветик! – вскричал Уочмен. – Наконец-то объявился наш великий художник.

Норман Кьюбитт ухмыльнулся и, войдя в помещение, поставил на пол этюдник.

– Привет, Люк! Как доехал?

– Отлично. Ты что, уже начал работать?

Кьюбитт протянул к огню руки, и Люк заметил у него на пальцах разноцветные пятна от красок.

– Так, делаю кое-какие наброски для будущего портрета Себа, – сообщил он. – Полагаю, впрочем, что он уже тебе об этом сказал. Пока был свет, клал краску мастерком, пытаясь побыстрее намалевать пристань. Но когда солнце стало заходить, выяснилось, что вечером она выглядит несколько иначе, нежели я изобразил. Короче, натура прекрасная, но набросок показался мне ужасным.

– Неужели ты можешь писать и в темноте? – спросил Уочмен с улыбкой.

– Нет, когда свет ушел, я не писал, а общался с рыбаками. И выяснил, что в Кумби все жутко политизированы.

– Совершенно верно, – вступил в разговор Пэриш. – Особенно Уилл Помрой и его левацкая группа.

– Децима тоже очень активная в этом смысле особа, – произнес Кьюбитт. – Я даже предложил назвать их группу «децимбристы».

– Слушайте, а где сейчас все деревенские? – осведомился Уочмен. – Когда я сюда поднимался, мне показалось, что кое-кто уже вовсю играет в дартс.

– Про всех не знаю, но Абель сейчас травит в гараже крыс, – ответил Пэриш. – И многие отправились с ним, поскольку опасаются, что он может переборщить с синильной кислотой и надышаться ядовитыми парами.

– Боже мой! – вскричал Уочмен. – Неужели этот старый дурень решил позабавиться с цианидом? Это в его-то возрасте!

– Похоже на то. Кстати, а почему бы нам всем немного не выпить?

– В самом деле, – согласился с ним Кьюбитт, прошел к стойке и огляделся. – Не пойму, куда все подевались? В «народном» баре ни души. Даже Уилла нет. Ладно, я сам притащу выпивку и запишу, кто что заказал. Итак, пива для начала?

– Вне всякого сомнения, – откликнулся Пэриш.

– Интересно, какой все-таки тип цианида раздобыл Абель? – неожиданно спросил Уочмен.

– Какой тип, какой тип… – с отсутствующим видом протянул Пэриш. – Я сам привез ему эту отраву из Иллингтона. Насколько я помню, обычный крысиный яд у аптекаря кончился, но он поскреб по сусекам и нашел-таки для меня флакон с какой-то ядовитой бурдой. Кажется, он называл ее кислотой Шееле[4]4
  Кислота Шееле – синильная кислота, которая называлась также кислотой Шееле по имени химика, который ее открыл. Как и все вещества, бывает разной концентрации. «Прусская кислота» (Prussic acid) – водный раствор синильной кислоты, иначе гидроген цианида.


[Закрыть].

– Ни фига себе!

– Вспомнил, все точно! Эта жидкость называлась кислота Шееле, и никак иначе. Помнится, аптекарь еще говорил, что ее пары могут оказаться недостаточно действенными для крыс, и по этой причине даже кое-что к ней подмешал.

– Что конкретно – во имя всех Борджиа на свете?!

– Какую-то «прусскую кислоту», насколько я помню…

– Насколько он помнит! Нет, как вам это нравится – насколько он помнит!

– Ну что ты так раскричался? Аптекарь ясно сказал, что это кислота. Кажется, «прусская» или что-то в этом роде. Я ведь не специалист по ядам, откуда мне знать? Но он сто раз меня предупредил, чтобы я был с этим раствором поосторожнее, и велел при работе с ним обязательно носить респиратор. Кстати, я его тоже купил – за полкроны – на тот случай, если у Абеля этой штуки не окажется. Так что Абель и респиратор надел, и кожаные перчатки. Не беспокойся…

– То, что ты рассказал, просто чудовищно!

– Как это ни печально, дружище, но мне пришлось приобрести эту дрянь, – пробормотал Пэриш. – И в этой связи я чувствую себя не лучшим образом. Но что мне было делать? Абель меня буквально за горло взял – привези да привези. Ну я и привез. Не хотел обижать. Он хоть и глупый, но очень добрый старик…

– Похоже, ты тоже особенно умом не блещешь, – рассердился Уочмен. – Да знаешь ли ты, что двадцать пять капель этой самой кислоты Шееле способны убить человека в течение нескольких минут? Или не двадцать пять, а даже меньше… Если мне не изменяет память, достаточно и семи, чтобы получить срок за попытку отравления. Да что там далеко за примером ходить… Я сам защищал студента-медика, который по ошибке дал больному двадцать минимальных доз. И в результате его обвинили в покушении на убийство. Правда, я его вытащил, но… Кстати, а как Абель этот раствор использует?

– Все препираетесь? – осведомился Кьюбитт. – А я, между прочим, вам пиво принес.

– Абель мне сказал, что собирается разлить раствор по маленьким баночкам и засунуть их в крысиные норы, – объяснил Пэриш. – И я уверен, Люк, что он относится с должным почтением к этой смертоносной субстанции. Даже пообещал после окончания работы заткнуть крысиную нору тряпками, а потом все убрать и как следует вымыть.

– Если разобраться, этот чертов аптекарь вообще не имел права продавать тебе кислоту Шееле, не говоря уже о том ужасном снадобье, которое он намешал. По большому счету, за такие дела его следовало бы навсегда вычеркнуть из списка фармацевтов. Но уж коли он все-таки решился сбагрить тебе эту дрянь, то ему нужно было посильнее ее разбавить. По-моему, так было бы лучше для всех.

– Господи, спаси и помилуй нас, грешных, – торопливо проговорил Кьюбитт и основательно приложился к кружке.

– Интересно, что происходит с человеком, отравившимся «прусской кислотой»? – спросил Пэриш, не обращая на пиво никакого внимания.

– У него начинаются конвульсии, потом он покрывается липким холодным потом, а потом умирает.

– Может, заткнетесь наконец? – гаркнул Кьюбитт. – Сил уже нет слушать ваши кошмарные разговорчики.

– Если так… Тогда твое здоровье, дорогой друг! – улыбаясь, произнес Пэриш, поднимая кружку с пивом.

– Умеешь же ты, Себ, сказать людям приятное, – заметил с ухмылкой его кузен. – Te saluto!

– Только не говори moriturus[5]5
  Намек на известное изречение «morituri te salutant» – идущие на смерть приветствуют тебя (Цезарь).


[Закрыть], – попросил Пэриш. – После всех наших разговоров о «прусской кислоте» это, знаешь ли, может навести на печальные мысли.

– Ты ее купил, не я.

– Честно говоря, когда покупал, даже внимания особого не обратил. Так, какая-то водичка во флаконе синего стекла – и ничего больше.

– А на самом деле – гидроген цианида, – наставительно произнес Уочмен, который, как всякий адвокат, любил точные, исчерпывающие определения и формулировки. – Иными словами, водный раствор синильной кислоты. Он и впрямь внешне очень похож на воду. И во флаконе ничем от нее не отличается.