Текст книги "Смерть в баре"

– Как я уже говорил, – сказал Пэриш, – аптекарь сто раз предупреждал об осторожности, так что не стоит его очень уж ругать. Кстати, неожиданно вспомнил, что однажды играл роль человека, принявшего цианид. «Глупая ошибка» – так, кажется, эта вещь называлась. Неплохая драма, надо сказать. Хотя старая и немного наивная. Ну так вот: там я умер через несколько секунд.

– Хоть на этот раз драматург не соврал, – с удовлетворением заключил Уочмен. – Это действительно средство почти мгновенного действия. Сильнейший яд! И так уж вышло, что у меня находилось в работе несколько дел, связанных именно с этой отравой. К примеру, некая особа женского пола…

– Замолчите, ради Христа. Оба! – чуть ли не с ненавистью перебил его Норман Кьюбитт. – Может, хватит рассуждать на эту тему? У меня уже и без того иофобия, то есть боязнь ядов и отравлений, развилась.

– Правда, Норман? – осведомился Пэриш. – Это очень интересно. Можешь проследить ее истоки?

– Думаю, могу. – Кьюбитт пригладил волосы, а затем с отсутствующим видом уставился на свою испачканную красками руку. – Дело в том, дорогой Себ, – произнес он с иронией в голосе, словно насмехаясь над собой, – что минуту назад ты назвал истинную причину моей фобии, упомянув по воле случая пьесу «Глупая ошибка». Она действительно старая и немного наивная, как ты совершенно верно заметил, но, когда мне было семь лет от роду, я так не думал. Наоборот, считал ее восхитительной и… очень страшной. Так что мои страхи родом из детства. Все по Фрейду.

– Интересно, как эта вещица попала тебе в руки? В семь-то лет?

– Мой великовозрастный старший брат, между нами, не великого ума человек, в один прекрасный день возомнил себя актером и режиссером в одном лице и поставил ее на любительской сцене. Сам он, понятное дело, играл главного героя, а мне, семилетнему сопляку, доверил роль совсем маленького мальчика, который, насколько я помню, по ходу действия постоянно хныкал и задавал один и тот же вопрос: «Папа, почему мамочка такая бледная?» И чуть позже: «Она что – ушла от нас, да? И куда?»

– Мы, когда заново ставили «Глупую ошибку», роль малыша и эти вопросы выбросили, – заметил Пэриш. – Уж больно глупым нам все это показалось.

– И правильно сделали. Но в пьесе, как ты знаешь, главная интрига заключалась в том, что папа при посредстве домоправительницы отравил маму, а потом отравился сам. Я на протяжении многих лет помнил реплики всех персонажей чуть ли не дословно и сотрясался от ужаса, когда они по ночам эхом отзывались у меня в ушах. Более того, эта вещь так меня напугала, что я постоянно мыл за всеми посуду. Опасался, что наша экономка мисс Тобин подбросит отраву кому-нибудь из домашних в чай или кофе. Более того, пил кофе или чай лишь после того, как мисс Тобин подносила свою чашку к губам. Такие дела… И хотя с тех пор прошло много лет, я всякий раз вздрагиваю, слыша слова «яд» или «отрава». Это не говоря уж о том, что по десять раз читаю наклейки и ярлычки на флаконах с лекарствами, а потом еще заглядываю в медицинский словарь. Странно, не правда ли?

– А в словарь-то зачем лазаешь? – спросил Пэриш, подмигнув Уочмену.

– Как зачем? Чтобы убедиться, что лекарство не содержит ядовитых веществ. Что тут непонятного? – удивился Кьюбитт.

Уочмен с любопытством посмотрел на приятеля.

– Похоже, у тебя действительно какой-то психосоматический синдром, – решил он. – Но я, честно говоря, в таких вещах плохо разбираюсь.

– А надо бы, – заметил Пэриш. – Ты, к примеру, если порежешь палец, белее стенки становишься. Сам же говорил, что однажды, когда у тебя брали кровь на анализ, даже в обморок упал. Что это, если не фобия? И ничем она от проблемы Нормана не отличается.

– Не совсем так, – возразил Уочмен. – Многие люди боятся вида собственной крови. А вот патологическая боязнь отравления встречается довольно редко. Но мне интересно другое: зачем Норман все это нам рассказал? Неужели детские страхи до сих пор так сильно на него действуют, что он не может позволить мне закончить историю об отравлении цианидом?

Кьюбитт одним глотком допил пиво, поставил кружку на стол и проворчал:

– Черт с тобой. Рассказывай свою кошмарную историю. Я потерплю.

– Ну и хорошо… А дело заключалось в том, что я присутствовал при вскрытии той самой особы женского пола, о которой упомянул выше. Ну так вот: когда ей взрезали брюшную полость, я тоже упал в обморок. Но не от вида крови, а от воздействия паров цианида. И патологоанатом сказал мне тогда, что у меня ярко выраженная идиосинкразия на это вещество. Между прочим, после этого я сильно болел. Едва ноги не протянул.

Кьюбитт взял со стола пустую кружку и направился к двери.

– Пойду приму душ и переоденусь. А потом, если хотите, поиграю с вами в дартс.

– Отлично, старина, – улыбнулся Пэриш. – Сегодня мы надерем местным задницы!

– По крайней мере, приложим к этому максимум усилий, – произнес Кьюбитт. Потом, остановившись в дверях, одарил Пэриша озадаченным взглядом. – Между прочим, она расспрашивала меня о перспективе…

– Дай ей крысиного яду! – воскликнул Пэриш.

– Заткнись, – сказал Кьюбитт и удалился.

– О чем это он? – осведомился Уочмен.

Пэриш ухмыльнулся:

– Не о чем, а о ком… Завел, знаешь ли, себе подружку. Так что имей это в виду и ничему не удивляйся. Забавный все-таки тип этот наш художник. Видел, какая у него была зеленая физиономия, когда ты рассказывал о вскрытии? Забавный – и слишком чувствительный.

– Пожалуй, – с легкостью согласился Уочмен. – Но я тоже чувствительный, правда, несколько в другом смысле. Не переношу цианида, который меня едва не убил.

– Я и не знал, что у тебя эта самая… как ты ее назвал?

– Идиосинкразия.

– Это значит, что тебе, чтобы умереть, нужно всего чуть-чуть этой дряни?

– Совершенно верно. – Уочмен зевнул и, не вставая со стула, потянулся всем телом. – Что-то меня в сон клонит. – Наверное, от воздействия морского воздуха. Кстати, довольно приятное состояние. И усталость приятная от осознания того, что добрался наконец туда, куда хотел. В этой связи в мозгу возникают размытые образы поросших живой изгородью аллей, озорных поворотов, речушек и прочих фрагментов преодоленного пути. Прибавь к этому наступившую сейчас релаксацию – и поймешь, что я чувствую себя как на облаке…

Уочмен на мгновение прикрыл глаза, потом снова открыл их и повернулся к кузену.

– Похоже, Децима Мур тоже здесь?

– А как же. И тоже отлично себя чувствует. Но тебе надо держать себя с ней очень осторожно.

– Почему это?

– Потому что, как мне кажется, намечается помолвка.

– Что-то я не совсем тебя понимаю. Кого с кем?

– Децимы с Уиллом Помроем.

Уочмен сел на стуле прямо.

– Я тебе не верю, – резко сказал он.

– Позволь спросить: почему?

– Да потому что этот самый Уилл – простой деревенский парень, к тому же свихнувшийся на политике.

– Ну, она тоже не графиня, – усмехнулся Пэриш.

– Не графиня, конечно, но и не девочка на побегушках в задрипанной гостинице.

– Лично для меня – они представители одного класса.

Уочмен поморщился.

– Возможно, ты и прав. Но она в любом случае дурочка! – С этими словами Уочмен вновь откинулся на спинку стула, а через секунду с удовлетворением добавил: – Ну и хорошо, если так. Ну и славно.

В комнате на минуту установилось молчание.

– Между прочим, здесь еще одна особа женского пола появилась, – отметил Пэриш и улыбнулся.

– Еще одна? И кто же?

– Приятельница Нормана. Я же тебе говорил.

– Правда? Ну и как она – ничего себе? И почему ты, скажи на милость, ухмыляешься, словно Чеширский кот?

– Мой дорогой друг, – с чувством произнес Пэриш, – если бы я мог показывать людям за деньги, как она двигается, разговаривает и ведет себя, то к старости непременно сделался бы миллионером.

– И кто же она такая?

– Ее милость Вайолет Дарра. Акварелистка.

– Кто?

– Художница, пишущая акварельными красками.

– Она что – тебя раздражает? – спросил Уочмен без большого, впрочем, интереса.

– Не особенно. Скорее развлекает. Посмотрим, что ты сам запоешь, когда увидишь ее рядом с Норманом.

Пэриш больше не сказал о мисс Дарре ни слова, и Уочмен, у которого слова кузена особенного любопытства не вызвали, вновь вернулся к столь любезному его сердцу состоянию приятной расслабленности.

– Между прочим, – вдруг произнес он, будто вспомнив что-то важное, – сегодня какой-то гонщик-любитель едва не врезался на огромной скорости в мою машину.

– Неужели?

– Точно так. На пересечении с Дидлстокской аллеей. Вылетел как бешеный из-за холма и едва не протаранил мое авто своей крохотной машинкой. Одно слово – придурок!

– Повреждения?

– К счастью, до этого не дошло. Благодаря моей реакции. Сцепились бамперами всего-навсего. Кстати, этот горе-гонщик показался мне довольно любопытным типом.

– Ты что, знаешь его? – с удивлением спросил Пэриш.

– Нет. – Уочмен взял себя за кончик носа большим и указательным пальцами. Интересно, что он часто так делал, когда на процессе интервьюировал свидетеля. – Нет, я его не знаю, но у меня сложилось впечатление, что этот малый приложил максимум усилий к тому, чтобы я не мог как следует его рассмотреть. Если судить по голосу и манере разговаривать – это человек образованный. А на руках при этом мозоли. А еще у него зубы какие-то неправильные – то ли вставные, то ли вообще фальшивые, иначе говоря, накладные, если, конечно, такие бывают. Короче, он весьма меня заинтриговал.

– Ты очень наблюдательный, – произнес Пэриш со своей обычной полуулыбкой.

– Не больше, чем другие. Но в этом типе и впрямь было нечто странное. Поэтому я и завел с тобой этот разговор. Может, ты с ним знаком? Кстати, его машина стоит сейчас в гараже.

– Разумеется, я не знаком с этим человеком… О! А вот и местные пожаловали.

Как только прозвучали эти слова, общественный бар наполнился голосами и топотом тяжелой обуви. Уилл Помрой первым подошел к стойке и сразу же облокотился на нее. Но смотрел он не на Пэриша или Уочмена, а в дальний конец бара для гостей, где стоял одинокий стул с высокой спинкой, не позволявшей рассмотреть, сидит кто-нибудь на нем или нет.

– Добрый вечер, Боб, – сердечно произнес Уилл. – Надеюсь, я не заставил тебя ждать?

– Все в порядке, Уилл, – ответил человек, скрытый высокой спинкой стула. – Не беспокойся. Буду рад выпить с тобой по пинте светлого, когда освободишься.

Люк Уочмен приложил к губам ладонь, чтобы сдержать удивленное восклицание.

– Что случилось? – спросил кузен.

– Подойди ко мне.

Пэриш грациозно прошествовал к стулу Уочмена и встал там, куда кивком указал Люк. То есть очень близко.

– Так в чем все-таки дело? – вполголоса повторил вопрос кузен.

– Это тот самый парень. Я узнал его голос, – пробормотал Уочмен. – Похоже, он давно уже сидит здесь, а мы и не знали.

– Вот черт! – развеселился неожиданно Пэриш.

– Как думаешь, он нас слышал?

– Разумеется. Тут не может быть никаких вопросов.

– Вот скотина! Воистину, этого типа иначе не назовешь.

– Ты это… потише ругайся.

В это время дверь распахнулась, и в помещение вошли старый Абель и следовавший за ним по пятам Норман Кьюбитт. Последний достал из стоявшего на каминной полке глиняного горшка несколько стрелок «дартс» и направился с ними к пробковой доске-мишени.

– Я сейчас приду, – послышался из-за двери женский голос. – Не начинайте без меня, ладно?

Абель подошел к камину и поставил на каминную полку какую-то бутылочку.

– Привет, парни! – поздоровался он. – Извините за долгую отлучку, но с этими мерзкими грызунами нужно было срочно что-то делать. Поэтому, если мы в ближайшее время не обнаружим на участке хотя бы один труп, я, признаться, буду очень удивлен. Просто до чрезвычайности.

Глава 2
Выход Уочмена

I

Сосуд, который поместил на каминную полку Абель, оказался небольших размеров и на полноценную бутылку действительно никак не тянул. Тем не менее наклейка на нем, как и говорил Пэриш, была «та самая», то есть весьма зловещая. Иначе говоря, на ней красовалось написанное красными чернилами слово «яд», размещенное по диагонали и привлекшее всеобщее внимание собравшихся у камина пятерых мужчин.

– Мистер Уочмен считает, что эта штука представляет большую опасность, Абель, и ее пары способны отравить нас всех, – сказал Пэриш.

– Боюсь, что вы уже подверглись их воздействию, – добавил Уочмен.

– Я, сэр? – удивленно проговорил Абель. – Да ни в коем случае. Потому что отношусь к таким вещам с большой осторожностью. Тем более меня неоднократно предупреждали, что этот раствор смертельно опасен для человека.

– Уповаю на ваше благоразумие, – пробормотал стоявший у мишени Кьюбитт.

– Надеюсь, ты не оставишь этот флакон на каминной полке, отец? – спросил Уилл.

– Не бойся, сынок. Спрячу в каком-нибудь укромном месте.

– Я бы на вашем месте поторопился от него избавиться, – произнес Уочмен. – А то поставите на видное место и забудете, а кто-нибудь найдет, снимет пробку и понюхает, чтобы выяснить, что это за штука… Знаете что? Давайте-ка я сам отвезу его в Иллингтон и отдам тому аптекарю, который его продал. Мне просто не терпится сказать пару теплых слов этому джентльмену.

– Да благословит вас Господь за вашу доброту, сэр, – ответил Абель, мигая круглыми, будто широко открытыми от удивления глазами. – Но дело в том, что я еще не закончил травить грызунов. Сначала надо решить, хорошо ли это средство подействовало, обозреть поле боя, а потом нанести крысам еще один разящий удар. Хочу, чтобы на моем участке ни одной из этих тварей не осталось, сэр.

– По крайней мере, – сказал Кьюбитт, бросая стрелку в мишень и попадая в «двадцатку», – надо поставить эту бутылочку туда, где ее никто не найдет.

– У нашего мистера Кьюбитта иофобия, – заметил Уочмен.

– Ио… Как вы сказали, сэр?

– Не обращайте внимания, – произнес Уочмен. – Я тут пустился в рассуждения о «прусской кислоте» и, похоже, здорово всех запугал.

– Не надо ничего бояться, джентльмены, – заверил всех Абель. – Уж будьте уверены, что в «Плюмаже» эта дрянь вам в стакан не попадет.

Старик поднялся со стула, взял склянку с каминной полки и, подойдя к располагавшемуся в углу старинному шкафчику, поставил ее на верхнюю полку. Потом, стащив с рук старые кожаные перчатки и швырнув их в пылающий зев камина, закрыл створку и запер полку на ключ.

– Вот теперь никто не назовет меня безответственным типом, – удовлетворенно отметил он. – Как уже было сказано, я всегда слежу за подобными вещами. У меня и аптечка есть. На тот случай, если кто-то порежется, разделывая рыбу или вытаскивая крючок из рыбьей пасти. Всякий знает, что при этом в ранку можно занести инфекцию, а я помажу йодом – и все пройдет. Когда я проделываю эту операцию, ребята стонут, но терпят. Потому что понимают: на войне я служил ординарцем у хирурга и в таких вещах разбираюсь. И о том, что опасные препараты надо хранить подальше от праздных глаз и рук, знаю не понаслышке.

Он еще раз посмотрел на стеклянную дверцу полки. Наклейка с надписью «отрава» хоть и не бросалась в глаза, но проглядывала сквозь стекло, даже несмотря на то что шкафчик находился в тени от камина.

– Уверен, что никто сюда не полезет, – пробурчал Абель себе под нос и направился к бару.

С появлением в баре Помроев вечерняя жизнь гостиницы потекла по привычному субботнему распорядку. Абель уселся за стойку лицом к арке частного бара, Уилл стал разносить гостям кружки с бочковым разливным пивом, а кое-кто из посетителей уже начал швырять в мишень стрелки «дартс».

Субъекта, скрывавшегося за высокой спинкой старинного стула, по-прежнему не было видно, тем не менее Уочмену удалось разглядеть его руку, когда этот человек потянулся за поставленной перед ним кружкой. Так что мозоли, неровно подстриженные ногти и грубые, с утолщенными фалангами пальцы Уочмен узнал сразу. В этой связи он поднялся с места, потянулся и, подмигнув Пэришу, прошел к стулу с высокой спинкой.

Так как лампочка светила прямо в лицо незнакомца, Уочмен первым делом обратил внимание на его темный загар, но секундой позже пришел к выводу, что загорел тот недавно. Кроме того, он отметил его светлую неаккуратную, будто разлохмаченную ветром прическу, поблескивавший в свете бра широкий шишковатый лоб и почти бесцветные прозрачные ресницы, за которыми скрывались такие же почти бесцветные прозрачные глаза, выражение которых Уочмен не сумел разобрать. От крыльев носа к уголкам рта уходили две резкие, похожие на глубокие морщины складки, от чего края губ загибались вниз – это придавало физиономии гостя несколько недовольное и даже чуточку брезгливое выражение. Не поднимая головы, незнакомец посмотрел на Уочмена, и в этот миг на его губах промелькнуло нечто похожее на улыбку. В следующую секунду он поднялся с места, как бы решив выйти из комнаты, но Уочмен не мог позволить этому человеку так легко исчезнуть.

– Разрешите представиться, – начал он, преграждая тому дорогу.

На этот раз незнакомец улыбнулся во весь рот, во второй раз за этот день продемонстрировав Уочмену свои выпуклые белоснежные зубы.

«Точно фальшивые», – подумал Люк и добавил:

– Если помните, мы уже встречались сегодня, но так и не познакомились. Меня зовут Люк Уочмен.

– Я так и понял, поскольку невольно подслушал ваш разговор с приятелем, – ответил незнакомец и после короткой паузы произнес: – Моя фамилия Ледж.

– Боюсь, я мог показаться вам невежливым, – сказал Уочмен. – Поэтому еще раз прошу извинить меня за сделанное вам замечание относительно слишком быстрой езды. С другой стороны, водители довольно часто ведут себя не лучшим образом, когда попадают в дорожное происшествие, не так ли?

– Вы уже извинились, помните? – произнес Ледж. – Так что я нисколько на вас не в обиде. Кроме того, тот ничтожный инцидент на дороге, право же, не стоит такого количества извинений. – Он говорил, едва шевеля губами, поскольку его зубы, казалось, распирали ему рот и доставляли немалые неудобства. Он бросил на Уочмена взгляд, дающий понять, что разговор окончен, взял со столика какой-то журнал и начал его листать, склонив голову и уткнувшись лицом в страницы.

Уочмен снова почувствовал раздражение. Определенно этот мистер Ледж отвечал не так, как положено воспитанному человеку, и складывалось впечатление, что тот просто хотел побыстрее от него отделаться, и это не лучшим образом сказывалось на его, Люка, самолюбии. Присев на край стола, он вытащил из кармана портсигар и во второй раз за день предложил Леджу сигарету.

– Спасибо, но я курю трубку.

– Представить себе не мог, что встречу вас здесь, – проговорил Уочмен, отметив, что его голос прозвучал неестественно тепло и сердечно. – Хотя вы и сказали мне, что направляетесь в Оттеркомби. «Плюмаж» – неплохое заведение, не так ли?

– Да, – торопливо ответил Ледж. – Очень хорошее.

– Собираетесь пробыть в этих краях какое-то время?

– Я здесь живу, – коротко сообщил Ледж.

С этими словами он вынул из кармана трубку и принялся набивать ее. Он делал это неуклюже, но с удивительной, казавшейся странной сосредоточенностью. Сидевший на краю стола Уочмен неожиданно почувствовал, что в данном положении и ситуации выглядит смешным. О том же самом, похоже, свидетельствовала улыбка, проступившая на губах Пэриша, который определенно прислушивался к его разговору с Леджем, и Люк задался вопросом, не слышал ли их и Кьюбитт.

«Ну нет, – подумал Уочмен, – я не позволю этому невеже выставить себя на всеобщее осмеяние. Более того, я сделаю так, что этот тип проникнется ко мне дружественными чувствами». Но как бы он себя в этом ни убеждал, подходящие слова не находились, а мистер Ледж продолжал читать журнал, не обращая на Люка ни малейшего внимания.

Между тем из «народного» бара донеслись звуки аплодисментов, после чего кто-то вскричал:

– Еще два раза по семнадцать очков, и мы побьем пекарей!

Норман Кьюбитт вытащил стрелки из мишени и посмотрел на Уочмена и Пэриша. Неожиданно ему пришло в голову, что кузены обладают сильным фамильным сходством. Но сходство это не физическое, не внешнее и лежит скорее в сфере характеров. Оба тщеславны, хотя и каждый на свой манер. Во всяком случае, в Пэрише всякий обнаружил бы нескрываемое прирожденное тщеславие актера. Он и вне сцены обожал похвалы и аплодисменты ничуть не меньше, нежели находясь на подмостках. У Уочмена же подобное качество не столь ярко выражено, однако он искренне верит, что всякий обязан оказывать ему почет и уважение, хотя и не демонстрирует этого в открытую. Потому и распинается так перед этим парнем, которому, похоже, совершенно на него наплевать. Не без злорадства Кьюбитт подумал, что от мистера Леджа так просто уважения не добьешься. При мысли об этом Норман едва заметно улыбнулся и направился к стоявшему на каминной полке обливному глиняному горшку, куда и вернул выдернутые из мишени стрелки. За исключением одной.

Что интересно, Уочмен заметил его улыбку. Поэтому решил добиться своей цели во что бы то ни стало и, глотнув пива, попытался возобновить разговор с Леджем.

– Вы в дартс играете? – спросил он.

Ледж поднял глаза и посмотрел на него с таким отсутствующим видом, что Уочмену пришлось повторить вопрос.

– О да, играю, хотя и не большой спец по этой части, – соизволил наконец ответить Ледж.

Кьюбитт швырнул последнюю оставшуюся в ладони стрелу в доску и присоединился к приятелям.

– Скромничает, – буркнул художник. – Вчера он выбил сто одно очко за три броска – и выиграл. Я даже не успел начать. Если мне не изменяет память, сначала он выбил «пятьдесят», потом «одно», а потом снова «пятьдесят».

– Мне просто тогда повезло, – объяснил, заметно оживляясь, Ледж.

– Вот как… – протянул Уочмен. – Тогда готов спорить на десять шиллингов, что вам не удастся повторить этот результат, мистер Ледж.

– Проиграешь, – предупредил приятеля Кьюбитт.

– Это точно, – согласился с Норманом старый Абель. – Мистер Ледж у нас лучший игрок.

Себастьян Пэриш вышел из-за камина, подошел к мишени и некоторое время ее разглядывал. Потом вопросительно посмотрел на Уочмена и Леджа. «Себ не имеет права быть таким красавчиком, – подумал Кьюбитт. – Это просто нечестно».

– Кажется, я что-то пропустил? – с улыбкой осведомился Пэриш.

– Я предложил выплатить мистеру Леджу десять шиллингов в том случае, если он выбьет «пятьдесят», «одно» и снова «пятьдесят».

– Проиграешь, – повторил Кьюбитт.

– Хватит каркать! – вскричал Уочмен и повернулся к Леджу. – Итак, мистер Ледж, вы принимаете условия пари?

Ледж поднял глаза на него. Голоса присутствующих стихли словно по мановению волшебной палочки, и в комнате на минуту установилось молчание.

Уилл Помрой присоединился за стойкой к отцу и, ни слова не говоря, вместе с Кьюбиттом и Пэришем ожидал ответа Леджа. Последний поморщился, сжал губы в нитку и закатил глаза к потолку. Уочмен же, будто в ожидании реплики участника процесса, принялся по привычке теребить кончик носа указательным и большим пальцем правой руки. Внимательно наблюдавший за ними Кьюбитт неожиданно пришел к совершенно фантастическому выводу, что эти двое только что обменялись какими-то невидимыми для всех прочих сигналами.

Ледж медленно поднялся на ноги и расправил плечи.

– Хорошо, мистер Уочмен, – сказал он. – Я принимаю ваше пари.

II

Ледж, нарочито медленно и лениво переставляя ноги, занял позицию перед мишенью. Перед этим он извлек из горшка на каминной полке три стрелки «дартс» и сейчас внимательно их разглядывал.

– Что-то я разволновался, мистер Помрой, – произнес он. – Не могу отделаться от впечатления, что и оперенье малость разлохматилось и иголки затупились.

– Я уже заказал новый набор, – сообщил Абель. – Завтра обещали привезти. А с этими пусть чужаки играют.

Уилл Помрой вышел из-за стойки бара и приблизился к Леджу.

– Собираешься показать класс, да, Боб? – спросил он.

– Тут деньги на ставке, сынок. Пари, сам понимаешь, – пробормотал со своего места Абель.

– Не стой за спиной, Уилл, – усмехнулся Ледж. – Ты меня нервируешь.

Сказав это, он окинул оценивающим взглядом доску, вскинул руку и резким быстрым движением швырнул стрелку в мишень.

– В «яблочко»! Пятьдесят очков! – воскликнул Уилл. – Вот так, джентльмены. Пятьдесят. Как заказывали.

– Одна треть ставки выиграна, – прокомментировал попадание Уочмен.

– Когда выиграю всю, Уилл, отдам в фонд ЛДК, – бросил Ледж.

– А что такое ЛДК? – осведомился Уочмен.

Уилл посмотрел на него в упор и медленно, чуть ли не по слогам произнес:

– Левое движение Кумби, мистер Уочмен. Сейчас мы подразделение Левого движения Южного Девона.

– О боже! – пробормотал Уочмен.

Ледж швырнул вторую стрелку. Казалось, при броске она едва не выпала из его ладони, тем не менее он успел ее подхватить и направить точно в верхний правый сектор мишени.

– Единичка. Кажется, накрываются ваши десять шиллингов, мистер Уочмен, – усмехнулся Абель Помрой.

– Сейчас ему придется очень постараться, – негромко произнес Уочмен, – поскольку первая стрелка фактически блокирует «яблочко».

На этот раз Ледж прицеливался дольше и метнул стрелку из более высокого положения, чем прежде. При этом третий снаряд едва не соприкоснулся с первым, но тем не менее тоже нашел себе место в узком пространстве центра мишени.

– Пятьдесят! Как заказывали! – воскликнул Уилл. – Отличная работа, товарищ.

Пэриш, Кьюбитт и Абель чуть ли не одновременно разразились восторженными криками.

– Этот парень – настоящий чародей!

– Просто глазам своим не верю!

– Истинный мастер дартса!

– Как я уже говорил, отличная работа, Боб, – подключился к хору славословий Уилл, как бы подводя итог.

Уочмен выложил на стол купюру достоинством в десять шиллингов.

– Поздравляю вас с победой, – сказал он.

Ледж посмотрел на купюру.

– Благодарю, мистер Уочмен. – Потом повернулся к Помрою-младшему. – Еще десять шиллингов в фонд нашей боевой организации, Уилл.

– Спасибо. Что и говорить, щедрый взнос, я бы сказал даже, очень щедрый.

Уочмен снова опустился на стул.

– Все было очень здорово, – признал он. – Подобное высочайшее мастерство делает вам честь, мистер Ледж. И за него обязательно надо выпить. Со мной. Как говорится, утешение проигравшему. Привилегия неудачника.

Уилл Помрой одарил Леджа недовольным взглядом. По неписаному кодексу «Плюмажа» выигравший ставку платил за выпивку. Последовавшее неловкое молчание нарушил старый Помрой, сообщивший присутствующим, что эта выпивка – за счет заведения, после чего разнес по столикам кружки с крепким темным элем местного разлива, именовавшимся «Требл Экстра».

– Думаю, в глубине души всем нам хотелось бы играть так, как мистер Ледж, – заметил Пэриш.

– Без сомнения, – согласился Уочмен, исследуя взглядом содержимое своей кружки. – Ибо все мы в глубине души бойцы, хотя и не входим в боевое левое движение. – Он посмотрел на Леджа. – Знаете еще какие-нибудь трюки при игре в дартс, мистер Ледж?

– Знаю. И получше тех, что недавно проделал, – тихо ответил Ледж. – Один из них могу продемонстрировать прямо сейчас. Если, конечно, вы мне поможете.

– Я – вам?

– Именно. Если вы вытянете и приложите к мишени руку, я обведу ее стрелками.

– Правда? Если так, то можно предположить, что вы явились к нам прямиком из волшебной сказки. Но я в волшебство не верю, поэтому меня гложут опасения за судьбу моей несчастной конечности. Пока, по крайней мере. Видимо, я еще недостаточно выпил эля, которым нас столь любезно угостил мистер Помрой.

Уочмен вытянул руку и некоторое время ее рассматривал. Потом, вздохнув, произнес:

– Никак не могу решиться, знаете ли. Но был бы не прочь посмотреть, как вы это делаете. Может, в другой раз? Кстати, хотел вам сказать, что, будучи добрым консерватором, не могу одобрить вашу щедрость в отношении боевой организации ЛДК. С кем прежде всего она собирается воевать?

Прежде чем Ледж успел ответить, в разговор вступил Уилл Помрой.

– С капиталистами и их прислужниками, мистер Уочмен, – быстро произнес он.

– Неужели? Стало быть, мистер Ледж тоже боец пролетарского фронта?

– И не просто боец, а секретарь и казначей Левого движения Кумби.

– Секретарь и казначей… – с удивлением протянул Уочмен. – Ответственная работа, не так ли?

– Точно так, – подтвердил Уилл. – И эту ответственную работу выполняет за всех нас чрезвычайно ответственный человек, который отлично играет в дартс и в данный момент сидит рядом с вами.

Ледж не стал комментировать эти слова, а поднялся с места и прошел к камину. Уочмен не спускал с него глаз. Кьюбитт же отметил про себя, что у Люка, несмотря на проигрыш, вновь поднялось настроение. Складывалось впечатление, что это он, а не Ледж выиграл пари, причем такое, где ставки были куда выше, нежели несчастные десять шиллингов. И вновь в голове у Кьюбитта появилась совершенно невероятная мысль, что Уочмен и Ледж только что обменялись выстрелами, и именно Уочмен попал в цель.

– А что думаете по этому поводу вы, Абель? – неожиданно спросил Уочмен у старика. – Или тоже собираетесь перекрасить «Плюмаж» в красный цвет?

– Я, сэр? Ну нет. Я не разделяю революционные идеи Уилла, и он знает об этом. Но мы с ним договорились не спорить на эту тему. А также не выносить ее на обсуждение постояльцев – симпатичных молодых людей, приезжающих сюда отдохнуть. Другое дело – игра в дартс. На этом поле все могут воевать сколько им заблагорассудится, не нарушая при этом никаких законов. Что же касается Уилла, то, скажу вам по секрету, ему просто нравится командовать. Еще в детстве он любил отдавать команды столам и стульям: «Стройся! Равняйсь! Смирно!» От того-то, наверное, и подался в левое движение. Потому что может там командовать. Как в детские годы.

– Меня поражает твоя невосприимчивость к любым разумным доводам, отец, – со злостью высказался Уилл. – А еще глупость, косность и узость кругозора. Что ж, некоторые люди нарочно закрывают глаза, когда не хотят замечать очевидного. Того, в частности, что мы работаем не для себя, а во благо всех людей.

– Красиво сказано, сынок. И идеи твои тоже красивые, во всяком случае, на первый взгляд. Но скажи мне одну вещь: ну построишь ты всех нас в одну шеренгу, а дальше что? Какая у тебя цель? За что нам бороться? – спросил Абель Помрой.

– Как за что? За народное государство, за всеобщее равенство…

– За равенство в бедности – ты это имеешь в виду?

– Ну, это старая песня, – произнес стоявший у камина Ледж. – В сущности, игра слов – и не более того.

– Игра слов? – переспросил Уочмен. – Но вы, насколько я знаю, призываете к уничтожению частного предпринимательства…

– Простой человек, – разгорячился Уилл Помрой, – будет отстаивать общественные интересы с не меньшим пылом, нежели современный буржуа отстаивает свои мелкоэгоистические собственнические. Дайте только этому человеку шанс. Научите его думать. Народ…

– Опять «народ»! – воскликнул Уочмен, перебивая Помроя-младшего и буровя взглядом спину Леджа. – А что вы, собственно, подразумеваете под этим словом? Пестрое собрание люмпенов, живущих на случайные заработки и готовых пойти за любым говоруном, способным задурить им головы красивыми сказками?