Текст книги "Что мешает нам быть с Богом. Школа жизни во Христе для современного человека"

О грехе

Я хотел бы сегодня вечером поговорить о том, что такое грех. К сожалению, это такое явление, которое практически неразрывно связано с нашей жизнью. Как бы мы ни старались избавиться от своих грехов, как бы мы с ними ни боролись, все равно они нас преследуют, нагоняют, и раз за разом вновь приходится в них каяться на исповеди. Грех коренится где-то глубоко в нашей искаженной грехопадением природе и находит там для себя почву, пищу – то, что его питает и в нас взращивает. Мы знаем, что есть грехи тяжкие, о которых говорят, что они вопиют к Небу об отмщении, и есть грехи небольшие, как бы незначительные, но понимаем ли мы, что такое грех в своем существе?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться к тому моменту в человеческой истории, когда грех совершился впервые – это момент грехопадения наших праотцев. В чем заключался их грех? Если отбросить все внешние обстоятельства, то можно сказать, что он заключался только в одном – в том, что они поступили против воли Божией. Конечно, к этому присоединялся и грех недоверия, и грех гордыни, желание быть равными Богу, но суть сводится именно к тому, что воля человеческая впервые оказалась несогласна с волей Божией. Это несогласие воли человеческой с волей Божией и поступки, от сего происходящие, и составляют существо греховности.

Следовательно, если мы хотим понять, что является грехом в нашей жизни, то нам нужно вернуться сначала к тому, что есть воля Божия. Мы все читали Библию, мы знаем заповеди Моисеева законодательства, мы знаем заповеди блаженств, мы знаем, что Евангелие практически целиком состоит из различных заповеданий и наставлений, которые дает нам Господь. И если предпринять такой труд: взять ручку, тетрадь и попытаться выписать из Евангелия то, что является заповедями, то заповедей мы насчитаем многие десятки. Но, помимо этого, мы знаем, что воля Божия относительно каждого из нас, по слову апостола Павла, заключается в нашем освящении – в том, чтобы мы, по слову Христа Спасителя, были совершенны, как совершен Отец наш Небесный[19]19
  Ср.: Мф. 5: 48.


[Закрыть]. И следовательно, все, что лишает нас возможности быть совершенными, то есть по сути не дает нам возможности быть святыми, – это тоже грех.

Мы порою задаемся вопросом: согрешили ли мы и в какой степени согрешили? Бывает так, что приходит человек на исповедь и пытается разобраться: не съел ли он в какой-то ситуации что-то, что содержало в себе непостный продукт, не согрешил ли тем, что опоздал в храм на девятый час, и другими подобными вещами. Но дело в том, что так просто на вопрос, «грешен или не грешен», ответить невозможно. Грешен ли, что что-то приобрел? Грешен ли, что куда-то пошел или, наоборот, не пошел? Во всех этих повседневных ситуациях нужно искать, в чем заключалась воля Божия в конкретных обстоятельствах. Можно вспомнить такой пример из жизни преподобного Макария Египетского: этот святой собрался пойти в Александрию, но при этом он понимал, что ходить ему туда не следовало. Естественно, он собирался отправиться в город не ради какого-то греха, а ради какой-то благоприличной нужды, но в то же время у него было острое чувство того, что нет воли Божией на это путешествие. И он был раздираем этими двумя противоборствующими силами: с одной стороны, сознанием воли Божией, а с другой стороны, своим помыслом и желанием. В конце концов эта борьба его настолько истощила, что он лег на порог своей кельи и сказал своему помыслу: «Если ты имеешь силы меня поднять и потащить в Александрию, то поднимай и тащи, а если нет, то я останусь лежать здесь». И так он преодолел эту лютую брань за то, чтобы исполнить волю Божию. Хотя какой был бы грех, если бы преподобный пошел в Александрию и ничего худого бы там не совершил? И тем не менее он не обманывался этим: его сердце ощущало этот поход в Александрию как грех, потому что на это воли Божией в конкретных обстоятельствах не было.

Можно вспомнить пример и из жизни другого, безымянного, отца, содержащийся в патериках. Когда этот старец сидел в келье и занимался своим рукоделием, помысел сказал ему, что надо встать и пойти что-то узнать у другого старца. И в данном случае этот помысел был совершенно правильным, потому что действительно нужно было пойти: в этом была необходимость духовная. Однако подвижник был очень занят своим делом, поэтому продолжал плести циновку. Потом он все-таки встал, собрался идти к старцу, но вновь решил сначала закончить дело. В конце концов он все-таки собрался и дошел до кельи этого старца. А тот, увидев его издали, спросил: «Ну что, пленник, пришел ты ко мне?». Таким образом он указывал на ту брань – пойти или остаться, которая тому старцу была открыта. Когда подвижник вернулся назад, то увидел, что враг со злости сжег его циновку, которую он так стремился доделать, но потом все-таки бросил. Опять-таки: казалось бы, что за грех в том, чтобы остаться и плести циновку? Но воля Божия была на то, чтобы пойти, а на то, чтобы остаться и плести циновку, воли Божией не было. И этот подвижник согрешил бы, если бы все-таки остался и не пошел.

Если говорить еще о моментах выбора, нужно обязательно упомянуть о ситуациях, когда выбор необходимо делать из двух зол. Есть такой святоотеческий принцип, о котором говорит авва Дорофей: когда нам предлежит два зла, из них надо выбирать меньшее, когда предлежит два блага, надо выбирать большее. Мы ведь действительно очень часто оказываемся на распутье между большим и меньшим злом, и нам не хочется выбирать ни то, ни другое. Но нужно понимать: если мы от этого выбора устраняемся, то, как правило, совершаются оба зла, и мы в равной степени оказываемся ответственными за них. Скажем, бывает ситуация, когда, для того чтобы водворить мир, спокойствие и порядок, необходимо проявить власть и произнести какое-то строгое и даже жесткое слово. Вполне вероятно, это лишит нас внутреннего равновесия, но если этого не сделать, то пострадают люди вокруг нас. И если от выбора отказаться, занять позицию наблюдателя и просто смотреть, как люди потерпят то или иное зло, это в конечном итоге нас внутреннего мира тоже лишит. Здесь нужно прислушиваться к своему сердцу и к своей совести, а не искать наибольшего комфорта для себя.

И, конечно же, нужно помнить, что Господь оценивает грехи и добродетели человека, исходя из его устроения, воспитания и тех усилий, которые были положены на борьбу с конкретным грехом или на стяжание той или иной добродетели. Авва Дорофей, если вы помните его «Душеполезные поучения», приводит в пример такую аналогию: в город прибывает корабль с невольниками, и к нему направляются две женщины. Идет благочестивая христианка, которая хочет взять из числа невольниц девочку и воспитать ее своем доме в вере и благочестии; и туда же идет, скажем так, жрица любви, которая тоже хочет взять девочку-невольницу и научить всем своим «премудростям», чтобы она могла так же обольщать сластолюбцев. И вот он говорит, что впоследствии один спрос будет с той девочки, которую взяла и воспитала благочестивая христианка, и совсем другой спрос с той, которую взяла и воспитала блудница. И тот же авва Дорофей говорит о том, что иногда человек трудится, изнемогает в труде и падает от непосильности взятой на себя ноши. А иногда человек падает просто от своего нерадения – оттого, что он палец о палец не ударил ради собственного спасения. И опять-таки совершенно по-разному будет Господь судить грехи этих людей.

В целом, мы совершаем большую ошибку всегда, когда пытаемся отнестись к греху формально. Для того чтобы этого избегать, нужно постоянно вспоминать, что говорит о грехе Священное Писание. Так, апостол Иаков говорит о том, что сделанный грех рождает смерть[20]20
  Иак. 1: 15


[Закрыть], и в этом, скажем так, метафизический ужас, в этом трагедия греха.

Что же такое смерть, которую рождает грех? Это смерть, которая заключается в потере Бога душой и в утрате способности к богообщению. Почему она наступает? Вот именно потому, что мы идем против воли Божией: Господь и тогда не оставляет нас, но мы сами как бы устанавливаем преграду между собой и Богом. И до тех пор, пока мы эту стену не разрушим, пока не смиримся и не примем волю Божию, мы не сможем быть с Богом, не сможем почувствовать Его в своем сердце и в своей жизни, мы будем ощущать себя отлученными от Него.

По большому счету, человек может в полной мере ощутить, что есть грех, только тогда, когда узнает о том, что такое благодать, или же когда дойдет до крайней точки умирания собственной души. Мы видим людей, которые грешат каждый день и этого словно не замечают. Они бывают радостны, веселы, беззаботны, пока их вдруг не постигнет примерно то же, что постигло некогда блудного сына из евангельской притчи. Помните, как он был готов насытиться пищей свиней, чтобы хоть как-то заглушить чувство голода[21]21
  См.:Лк. 15: 11–32.


[Закрыть]? Святые отцы говорят о том, что это желание насытиться пищей свиней в евангельской притче знаменует собой ту пустоту, ту страшную тоску, которую испытывает человек, долгое время грешивший и вдруг почувствовавший, что его душа больше уже не может насытиться грехом. Она ищет еще большего греха для собственного удовлетворения, но такового не находит. Кого-то это состояние убивает, губит, а для кого-то оно, наоборот, становится началом спасения: поняв, какое же зло и какая беда – грех, человек переступает порог Церкви.

Иначе познает смерть и ужас греха верующий человек, который уже вкусил, насколько благ Господь, почувствовал действие благодати, но согрешил – и этого чувства и этой благодати лишился. Собственно говоря, почему христианин боится согрешить? Потому, что он знает, как страшна потеря благодати, как страшна потеря Бога.

Как-то я читал фрагменты из дневника святого праведного Иоанна Кронштадтского, которые не вошли в его книгу «Моя жизнь во Христе», и поразился, насколько ясно видно в них, как происходит утрата благодати и ее возвращение. Он пишет, например, о том, как выходит причащать людей и видит, что какая-то женщина бросается, расталкивая всех, к Чаше. Он осуждает мысленно эту женщину и тут же чувствует страшную боль, тоску, богооставленность, потому что за один только этот помысел осуждения благодать Божия уже отходит от него. И только когда он обращается к Богу и с внутренними слезами, с плачем кается в том, что мог эту женщину осудить, он чувствует, как возвращается благодать.

А мы, как правило, эту боль и это страдание начинаем ощущать, только когда совершим очевидный грех, сделаем что-то по-настоящему плохое. Почему так? Потому, что чем в большей степени мы очищаемся от страстей, чем больше приближаемся к Богу, тем строже становится суд Божий о нас, о наших даже мелких и незначительных грехах. И надо сказать, что человек, который заведомо готов себе прощать эти мелкие, так называемые повседневные грехи, – это человек, который никогда не даст в своем сердце и в своей жизни действовать Богу в полной мере. Господь стремится быть с человеком, стремится настолько сильно и, скажем так, неудержимо, что только лишь наши грехи и наше противление препятствуют этому стремлению Его. Можно представить себе, как же мы противимся сему стремлению Божию, раз оно в нашей жизни далеко не всегда реализуется! И когда человек говорит: «Вот эти грехи простительные, ну что делать, я все равно буду их совершать», – это практически то же самое, что сказать: «Ты, Господи, хочешь мне отдать Себя всецело, до конца, но мне этого не нужно. Мне нужна только небольшая Твоя часть. И этого мне достаточно». И в этих простых словах, которые, наверное, человек и не произносит никогда, а только лишь самым делом их выражает, заключается на самом деле очень страшный грех – отвержение Бога. И когда это делает человек верующий, который принимает Тело и Кровь Христовы и живет в Церкви, это гораздо страшнее, чем если это происходит с людьми, не знающими Бога.

Одна из причин угасания веры, невозможности преодолеть в духовной жизни те кризисные ситуации, о которых мы на одной из прошлых бесед говорили, как раз и заключается в том, что человек не хочет пустить Бога в свою жизнь до конца. И словно какой-то источник перекрывается, иссякает: человек делает все то, что он с самого начала в Церкви делал – и на службы ходит, и дома молится, и исповедуется, и причащается, но во всем этом уже нет души. А душа нашей жизни христианской может заключаться только в том, чтобы приближаться к Богу и стараться как можно более полно дать Богу жить и действовать в нашем сердце.

Поэтому, возвращаясь к вопросу о том, что же такое есть грех, можно сказать: грех – это все, чем мы не даем Богу быть с нами, не даем Богу нас освящать, очищать, изменять по Своему образу и подобию. При этом мы не всегда видим и не всегда осознаем и познаем в себе то, чем Богу противимся: нам может казаться даже, что и не противимся мы Ему совсем. Бывают в нашей жизни какие-то отдельные удивительные и радостные мгновения, когда благодать Божия вдруг как бы высвечивает в нашем сердце те грехи, которых мы обычно не замечаем. И становится, с одной стороны, очень страшно и очень больно от того, что мы видим, от того, какое множество всякой мерзости и нечистоты нас наполняет. А с другой стороны, мы чувствуем воодушевление, потому что мы различаем наконец своих врагов, можем с ними бороться, можем приступать к тому труду, который является для нас, безусловно, самым главным.

Когда Господь нас таким образом посещает, очень важно бывает напомнить себе один из главных принципов борьбы с грехом, который излагает, в частности, святитель Игнатий (Брянчанинов). Он говорит, что когда мы увидели все множество грехов, которое наполняет нашу жизнь, ни в коем случае не надо бросаться сразу на все грехи и пытаться бороться с ними хаотически, не установив определенного порядка. Почему? Потому, что, безусловно, надо сначала очищать свою жизнь от грехов тяжких, приносящих наибольший вред, а потом уже переходить к грехам менее значительным. Если же начинать с грехов мелких, то тяжкие будут мешать, постоянно утягивать нас на то же самое дно. Хотя иногда бывает так, что человек приходит в храм и оказывается не в состоянии оставить те серьезные грехи, с которыми его душа срослась, – это может быть так называемый «гражданский» брак, это может быть пьянство, это может быть иного рода беспутная жизнь, но, не имея еще в себе сил с этими грехами расстаться, он начинает понемногу над собой трудиться. Начинает поститься, начинает читать молитвенное правило, начинает обуздывать свой язык, уклоняться от осуждения. И Господь, видя, что человек как-то подвизается, дает ему благодать, необходимую для принятия решений, которые, буквально как ножом, отрежут всю его страшную греховную жизнь от его существа.

На эту тему у святителя Иоанна Златоуста есть замечательное рассуждение. Он говорит, что если ты человек скупой, то есть тебе трудно отдавать то, что тебе самому дорого и вместе с тем потребно другим людям, начни отдавать хотя бы то, что тебе не нужно. Во-первых, у тебя появится навык отдавать, который очень полезен, а в данном случае просто необходим, а во-вторых, Господь увидит, что в тебе есть хотя бы какое-то расположение к тому, чтобы делиться с другими, и научит тебя отдавать и то, что прежде ты бы отдать не смог. Вот то же самое бывает порой и в отношении греха. Мы не можем с грехом справиться, не можем от него враз отказаться, но мы начинаем сознательно по кусочку от этого греха «отщипывать», и если не остановимся на мысли, что и этого достаточно, то постепенно от малого перейдем к большему.

Необходимо знать, что в борьбе с грехом очень важна искренность человеческого сердца. Бывает так, что человек говорит себе: «Ну что же, я согрешу, но Господь меня простит. Вот съем сейчас, в среду, борщ со сметаной, потому что мне очень сметанки хочется, но потом обязательно пойду на исповедь и в этом покаюсь». Вот такая, в общем-то, глупость на самом деле убивает душу. Такая мелочная наглость по отношению к Богу, безусловно, может нас от Него отлучить. А бывает иначе: человек живет в смертных грехах, но плачет, страдает, мучается и буквально в голос кричит: «Господи, не хочу грешить, но не имею сил!». И очень вероятно, что Господь скорее вытащит его из бездны греха, нежели того, который по средам и пятницам с надеждой на будущее покаяние ест мясо, масло, сметану… – словом, скоромное.

Это то, что я сегодня хотел сказать о грехе. Есть вещи, о которых говорить достаточно трудно, а именно: о любви, смирении и иных добродетелях, которые известны нам в большей степени теоретически. Когда же мы говорим о грехе, мы, к сожалению, говорим о том, что знаем очень хорошо. Хотя понимаем порой не всесторонне, не в полной мере, что и побуждает к этому разговору время от времени возвращаться.

Вопросы после беседы

– Не могли бы Вы обозначить, какие грехи относятся к смертным, а какие нет?

– Традиционно тяжкими и смертными грехами считаются убийство, прелюбодеяние, блуд, колдовство, убийство ребенка во чреве и, конечно, богоотступничество. Но дело опять-таки в том, что и тут надо смотреть на устроение человека, потому что один суд будет, наверное, в отношении женщины, которая никогда не задумывалась о том, что такое аборт, и дважды или трижды его сделала, а потом вдруг что-то такое ощутила и в этом раскаялась, и совершенно другое дело, когда девушка ходит в храм, беременеет вне брака и избавляется от неродившегося ребенка. То же самое и с убийством. Одно дело, когда человек убивает ради корысти или ради развлечения – бывает ведь в наше время и такое, – и другое дело, когда человек убивает, защищая свою или чью-то жизнь или убивает на войне. Поэтому само действие еще не определяет, скажем так, степени тяжести его последствий для духовной жизни человека. К смерти же духовной в первую очередь ведут те грехи, которые человек совершает сознательно и нераскаянно. Это то, что Господь называет в Евангелии хулой на Духа Святого[22]22
  См.: Мф. 12: 31.


[Закрыть], потому что одно, когда человек знает, что он грешит, но грешит по немощи, скорбя, и другое, когда человек знает, что он грешит, однако говорит: «А я хочу грешить!». Это его сознательный выбор. Собственно говоря, состояние, когда человек грешит из желания противоборствовать воле Божией, – это есть состояние сатанинское, потому что сатана в этом состоянии пребывает, и человек, который живет и поступает так же, фактически сродняется с сатаной и становится, подобно ему, противником Божиим.

– Батюшка, а неделание добрых дел – это же тоже грех, когда есть для них возможность?

– Неделание добрых дел – это, скажем так, реализация в жизни того образа, который мы находим в бесплодной смоковнице[23]23
  См.: Мф. 21: 19; Мк. 11: 20.


[Закрыть]. О ней не сказано, что она что-то плохое делала: она ни на кого не падала, никто не погибал в ее тени – она просто не приносила плода, поэтому не было смысла в ее существовании. Но и это не все: на человеческую жизнь можно посмотреть иначе, нежели на существование смоковницы. Что такое неделание добрых дел? У нас кто-то просит помощи, а мы не помогаем человеку, и он погибает. Это не просто неделание доброго дела, а пассивный вид убийства. Или мы видим разрушение чего-то, за что мы несем ответственность, и не прилагаем усилий к тому, чтобы это разрушение остановить. Протекает, к примеру, у храма крыша, а настоятель считает, что это в пределах нормы, и не делает доброго дела, которое заключается в том, чтобы эту крышу перекрыть. В результате во время каждого дождя вода капает сверху на прихожан, которые в храме молятся за богослужением, прихожане начинают разбегаться, обходить этот храм стороной; и вот неделание доброго дела оборачивается фактически преступлением против Церкви, против людей и, в конечном итоге, против Бога.

– Как бороться с постоянным грехом осуждения?

– С одной стороны, уже в самом вопросе частично содержится ответ – это грех постоянный, но бороться с ним, конечно же, можно. Нужно помнить, во-первых, что осуждение всегда проистекает из нашего невнимания к самим себе, потому что, как говорил преподобный Пимен Великий, можно ли, имея своего мертвеца, оставлять его и уходить плакать о другом? Свой «мертвец» – это, соответственно, наша душа со всеми ее немощами и болезнями, а чужой «мертвец» – это другой человек с его недостатками. Если человек занят самоисправлением, то у него не будет времени, сил и способности кого-то осуждать. А кроме того, каждый может себя испытать и увидеть закономерность: если мы говорили о ком-то плохо – даже в том случае, если человек на самом деле гораздо хуже, чем мы сказали о нем, – то потом, оставшись наедине с собой, мы чувствуем, насколько тяжело на душе, на какую скорбь мы свою собственную душу этим осуждением обрекли.

Святитель Василий Великий учил, что есть три случая, когда мы можем говорить дурных качествах и поступках человека и это будет непредосудительно. Во-первых, когда мы говорим об этом самому человеку, чтобы его остановить и вразумить. Во-вторых, когда мы говорим кому-то, кто может его исправить. И в-третьих, когда мы говорим кому-то, кто может от этого человека пострадать. Но если мы говорим при этом со страстью и с озлоблением, то все равно будет тяжесть на душе. Прежде чем вообще сказать что-либо, всегда необходимо подумать о трех вещах. Сначала – зачем мы хотим это сказать, то есть какую мы преследуем цель. Затем – кому мы хотим об этом сказать, то есть нужно ли это нашему собеседнику или это нужно нам самим. И последнее – какой ответ мы за сказанное слово дадим Богу. Если бы мы этими вопросами регулярно себя озадачивали, то, наверное, очень многого, о чем приходилось или придется впоследствии жалеть, не произносили бы.

– Когда читаешь о древних подвижниках, то обращаешь внимание, что они, замечая заблуждение или падение другого, чаще всего только предупреждали и отходили. А я иногда думаю, что нужно убедить, сказать, наставить… Как Вы думаете?

– Это тоже вопрос меры духовной жизни. Мы все вроде бы охотно соглашаемся с тем, что нет в нашей жизни ничего сильнее и действеннее, чем молитва. И даже собственный опыт показывает нам, что порой того, чего не удавалось достигнуть отчаянными усилиями, мы достигали, только лишь обратившись к Богу. Так неужели вы думаете, что для тех святых, о которых мы говорим, молитва была менее действенным орудием, нежели слово?

Когда мы говорим человеку о его грехе, чаще всего мы его обижаем. Даже не потому, что говорим обидные вещи, а потому, что он только что пал, согрешил и находится в том духовном состоянии, когда ему очень нелегко услышать слово о своем падении. Мы сами знаем, как это бывает. Мы говорим: «Погляди, что ты сделал!». И слышим в ответ: «Ты лучше на себя посмотри!». И вот уже «беседа», она созрела. При этом выясняется, что на себя мы действительно не смотрели, и, прежде чем сказать кому-то о его грехе, мы забыли о трех, или пяти, или десяти своих грехах. Но вот почему-то не действует на нас это слово спасительное, сказанное другим человеком, так же как и на него не действует наше… А святые отцы в первую очередь молились о человеке – иногда говорили что-то, а иногда уходили и вставали на молитву. Действительно, было много примеров, когда тот или иной подвижник, видя согрешившего брата, просто подходил к нему и с любовью говорил: внимай себе, брат. Но тому было достаточно этих слов: он знал, о чем ему это сказано, а остальное уже довершала молитва. Это должно научить, соответственно, и нас. Если мы видим, что человек грешит по неведению, ему можно подсказать, в остальных же случаях можно поступить по тому совету святителя Василия, о котором мы уже говорили.

– А что делать, если человек при тебе начинает богохульствовать?

– Смотря что это за человек. Одно дело, если это кто-то из наших близких, и другое дело, если это человек, с которым мы просто по необходимости находимся рядом по работе или по обстоятельствам. Я считаю, что – даже если речь идет о людях малознакомых – мы обязательно должны выразить свое отношение к этому богохульству, потому что если мы в ответ просто промолчим, то это значит, что мы таким образом изменяем Богу. Не обязательно вступать с этими людьми в конфликт, не обязательно с ними вести дискуссию, но сказать человеку о том, что он богохульствует, нужно. Почему? Потому, что этот человек свою душу таким образом губит и мы должны, во-первых, позаботиться о нем, а во-вторых, не постыдиться Христа и своей веры в Него. Что нам делать дальше? Если это наш знакомый, то, возможно, его богохульство должно привести нас к прекращению общения, по крайней мере, временному. И это общение должно возобновиться лишь тогда, когда человек сможет с уважением отнестись, как это принято говорить, к нашим религиозным чувствам. Если же это работа, здесь сложнее, потому что мы не можем устраниться от рабочих отношений, но, выразив свое мнение, можем в дальнейшем с этим человеком общаться уже только формально. Если же это близкий родственник, с которым мы вместе живем и с которым никак не можем расстаться, то, опять-таки, сказав ему об этом, нам остается, сосуществуя рядом, только лишь о нем молиться и терпеть.

– А можно сказать: «Да простит тебя Господь, я это больше слушать не хочу»?

– Сказать это можно, но это не всегда приведет к тому, что человек остановится. Тут еще важно, чтобы эти слова: «да простит тебя Господь» – не прозвучали как: «да будь ты проклят!». Нужно помнить, кстати, что упоминание имени Божия в данном случае может действовать на людей очень раздражающим образом, потому что если человек хулит Бога, а вы говорите: «да простит тебя Господь», то это уже само по себе его обязательно выведет из себя. Если не хотите еще большего ответного раздражения, лучше этого не говорить.

– Вот такая ситуация: семья большая, а квартира маленькая. Хочется, с одной стороны, чтобы детям было хорошо и была квартира побольше, а с другой стороны, это, получается, стяжательство.

– Стяжательство – это, наоборот, когда семья маленькая, а квартира большая. А мысль о том, что делать, чтобы домашние не сидели друг у друга на головах, закономерна и естественна. Здесь стяжательства нет. Если человек живет один, но мечтает о просторных, комфортабельных апартаментах, то это и правда праздное желание, блажь. А то, о чем говорите вы, совершенно нормально.