Текст книги "Загадка Александра Македонского"

В ночном саду были слышны только их голоса.

– Невероятно, Таида! Ты передо мной! Неужели это возможно? Просто сказка.

Таида улыбнулась:

– Ты преувеличиваешь… Но все равно это приятно слышать. Хотя… в каждой сказке есть крупица истины.

– Я знал многих женщин, но любовь узнал впервые… И понял…

Птолемей остановился, посмотрел в сторону.

– Что же, Птолемей, ты понял? – улыбка не сходила с ее уст.

Он повернул к ней лицо:

– То, что я люблю тебя… Надеюсь, что и ты меня полюбишь. И только это имеет для меня значение.

Таида не хотела углублять эту тему.

– Я подумала сейчас о любопытном совпадении…

– Что ты имеешь в виду?

– Мы встретились совсем недавно в Коринфе, в год, когда я окончила школу гетер, а вы, македонцы, были избраны именно в Коринфе возглавить поход на Восток.

– Для меня это, видимо, судьба.

– И для меня, – в раздумье ответила гетера.

Птолемей обнял и поцеловал Таиду.

– Я безумно рад, что встретил тебя… И никогда не буду счастлив больше, чем сегодня!

В паузах между поцелуями Птолемей повторял:

– Таида. Любимая. Моя Таида.

Она не пыталась высвободиться из его объятий. Но между тем проронила:

– Будущее сокрыто от смертных.

И снова улыбнулась.

Таида оказывала Птолемею знаки внимания, но без особого тепла, почти равнодушно. Она улыбалась ему, но он чувствовал, что не может постичь значения этой улыбки.

Лунный свет осветил гигантские деревья, затем беломраморную площадку. На высоком пьедестале стояло бронзовое изображение богини. Ее глаза из зеленых светящихся камней приковывали внимание.

Легкой рукой богиня – это была знаменитая Афродита Урания – протягивала розу, символ женской сущности.

Таида благоговейно подошла к богине, склонилась к ее стопам. Затем поднялась и прошла в середину мраморной площадки. Она запела гимн Афродите и под аккомпанемент собственного вокализа начала исполнять танец священных танцовщиц.

В мерном движении танца она опустилась со ступеней и подошла к Птолемею, восторженно наблюдавшему за ней. Птолемей заключил Таиду в объятия. Обвив руками его шею, она крепко прижалась к нему. Сквозь легкую ткань горячее тело Таиды стало совсем близким.

– Богиня любви благосклонна к терпеливым, мой милый, – шепотом произнесла Таида.

Птолемей нашел губы любимой, и оба замерли. Неожиданно Таида вырвалась и, слегка задыхаясь от охватившего волнения, прошептала:

– Пойдем… Всему свое время и… место.

Гетера лукаво улыбнулась трепетавшему от страсти Птолемею.

Птолемей и Таида возлежали на шелковом ложе – уставшие и счастливые. Среди подушек янтарного цвета, в облаке иссиня-черных волос девушка казалась звездой на золотом предрассветном небе.

Возле ложа стояли ее лира и столик, на котором были блюда с инжиром и виноградом, два кубка и кратер с красным вином.

– Моя радость от встречи с тобой смешивается с глубокой печалью… Ирония судьбы – встретиться, чтобы тут же расстаться, – с горечью произнес Птолемей.

Она с удивлением взглянула на него:

– Расстаться? Но почему?

– Завтра… Нет, уже сегодня я должен вернуться к Александру.

Таида мгновенно оживилась, с готовностью предложила:

– Хочешь, я поеду с тобой, любимый?

Птолемей с грустью смотрел перед собой:

– Об этом я мог только мечтать, но, к сожалению, сейчас это невозможно.

– Но почему? – она испытующе смотрела на возлюбленного.

– Войско уходит в поход… Впереди война.

Оба помолчали, каждый думая о своем. Потом Таида спросила:

– Какова конечная цель Александра? Ты посвящен в нее?

Взяв чашу с вином, Птолемей отпил несколько глотков:

– В планах Александра нет секретов. Он мечтает дойти до пределов мира, туда, где восходит солнце.

– И ты пойдешь с ним до конца? – задумчиво спросила Таида.

Птолемей взглянул на гетеру. Взгляд этот был уже не тот, которым он совсем недавно одаривал возлюбленную. Это был взгляд воина, мужественного и непреклонного.

– Да! Я верю в Александра и разделяю его цели. До него их не ставил перед собой никто!

Гетера пытливо спросила:

– Может быть, потому, что они недостижимы?

Македонец, не раздумывая, убежденно ответил:

– Я же сказал тебе, что верю в него. Он истинный стратег! Такие люди, Таида, рождаются раз в столетие… Если не реже…

Чувствовалось, что разговор об Александре прежде всего интересует Таиду. Она явно провоцировала Птолемея на откровенность.

– Ты так веришь в Александра?

– Да! Я готов отдать за него свою жизнь!

– За него или его цели?

– И за него, и за его цели!

Таида поднялась с ложа, присела на край, глядя на Птолемея, улыбнулась. И было неясно, что таила в себе эта улыбка.

– И я верю в него! Этой силе я готова подчиниться и служить!

Она встала. Птолемей поднялся с ложа вслед за ней, обнял ее. Его разгоряченное тело ощутило мягкую волнующую прохладу ее кожи.

Гетера мягко отстранила от себя возлюбленного. Он с изумлением посмотрел на нее.

– Разве ты принадлежишь не мне? – сдавленно и хрипло спросил он.

Таида опустила голову, затем подняла глаза. Наконец, нашлась, с явным вызовом проговорила:

– Но ведь ты готов отдать ему жизнь. А я – часть твоей жизни.

Птолемей нахмурился, не зная, что ответить. Помолчал, потом сказал:

– Хорошо, доверю тебе тайну моего рождения. Моя мать – знаменитая гетера Арсиноя.

– Мою мать тоже звали Арсиноей… – загадочно улыбнулась Таида.

– Одно время ее приблизил к себе Филипп. Я появился на свет раньше моего брата Александра. Потом Филипп выдал мою мать за Лага, человека знатного происхождения. Теперь ты можешь понять, что нас связывает с Александром.

– Родственные узы, связывающие тебя с Александром, не делают ли тебя пристрастным в суждениях о нем?

– Александр не нуждается в моих панегириках – он слышит их каждодневно. И, уверяю тебя, он стоит их.

– Я очень хочу, слушая тебя, познакомиться с царем… Могу ли я побывать в лагере Александра? Это возможно?

Птолемей снова притянул к себе Таиду, усадил на ложе.

– Так ко мне ты хочешь приехать или к Александру? – улыбнувшись, спросил он.

– К тебе… И к нему… – тоже улыбнувшись, ответила Таида.

– Хорошо. Я буду рад видеть тебя.

Она крепко поцеловала Птолемея:

– Спасибо!

Нежно прижав ее к себе, он сразу же почувствовал, как она ответила на объятие, с трепетом прильнув к нему. После долгого поцелуя, погрузив руки в ее роскошные темные волосы, Птолемей понял – того, что сейчас случится, он уже никогда не сможет забыть. Она была настоящей волшебницей, вечной Женщиной, которую мужчина никогда не постигнет до конца, и это давало ей магическую власть над ним.

XIV

Получив верховое командование объединенными войсками, Александр быстрой и твердой рукой взялся за бразды правления. Но на пути в Азию еще стояло много препятствий. Прежде всего необходимо было восстановить спокойствие внутри Эллады.

Персидский царь Дарий призывал эллинов к восстанию против Македонии, обещая много золота.

Спарта приняла персидских послов и согласилась помочь персам… Пускай лучше персы, чем македонцы!..

Почувствовав поддержку других городов, готовились к восстанию против Македонии могущественные Фивы…

Неприятные и оскорбительные вести приходили и из Афин: в народном собрании оратор Демосфен назвал Александра мальчишкой и дурачком.

Неподкупный оратор также принял золото Дария, боясь, что македонцы возьмут верховную власть над Афинами. Демосфену была непереносима мысль о подчинении его прославленной родины грубым и неотесанным македонцам, которых гордые афиняне не считали чистокровными эллинами.

Множество забот обрушилось на голову двадцатилетнего царя, закрывая путь к быстрому осуществлению его дерзких стремлений – низвергнуть персидское владычество. Он знал – ни Спарта, ни Фивы, ни Афины не готовы к войне.

Противники македонского царя не могли смириться с мыслью, что полисы – замкнутые города-государства – отживали свое время, как отживала свое время и рабовладельческая демократия Афин.

Молодой царь не хотел воевать с Элладой и не понимал упорной враждебности некоторых угасающих эллинских государств. Ведь македоняне открывали эллинам путь к мировым завоеваниям. А македонцам нужны были союзники.

Тщетно посылал Александр послов, уверяющих в его добром расположении к Элладе.

Терпению македонского царя пришел конец.

Яростно негодуя на упорное сопротивление Афин и Фив, Александр стал лагерем вблизи фиванской крепости Кадмеи.

Когда в Афинах узнали, что Фивы уже практически находятся в руках Александра и что двухдневного перехода достаточно, чтобы неприятель подошел к стенам города, даже самые ярые поборники свободы пали духом.

Афинские граждане были уже не те, как во времена нашествия персов, они стали изнеженны, болтливы, невоинственны.

В Афинах, как всегда, много говорили и мало делали.

Гнев Александра надо смягчить, необходимо отвести от Афин карающую руку македонцев – это понимали все в городе.

Святилище, окруженное тенистыми рощами, где безлюдные тропы приводили то к каменным скамьям, то к зеркальным запрудам, то к увитым плющом портикам, располагало к тихим беседам.

Жрице Панае казалось, что голос здесь звучит иначе, чем обычно, наполняясь покоем, величием и торжественностью.

Жрица поджидала Таиду, сидя на скамье, нагретой за день солнцем. Слушала предвечернюю перекличку птиц, любовалась неярким золотом спокойного заката, который отражался в зеркальном пруду, и думала о предстоящем разговоре.

Паная услышала шаги Таиды еще до того, как увидела ее. После короткого приветствия она предложила ей сесть рядом с собой на широкую скамью, стоявшую под сенью огромного дерева.

– Я пригласила тебя, чтобы сообщить нечто важное для тебя и для всех нас. Тебе предстоит встретиться с царем Македонии. И ты должна будешь сделать все, что требует данный тобою обет.

– Я жду приглашения от Птолемея.

Жрица продолжала, не отвлекаясь на подробности.

– …Но к ранее решенному я хочу добавить… Эллада должна отомстить персам за все пережитое. Это остается, но это не все… И даже не главное. Главное – это сделать так, чтобы положить предел персидскому владычеству… Боги послали нам Александра. Может быть, ему под силу окажется эта задача…

– Позор Эллады, чьи честь и достоинство оскорблены персами, позор, взывающий к отмщению!.. – Таида задумалась. – Но многим ли я могу помочь царю в этом?

– Да, дорогая! Ты можешь сделать многое. Александр молод, он мечтает о славе и бессмертии. Он честолюбив. И это хороший стимул для успеха его планов. Но власть – тяжелая ноша, а успехи кружат голову, и мало кому удается не поддаться соблазнам и не сойти с избранного пути… Я хочу попросить тебя: внуши македонскому царю мысль беречь Афины. Здесь корни всего разумного и прекрасного на земле. Царь глубоко почитает Гомера, напомни ему: только юному Диомеду было позволено сражаться непосредственно с богами. На это не могли решиться ни Ахилл, ни Патрокл, ни Гектор, да и никто другой. Лишь Диомед нанес удар мечом Аресу, заставляя его рычать от боли.

– Конечно, ведь сама Афина дружила с Диомедом, – воскликнула Таида. – Она стояла рядом с ним на колеснице и, увлекая в гущу битвы, наполняла его сердце отвагой.

– Ты достойная дочь своего города, – с одобрением и нежностью посмотрев на Таиду, проговорила жрица. – Умна, образованна. Правильно оцениваешь сегодняшние события. Я думаю, в рассказе о Диомеде и богине заключена очень важная мысль: ныне для победы над варварами Александру нужно быть в союзе с Афинами, которым покровительствует всесильная богиня, дочь Зевса.

Жрица замолчала…

Молчала и Таида. В глазах ее читалась некоторая растерянность…

Паная прервала молчание первой:

– Я знаю, о чем ты думаешь сейчас: по силам ли тебе столь важная и столь трудная роль… Знай: женщина, завладевшая сердцем мужчины, способна заставить его взглянуть на многое ее глазами, проникнуться ее мыслями. Для этого ей нужны красота и ум. Боги наделили тебя тем и другим. Поэтому завоюй сердце Александра и сделай так, чтобы он достиг главной цели – покончил с империей персов. И свободная Эллада вовек будет благодарна не только ему, но и тебе.

– Я сделаю все, что окажется возможным.

– Нет, Таида! Ты должна сделать все возможное и невозможное. Помни об этом!

XV

Царь Александр мертв! Погиб под Пелионом… Погиб вместе со всем своим войском.

Эта весть с быстротою ветра распространилась по всем эллинским городам. Многие эллины с радостью встретили это известие. Желаемое охотно принималось за действительность.

Демосфен был счастлив. Он надел белые праздничные одежды, покрыл голову венком из ярких живых цветов, взял свой лучший посох и вышел из дому на залитую солнцем улицу любимых Афин.

Встречные в изумлении останавливались, видя его в белоснежном гиматии и пышном венке. Но самое удивительное было в том, что вечно суровое, неприветливое лицо оратора, про которое злословили, что его поразила глубокая печаль, озаряла улыбка. А постоянно сутулая худая спина неожиданно выпрямилась. Весь облик Демосфена являл собой ярчайший пример того, как в слабом теле может уживаться могучий дух.

Демосфен поднялся в здание Булевтерия, где заседал Совет пятисот. Увидев оратора, булевты мгновенно замолчали: никто не ждал его появления, никто не мог догадаться, почему он надел праздничные одежды.

– Я принес вам весть, которая стоит многих, – торжественно произнес Демосфен. – Убит Александр, царь Македонский!

Внезапно возникшая в Булевтерии тишина взорвалась хором противоречивых возгласов.

– Настало время освободиться от македонского ига.

– Афины больше не будут признавать власти Македонии!..

Голоса немногочисленных сторонников Македонии тонули в гуле голосов ее противников.

– Но ведь совсем недавно в Коринфе мы преклонялись перед молодым царем, признав его гегемонию!..

– Теперь клятва верности утратила свою силу! – противоречили недоброжелатели. – Александр убит – долой македонян!

– Надо действовать немедленно. Нельзя терять время! – вторили многочисленные голоса в зале.

Радость большинства была безмерна.

Но среди собравшихся присутствовали и те, кто считал, что торопиться незачем.

– Надо выждать. Посмотреть, как обернутся события.

Булевты долго не могли успокоиться.

Голос Демосфена перекрыл шум голосов в зале:

– Эллада может считать себя свободной от всех договоров и обязательств, которые были заключены с македонским царем в Коринфе! Мы должны помочь и другим эллинским государствам освободиться от ига Македонии!.. Прежде всего надо помочь Фивам срочно изгнать македонский гарнизон из Кадмеи.

– Фиванцы и сами справятся, – раздались единичные выкрики.

Только один из булевтов засомневался:

– Я только тогда поверю, что Александр убит, когда увижу его мертвым.

Зал вспыхнул гневом возгласов, как взбесившийся огонь.

– Александр мертв!

– Он убит.

– Вместе со своим войском!

– В этом нет сомнений, – пытались убедить сами себя враги Македонии. Они, как и Демосфен, не желали слышать робкий голос разума.

Демосфена переполняла радость, и он хотел поделиться этим состоянием своей души со всеми находящимися в зале Совета.

Когда шум голосов утих, Демосфен торжественно заявил:

– Мы свободны, афиняне! Мы свободны!

Но это была преждевременная радость…

После блистательной и трудной, казалось, почти невозможной победы при Пелионе Александр, царь Македонский, стремительно мчался впереди своего войска к Афинам.

Царь быстро выздоровел после тяжелой болезни – он получил увесистый удар по голове камнем, пушенным из пращи. Ранена была и его шея – ударили палицей. Но от предательства и непокорности союзников быстро восстановить душевное равновесие было труднее. Привезенные гонцами известия из Афин глубоко ранили душу молодого царя.

Едва встав на ноги, Александр тут же потребовал доспехи. Болеть ему было некогда.

Греков стоило еще раз урезонить.

Царь Македонский покажет всей Элладе силу своего войска. Победив, оно сохранилось почти невредимым. Отныне и навсегда испытанные в боях македонские воины поверили в военный талант своего молодого военачальника. Это главное!.. С таким преданным войском он многих заставит замолчать на веки вечные!..

– Договоры заключаются для того, чтобы их выполнять, – гневно бросил Александр скачущему рядом с ним Гефестиону. – Под стенами Афин я покажу Демосфену, что я не дурачок и не мальчишка.

– Под стенами? Или за стенами? – пытался уточнить Гефестион.

– Я не знаю, что я сделаю, когда увижу этот город… – в сердцах воскликнул Александр. Затем пристально посмотрел на друга, ища оправдания.

Гефестион всякий раз, когда встречался с ним взглядом, поражался глубокой, почти небесной голубизне его глаз – словно вдруг упирался взглядом в небесную синь. Но сейчас глаза царя были почти черными от расширенных в гневе зрачков.

– Нет в мире цели, которая бы оправдала разрушение Афин, – предостерег Александра Гефестион.

– А уничтожение персидского владычества? А единство и могущество Эллады? Нам, македонцам, выпала на долю особая миссия – построить новую столицу мира!

– Все решит случай, – предостерег скачущий рядом Птолемей.

И случай спас Афины. Гонец принес весть: восстали Фивы. Фиванцы хотят уничтожить македонский гарнизон в Кадмее. На помощь фиванцам спешат афиняне и аркадяне.

Услышав тревожную новость, Александр соскочил с коня, прижал руки к груди и рассмеялся, Птолемей от неожиданности вздрогнул, тоже спешился и внимательно посмотрел на царя.

Темное и грозное пробивалось сквозь разум, смеялось в Александре:

– Предатели дела эллинов. Я покончу с ними одним ударом. Затем велю казнить.

– Всех? – тихо спросил Птолемей.

– Всех. В договоре есть пункт: за измену союзу – смерть.

– Нельзя, Александр. Ты справедлив и образован – таково о тебе мнение, которое распространилось по всему эллинскому миру. И если ты всех казнишь… – предчувствуя непоправимую беду, Птолемей пытался успокоить царя.

– Я – царь! – твердо сказал Александр. – Никто не должен мне мешать. Я служу великой цели. Мое войско уничтожит заговорщиков и открытых врагов. Я восстановлю прежний порядок в отношениях с союзниками и возглавлю великий поход на Восток.

Александр замолчал. Затем, приняв решение, доверительно сказал Птолемею и Гефестиону:

– Казнить фиванцев, если они не сдадутся и не покорятся моей воле, буду не я, а их противники. У славного города Фивы противников достаточно!.. Вспомните, как жестоко фиванцы угнетали феспийцев, фокидян, платейцев. Все эти народы ненавидят Фивы. Они предъявят фиванцам свой счет, если те вовремя не одумаются.

Македонское войско шло почти без отдыха.

Сто пятьдесят стадий в день преодолевали воины за время этого беспримерного марша. Шла конница. Шли фаланги. Громыхали осадные машины.

Александр шагал вместе с пехотинцами своим стремительным шагом, не отставая от испытанных воинов, закаленных в трудных походах, показывая пример выносливости и неутомимости.

И только перед Фивами царь вскочил на Букефала, подвел войско к стенам города.

Царь Македонии предложил фиванцам сохранить и жизнь, и имущество всех жителей, если ему выдадут смутьянов. Однако, как только фиванцы пришли в себя от шока, вызванного появлением у стен города царя-мертвеца, они, помня о своем славном прошлом, призвали всех жителей города к восстанию.

Глашатаи под звуки труб кричали с крепостных стен:

– Пробил час освобождения Эллады от македонских нелюдей!..

Фиванцы не предполагали, что сами ввергают себя в пучину бедствий, подобных которым еще не знал их город за всю свою кровавую историю.

Снова Тихе, богиня судьбы, протянула руку помощи своему избраннику царю Александру.

Противники сражались упорно и беспощадно. Раненые и с той и с другой стороны валились под ноги дерущихся.

Когда Александр двинул на неприятеля фалангу, фиванцы были опрокинуты и бежали так поспешно, что македоняне вместе с ними ворвались в открытые ворота, тесня защитников.

Александр стремительно продвигался со своим войском по улицам Фив. Всех, кто встречал их с мечом, уничтожали. На площадях завязывались кровопролитные бои. Сопротивление восставших было единодушным.

– Злодеи!.. – кричали горожане.

– Изверги!.. – грозили кулаками женщины с крыш домов.

– Действовать без пощады! – отдал приказ Александр.

И жители Фив увидели и испытали на своей шкуре, сколь дисциплинированно и сколь беспощадно македонское воинство.

Горожане убедились, что значит армия, возглавляемая полководцем, который не видит перед собой ничего, кроме своей цели, и глух к мольбам.

Женские крики, детский плач, проклятия мужчин смешались с густым дымом, который стлался по улицам Фив.

Александр продолжал отдавать приказы:

– Не жалеть никого! Двигаться вперед! Только вперед!

Дома горели. Рушились. Македонцы продвигались вперед по городу, оставляя позади смерть, разрушение, пожары.

Взошедшее солнце осветило лежащие на улицах и площадях шесть тысяч трупов.

Утром Александр созвал военачальников и гетайров.

– Какое наказание должны понести Фивы? – обратился царь к собравшимся.

Фокидяне и платейцы закричали:

– Разорить! Чтобы их не было на земле!..

В торжественной тишине царь сказал:

– Здесь собрались военачальники многих народов, а также члены Коринфского союза, на котором был провозглашен всеэллинский мир. Я предоставляю вам решать судьбу Фив.

Царь отдавал фиванцев на суд народов, некогда порабощенных и разоренных Фивами. Александр знал, что их вердикт будет беспощаднее его собственного.

Месть диктовала жестокие решения: «Фивы сравнять с землей, разрушить дома, снести стены, разделить земельные угодья, продать в рабство всех жителей».

Дом Пиндара, великого греческого поэта, а также храмы и жилища жрецов исключили из черного списка по приказу Александра. Пощадили и потомков Пиндара.

На следующий день в чистое поле выгнали тридцать тысяч мужчин, женщин и детей. Торговцы рабами, как стервятники, сортировали их по полу, возрасту, внешности, работоспособности и оценивали.

Здесь, в поле, плененные фиванцы отчетливо слышали гулкие равномерные удары таранов, которые разбивали стены города.

Стены великих Фив рушились с грохотом, сотрясая землю, поднимая высоко в небо желтую и красную пыль.

Нагруженные добром повозки потянулись в лагерь победителей.

К вечеру Александр пришел взглянуть на развалины. Груды камня и битого кирпича лежали перед ним. А вокруг стояла страшная, глухая тишина.

Александр добился того, чего хотел, но не обрел покоя. Хотя приговор об уничтожении города выносил не он, но он был в ответе за то, что больше не существовало легендарного города, где Софокл нашел своего Эдипа, откуда был родом великий полководец Эпаминонд.

«Зевс сорвал месяц с небес», – говорили по всей стране.

Фивы считались месяцем Греции, а Афины – солнцем.

Участь Фив потрясла всех: только поколение тому назад им принадлежала гегемония в Элладе, теперь они были стерты с лица земли.

Ужас объял Элладу. Жестокость молодого царя повергла всех в оцепенение.

А воины-победители праздновали свою победу шумными кутежами, на которых вино – македоняне, в отличие от греков, пили его не разбавленным – подносили в громадных кубках.