Текст книги "Сектант"

Глава 4

Я потерял работу через день. Утренний звонок от Алекса, моего агента:

– Привет. Будет в обед минутка? Заедешь в агентство?

– Что-то случилось?

– Пару вопросов обсудить нужно. Не по телефону. Буду ждать в час.

Моему агенту лет пятьдесят. Я отнюдь не гомофоб, но стареющие геи вызывают у меня определенную долю отвращения. Алекс весь какой-то цветастый и рыхлый, словно сваленные после праздника в кучу новогодние украшения. При этом он неплохой человек – наверное, гораздо лучше, чем можно было ожидать от кого-либо другого на его месте. Он умеет быть отзывчивым и великодушным.

В час пятнадцать я в кабинете у Алекса. Он опять кажется мне цветастым, хотя сегодня на нем черный сюртук, фиолетовая рубашка и бордовый галстук.

– Ты опоздал на двадцать минут! – Он встретил меня колючим взглядом. Раньше я не замечал за ним таких требований к пунктуальности.

– Извини. Пробки, – пожал плечами я.

Он кивнул головой на стул перед его письменным столом:

– Ты сам исчерпал свое время. Мне через пять минут уходить.

Я еще не успел сесть на стул, как Алекс придвинул ко мне документы:

– «Вирисчензе» отказываются от сотрудничества с тобой. Подпиши там, где галочка. «Проктер энд Гэмбл» тоже не утвердили твою кандидатуру. Че ты фигней страдаешь? Ты же не двадцатилетняя звезда, которая может себе такое позволить, и которой это еще на руку будет…

– Звезда… Если их интересует моя частная жизнь, – усмехнулся я.

Алекс молча посмотрел на меня испепеляющим взглядом:

– «Частная жизнь»… Кому на хер ты нужен?! – Вдруг вспылил он. – Кем вы все себя мните?! Достали… Все, с тобой я больше не работаю. Вторую бумагу подписывай, – он ткнул пальцем куда-то в документы.

Я покрылся испариной. Увидел в окне расплывчатые силуэты рабочих, ремонтировавших крышу на соседнем здании. Они неторопливо ходили с места на место, о чем-то переговаривались. Их фигуры все больше расплывались и словно таяли в воздухе. «Как им легко… Ангелы в касках и спецовках», – мелькнуло у меня в голове. Мне не хотелось ничего отвечать Алексу. Не видя, что и где я подписываю, слегка подрагивающими пальцами вывел свою фамилию. Потом поднялся со стула и направился к выходу.

– Будь здоров, – буркнул вслед Алекс, – удачи тебе.

Выйдя из здания агентства, я бесцельно пошел по тротуару. Пройдя метров двести, оказался около кофейни. Увидел в окне свободные столики. Выбрал, наверное, самый некотирующийся из них – у стены в глубине, рядом со входом в подсобные помещения, куда то и дело ныряли официанты с грязной посудой.

Испарина исчезла, кровь отлила от лица. Я бездумно смотрел в стену и – неожиданно для самого себя – почувствовал облегчение от того, что у меня больше нет контракта, нет работы. «Мне легко… Легко пить этот каппучино… Легко смотреть в стену и никого не замечать… Легко существовать в этом городе среди суетливого движения незнакомых людей… Легко существовать незаметным, просто существовать…»

Потом я гулял по городу. Прошел километров пять по бульварам и улицам. Устал и поехал домой. Вернувшись в свою квартиру, выпил чаю и лег на кровать. Лежал и ни о чем не думал. Через час позвонил Соне.

Отпусти ей грехи… Она сказала, что грешна, и что это ее беспокоит. Она сказала это тогда, когда мы вышли из метро, и я проводил ее домой. Вначале подумал, что она просто наслушалась Моцартовой сентиментальщины в 23-ей сонате, которая и вызвала душевные переживания, но потом понял: нет, она хотела это сказать, и сказала. Ей двадцать два года. Холодный ветер в распущенных волосах следует за ней постоянно. Конечно, она не могла быть той девушкой из поезда моего детства; для этого должна была быть старше лет на десять. Только образ… Возможно, иллюзорный… Мы договорились встретиться вечером.

– Привет, – я набрался смелости (второй раз в жизни боялся девушки и связанного с ней эротического чувства) и поцеловал ее в щеку. Соня приняла этот поцелуй как должное, и даже не улыбнулась.

– Привет. Извини, что опоздала. Что-то часто в последнее время ошибаюсь в расчетах.

– Может, у тебя просто слишком много времени уходит на расчеты?

– Какие расчеты? А, ну да, – она рассмеялась, – не знаю, куда у меня обычно уходит время, но почему-то его всегда не хватает.

Мы неторопливым шагом побрели по аллее Лефортовского парка.

– Наверное потому, что я всегда слишком много хочу, и ничего не успеваю, – продолжала она.

– Тебе тоже всего мало, как и мне? – Усмехнулся я.

– Наоборот. Слишком много всего вокруг. Столько возможностей, столько соблазнов. Хочется всем заняться, во всем принять участие.

Мы дошли до центральной клумбы и пруда. Здесь суетились голуби, находясь между своими раем и адом. Трое детей лет восьми – десяти кидали им хлебные крошки. С другой стороны двое карапузов с улюлюканьем, размахивая руками, бегали за птицами, пытаясь их поймать. Подойдя к площадке перед прудом, мы остановились. Соня села на массивные перила.

– Осторожно, не упади! – Я непроизвольно протянул к ней руки. За перилами был четырехметровый – если не больше – обрыв.

– Ты трусишка? – Рассмеялась Соня. Я молча усмехнулся.

– Я тоже трусишка. – Легко призналась она. – Больше всего боюсь, чтобы обо мне плохо не подумали. Самый отвратительный повод для страха, не правда?

– Есть еще змеи, мыши, пауки и тараканы. Они тоже отвратительны, – усмехнулся я.

Соня улыбнулась, спрыгнула с перил, и мы снова неторопливым шагом пошли по одной из аллей. Я осторожно стряхнул с ее брюк оставшуюся от перил белую известку. Потом мы приятно и легко болтали о самых разных мелочах. Я хотел взять Соню за руку, но в эту секунду зазвонил мой телефон. На дисплее – номер Виталика. Я принял звонок:

– Привет.

– Привет. Как дела?

– В порядке. Я сейчас занят…

– Понял. Я хотел тебе сказать, что мы послезавтра договариваемся встретиться с Давидом по поводу поездки в Казахстан за евангелием. Так что если хочешь – можешь присоединиться.

– Я же тебе уже сказал по этому поводу…

– Ладно, не буду отвлекать, – Виталик повесил трубку.

Несколько минут мы с Соней идем молча. Потом Соня поворачивается ко мне и смотрит в глаза.

– Слушай, у тебя в семье ничего не произошло?

Свинцовый шар в одну секунду подкатил к горлу.

– В каком смысле «что-то произошло»?

– У тебя в глазах напряжение, как будто что-то не так в жизни.

Я сразу почувствовал неуверенность. Как она могла догадаться? Пожав плечами, я выдавил из себя улыбку и тихо ответил:

– Нет, все в порядке…

Соня тоже улыбнулась.

Легкая и непринужденная атмосфера нашего разговора улетучилась.

– Кем ты работаешь? – После натянутой паузы скучным голосом спросила Соня.

– Моделью, – так же скучно ответил я.

– Для сборки? – Рассмеялась она.

– Ага… Меня фотографируют, снимают в роликах. Я хожу, стою, сижу – рекламирую одежду или что-нибудь еще.

– Ни фига себе! Это же наверное так интересно!

– Ну-у… Да… – Уныло протянул я.

– Поездки, съемки, приемы, вечеринки… – С деланным восторгом проговорила Соня. Невозможно было понять, говорила она искренне или издевалась.

– Ну-у… Да… – Повторил я.

– Расскажи о своей работе!

Я промямлил что-то невразумительное.

– Не стесняйся! У тебя же наверное очень интересная жизнь.

Мне не хотелось ее разочаровывать, но я совершенно не знал, о чем рассказывать. Наверное поэтому вдруг брякнул:

– Поехали на поиски Евангелия от Иоанна…

Так получилось, что из-за того, что мне нечем было заинтересовать девушку (ни собственной персоной, ни потерянной работой, ни чем-либо еще) во время первого с ней свидания, я ввязался в последующие драматические события.

Глава 5

«Если вы ищете способы расширения или изменения своего сознания, то самым ценным и уникальным опытом для вас будет нахождение рядом со смертью. Это может быть ваша смерть, или смерть другого человека», – говорил Давид. – «Просто смерть. Банальная бытовая смерть в чистом виде, без прикрас, без каких-либо эстетических или мифологических ассоциаций. Окружите себя смертью на некоторое время. Есть три способа познания Бога – через зрение – янтра, через слух – мантра и через чувства и ощущения – тантра. Путь через ощущения – самый быстрый, а секс и смерть дают нам самые сильные ощущения в этой жизни. И если мы выбираем тантрический путь к Богу – то секс и смерть являются самыми эффективными инструментами на этом пути».

«В убийстве грех на самом деле не в совершаемом действии. Допустим, убил ты человека, душа покинула оболочку тела, освободилась. Для убитого это может быть как хорошо – если он успел реализовать свое предназначение в жизни, так и плохо – если не успел. Точнее, плохим это даже не может быть, так как не успел сейчас, успеет в следующем воплощении – ничего страшного. Грех находится только в самой эмоции, с которой совершается убийство. Потому что оно всегда совершается с негативной, греховной эмоцией – из ненависти, из алчности, из страха…»

Следующим вечером Виталик, Соня и я пришли на лекцию Давида в клуб культурного досуга «Дубрава», находившийся в подвале жилого дома. Мы опоздали минут на десять, и в тесном актовом зале свободных мест для нас уже не нашлось – даже в проходе между рядами. Несмотря на это Виталик сумел протиснуться куда-то вперед и примоститься у ног молодого белобрысого паренька, сидевшего на стуле в проходе между рядами. Мы с Соней остались стоять, прислонившись к стене около входа.

На сцене за столом сидел мужчина лет сорока пяти. Короткие темные волосы с проседью, слишком редкие спереди и слишком густые по бокам. Из-за грубоватых черт лица и сероватой кожи его скорее можно было представить работающим на колхозном поле или в шахте, нежели читающим лекции со сцены. Когда мы вошли в зал, он бросил на нас равнодушный взгляд, который потом задержался на мне. «Узнал по каким-нибудь рекламным роликам», – подумал я.

– В жизни каждого человека есть три события, которые любая религия мира пытается, так скажем, взять под свой контроль, – после небольшой паузы продолжил лектор.

– Всего три? – Раздался голос из зала.

Давид внимательно посмотрел на выкрикнувшего – полного парня в кожаной куртке с надписью «Харлей Дэвидсон» на спине, потом вдруг громко и заразительно рассмеялся:

– Да, три… Кому-то, может, мало. Кому-то – много.

Зал вслед за ним взорвался хохотом.

– Впрочем, есть определенные товарищи – их, правда, не так много – у которых таких событий в жизни меньше – всего два. Но меньше двух уже никак не может быть, как ни крути. Во всяком случае, я таких не встречал… Эти три события – рождение, спаривание и смерть. Какую бы религию вы ни взяли – любого народа или нации – в ней обязательно будут три ритуала, освящающих рождение, брак и смерть. Возможно, завтра вы обнаружите какое-нибудь затерянное в Африке или Океании племя, до сих пор живущее на уровне каменного века и никогда не слышавшее о мировой цивилизации. Оно в социальном и культурном плане может не иметь ничего общего ни с одним другим этносом на Земле, но вы можете быть абсолютно точно уверены, что в их религиозной традиции есть три ключевых обряда…

– А если будет какое-нибудь племя, у которого нет религии? – Снова подал голос парень в кожанке.

– До сих пор таких народностей на планете Земля не встречалось.

– Получается, что Бог – это коллективное бессознательное? – Не унимался байкер.

– Не знаю. – Улыбнулся лектор, – но если встречу Бога и увижу, что он весь такой из себя коллективно-бессознательный, то обязательно тебе сообщу.

Парень покраснел и рассмеялся.

Я рассматривал слушателей, точнее, их затылки и спины. Судя по одежде, публика присутствовала достаточно разношерстная. Молодые студенты-интеллектуалы, служащие офисов, бизнесмены, дамы неопределенного возраста и крайне независимого вида. Женщин было значительно больше, чем мужчин. Отдельно сидели две группки молодых людей экзотического вида: восточные шапочки, платки, рубахи, буддийская и индуистская символика.

– Все эти три события связаны с переходами между тем миром, в котором мы живем, и некими другими мирами, – продолжал Давид. – Рождение – вхождение в наш мир. Смерть – выход из него. Спаривание подразумевает рождение потомства, то есть тоже приход сюда нового существа… В этом контексте появляющиеся сейчас венчания геев или лесбийских пар несколько непонятны…

Слушатели с готовностью рассмеялись.

– Может возникнуть впечатление, что кому-то «наверху» нужны такие ритуалы для некой переписи населения – сколько сюда пришло, сколько ушло. Но я думаю, что дело все-таки в другом. Для служителей невидимого фронта – тех, чья сфера деятельности сосредоточена на работе с человеческими душами – важны моменты перехода этой самой души из одного состояния в другое. Слишком большая энергия сосредоточена в таких переходах. Наша с вами энергия, которая используется во всех религиозных обрядах и практиках.

Виталик слушал лекцию с большим интересом, время от времени одобрительно кивая головой. Я посмотрел на Соню. Почувствовав мой взгляд, она резко повернула ко мне голову и улыбнулась.

– Прикольно, да? – Шепнула она и неожиданно взяла меня за руку. Я пожал ее горячую и влажную ладонь. Соня снова перевела внимание на сцену, оставив свою руку в моей.

– О рождении мы с вами уже говорили, поэтому сегодня поведем речь о смерти… – Продолжал вещать Давид.

После лекции мы сели за стол в небольшой комнате «Дубравы». Здесь везде были разложены детские игрушки. Кроме Давида и моих друзей к нам присоединился Сергей – щуплый белобрысый парень, у ног которого сидел на лекции Виталик. Давид взял с полки небольшую рыжую лошадку на колесиках:

– Значит, скачем в поход? – Усмехнувшись, он провел лошадкой над столом, имитируя галоп, и снова, как в зале, посмотрел на меня долгим взглядом, значение которого осталось для меня неясным.

Соня улыбнулась. Виталик взял с полки мягкую собаку и поставил ее перед собой на стол:

– Скачем!

– Откуда взялась информация об этом спрятанном Евангелии? И как вообще оно могло оказаться в Казахстане? У меня, честно говоря, это в голове не укладывается, – продолжая улыбаться, спросила Соня.

– Источников информации несколько. – Давид опустил лошадку на стол. – Вот один из них, – он кивнул на Сергея, – правда, косвенный…

Тот бросил на Давида обиженный взгляд и торопливо, время от времени заикаясь, заговорил:

– Есть к-карты. Да, есть карты, в к-католической церкви, но русская православная церковь ими тоже пользуется. Точнее, н-не пользуется, н-нет – зачем ими пользоваться? Но есть копии.

– Копии карт? – Переспросила Соня и тоже удостоилась полного обиды и презрения взгляда.

– Ну к-конечно карт! – Брызгая слюной, с еще большим запалом продолжил Сергей, – а я вам про что говорю!? Так вот, на этих картах отмечены древние м-монастыри, епархии, места хранения христианских святынь. В Средней Азии отмечено несколько мест. Самаркандская епархия, самая древняя и влиятельная епархия восточнее Персии, Армянский м-монастырь на берегу озера Иссык-Куль, где хранились мощи апостола Матфея, н-несторианские монастыри и церкви в Туркестане, на Каспийском море, на территории Казахстана, Киргизстана и Узбекистана.

– Но там же всегда были мусульмане! – Не выдержав, воскликнула Соня.

– Христиане пришли туда н-на девять веков раньше мусульман, тогда, когда мусульманства еще вообще не существовало, – поучительным тоном ответил Сергей, – еще апостол Андрей поставил свой к-крест около Самарканда, а апостол Фома прошел через Среднюю Азию в Индию. По пути они оба обращали язычников в христиан. П-полностью Средняя Азия приняла христианство в четвертом – седьмом веках, на семь веков раньше Руси. С пятого по десятый век н-на территории от Персии до Китая царило христианство. И даже н-некоторые народы на территории Китая – например, уйгуры – являлись христианами. В девятом веке в Средней Азии начали появляться м-мусульмане, но в тринадцатом ее захватил Чингизхан, который по некоторым данным тоже был христианином, и большая часть войска которого состояла из кереитов и найманов, исповедовавших н-несторианское христианство. Один из монгольских ханов, хан Мункэ, вообще устроил крестовый поход в мусульманские страны Восточной Азии, чтобы огнем и мечом обратить в н-несторианство жителей всех территорий до Африки. Правда, это ему не удалось. Мусульманство пришло в Среднюю Азию только в четырнадцатом веке, причем более-менее мирно сосуществовало с христианством вплоть до шестнадцатого века. Только п-позднее христианство стало терять там влияние, и с восемнадцатого века это действительно уже мусульманские территории.

– Ни фига себе… – Покачала головой Соня, – в каком-то Ташкенте христианство было раньше, чем в Москве и в Киеве…

– Ташкента тогда еще тоже н-не было. Епархия находилась в Самарканде.

– Спасибо за подробную историческую справку. – Улыбнулся Давид.

– Да, я отвлекся. Извините, все время отвлекаюсь, – Сергей погладил лоб рукой и как-то сник, опустив голову, но потом снова поднял к нам свои глубокие темно-карие глаза. – Так вот, это говорит о том, что в свое время в Средней Азии велась активная христианская деятельность. У м-меня был знакомый монах, китаец… Точнее, уйгур из Китая. Он из семьи н-несториан, его предки были истовыми миссионерами, занимали высокие чины в епархии. Они до сих пор придерживаются н-несторианства. Так вот этот монах рассказал мне, что у его предков однажды оказалось истинное евангелие от Иоанна, которое н-несториане скрывали от ортодоксальных христиан.

– Откуда они его взяли? – Спросила Соня, глядя на Сергея лучистым взглядом.

– Н-не спрашивайте меня об этом, – недовольно сморщился Сергей. – Н-не знаю. Этого уже н-никто никогда не узнает, – он снова погладил лоб рукой. – История мира такова, что м-мелкое недоразумение может взволновать людей и войти потом во все учебники, а самые важные события незаметно произойдут рядом, и н-никто о них не узнает.

– А где теперь это евангелие? – Не отставала от Сергея Соня.

– Оно спрятано на Великом Шелковом пути, на территории Казахстана.

– Классно. За сколько его можно будет продать? – Спросил Виталик.

Сергей посмотрел на него невидящим взглядом и ничего не сказал.

– Миллиончик. Может, два, – с улыбкой ответил за него Давид.

– А откуда вы знаете, где именно они спрятаны? Шелковый путь-то длинный… – Спросила Соня.

– На это у нас есть вторая половина истории, – Давид отставил от себя лошадку ближе к центру стола. – В одном из аулов Алма-Атинской области живет чабан. Простой такой чабанчик, скачет себе на лошадке, пасет овец. И вот однажды одна его овечка, черненькая… Все овцы в стаде белые, но всегда ведь найдется одна черненькая… И эта черная овечка провалилась в расщелину. Наш чабан полез за ней туда – овечка-то колхозная, подотчетная – а в этой расщелине глядь: какие-то древние пергаменты, кувшины. Он взял их с собой, привез в аул и показал старейшинам. Но старейшины, посмотрев свитки, нахмурились и принялись нашего чабана ругать и в хвост, и в гриву. После чего сказали, что это древние рукописи иноверцев с Запада и приказали ему вернуть все на место и больше никогда не трогать того, что принадлежит предкам. Чабан так и сделал. Положил все обратно в расщелину и продолжил, как и раньше, пасти овец. Только черную овечку на мясокомбинат сдал – чтобы больше не лазила там, где не надо.

– Вы знаете этого чабана? – Соня подняла глаза на Давида.

– Еще нет. – Улыбнулся он, – но по счастливой случайности одна моя подружка в Алма-Ате приходится ему племянницей…

– А почему вы решили, что это именно та рукопись?

– Мы просто проверим… Что бы это ни было, оно наверняка имеет историческую и антикварную ценность, и мы сможем хорошо его продать.

– Нервный какой-то этот Сергей… – Жаловался Виталик, когда мы шли от центра «Дубрава» к станции метро.

– Забавный, – улыбнулась Соня, – он как-то с церковью связан?

– Учился в семинарии, – подтвердил Виталик, – я с ним на лекции Давида познакомился.

– Ты давно на его лекции ходишь?

– Нет, – пожал плечами Виталик, – это третья.

– Слушай, а зачем мы вообще Давиду нужны? – Вмешался в разговор я.

– Ну… – Замялся Виталик. – Вдвоем с Сергеем они же не поедут… Нужны еще надежные люди для полноценной группы.

– У него без нас мало друзей? – Недоверчиво посмотрел я на него.

– Может быть, он друзей, наоборот, не хочет привлекать… Зато Давид еще сказал, что во время экспедиции мы сможем позаниматься практиками – он проведет для нас специальные занятия. Представляете, как круто!

– А я думаю, что у него нет друзей. – Задумчиво вставила Соня. – Знакомых, слушателей, учеников – полно, а друзей – нет.

– Почему? – Спросил я.

– Таким, как Давид, друзья не нужны. Он слишком самодостаточен.

– Возможно…

– Меня всегда привлекали такие люди… – Продолжила она.

– Но им-то зато никто не нужен. – Ревниво возразил я.

– Да. Это и притягивает, – Соня взяла меня за руку.