Текст книги "Универсант Людмила"

…Был человек, с которым можно было посоветоваться

А меня он оставлял «на хозяйстве» в России, давая мне при этом полную самостоятельность. А иногда очень хотелось спросить, что он думает о той или иной проблеме… И тогда я могла прийти к нему и сказать: «Вот сейчас сядьте, ничего не говорите, а только ответьте на мои вопросы, правильно ли я делаю то или иное дело».

Прекрасно, что был человек, с которым можно посоветоваться. И я поняла, как трудно быть тем, кто за всё отвечает. Да, ты можешь советоваться с коллегами, но всё равно ты за всё отвечаешь сам…

Работа со Станиславом Петровичем была яркой, творческой, было много очень интересных проектов. Раз в неделю проводилось ректорское совещание (сенат). И раз в месяц проходил учёный совет, который обязательно вёл ректор.

Надо сказать, что уже в то время наблюдалось противодействие ректору и его свободным демократическим взглядам со стороны некоторых профессоров. Поскольку Станислав Петрович часто бывал за границей, в его отсутствие ректорские совещания проводила я. И обычно, когда я приходила в Петровский зал, чтобы начать совещание, сразу же задавался вопрос: «А ректор-то где?» Я рассказывала о том, где ректор и что он делает, и продолжала заседание.

На моих глазах Станислав Петрович принимал очень важные решения. Он был демократом в лучшем и самом широком понимании этого слова.

С людьми, которые приходили к нему на приём, он просиживал часами, невзирая на строгий график, по которому одного посетителя надо принять в 16 часов, а другого, скажем, в 16.15. С ним легко можно было поговорить, когда он шёл по коридору. По вторникам мы находились в Петергофе – «Петергофский день». Иногда – только я. Иногда – мы вдвоём.

У Станислава Петровича было много сложностей не только в Университете, но и в личной жизни. Тем не менее в любой ситуации он сохранял собственное достоинство, оставался человеком широкой души, умным, интеллигентным. Удивительным человеком!

– Что с ним случилось?

– Его не стало в 48 лет. Всё потому, что, зная о своём больном сердце, он считал, что ректор болеть не может. Тогда операции на сердце были редкостью, некоторые ректоры их сделали за рубежом, но он оттягивал этот момент.

Я хорошо помню этот день – 18 мая 1993 года. С утра я была на лекции и собиралась на ректорское совещание. И вдруг мне позвонила его секретарь и сказала, что Станислав Петрович чувствует себя не очень хорошо и просит меня провести это заседание. Так случалось. Я спросила: «Серьёзное что-то?» Мне сказали, что нет. Сейчас его отвезут в больницу Ленина[1]1
  Городская Покровская больница (бывшая больница им. В. И. Ленина) – одно из крупнейших государственных многопрофильных лечебных учреждений Санкт-Петербурга и Северо-Западного региона.


[Закрыть]. А в этой больнице работал отец Анны Александровны, супруги Станислава Петровича. И потому считалось, что это надёжное место, где быстро могут помочь и решить все проблемы.

Выяснилась такая деталь: когда за Станиславом Петровичем приехала скорая помощь, он, считая себя молодым, отказался лечь на носилки и спускался по лестнице пешком. Конечно, этого нельзя было делать. А медики неотложки, видя относительно молодого человека, как-то не отнеслись серьёзно к тому, что после завтрака он не мог идти, присел на корточки, но легче ему не стало…

Анна Александровна приехала в Университет из больницы. Все надеялись, что там её отец и всё будет сделано как надо…

Но ближе к вечеру сообщили, что Станислав Петрович умер.

Невозможно было в это поверить! С этим невозможно было согласиться никак! И весь ужас, который мы испытали тогда, я помню до сих пор…

Как можно было, если у него имелись проблемы с сердцем, выдержать конец 1980-х и начало 1990-х годов? Это постоянная ответственность за бюджетное финансирование, за студенческие стипендии и многие другие проблемы, с которыми я столкнулась, став ректором. И поняла, что, пока ректором был он, все эти трудности он брал на себя.

Я уверена, что в памяти физиков, в памяти всех универсантов его светлый яркий образ должен сохраниться навсегда.

Вы знаете, Станислав Петрович был очень импульсивным человеком, очень эмоциональным. И часто на заседаниях в Москве или Ленинграде (Петербурге), Петергофе мы сидели рядом, и я буквально держала его за полу пиджака, чтобы он не выскочил с какой-нибудь идеей или репликой. Ой, это были очень трудные моменты..

Станислава Петровича похоронили на Комаровском кладбище. Трудное было время. Даже подходящий камень для надгробия непросто было найти. Помог ректор Горного института Николай Максимович Проскуряков…

Время от времени, не так часто, как хотелось бы, я бываю на могиле Станислава Петровича. И так горько оттого, что его нет сегодня, что он ушёл молодым. Как много он успел бы сделать, как много было у него ярких идей!

И вот совсем недавно – в день похорон Даниила Александровича Гранина – я о многом вспомнила у могилы Станислава Петровича.

Надо сказать, что Станислав Петрович был талантливым физиком и математиком, работал во многих зарубежных странах. Его учителем был великолепный учёный и человек академик Людвиг Дмитриевич Фаддеев. Совсем недавно мы с ним Станислава Петровича вспоминали, и он мне сказал, что таких ярких и талантливых учеников у него больше не было…

Вот таким был Станислав Петрович Меркурьев. К великому сожалению, сегодня уже нет с нами и его учителя – Людвига Дмитриевича Фаддеева.

Но… когда их вспоминаешь, то вспоминаешь с улыбкой. Потому что такие люди несут ещё и радость. Когда Станислав Петрович пробегал, а он именно бегал по большому коридору Университета, то успевал поздороваться со всеми и… всегда улыбался. Как приятно видеть на лице человека улыбку даже тогда, когда вокруг так много трудностей. Его оптимистичный настрой, положительное внутреннее состояние помогали жить людям, которые его окружали.

Его сын Петя – абсолютная его копия…

– Кто из руководителей страны помогал Вам в те годы решать текущие проблемы Университета?

– Я хотела бы рассказать о людях, которые не просто помогали, а сыграли большую роль в жизни Университета. Прежде всего о Викторе Степановиче Черномырдине. Он был человеком удивительной мудрости и глубоко вникал в самые сложные проблемы.

Мы познакомились в тот момент, когда у нас в Университете хотели закрыть военную кафедру. Совсем незадолго до своей смерти Станислав Петрович Меркурьев вынужден был принять по этому поводу комиссию Генерального штаба. Хорошо помню, это было в понедельник. С 9 до 11 часов у меня была лекция, и я предлагала Станиславу Петровичу: «Давайте я перенесу лекцию или сдвину её, для того чтобы присутствовать при этой непростой встрече».

Станислав Петрович успокаивал, мол, не волнуйтесь: «Что, я с ними не справлюсь, что ли?» И в результате, когда пошёл разговор о том, что нельзя ребят призывать на год или два, а потом возвращать в Университет, потому что за эти два года они очень много потеряют, спор стал довольно резким. Станислав Петрович доказывал, что в армии мальчики вряд ли смогут следить за той программой, которая идёт в Университете. А начальник Генерального штаба говорил, мол, почему нет: «Королёв и в тюрьме работал, что тут страшного…»

Тогда Станислав Петрович со свойственными ему увлечённостью и стремлением сказать всё, что он думает, спросил: «Вы считаете, что ваша армия – тюрьма?»

Короче говоря, все, кто находился в кабинете ректора на этом совещании, услышали: «Военной кафедры здесь не будет…»

И вот через несколько дней умирает Станислав Петрович. А я получаю приказ о том, что военная кафедра у нас закрыта. Вы понимаете, с этим я не могла смириться! Как раз в этот момент готовилось заседание Правительства, которое тогда возглавлял Черномырдин. Я была приглашена на рассмотрение вопросов, связанных с обучением студентов. Естественно, я поехала на это заседание.

Надо сказать, что и до этого, на другом уровне, я пыталась восстановить военную кафедру. Я побывала к этому времени и у начальника Генерального штаба, и у нашего министра (тогда им был Павел Сергеевич Грачёв) и пыталась доказать, что так поступать нельзя. Я даже убедила в этом Грачёва. И он на моём письме, с которым я потом отправилась к начальнику Генерального штаба, написал, что он согласен с тем, что Ленинградский университет, ведущий университет России, старейший университет, имеет право на то, чтобы ребят из этого Университета забирали в армию только после окончания учёбы на какой-то срок… на какую-то стажировку..

Ленинградский университет, один из ведущих университетов России, старейший университет, имеет право на то, чтобы ребят из этого Университета забирали в армию только после окончания учёбы

С этим письмом я, довольная, пришла к начальнику Генерального штаба, который посмотрел на резолюцию, спросил: «Чья подпись?» Я сказала: «Как это чья? Вашего министра». Но он ответил, что министр может думать что угодно, «а у вас никакой военной кафедры не будет»…

Военные сборы в Ленинградской области. Л. А. Вербицкая со студентами. 2007

Когда я рассказала нашему мэру Анатолию Александровичу Собчаку, что ситуация складывается так, что мне надо ехать на приём к Грачёву, он сказал: «Ну что, при входе выпьете стакан водки и решите все проблемы».

Когда я приехала к Грачёву, никакой водки при входе мне не предложили. Поговорили, а потом уже, когда разговор был закончен и Грачёв поставил свою подпись, он спросил: «Ну что, чай или кофе?» Отвечаю: «Я вообще-то ждала стакан водки». Он засмеялся, знал, что такие слухи о нём ходят.

Конечно, никакой водки не было, и на следующий день я отправилась на заседание Правительства. Сразу написала записку Виктору Степановичу о том, что мне обязательно надо выступить. И он дал мне выступить по тому вопросу студенческой жизни, о котором шла речь на заседании. А потом я попросила ещё несколько минут, потому что та проблема, о которой я хочу рассказать, не может не волновать наше Правительство. И рассказала всю эту историю.

Военные сборы в Ленинградской области.

Л. А. Вербицкая с руководством военной части. 2007

Виктор Степанович спросил тогда кого-то из заместителей министра, где Грачёв. Но Грачёв был в служебной командировке…

После заседания Виктор Степанович повёл меня к себе в кабинет не тем путём, которым ходят обычно, а по каким-то коридорам, лифтам… Я поняла это как знак доверия.

Короче говоря, я оказалась у него в кабинете и стала рассказывать об Университете, о военной кафедре, о ребятах, о сложностях, которые возникают в жизни каждого мальчика, которого вдруг из университетской жизни вынимают, и он совершенно другим должен заниматься. Я говорила, что служить в армии нужно обязательно, Родину надо защищать. Я с этим не спорю. Но лучше призвать ребят на сборы, когда они уже окончат Университет, и тогда уже использовать их знания полностью.

Виктор Степанович со мной согласился и поставил свою визу на моём заявлении. И сказал, что я обязательно получу официальный документ. Но я сказала, что не уеду, пока не получу этот документ. Такая бумага появилась довольно быстро, и я с нею уехала.

Вспоминается ещё, что после получасовой беседы с Виктором Степановичем, он перешёл на «ты». Он быстро переходил на «ты», если человек ему нравился. И, провожая меня, сказал: «Чёрт возьми, как же я с тобой устал!» Я удивилась: «Виктор Степанович, да Вы что? Я думала, Вы скажете – Людмила Алексеевна, какие прекрасные 30 минут мы с Вами провели!» А он говорит: «Какие прекрасные?! Когда за 30 минут, как ты там называешь… ни одного ненормативного слова!»

Я поняла, что ему очень трудно не произносить такие слова. Это просто серьёзное испытание для него! Мы стали друзьями. Он познакомил меня со своей супругой, к которой очень нежно относился.

Он бывал у нас на конференциях. Помню, приехал на наш философский съезд, выступил прекрасно, а в заключение сказал: «Как прекрасно, дорогие товарищи, но трудно, когда вечером ложишься спать с одной, а утром просыпаешься с другим…»

Ну вы понимаете, как отреагировал зал. А он возвращается с трибуны, садится рядом со мной и говорит: «Чего они как сумасшедшие смеются?» Я ему повторила то, что он сказал, и он так засмеялся, как только он один мог смеяться.

Виктор Степанович в своё время окончил провинциальный вуз, не очень хорошо учился. Но у него была удивительная жизненная мудрость. Как-то он мне говорит: «Ну всех критикуешь! Что, все так плохо говорят? (Он знал, что к речи Бориса Николаевича Ельцина у меня были замечания. И к речи Михаила Сергеевича Горбачёва тоже.) Но я-то, я-то как говорю?»

Я отвечаю, что я специалист по фонетике. «Ну хорошо, а что, у меня нет ошибок в фонетике?» Я отвечаю: «Есть, почему же. Вы, например, говорите акадЭмики, а надо – акадЕмики».

Он задумался ненадолго, секунд на 30 может быть, и вдруг говорит: «Ты мне объясни, почему антЭнна (то есть т твёрдое) правильно, а акадЭмики — неправильно?»

Вот вы можете себе представить, что Виктор Степанович, не имея никакой филологической подготовки, сообразил, что т и д – звуки близкие. И ведь действительно его вопрос требует серьёзного объяснения. Я рассказала ему о судьбе отдельных слов, о становлении этих сочетаний и т. д. Потом много раз мы с Виктором Степановичем и его супругой встречались, она мне очень нравилась.

К концу жизни, когда он был уже серьёзно болен, он пришёл на ассамблею «Русского мира». Немножко опоздал. Я сидела сбоку, чтобы вскоре выйти на сцену и открыть ассамблею. Виктор Степанович подошёл в темноте, положил мне руку на плечо. Я встала, посмотрела на него (а у него уже не было волос, потому что он проходил химиотерапию). Я сказала ему: «Виктор Степанович, дорогой, Вы не представляете себе, как мы рады Вас видеть! Ваше имя вписано в нашу историю, потому что именно Вы вернули нашему Университету подлинный год его основания». Он посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Людмила, ты думаешь, я с волосами и мозги потерял, что ли?»

…Если бы не Виктор Степанович Черномырдин, ещё очень долго я доказывала бы всем, что старейший университет в России – Петербургский университет

Вот такой он был человек. Я думаю, что, если бы не Виктор Степанович Черномырдин, ещё очень долго я доказывала бы всем, что старейший университет в России – Петербургский университет. Человек совершенно удивительный, необыкновенный, я ему очень благодарна за чуткость, доброту, умение вникнуть в проблему.

Рада тому, что в моей жизни был Виктор Степанович Черномырдин.

– В каких отношениях Вы были с Борисом Николаевичем Ельциным? Помогал ли он Вам в те годы?

– С Борисом Николаевичем Ельциным мы тоже встречались много раз. Но поскольку я считала своим долгом сразу говорить об Университете и его проблемах, то Борис Николаевич встречал меня словами: «Помню-помню, 286 зданий… не хватает финансирования…» И конечно, помогал, если я к нему обращалась.

На каком-то съезде ректоров я выступила с критикой руководства, и Борис Николаевич вдруг при включённом микрофоне говорит: «Слушай, ты за что меня ругаешь? Я ведь тебе вчера орден подписал!» Оказалось, что накануне он действительно подписал документы о моём награждении орденом Дружбы.

Борис Николаевич встречал меня словами: «Помню-помню, 286 зданий… не хватает финансирования…»

Последняя моя встреча с Борисом Николаевичем… мне до сих пор за неё как-то неловко… Шёл приём в Кремле. Столик, за которым я сидела, находился рядом со столиком, за которым сидел Борис Николаевич с Наиной Иосифовной. Они не могли остаться до конца вечера – Борис Николаевич уже неважно себя чувствовал. Они поднялись, чтобы уйти. И я поднялась, чтобы мой стул не мешал им пройти, и вдруг сказала: «Борис Николаевич, Вы помните…» И увидела глаза Наины Иосифовны. И почувствовала, как нехорошо было о чём-то говорить с ним в этот момент. Я не осознавала тогда, насколько плохо он себя чувствовал… А он, пожав мне руку, сказал: «Не волнуйся, всё будет хорошо».

– А как складывались отношения с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым?

– Это особая поэма. Ведь с Михаилом Сергеевичем мы долгие годы работали вместе. Пять лет он руководил «Петербургским диалогом»[2]2
  Форум гражданских обществ России и Германии. «Петербургский диалог» был создан в 2001 году по инициативе Президента РФ Владимира Путина и Федерального канцлера Германии Герхарда Шрёдера как широкий дискуссионный форум для обществ Германии и России и генератор идей для инновационных концепций и проектов.


[Закрыть]. А я была его заместителем.

Вы знаете, Михаил Сергеевич, конечно, тоже непростой человек. И «Петербургский диалог» – это особый проект. Ведь у нас были очень сложные отношения с Германией. Они были сложными всегда, не только сейчас. Но тогда нам важно было понять, какая она, немецкая аудитория.

Когда только началась работа «Петербургского диалога», многие немцы не понимали, что это за русские – две руки, две ноги, вроде на людей похожи…

Тогда Михаил Сергеевич всё делал стихийно. Не было детальной проработки плана, подготовки к заседаниям. Сложность была и в том, что Михаил Сергеевич не вникал, как проходило финансирование «Петербургского диалога» до него. Он не считал, что должен добывать средства. У нас не было тогда государственного финансирования проекта. Оно возникло только тогда, когда Виктор Алексеевич Зубков стал координатором «Петербургского диалога».

И Михаил Сергеевич мне говорил тогда: «Слушай, Людмила, ну позвони ты этим олигархам. Они же тебе не откажут». Я, конечно, звонила и, в общем, доставала деньги. Это было, конечно, не очень просто. А с немецкой стороны было чёткое государственное финансирование (сейчас с немецкой стороны его нет, а у нас благодаря В. А. Зубкову есть).

Михаил Сергеевич мне говорил тогда: «Слушай, Людмила, ну позвони ты этим олигархам. Они же тебе не откажут»

Когда Михаил Сергеевич только начал нами командовать, министром образования был удивительный человек – Геннадий Алексеевич Ягодин, который мне сказал: «Людмила, твоя задача – все ошибки, которые делает в своих речах Михаил Сергеевич, фиксировать, а мы будем ему пересылать».

А тогда, понимаете, никакой Интернет не работал ещё, мы могли только бежать к телевизору, чтобы услышать, как говорит Михаил Сергеевич. Ну я, конечно, бежала, слушала, в течение нескольких месяцев записывала. И когда приходило время, передавала всё это Геннадию Алексеевичу. Например, не нАчатъ, а начАтъ, не азебайджанский, а азербайджанский и другие ошибки. Давала рекомендации, как с этим справиться. А потом поняла, что ничего не меняется. И я сказала Ягодину: «Знаете, Геннадий Алексеевич, как будто бы мне нечего больше делать. Я готова подсказывать, когда вижу результат, а здесь ничего не меняется».

Президиум форума «Петербургский диалог». 2003

Когда Михаил Сергеевич уже перестал нами командовать, они с Раисой Максимовной приехали к нам в Университет на встречу со студентами. И мне Михаил Сергеевич вдруг говорит: «Людмила, ты знаешь, я достал все твои записи, я теперь их изучаю послушно». И его речь действительно стала лучше. Между прочим, когда Михаил Сергеевич вспоминал какие-то истории из своей жизни, они были, в общем-то, очень интересны.

Работа с Михаилом Сергеевичем мне вспоминается как результативная, потому что ему можно было сказать всё, что ты думаешь

Надо сказать, что человек он абсолютно легендарный. Мы помним, как проходил процесс объединения двух немецких государств[3]3
  Объединение в октябре 1990 года Федеративной Респубдики Германия и Германской Демократической Республики.


[Закрыть]. И когда «Петербургский диалог» проводился в Германии, появиться на улице с Михаилом Сергеевичем было совершенно невозможно. Огромные толпы людей возникали сразу, все говорили ему спасибо, хотели с ним сфотографироваться.

А в быту он удивительно простой, очень весёлый человек. Конечно, смерть Раисы Максимовны он очень тяжело переживал. Она так много значила в его жизни. Он нежно её любил. И она давала ему советы, которые очень ему помогали.

В общем, работа с Михаилом Сергеевичем мне вспоминается как результативная, потому что ему можно было сказать всё, что ты думаешь. И надо сказать, что и наши коллеги, с которыми мы дружно работали все эти годы, с благодарностью его вспоминают.

И дай Бог ему здоровья.

– Вы лично давно знакомы с Владимиром Владимировичем Путиным и, как известно, часто общаетесь с ним по самым разным вопросам. И, хотя он вряд ли нуждается в защите, часто защищаете его.

– Я защищаю Владимира Владимировича везде и всегда в тех случаях, когда высказываются в его адрес какие-то суждения, как мне кажется, совершенно несправедливые, связанные с чем угодно: и с тем, что он говорит, и с тем, как он говорит, и с тем, как себя ведёт.

Если это случается за рубежом, я объясняю, говорю собеседникам: «Вы не знаете Путина».

Кстати, в 2000 году я находилась в Бразилии в новогоднюю ночь, куда на встречу Нового года было приглашено множество гостей, и среди них – члены Международной ассоциации университетов и восемь «женщин мира». Я была в их числе.

И вот там я услышала Бориса Николаевича Ельцина, который представил нам Владимира Владимировича. Тогда никто не знал, кто это такой. Помните вопрос «Who is mister Putin?». Тогда в Бразилии никто не мог ответить на него. Мои коллеги тоже выразили удивление. Я им сказала, что Борис Николаевич Ельцин сделал прекрасный выбор.

Уже через месяц, когда мы встретились в Вашингтоне с моими зарубежными коллегами, все они мне сказали: «Людмила, нам нравится ваш Президент».

Я защищаю нашего Президента, если бывают какие-то споры внутри России, тоже. К счастью, я встречаюсь с людьми, которые понимают, что России очень повезло с Президентом. И, честно говоря, я очень благодарна Борису Николаевичу Ельцину за этот выбор. Правильный выбор сделать 17 лет назад – это, наверное, надо иметь особое чутьё, обладать мудростью.

Владимир Владимирович, я это знаю, интеллигентнейший человек. У него колоссальные знания во всех областях. Он может говорить с народом четыре с половиной часа подряд.

Другое дело, что у нас только к Президенту надо обращаться, чтобы помочь человеку, который умирает от рака, или сельским детям, которым не добраться до школы…

Владимир Владимирович, я знаю, до сих пор ещё занимается английским языком. Хотя, с моей точки зрения, он абсолютно свободно говорит по-английски. Но всё равно он считает, что нужно говорить ещё лучше…

Актовый зал СПбГУ, встреча В. В. Путина и Дж. Буша. 2002

– В Вашем университетском кабинете висит парадный портрет королевы Великобритании Елизаветы II. Почему?

– Это её подарок, она вручила его мне в 1994 году. Предшествовало этому несколько событий, в которых я участвовала. Помните, в 1994 году состоялся визит Елизаветы II в Россию? По поводу этого визита был общий приём, который она давала на королевской яхте «Британия», на которой она и прибыла в Петербург. Там было много интересного…

Сначала на верхней палубе был организован подход королевы к каждому из нас. Потом на нижней палубе проходил перед нами парад всех военных, которые были на корабле. И для этого Борис Николаевич Ельцин вместе с королевой должны были спуститься вниз. Так вот, Борис Николаевич взял под руку Елизавету II, и они пошли. Народу было много, и, когда он проходил с ней, кто-то не очень хорошо стоял, и он мог этого человека задеть. Борис Николаевич сказал: «Не видите, кого я веду?» Ситуация была деликатная, потому что, как известно, к королеве нельзя прикасаться… Но в этот раз всё обошлось.

И вот спустились они вниз. А морозный день! Внизу ковровая дорожка, Борис Николаевич ведёт королеву, а в следующем ряду идёт Наина Иосифовна. Словом, это было очень интересно…

На следующий день Елизавета II прибыла в наш Университет. В актовом зале собрались универсанты, зал был полон. На сцене мы с королевой. Я сказала, что вот у нас такая радость, такая особая встреча… И королева Великобритании Елизавета готова выступить перед нашими универсантами. Королева сидит…

Я у неё спрашиваю: «Ваше Величество, Вы хотите говорить сидя или стоя?»

Она отвечает: «Стоя». И сидит.

Я спрашиваю: «Вы отсюда, со своего места будете говорить или Вы хотите подойти к трибуне?»

Она отвечает: «К трибуне». И сидит.

Прошло минутки две, может быть. Она встала и пошла к трибуне.

Я поняла тогда, как хорошо много-много времени занимать такой прекрасный пост и многое успешно решать, если делать всё не торопясь…

Вы знаете, очень хорошими были её слова в адрес Университета и универсантов, приятно было смотреть на то, как зал её слушал. Эта встреча была по-настоящему огромным событием в Университете.

Официальный портрет Елизаветы II и принца Филиппа, подаренный Л. А. Вербицкой в 1994 году

Уже не в актовом, а в Петровском зале королева захотела пообщаться со студентами. Она переходила от одной группы студентов к другой и спрашивала, бывали ли они за границей. Это был 1994 год. Сейчас бы никто таких вопросов не задавал.

Ребята отвечали, что, господи, да, да, бывали, конечно. А она интересовалась, где именно, и так оказалось, что несколько ребят чаще всего бывали в Испании. Королева поинтересовалась, почему именно в Испании, и я ей объяснила, что там тепло и недорого. Ответ этот королеву вполне удовлетворил…

Я обратила внимание на то, что здесь мы были, можно сказать, в дружеских отношениях. Например, когда мы шли по университетскому коридору, мы говорили с ней о наших внуках.

Я ей рассказывала, что мой внук так увлечён компьютером, будто с ним и родился. Она говорила, что у неё впечатление, словно её внуки тоже с рождения слишком заняты компьютерами.

И такое было живое общение… Когда мы спускались по лестнице (я на ней незадолго до этого сломала руку), я взяла королеву под руку, опасаясь, что она может поскользнуться. А ведь по протоколу нельзя прикасаться к королеве… Одна из сопровождавших принца дам мне об этом сказала. Я ей ответила: «А я Вас не пущу в следующий зал, Вы мне тут указаний не давайте…»

Визит Елизаветы II в СПбГУ. 1994

Следующая моя встреча с Елизаветой II была уже в Лондоне, в 1997 году, когда я получила премию Королевского юбилейного фонда Великобритании за достижения в области высшего образования. Я была приглашена в Букингемский дворец, где она мне эту премию вручила.

И вот там я поняла, что она – КОРОЛЕВА! Она совершенно иначе себя вела. Всё было мило и с улыбкой, но дистанцию между собой и всеми, кто пришёл, она сохраняла…

Я очень рада, что с тех пор столько лет прошло, а Елизавета II всё такая же. Когда я вижу её в телевизионных передачах, я радуюсь тому, что она остаётся бодрой и мудрой.

– Вы принимали в Университете и других лидеров разных стран. Что особенно запомнилось?

– Многое связывало меня лично и наш Университет с бывшим Президентом Франции Жаком Шираком, потому что с семьёй Ширака у нас были особые отношения. Я достаточно хорошо знакома с его супругой, мадам Бернадетт Ширак.

Филипп Абер был его зятем, мужем младшей дочери. Он завещал нашему французскому колледжу свою библиотеку. И такая произошла трагедия – Филипп покончил с собой…

Нам это всё было известно.

И поэтому, когда Жак Ширак приехал к нам в Университет, мы уже знали, что он захочет посмотреть и эту библиотеку тоже. Его приезд, конечно, был для нас огромным событием. Студенты и преподаватели ждали гостя в актовом зале, а я встречала его у входа в Университет на Менделеевской линии. И пока мы поднимались по лестнице, он старался проверить, всё ли он помнит про наш Университет.

– Основан в 1724 году?

Я говорю:

– Правильно.

– А кто был первым ректором и кто был потом?

Я рассказываю, что первым ректором был Герард Фридрих Миллер, а позже, в течение шести лет, М. В. Ломоносов. Потом он поехал в Москву и там основал Московский университет.

– Зачем поехал? – спрашивает Ширак.

– Да он поссорился здесь с профессорами, – отвечаю я.

Ширак остановился на лестнице и спрашивает:

– А зачем он открыл Московский университет?

– Ну, знаете, – отвечаю я, – во-первых, 31 год прошёл между 1724 и 1755 годами. А во-вторых, не один же университет должен быть в России…

Потом Ширак ещё какие-то свои познания проверил, и мы вошли в актовый зал… Жак Ширак прекрасно выступил перед студентами, они очень живо откликались на его речь. Кстати, Вы знаете, каждый раз уровень подготовки наших студентов впечатлял гостей Университета. Ширак был поражён общением с ними. Буш-младший думал, что мы специально подбираем особых студентов, которые все прекрасно говорили по-английски. В общем, уровень подготовки наших студентов всё-таки действительно особый.

Л. А. Вербицкая и Ж. Ширак. 2001

Потом мы с Шираком и мадам Ширак пошли в Ректорский флигель Университета, где тогда находилась библиотека Филиппа Абера. Было очень интересно видеть, как Ширак находил книги, которые были ему знакомы, и, подзывая супругу, говорил: «Посмотри, вот эта книга…» Они очень переживали семейную трагедию.

Я понимала, как им важно посмотреть эту библиотеку, за которую мы им очень благодарны. Но им было, конечно, нелегко.

Жак Ширак неплохо знал русский язык. Был такой период в его жизни, когда он решил перевести роман «Евгений Онегин» на французский. Я спросила Ширака, как он решился на это. И он сказал: «Вы знаете, когда я начал читать этот роман, я понял, что его должен прочитать каждый француз…»

Вот Вы подумайте, какая оценка! Мы говорим: да, Пушкин – величайшее явление в нашей истории. Мы говорим, что Пушкин – это наше всё. А на самом деле, и Президент Франции считал, что каждый француз «Евгения Онегина» должен прочитать! Это, конечно, поразительно.

Помню я и такое важное событие, как приезд Маргарет Тэтчер в наш Университет. Это был для нас первый визит такого высокого лица. Ректором был тогда Станислав Петрович Меркурьев, и он был, конечно, главным действующим лицом. Я общалась с высокой гостьей меньше.

Помню, тоже собирались в актовом зале, переполненном студентами и преподавателями. Маргарет Тэтчер сначала рассказала о себе. Потом была возможность задавать ей вопросы.

Одна из профессоров экономического факультета вдруг спросила: «Что бы Вы посоветовали, какие лучшие пути развития экономики России надо использовать?» Тэтчер улыбнулась и сказала: «Простите, но я ведь химик. А Вы профессор экономического факультета, и я хотела бы послушать, что Вы по этому поводу думаете…»

Приезд такой высокой гостьи был, конечно, особым событием для нас. К нему готовились. Был ремонт главного коридора до того места, где общий вход в актовый зал, но не была отремонтирована та часть, которая ведёт к служебному входу в зал на уровне сцены. Приехал на всё посмотреть сначала её сын, который возглавлял охрану. И вот мы с ним идём, я ему говорю: «Знаете, что меня здесь тревожит. Вот я поведу здесь госпожу Тэтчер. Но если поднять голову, то можно увидеть, что там ещё не всё покрашено…» Он мне отвечает: «А Вы поведёте её и говорите, говорите, говорите, чтобы она не могла поднять голову…»

В общем, много было забавных моментов. Но вместе с тем и очень важных, потому что все наши высокие гости понимали, что быть в нашей стране и не побывать в Петербургском университете просто невозможно.

– Исторический девиз Университета – «Здесь в безопасности пребывает». Как понимать его в наши дни?

– И с исторической, и с современной точки зрения это выражение имеет одно и то же значение. Потому что здесь, именно в Университете, в безопасности пребывает наука. Именно здесь, в Университете, спокойно могут развиваться разные научные направления. Именно здесь реализуется принцип Петра Первого: ничего не принимать на веру, доходить до всего своими размышлениями и изысканиями. И главное, что универсанты всегда должны быть уверены, что Университет – это зона безопасности.