Текст книги "Дом Ротшильдов. Пророки денег. 1798–1848"

Зато операция по дотациям Пруссии проходила труднее и не принесла такого большого дохода. Отчасти дело было в том, что прусские переговорщики оказались не такими покладистыми, как Жерве. Братья пытались наладить дружеские отношения с прусским министром финансов князем Бюловом и советником князя Гарденберга, Кристианом Ротером, но встретили у них довольно прохладный прием, несмотря на положительное впечатление, произведенное благодаря рекомендательному письму от Херриса. Джеймсу удалось договориться о трех переводах на общую сумму в миллион талеров, но представители Пруссии сочли 2 % комиссионных, которые он запрашивал, слишком высокой ценой. «Деньги можно сделать в России, но не в Пруссии» – таков был вывод Джеймса. И полгода спустя он не видел причин пересмотреть свое первое суждение. «Обычно нет никакого удовольствия в том, чтобы вести дела с пруссаками», – ворчал он, когда представители Пруссии отклонили очередное их предложение. В конце концов братьям пришлось обойтись вовсе без комиссионных, и хотя 3 % прибыли, полученные от этой операции, были лучше, чем то, что они ожидали вначале, им пришлось утешаться мыслью о том, что они хотя бы закрепились в Берлине, что могло оказаться выгоднее в будущем. «Во всяком случае, – размышлял Джеймс, – сейчас, хвала Всевышнему, нам удалось протиснуться в дело, и для нас весьма полезно завязать отношения при прусском дворе».

Не так легко проходило и «налаживание связей» с австрийским двором. По Треплицкому договору 1813 г. Австрия должна была получить миллион фунтов в виде субсидии, а по Шомонскому договору, подписанному в январе 1814 г., эта сумма увеличивалась еще на ²/₃, причем выплаты должны были производиться ежемесячно по 138 888 ф. ст. После поражения Франции общую сумму снизили до 555 555 ф. ст. И снова Ротшильды предложили произвести часть переводов. Как обычно, их поддержал Херрис. Условия были демонстративно щедрыми: Ротшильды не только отказывались от комиссионных, но и предлагали перевести фунты стерлингов в гульдены по курсу 8,48 гульдена за фунт. Однако Барбье, вице-президент австрийского казначейства, и его начальник, министр финансов граф У гарте, отказались от их предложения, сочтя, что операцию должны проводить венские банки. Вторая попытка перевести деньги в Австрию через Бельгию (для оплаты оккупационных расходов) также окончилась неудачей, потому что австрийцы поставили Ротшильдам неприемлемые условия³².

У всех межгосударственных выплат, которые удалось провести Ротшильдам в 1814 г., имелась одна общая черта: в каждом случае они находили по крайней мере два (а иногда три) способа получить прибыль. Первый и самый очевидный – комиссионные, которые, как было показано выше, варьировались от 0 до 8 %. Второй – потенциально более выгодный, но и более рискованный – заключался в игре на разнице обменных курсов, часто сильно отличавшихся друг от друга. Именно так произошло в случае выплат Пруссии, операции в остальных отношениях непривлекательной. Судя по всему, такой же метод применяли и при большинстве других переводов. По сути, братьям удавалось воспользоваться разницей в обменных курсах, существовавших в разных местах, что отражало отсутствие – особенно ярко выраженное в военное время – единого европейского рынка обмена иностранной валюты, а также действие политической неуверенности, которая в 1814–1815 гг. также была высока. В один и тот же день чек или вексель, выписанный в фунтах стерлингов, мог стоить совершенно разные суммы в гульденах в Лондоне, Амстердаме и Франкфурте. При арбитражных операциях все стремились сыграть на такой разнице; валюту покупали дешево на одном рынке и продавали дороже на другом. Точно так же обменный курс талера или дуката мог резко меняться за короткие промежутки времени. Классические форвардные валютные спекуляции требовали так рассчитать время выплат, чтобы конкретную валюту можно было купить, когда ее курс был самым слабым, и продать, когда курс был самым сильным.

Братья Ротшильд занимали особенно выгодное положение для проведения таких операций. И дело не только в том, что у них имелись постоянные отделения во Франкфурте и Лондоне, а также представительства в Амстердаме и Париже; время от времени братья ездили по делам, добираясь до Берлина и Праги. Благодаря хорошим отношениям с Херрисом они имели огромное преимущество перед своими конкурентами. Дело в том, что одной из главных причин гибкости обменных курсов были собственно переводы денег из Великобритании на континент, заниматься которыми просили самих Ротшильдов. Задолго до 1814 г. британские обозреватели поняли, что покупка крупных партий иностранной валюты, за которые расплачивались векселями в фунтах стерлингов, ведет к понижению курса фунта. Чем больше дефицит платежного баланса Великобритании – то есть чем больше таких неоплаченных субсидий приходится производить, – тем выше курс фунта. После того как Натан обещал Херрису осуществлять переводы с минимальной амортизацией обменного курса, за ним закрепили операции по переводу субсидий; и братья не уставали напоминать Херрису о своих успехах на этом поприще. (Вот на что намекал Джеймс, назвав первый крупный перевод в Россию «шедевром» с британской точки зрения.) В то же время Ротшильдам удавалось извлекать значительные выгоды для себя благодаря тому, что они проводили свои операции на разных валютных рынках.

Суть заключалась в управлении обменным курсом фунта, что в тот период во многом было первой заботой братьев. Уже в июне 1811 г., когда их впервые задействовали в контрабанде золота на ту сторону Ла-Манша, Амшель обвинял Джеймса в «непомерном взвинчивании обменного курса в Иерусалиме [Лондоне]». На деле это означало, что фунт падал по отношению к франку. На следующий год Джеймс в письмах к Натану часто ссылается на свои попытки удержать франк от роста. «Невозможно, – заверял он Натана, – сделать больше, чем делаю я, чтобы удержать [курс] на самом низком уровне». Их опыт в таких операциях объясняет успех, с каким Ротшильдам впоследствии удавалось избегать существенного понижения, когда они переводили более крупные суммы для Херриса. К удивлению и радости Херриса, Натану удалось выплатить целых «700 тысяч ф. ст. при покупке векселей, выписанных на Голландию и Франкфурт, не произведя ни малейшего потрясения и не вызвав паники на рынке… Сейчас обменный курс лучше, чем когда проводилась операция… Я убежден, что 100 тысяч фунтов, оговоренные каким-либо иноземным министром или служащим комиссариата, вызвали бы действие, десятикратно превышающее операции Ротшильдов». Естественно, после вступления союзников в Париж фунт укрепился, но продолжительные выплаты субсидий угрожали вскоре снова его ослабить. По этой причине Ротшильды вмешались в ход операции, чтобы ускорить ее. К тому времени рынки во многом действовали по указке Ротшильдов. Как заметил Карл, «когда покупаем мы, покупают все». Это отражало широко распространенное убеждение в том, что Ротшильды действуют «от имени английского правительства и что все делается для повышения фунта стерлингов, и… мы в том весьма преуспели».

На самом деле, конечно, у Ротшильдов имелись свои причины для поддержания высокого курса фунта. При более или менее предсказуемых колебаниях фунта стерлингов возможно было участвовать в выгодных арбитражных операциях на основе крупных переводов субсидий. В мае 1814 г., например, Соломон привлек внимание Натана к значительной разнице котировок на золото между Парижем и Лондоном. Через месяц Натан, в свою очередь, велел Джеймсу купить «дешевые» фунты во Франкфурте. Субсидии, переводимые Жерве, стали основой для ряда выгодных операций, основанных на разнице в обменных курсах. Так, в июле Амшель ездил в Берлин, чтобы воспользоваться тамошним выгодным курсом дуката по отношению к луидору. Дукаты, которые были доставлены Жерве в августе и сентябре, были куплены Джеймсом в Амстердаме по более низкой цене, что принесло братьям дополнительную прибыль в размере около 4 %.

Видимо, именно такие операции принесли Ротшильдам в тот решающий период львиную долю прибыли. Амшель только отчасти шутил, когда, во время послевоенного разбухания фунта стерлингов, он в письме предупреждал Соломона: «Делай свое дело, обогати Франкфуртский дом на миллион франков, Парижский дом на миллион луидоров, а Лондонский дом – на миллион фунтов, и тебя наградят орденом Великой Армии!» Однако необходимо напомнить, что такая стратегия была сопряжена с риском. Было необычайно трудно собрать наличные, необходимые для своевременных переводов субсидий в Россию и Пруссию. Источники кредита, какими пользовался Франкфуртский дом, не раз оказывались почти истощенными, а Карл и Амшель неоднократно жаловались, что Натан откусывает кусок больше, чем они способны переварить. Сбор 600 тысяч гульденов был, как жаловался Карл, «не шуткой». В то же время правительствам, занятым переводами субсидий, естественно, не нравилось то, что Ротшильды получали огромные побочные прибыли. Даже Херрис и Жерве временами проявляли недовольство происходящим, в то время как прусскому правительству удалось снова передать Ротшильдам по крайней мере некоторые расходы, вызванные неожиданным падением фунта в августе. Обменный курс стал камнем преткновения и при переговорах с Австрией.

Помимо всего прочего, успех арбитражных и форвардных обменных операций зависел от быстроты сообщения. Насколько возможно, братья старались держать друг друга в курсе новостей, которые могли повлиять на обменные рынки: приближение выплаты новой субсидии, вероятность возобновления военных действий, неизбежность подписания мирного договора и т. п. Есть доказательства, что уже в то время они были в состоянии передавать такие сведения (посредством своих курьеров) значительно быстрее, чем было возможно по официальным каналам или обычной почтой. Впрочем, промежутки, за какие передавались важные известия, по-прежнему были велики, и Натана постоянно просили как-то ускорить процесс. Когда в Амстердаме курс фунта стерлингов подскочил на 6 %, Джеймс раздраженно спрашивал, что ему делать: «Милый Натан, если ты думаешь, что субсидии прекратятся, можешь быть уверен, что обменный курс снова вырастет, так как векселей станет меньше. Но если ты думаешь, что будут новые переводы, тогда обменный [курс] снова упадет… А пока просто непонятно, как поступать с обменным курсом. Ужасно, что ты, милый брат Натан, не удосужился написать мне свое мнение, потому что сейчас жизненно важно знать, что там происходит».

Амшелю так не терпелось поскорее узнавать последние лондонские новости, что он просил Натана посылать письма разными путями – не только через Париж и Амстердам, но и через Дюнкерк – и вкладывать их в конверты разного цвета, чтобы его знакомый на почте мог с первого взгляда судить, растет курс (синий конверт) или падает (красный).

Несмотря на преимущество в скорости сообщения, случались и провалы. В июле 1814 г. Натан неожиданно – «как сумасшедший» – перевел братьям во Франкфурт более 100 тысяч ф. ст. Это вызвало резкое падение курса фунта во Франкфурте; а когда падение продолжилось и в августе и распространилось на Амстердам, «удрученный» Карл испугался, что Натан утратил контроль над рынком. Соломон встревоженно просил Натана «не опускать фунт ниже определенного уровня»: «Если ты не будешь достаточно осторожным, ты не останешься хозяином фондовой биржи». Даже при таком положении дел уверенность в фунте стерлингов в континентальной Европе была сильно поколеблена. Беспокойство дополнялось упорным пессимизмом Амшеля (возможно, из-за того, что, как он и боялся, плохие новости не доходили до него достаточно быстро). Карлу казалось, что настало время прекратить спекуляции с фунтом стерлингов: «Но если бы ты написал об этом Амшелю [в Берлин], он поступил бы с точностью до наоборот и немедленно стал скупать фунты стерлингов, ничего как следует не обдумав вначале. Никто на свете не может представить, через что мне пришлось пройти. Сразу после его приезда в Лейпциг он купил 10 тысяч фунтов по 136. Его мнение, что фунт вырастет до 140, но, если он и достигнет уровня 140, он по-прежнему не сможет решить, можно продавать или нет. Он распространял бы слухи, что фунт вырастет до 150 и так далее… Поэтому, когда будешь писать ему, все время держи в голове… фиксированный курс, но ему вели купить половину, потому что он, несомненно, в любом случае купит больше».

Когда Амшель осознал свою ошибку, он нашел ее «поразительной» – тем более что обрушение фунта в Берлине вызвал он сам! «Мог ли я вести себя осторожнее? – парировал он, задетый нападками братьев. – Вы как будто хотите… выходить под дождь и не промокнуть». Соломон мрачно заключил, что Натан сам принял случившееся слишком близко к сердцу: «Ни один человек на земле не способен в любое время зафиксировать курс фунта, кроме правительства, которое охотно рискнуло бы полумиллионом фунтов за год, чтобы воплотить в жизнь валютный план… Не думаю, что есть смысл покупать фунты стерлингов с целью удержать фунт от падения, потому что в мире и так уже слишком много этой валюты». Джеймс даже предложил сменить стратегию: повысить процентные выплаты по долгам в фунтах стерлингов под предлогом продолжающегося обесценивания фунта. Вновь повысить курс следовало осторожно и постепенно – и при помощи Натана, который будет «действовать… насколько это в моей власти», – и таким образом восстановили доверие к фунту. В ноябре Джеймс понял, что ему снова будет достаточно «появиться» на гамбургской фондовой бирже, чтобы фунт вырос. То же самое подтвердилось в начале нового года, когда он приехал в Берлин³³. В феврале он уже мог с уверенностью сообщать Натану: «Поднимется или упадет фунт в Париже – зависит единственно от меня».

Был еще один (во многом сходный) способ получить прибыль косвенным путем на переводах субсидий: спекуляции на колебаниях в цене облигаций. Подобно валютному курсу, цены на облигации были крайне чувствительными к крупным международным переводам, а также к связанным с ними политическим событиям. Например, цена русских облигаций резко упала с 65 % от номинала до всего 25 % с февраля по октябрь 1812 г. по той причине, что французское вторжение в Россию привело к приостановке выплат процентов по государственному долгу. Новость об отступлении французов из Москвы вызвала кратковременное оживление на рынке: 30 ноября облигации котировались по 35 в Амстердаме, а в марте 1813 г. поднялись до 50, но снова упали до 41 в июне после известий о победах Наполеона в Саксонии. По мере того как победа союзников становилась все вероятнее, русские облигации снова повышались в цене, а выплата субсидий со стороны Великобритании намекала на неминуемое возобновление выплат процентов. Поэтому все, кто предчувствовал поражение Франции, считали разумным покупать облигации стран – союзниц Великобритании, пока они котировались относительно низко. Ротшильды также попытались так поступить, хотя и довольно поздно. К тому времени как Натан послал своего зятя Мозеса Монтефиоре в Париж с распоряжением сделать несколько спекулятивных покупок, русские облигации уже шли почти по номиналу. Тем не менее Джеймс не сомневался, что они поднимутся еще выше, поскольку получил от Жерве сведения о том, что скоро возобновят выплату процентов по ним. И Амшель в августе того же года начал скупать небольшие пакеты облигаций у соседних немецких княжеств. А в марте 1815 г. покупки Ротшильдов, основанные на сходных расчетах, подняли цены на австрийские облигации. Однако, судя по всему, они получили на таких операциях гораздо меньше прибыли, чем на арбитражных операциях и операциях с иностранной валютой, которые проводились в гораздо более широком масштабе. Более того, последние покупки облигаций, вполне вероятно, привели к существенным убыткам – по причинам, которые будут разъяснены ниже.

После того как Франция была повержена, а Наполеон сослан на остров Эльба, впереди замаячил конец операций с ассигнованиями – во всяком случае, так казалось. Не представлялись и новые возможности нажиться. В 1814 г. финансовое положение Франции казалось таким шатким, что ни о какой выплате репараций не могло быть и речи. Хотя долги французского государства, накопленные за предыдущий период, около 1800 г. были в основном аннулированы благодаря инфляции ассигната, Наполеоновские войны способствовали росту нового внутреннего долга до 1,27 млрд франков, а бессрочные рентные облигации (французский аналог британских консолей) шли примерно по 58 (то есть на 42 % ниже номинала). Наполеону удалось реформировать валюту, даровав монополию на выпуск банкнот Банку Франции и фактически переведя новый франк на биметаллический (золотой и серебряный) стандарт. Но к 1814 г. запасы драгоценных металлов в Париже истощились. Таким образом, победоносные союзники просили от реставрированного режима Бурбонов самое большее скромной контрибуции за расходы на оккупацию Франции в виде процентных королевских бон. Возможно, Ротшильды, привыкнув к своему главенствующему положению при переводах британских субсидий, ожидали, что и сейчас им поручат ведущую роль в таких операциях. Однако их ждало разочарование. Хотя они, судя по всему, и занимались некоторыми выплатами России в пересчете на франки, их заявка на конвертацию австрийской доли королевских бон в наличные за комиссию в размере 0,5 % была отклонена, как и последующие предложения, сделанные другим странам-союзницам.

По этой причине заманчиво полагать, будто возвращение Наполеона с Эльбы 1 марта 1815 г. знаменовало для Ротшильдов полосу удачи. В то время как братья все больше лишались покоя, Сто дней Бонапарта снова погрузили Европу в пучину войны, восстановив те финансовые условия, в которых Ротшильды процветали ранее.

Гипотеза о том, что Натан выгадал на драматических событиях 1815 г., играет центральную роль в мифологии, окружающей Ротшильдов: неоднократно утверждалось, что, первым узнав о поражении Наполеона при Ватерлоо – даже раньше, чем правительство, – Натан сумел заработать огромные деньги на фондовой бирже. Разумеется, самые невероятные, сказочные подробности – например, личное присутствие Натана на поле сражения, бешеная скачка рядом с Веллингтоном, пересечение Ла-Манша в шторм из Остенде в Дувр, прибыль от 20 до 135 млн ф. ст. – давным-давно развенчаны. Тем не менее историки, в том числе сам Виктор Ротшильд, по-прежнему считают, что Ротшильды, по крайней мере до некоторой степени, получили выгоду от возобновления военных действий и окончательной победы союзников. Даже если деньги, вырученные на покупке британских государственных облигаций сразу после сражения, составляли лишь 10 с лишним тысяч фунтов, общая прибыль Ротшильдов от сражения при Ватерлоо оценивается примерно в миллион фунтов.

То, что произошло на самом деле, сильно расходится с вымыслом. Правда, что возобновление войны лишь на первый взгляд сулило возврат к выгодным условиям 1814 г. – но не из-за того, какое действие война оказала на консоли, которые, как мы видели, с тех пор играли для Натана сравнительно незначительную роль. (В 1815 г. новую эмиссию государственных облигаций, как прежде, провели Бэринги.) Скорее, речь может идти о возобновлении прежних отношений Натана с Херрисом на том основании, что возвращение Наполеона порождало ту же насущную потребность в переводах денег из Англии на континент, что и год назад. До некоторой степени такое умозаключение казалось совершенно верным. Но, судя по переписке Ротшильдов, возобновление платежей Веллингтону и континентальным союзникам Великобритании оказалось источником уже не таких легких заработков, как в 1814 г. Более того, возможно, ряд ошибок, совершенных братьями, привел не к прибыли, а к убыткам в критический период до и после Ватерлоо. Судя по всему, в данном случае действительность диаметрально противоположна вымыслу.

Для начала, возвращение Наполеона стало для Ротшильдов, выражаясь словами Натана, «весьма неприятным известием». В начале марта братья начали скупать австрийские ценные бумаги, ожидая повышения цен на рынках как в Вене, так и в Лондоне. Когда 10 марта Натан получил весть о бегстве Наполеона с острова Эльба, приятные перспективы развеялись. Как он сообщал Соломону, «на бирже застой… и мне чинят препятствия против отправки тебе большого перевода». В Париже последствия оказались даже хуже. «В настоящее время продолжать дела здесь практически невозможно», – докладывал Джеймс. Правда, Натан быстро переориентировал свои операции. Решив, что британскому правительству вскоре снова понадобятся деньги на континенте, он начал скупать золото в Лондоне, которое затем продал Херрису для поставок Веллингтону. Речь шла об огромных суммах: только в первую неделю апреля Натан купил «100 тысяч гиней золотом, 50 тысяч иностранных и свыше 100 тысяч испанских долларов и… почти на 200 тысяч фунтов первоклассных векселей». Чтобы максимально увеличить сумму, которую можно было предложить Херрису, Натан также отправил Соломона в Амстердам, а Джеймса в Гамбург с приказом «купить много золота для армий». Золото затем необходимо было переслать в Лондон. Первая поставка на континент – три слитка стоимостью около 3 тысяч ф. ст. – была отправлена 4 апреля; 1 мая последовало около 28 тысяч фунтов, а к 13 июня было послано более 250 тысяч ф. ст. 22 апреля Натан продал Херрису золота примерно на 80 тысяч фунтов; к 20 октября он достал золотых монет на общую сумму в 2 млн 136 тысяч 916 фунтов – достаточно, чтобы наполнить 884 ящика и 55 бочонков. Кроме того, он снова предложил свои услуги по доставке новой порции субсидий британским союзникам, которые в наивысшей точке достигли беспрецедентной суммы – миллиона фунтов в месяц. На сей раз не только Россия и Пруссия, но и прежде отчужденные австрийцы поняли, что у них нет иного выхода, кроме согласия вести дела с Ротшильдами. К такому же выводу пришли и другие государства, в том числе Саксония, Баден, Вюртемберг, Бавария, Саксен-Веймар, Гессен, Дания и Сардиния. Всего торговый баланс Херриса с Натаном в 1815 г. составлял 9 789 778 ф. ст.³⁴

Учитывая, что комиссия, которую Ротшильды брали за эти переводы, составляла в 1814 г. от 2 до 6 %, эта цифра косвенно свидетельствует о прибыли в районе 390 тысяч фунтов. Однако здесь не учитывается роль колебаний обменного курса, которые в 1814 г. стали ключевым фактором в вопросе трансфертных платежей. Натан скупал золото в Лондоне с непосредственной целью ослабить фунт стерлингов и повысить цену золота на целых 23 %. Подобные действия представляли большой риск, так как в марте еще оставалось неясным, будет ли Великобритания снова воевать с Бонапартом. (Если бы войну, например, отложили, Натан мог оказаться владельцем большого количества никому не нужного золота, которое падало в цене.) Когда наконец подтвердилось решение о возобновлении военных действий, Натан снова принялся укреплять курс фунта по отношению к континентальным валютам – ему по праву приписывают рост курса с 17,5 до 22 франков за фунт. «Главнокомандующий» Ротшильдов был вполне уверен в своей способности контролировать обменные курсы. «Тебе не нужно беспокоиться ни с какой стороны, – писал он Джеймсу. – Наши здешние средства как львы… равны, если не превосходят, весь и всяческий спрос». Такую же безмятежность Натан демонстрирует и в письме Карлу: «Я не ограничиваюсь пустяковой разницей в обменном курсе… которая даст мне решающее превосходство над рынком». Кроме того, Натан не сомневался в том, что его последнее соглашение с Херрисом, по сути, лишено риска, так как в нем стояло условие немедленного возмещения любой суммы, посланной на континент (где он ранее уже произвел крупные выплаты авансом).

Однако он просчитался в двух жизненно важных отношениях: заключив, что для победы над Наполеоном понадобится еще одна длительная кампания, а также решив, что финансовый паралич, сковавший континентальную Европу год назад, быстро вернется, после чего поле будет расчищено от конкурентов. На самом деле между возвращением Наполеона с Эльбы и разгромом при Ватерлоо прошло всего три месяца, причем первые два из этих трех месяцев военные действия были самыми минимальными. В результате конкуренты Ротшильдов в Амстердаме, Гамбурге и Франкфурте сумели состязаться с ними на денежных рынках так, как не могли в 1814 г. Первые вести о неприятностях пришли из Гамбурга, где – к ужасу Натана – Джеймс не сумел поднять обменный курс, скупая золото. Затем из Амстердама сообщили, что у Веллингтона столько золота, что он не знает, что с ним делать. Поэтому 5 мая Натан «получил приказ от правительства с сегодняшнего дня прекратить все операции из-за того, что ты выслал слишком много товара». Придя в ярость, он тут же обвинил во всем Джеймса: «Отказываюсь понимать… почему ты не в состоянии исполнять распоряжения, которые я отдавал тебе неоднократно… Уверен, что ты не сознаешь, какой ущерб ты мне причиняешь… из-за твоей невнимательности я потерял не менее ⁷/₈ оборота, на какой рассчитывал… И на какой же результат ты надеешься? Ведь приказы исходили не от меня, а от правительства, о чем я упоминал ранее; теперь меня обвиняют во всем! Прошу тебя вообще пока ничего не делать с покупкой монет или векселей, выписанных на Лондон; если же ты это сделаешь, я не одобрю твоих действий никоим образом и не приму векселя, а верну их тебе опротестованными. Надеюсь, у меня не будет повода повторять…»

Однако Джеймс едва ли был виноват. Просто – как указал Давидсон – его «подрезали» европейские банкиры, например Хекшер, который разгадал всю нелепость поставок Ротшильдами золота из Гамбурга и Амстердама в Лондон, откуда его тут же отправляли назад, на континент: «Когда я покидал Лондон, Р., главный комиссар и вообще все тревожились, удастся ли приобрести столько золота, сколько возможно… Чтобы исполнить приказ, пришлось выписывать векселя на Лондон. С тех пор положение приняло другой оборот, и сейчас лишь начались приготовления к давно ожидаемой войне. Поскольку же реальные военные действия не ведутся, золото можно приобрести повсеместно. Более того, банкирские дома, которые в то время, когда Бони снова захватил Францию, не имели желания заниматься подобными операциями, сейчас тоже стремятся получить свою долю».

Джеймс, которого с позором отправили назад, в Париж, и Соломон, к которому в Амстердаме присоединился Карл, старались остановить падение фунта стерлингов, однако ущерб уже был причинен.

Именно тогда военное положение достигло своего эпохального пика при Ватерлоо. Несомненно, отрадно было получить весть о поражении Наполеона первыми. Газета с пятой, решающей сводкой с места действия вышла в Брюсселе в полночь 18 июня; благодаря скорости, с какой курьеры доставляли корреспонденцию, уже ночью 19 июня газету привезли в Нью-Корт, лондонскую резиденцию Ротшильдов. Прошло всего 24 часа после победоносной встречи Веллингтона с Блюхером на поле сражения и почти 48 часов до того, как майор Генри Перси доставил официальную депешу Веллингтона в дом лорда Харроуби, где ужинали члены кабинета министров (в 11 вечера 21 июня). Сведения, полученные Натаном, появились так быстро, что 20 июня, когда он передал их правительству, ему никто не поверил. Не поверили и второму курьеру Ротшильдов, который прибыл из Гента³⁵. Однако, независимо от того, насколько рано Натан все узнал, известие об исходе сражения при Ватерлоо, с его точки зрения, можно было назвать каким угодно, только не хорошим. Он не ожидал так скоро услышать ничего решающего; всего за пять дней до сражения он по поручению правительства Великобритании разместил новый заем на миллион фунтов в Амстердаме. В то время когда его курьер приближался к Лондону, он организовывал выплату субсидий Бадену. Победа англичан при Ватерлоо означала, что ему придется до срока завершить свои финансовые операции от имени антифранцузской коалиции, что было для него крайне некстати. Ведь братья занимались не только скупкой значительного количества дешевеющего золота. У них скопилось на миллион с лишним фунтов казначейских билетов, которые необходимо было продать в Амстердаме, не говоря уже о множестве неоконченных контрактов на выплату субсидий, которые должны были прекратиться в тот миг, как подпишут мирный договор. Когда Нью-Корта достигли сообщения, подтверждающие, что конец войны близок, Натан, скорее всего, думал не об огромных прибылях, как гласит легенда, а, наоборот, о растущих убытках. Джон Роуорт, агент Ротшильда в рядах британской армии, описывал изнурительный пеший переход из Монса в Женап: днем он шел «в облаке пыли, под палящим солнцем», а по ночам спал «под пушечным жерлом, на земле». Но когда он наконец догнал главнокомандующего Веллингтона, Данмора, ему вернули ненужные прусские монеты стоимостью в 230 тысяч ф. ст.

Хотя Натан велел братьям по-прежнему доставлять золото в военное казначейство Веллингтона, операция утратила актуальность. Ближе к концу июля «встревоженный» Карл приостановил выплаты военному казначейству. Через два месяца оказалось – у Джеймса так мало наличных, что ему пришлось поступить так же. Амшель во Франкфурте, наоборот, «купался» в деньгах, которые никому не были нужны. Как признавал Карл, «теперь нам не нужны деньги для армии, ибо у армии их достаточно». К концу года Джеймс, пытаясь вернуть хотя бы часть денег, вынужден был предложить Драммонду разместить деньги в Париже, однако его предложение сухо отвергли. Еще большие трудности возникли в Амстердаме, где Карл не сумел продать британские казначейские векселя со сравнительно скромной скидкой, согласованной Натаном и Херрисом. Более того, внезапное наступление мира настолько расшатало амстердамский рынок, что такие долгосрочные векселя вообще почти никак не удавалось продать. Последнее обстоятельство стало поводом для новых раздраженных упреков, какими обменивались братья³⁶. Разгром Франции, кроме того, губительно повлиял на операции с субсидиями. В Берлине застопорились переговоры Джеймса с прусским правительством после того, как на волне победы при Ватерлоо фунт резко вырос. Другие немецкие княжества тут же потребовали выплачивать им субсидии по более выгодному для них обменному курсу. В дополнение к таким неприятностям братья получили весть о семейной трагедии: смерти их сестры Юлии в возрасте 35 лет. «Дух мой в подавленном состоянии, – признавался Натан Карлу через две недели после Ватерлоо, – и я никак не могу заниматься делами так, как мне бы хотелось. Грустное сообщение о смерти сестры всецело заняло мой разум, и потому сегодня я… почти не уделял внимания делам». Последствия победы при Ватерлоо оказались совсем невыгодными для Ротшильдов; наоборот, у них наступил острый кризис.