Текст книги "Зовите меня Фомич"

Зовите меня Фомич
Ник Алнек

© Ник Алнек, 2017

ISBN 978-5-4485-4193-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Молодой человек, со взъерошенными волосами, сидел за небольшим кухонным столом и растерянно смотрел на стакан с молоком, стоявший перед ним. За ним, развалившись на металлической кровати с никелированными спинками и набалдашниками, наблюдал старик весьма странной наружности. Поглаживая свою длинную бороду, заплетенную в косу, он даже не замечал, что панцирная сетка кровати, разорванная в нескольких местах, образовывала на пыльном полосатом матрасе небольшие бугорки. Но странного старика это абсолютно не беспокоило.

В какой-то момент времени он, приподнявшись на локте, обратился к молодому человеку:

– Ты, милый, еще раз попробуй. Рано или поздно должно получиться.

– Вы в этом точно уверены? – с надеждой в голосе спросил молодой человек.

– Не был бы уверен – не говорил, – фыркнул в ответ старик.

Поморщившись, молодой человек потер пальцами виски:

– Ничего не помню. Абсолютно ничего. Голова просто раскалывается.

Старик уселся на край кровати и с сочувствием посмотрел на него:

– А имя свое помнишь?

Помолчав немного, молодой человек произнес:

– Тил.., кажется.

– Кажется или точно? – склонив голову набок, спросил старик.

– Точно. Меня зовут Тил.

Старик слез с кровати, поправил сползший матрас и, повернувшись к молодому человеку, сказал:

– Имя у тебя мудреное. Заграничное. А меня Фомичом величают.

Старик расплылся в улыбке, но тут же строго добавил:

– Ты, мил человек, тренируйся, коли беда такая случилась…

Ослабив узел галстука, молодой человек снова сосредоточился на стакане.

Через пару минут, Фомич, сжалившись над парнем, подал голос:

– Хочешь помогу?

– Хочу, – с тоской в голосе ответил Тил.

– А ты мне сначала удавку свою подари.

– Какую удавку? – не понял молодой человек.

– Что на шее у тебя болтается.

– Это же галстук! – недоуменно воскликнул Тил. – Зачем он вам?

– Надо! – буркнул Фомич. – Я же не спрашиваю, для чего тебе молоко?

– Я кушать хочу, а кроме молока здесь ничего нет!

– Как нет?! – всполошился старик. – Я только сегодня утром проверял – все было на месте. Видишь, тумба пузатая стоит? Холодильник называется. Вот в нем еда и лежит… Так подаришь удавочку?

Пожав плечами, молодой человек снял с шеи галстук и бросил его в сторону Фомича. Тот, поймав подарок, сунул галстук в карман широких штанов:

– Вот теперь порядок.

– Что теперь мне делать? – хмурясь, поинтересовался Тил.

– Ничего. Возьми стакан и пей свое молоко.

– Вы что, издеваетесь?! – ошарашенно воскликнул молодой человек. – В том-то и дело, что я не могу этого сделать! Ни поднять, ни сдвинуть!

– Так ты не думай о том, как взять сам стакан. Думай о том, что в нем находится. Бери и пей себе на здоровье. Душа у молока…

– Что? – перебил старика Тил. – У кого душа? У молока?! Вы хотите сказать, что у молока есть душа?!

– А по-твоему нет? Даже у стула, на котором ты сидишь, есть душа. А у молока и подавно.

– Бред, какой-то, – молодой человек тряхнул головой. – Душа у молока. Надо же такое сказать!

Внезапно, он ударил ладонью по своему лбу и весело произнес:

– Как же я сразу не догадался! Я сплю и вижу сон. Мне снится эта странная комната, этот странный разговор…

Фомич закатил глаза. Хрустнув костяшками пальцев, молодой человек, продолжил:

– Верните обратно мой галстук! Я обменял его на обещание помочь, но вы не сдержали свое слово.

– Не обменял, а подарил! – возмутился старик и, шаркая по деревянному полу босыми ногами, направился к столу.

Подойдя, он, бормоча себе под нос, что-то невнятное, взял в руку стакан и поднес его к губам молодого человека. Тот, посмотрев на старика, с жадностью принялся пить. Когда стакан опустел, Фомич поставил его на стол и, громко фыркнув, вернулся к кровати. Тил, закинув руки за голову, откинулся на спинку стула и начал раскачиваться на его задних ножках. Прикрыв глаза, он сказал:

– Вкусное молоко. Мне начинает нравиться мой сон.

Услыхав это, старик недовольно буркнул:

– Ишь, сон ему начал нравиться! Сядь нормально! Не ровен час – стул сломаешь. Имущество-то не казенное.

Сказав, Фомич, кряхтя, полез под кровать. Тил послушно сел прямо и прислушался. Под кроватью застонала какая-то пружина, затем, что-то грохнуло и раздался звук бьющейся посуды. Немного подождав, молодой человек, словно боясь, что его не услышат, громко произнес:

– Все-равно, у молока нет души!

Под кроватью послышалась возня и до Тила донесся глухой голос старика:

– Каждому свое. Хочешь – верь, хочешь – не верь.

Снова застонала пружина и из-под кровати показался Фомич. В руках он держал старый чайник с погнутой ручкой, тарелку и несколько больших кружек.

– Вот, – с трудом поднимаясь с колен, сказал старик. – Сейчас чай готовить будем. А насчет того, «есть душа у молока или нет», я так скажу: заходил тут ко мне один, рассказывал, что субстанцией какой-то питается. Как ее там… А! Прана. Все доказывал, что она его живительной энергией наполняет и пища ему больше не нужна.

Поставив на стол кружки, Фомич пошлепал к холодильнику.

– Как по мне, – продолжил он, – ежели природе было бы угодно, чтобы мы питались одним воздухом, то она ни за что не подарила бы нам всю ту вкуснятину, что мы едим.

Покопавшись в холодильнике, старик вынул из него хлеб, колбасу и металлическую вазочку с печеньем.

– Не согласен. Природа настолько удивительна, что мы до конца не знаем ее законов, – попробовал возразить Тил. – Меня давно интересуют подобные вещи. Года два назад я летал в Индию, в один лагерь для тех, кто желает стать ближе к природе, лучше узнать свое тело, познать себя, очиститься с помощью медитаций. Это были удивительные два месяца в моей жизни. Я восхищаюсь такими людьми, как ваш знакомый и с удовольствием пообщался бы с ним.

– Вот помрешь, и пообщаешься, – Фомич чиркнул спичкой и зажег конфорку плиты.

– Что, значит, «помрешь»? – испуганно спросил Тил. – Ваш знакомый умер?

– Недели две назад, как помер. Как и ты, сюда пришел, дня четыре философствовал – то об одном, то о другом. Весело с ним было, – ответил Фомич, наполняя чайник водой.

– Получается, что я не сплю? – побледнев, спросил молодой человек.

– Не спишь, – подтвердил Фомич, ставя чайник на огонь.

– Я умер? – почти шепотом спросил Тил.

– Пока нет. Скорее всего, лежишь в коме.

Сказав это, старик вынул из ящичка стола нож и начал резать колбасу.

– Как же я здесь оказался? – растерянно спросил Тил.

– Видишь, вон то здание, перед домом? – Фомич ткнул ножом в сторону оконного проема.

Молодой человек кивнул головой.

– Это больница, – просветил Фомич. – Ко мне оттуда частенько коматозников заносит.

Тил поднялся и хотел было подойти к проему, но старик его одернул:

– К окну не приближайся! Не дай бог, если тебя, кто-нибудь увидит.

Фомич сгреб нарезанную колбасу и положил ее на тарелку.

– Как же меня можно увидеть, если я лежу в коме? – Тил вопросительно посмотрел на Фомича.

– Душу видно в дождливую погоду. Она в воде, как в зеркале отражается. А сегодня с самого утра льет, как из ведра.

– И что в этом плохого? Подумаешь, силуэт в окне торчит. Мало ли, кто из окон смотрит. – Тил опустился на стул.

– Этот дом давно на снос, – сказал Фомич, нарезая хлеб. – Увидят кого в окне, решат, что бездомные поселились, с проверкой придут. А так, вроде, про дом забыли.

– Но свет-то горит. Так или иначе решат, что здесь, кто-то обитает.

– Это не тот свет, что живым виден. Не веришь? Проверь! Дом-то давно обесточен.

– Значит, я – привидение, – произнес Тил и на его глазах навернулись слезы.

Фомич вытер руки о подол рубахи:

– Ну, до привидения тебе еще далеко, хотя, телесно ты отсутствуешь.

Увидав, что молодой человек вот-вот расплачется, старик подошел к нему и, похлопав по спине, сказал:

– Не стоит так расстраиваться. Скоро Захарыч придет, так мы у него все и разузнаем. Он при больнице домовым служит.

Тил с надеждой посмотрел на своего нового знакомого:

– Вы тоже при больнице служите?

– Нет, что ты! – замахал руками Фомич. – Я домовой местный.

– Как это? – не понял его молодой человек.

Старик подошел к холодильнику и достал из него пачку заварки.

– Я в этом доме лет двести живу, – сказал он. – Когда-то здесь барыня одна проживала. Я, как раз, при ней родился. Затем ее потомки тут хозяйничали, а после революции из дома коммунальное жилье сделали.

Усевшись на табурет, Фомич продолжил:

– Жизнь сразу закипела! Нас домовых – штук сорок собралось. Хорошая была жизнь. Веселая! То соседи по пьяни подерутся, то одна хозяйка другой в компот соли добавит. За детишками приглядывали, когда их родители на работу уходили, влюбленных гоняли. А потом народ расселили и все разъехались, кто куда.

– А вы, почему здесь остались?

– Моя хозяйка умерла еще до переезда. Славная была старушка, правнучка той барыни. Всегда нарядная ходила, ухоженная. Местные тетки ее ненавидели. А она на них внимания не обращала. Подбородок вверх поднимет и идет. Пять языков знала. Литературу переводила. Меня кормила.

– Это как? – удивился Тил.

– Поставит на комод тарелочку, на нее угощение положит. Печенье, конфетки… Иногда в стопочку молочка нальет…

– А разве без этого вы не можете кушать? – удивился Тил.

– Могу, конечно! Дело-то не в еде, а в признании, да в уважении. Это она меня Фомичом нарекла. Поставит тарелочку, поклонится и говорит: «Приди, Фомич, прими мое угощение, за работу свою…». Эх, позабыл уже слова. Я для нее старался очень. Вижу, кончается крупа, так я натащу ей крупинок и снова мешочек полный. И деньги целы. Мужа и детей ей боженька не дал. Племянники у нее жили, она их у себя прописала. А, когда им отдельные хоромы дали, они уехали, а меня с собой не позвали.

– А вам специальное приглашение требуется?

– Вот сразу видно, не наш ты человек! Да! Меня позвать надо! Ставишь сумочку или корзинку посреди комнаты и зовешь. Потом из комнаты уходишь, минут на пять.

– Зачем?

– Чтобы дать мне время все свое хозяйство в корзинку уместить…

Тил расхохотался. Фомич обиженно посмотрел на него:

– Ничего-то нынешняя молодежь не знает.

Молодой человек перестал смеяться:

– Так найдите себе нового хозяина, – предложил он.

– Не могу я дом оставить. Если уйду, он окончательно разрушится. А я его в опрятности держу: тут подлатаю, там починю. К тому же меня другие домовые навещают.

– Но ведь наступит день и этот дом рухнет, либо, его все-таки снесут…

– Из него несколько раз пытались больничный корпус сделать. Да, видать, денег не хватило. Вот и стоит он одинокий уже тридцать лет. А рухнуть я ему не позволю.

Засвистел чайник. Фомич слез с табуретки, снял чайник с плиты и поставил на деревянную подставку. Подняв крышку, он сыпанул в него немного заварки.

В коридоре кто-то кашлянул, и Фомич обрадованно воскликнул:

– Захарыч, заходи, чаевничать будем!

Из темноты показался худощавый домовой с большими усами. Немного смущаясь, он бочком вошел в кухню и, сняв с себя длинный плащ, кинул его на спинку кровати.

– Я тут не один, – пробасил гость, – со мной душа одна увязалась, а прогнать жалко.

Он снова скрылся в коридоре и вскоре вернулся обратно, держа за руку молодую женщину, лет двадцати пяти, одетую в джинсы и клетчатую блузку. Ее длинные светлые волосы были собраны в хвост. Испуганно озираясь, женщина покорно следовала за приятелем Фомича.

Усадив ее за стол, Захарыч сел на свободный стул, а Фомич, разлив по кружкам ароматный напиток, произнес:

– Кушайте, гости дорогие. Чем богаты, тем и рады.

Усевшись за стол, Фомич обратился к приятелю:

– У меня тут тоже пришлый. Тилом зовут. Ничего о себе не помнит. Предполагаю, что он больничный.

Внимательно посмотрев на молодого человека, Захарыч сказал:

– Наш. Вчера вечером поступил, с проломленной головой.

Вздрогнув от этих слов, Тил схватился руками за свою голову.

– Ты чего за голову хватаешься? – удивился Фомич. – Ты же – душа, а проломленная голова в больнице осталась.

Шумно отхлебнув из кружки горячий напиток, он добавил:

– Видать, подрался с кем-то.

– Нет, – взяв с тарелки кусок колбасы, сказал Захарыч. – Парень в такси ехал. Произошла авария и он вылетел из машины через лобовое стекло. Его тело находится в реанимации, на четвертом этаже.

Он положил колбасу на хлеб и продолжил:

– Правда, с ним конфуз вышел. Пока скорая бумажки оформляла, вещи его тю-тю. Спер, кто-то.

– Украли? – переполошился Тил.

– Бывает, – Захарыч потянулся за еще одним куском колбасы.

– А, как же мои документы и деньги?

– Да не волнуйся ты так! Может еще найдутся, – попробовал обнадежить его Фомич.

– Это, вряд ли, – возразил Захарыч, запихивая печенье себе в рот. – Сейчас главное найти тех, кто его знает. Травма тяжелая, скорее всего операция потребуется.

– Плохо дело, – задумчиво сказал Фомич и подпер рукой подбородок.

Тил возмутился:

– Какое вы имеете право ставить диагноз, не будучи врачом?!

Порывшись в карманах старомодного пиджака, Захарыч вынул из них бумажную салфетку и несколько конфет. Тщательно вытерев рот салфеткой, он посмотрел на молодого человека:

– Я, уважаемый, при больнице не первый год служу. Я при ней больше ста лет нахожусь и всякого насмотрелся. Чтобы правильный диагноз поставить, мне университетских дипломов не требуется. Ежели сказал, что операция потребуется, значит, так и будет.

Придвинув к себе кружку, Захарыч взял одну из конфет.

– Так, почему врачи ничего не делают?! – Тил перевел взгляд с одного домового на другого.

– А чего торопиться? – удивился Захарыч, снимая с конфеты обертку. – Доктора делают все, что должны делать. Поддерживают жизнь в теле. Но родные, все-равно, нужны.

Тил побледнел:

– Но вся моя родня живет в Дании.

– Ты погляди! – обрадовался Фомич. – Память вернулась. Что еще о себе помнишь?

– Я учитель и мне предложили работу при посольстве, —

молодой человек схватился пальцами за волосы. – Я только вчера прилетел в Москву. Приземлился в аэропорту, взял такси. Потом авария… В посольстве даже не знают, что я здесь.

– Думаю, что нам надо, каким-то образом, связаться с теми, кто тебя знает, – задумчиво сказал Фомич и потянулся за конфетой.

– Но, как, если документы украли, а сам я нахожусь в коме?!

– Способов много, – ответил Фомич и, не снимая обертку, сунул конфету себе в рот. – Слышь, Захарыч, что-то твоя спутница совсем скисла. С ней-то, что?

– Сиганула утром с семнадцатого этажа. Любовь.., неразделенная.

– Бедняжка, – посочувствовал Фомич. – Надеюсь, оклемается.

– Не знаю – не знаю. Семнадцатый этаж, как-никак, – покачал головой Захарыч.

– А, если не выживет? – шепотом спросил Тил.

– Отправится на небеса, – Захарыч шумно отхлебнул из кружки.

– А чего ты шепчешь? – удивился Фомич и подлил чай в кружку Захарыча.

– Перед ней неудобно, – ответил молодой человек, кивая в сторону гостьи. – Зачем ей слышать о том, что она может умереть.

– Она сейчас, вряд ли, что-то понимает, – со знанием дела произнес Захарыч.

Фомич заерзал на табурете:

– Ты, Захарыч, лучше подскажи, как парню помочь?

– Можно влезть в сон того, кто его знает. Будет логично предположить, что это должен быть, кто-то из его родни.

Фомич посмотрел на Тила:

– Ты, милый, где у себя в Дании живешь?

– В Копенгагене.

– Адрес назови.

– Зачем? – удивился молодой человек.

– Он еще спрашивает! – поразился Фомич. – Матушку твою во сне навестим. Как ее зовут?

– Джет Нильсен, – ответил Тил. – Подождите! Мама не знает вашего языка и ничего не поймет. Это я учил русский язык. К тому же, она живет не в столице, а в Роскильде.

– Это тоже город? – поинтересовался Захарыч.

Тил поднялся со стула и, расправив плечи, с гордостью заявил:

– Да. К вашему сведению – это бывшая резиденция датских королей и в эпоху викингов являлась столицей Дании!

Фомич почесал под бородой:

– Надо же! Так, чего же тебе, викинг, дома, возле мамкиной юбки, не сиделось?! И целым бы был, и мы бы сейчас не мучились. Давай, пиши адрес матери. Только сядь, для начала. А то вскочил, шашку наголо!

Вынув из карманов штанов мятый листок в клеточку и огрызок карандаша, домовой протянул их Тилу:

– А за язык не переживай. У вас там тоже домовые водятся. Датские. Хоть один из них, но поможет с переводом.

– Это пустая затея, – растерянно сказал Тил, усаживаясь за стол и расправляя листок.

– Еще родные имеются? – поинтересовался Захарыч.

– Две сестры и брат. Ингер, Эмма и Пер. Только они сейчас в других странах живут. Ингер в Германии, с мужем и детьми. Эмма и Пер учатся в Австралии. Их адреса тоже писать?

– Пиши, – кивнув головой, сказал Захарыч.

– Я тут подумал, – задумчиво произнес Фомич, – зачем нам Дания нужна? Ты, вот, викинг, упомянул, что в посольстве работать собирался. Может, ты в нем, кого знаешь?

– Знаю! – оживился Тил. – Одного парня знаю. Я с ним переговоры о работе вел. Его Оле зовут. Оле.., Оле.., Оле Йенсен. Он занимается подбором кадров.

– Ну, хоть, что-то, – с облегчением вздохнул Фомич. – Он-то нам и нужен.

Домовой слез с табурета и подошел к большому зеркалу, висевшему на облупленной стене. Протерев рукавом своей рубахи видавшую виды поверхность, он сказал:

– Через зеркало пойдем, не хочу под дождем мокнуть. Захарыч, ты с нами?

– Нет, – отозвался тот, – у меня в больнице дел – выше крыши, к тому же, моя спутница… Семнадцатый этаж…

Все посмотрели на молодую женщину, продолжавшую тихо сидеть за столом. Она стала еще бледней и прозрачнее, чем пару часов назад.

Больничный домовой поднялся со стула и, погладив ее по голове, сказал:

– Собирайся, красавица, тебе пора.

Как только за ними закрылась дверь, Тил, следуя за Фомичом, шагнул в зеркальную гладь. Через мгновение он уже стоял в холле посольства, около большого зеркала в позолоченной раме.

В здании было темно и тихо. Фомич, чьи глаза в темноте напоминали два раскаленных уголька, потянул молодого человека за собой.

– Я не знаю, куда идти, – зашептал Тил. – Я никогда здесь не был.

– Можно подумать, что датское посольство мне дом родной. – тоже шепотом сказал домовой.

Они осторожно пересекли холл, чьи стены были увешаны красивыми картинами и попали в большую комнату с несколькими дверями. Под одной из них виднелась полоска света. Нажав на ручку, Фомич, в сопровождении Тила, вошел в небольшой кабинет.

В глаза сразу бросилась настольная лампа, тускло освещавшая работающий ноутбук и аккуратно сложенные папки. За столом, уронив голову на руки, спал светловолосый мужчина. Рядом, на мягкой софе, укрытый тонким пледом, сопел мальчик, лет семи или восьми.

Фомич подошел к столу. Тил, не сводя глаз с мальчика, последовал за домовым и, наткнувшись на стул, уронил его на пол. Фомич вздрогнул и замер – спящий мужчина пошевелился, но не проснулся. Тил поднял стул. И тут, со стороны софы раздался тихий детский голос:

– Hej!

– Hej! – сказал молодой человек, поворачиваясь к ребенку.

– Что он сказал? – спросил домовой.

– Он сказал: «Привет», – перевел Тил. – Он меня видит, Фомич. Почему?

– Дети многое видят. И помнят то, что с возрастом забывается. Узнай, кто он.

– Hvem er du? (Ты кто?)

Мальчик молчал.

– Og jeg er Thiel. Hvad er dit navn? (Меня зовут Тил, а как твое имя?).

– Oliver (Оливер).

– Что? Что ты ему говоришь? – запаниковал Фомич. – Я ничего не понимаю.

– Я спросил, как его зовут. Он ответил – Оливер. Что мне еще спросить?

– Спроси, знает ли он твоего Оле.

Тил заговорил с мальчиком, после чего перевел Фомичу:

– Оказывается, Оле его отец – тот самый, что спит за столом.

– У них нет жилья?

– Нет, у них все есть, просто мама Оливера сегодня ночью родила дочку. Больница находится, где-то рядом, и они с папой решили заночевать в посольстве.

– Расскажи ему, что с тобой приключилось. Пусть он все отцу передаст. Только скажи, что ты ему снишься.

– Я так и сказал, – раздраженно ответил Тил.

Мальчик слез с дивана и, улыбаясь, подошел к незваному гостю. Тил присел на корточки.

– Du er sjov (Ты смешной), – сказал мальчик.

– Jeg ved, baby (Я знаю, малыш).

– Er du syg? (Ты заболел?).

– Jeg havde en ulykke, og jeg var meget darling (Я попал в аварию и мне очень плохо).

– Jeg vil gerne give dig medicinen? (Хочешь, я дам тебе лекарство?).

– Jeg vil have dig til at finde mig (Я хочу, чтобы меня нашли).

Оливер кивнул головой.

– Вот, отдай ему, – Фомич сунул в руки Тила листок бумаги.

– Что это?

– Адрес больницы. А иначе, где прикажешь тебя искать?

Тил протянул листок мальчику:

– Give det til far (Отдай это папе).

Снова кивнув головой, мальчик взял бумажку и вернулся на софу. Через минуту он уже спал, крепко зажав бумажку с адресом в своем маленьком кулачке.

– Надо бы адрес больницы на компьютере написать, – посмотрев на домового, произнес молодой человек. – Взрослые не всегда верят детям. А это уже будет серьезнее, чем рассказ ребенка и какой-то клочок бумаги.

– Так чего же ты ждешь? – зевая, поинтересовался Фомич.

– Думаешь, у меня получится? – с надеждой в голосе спросил Тил.

– Это, как с молоком, – ответил домовой и подтолкнул молодого человека к столу.