Текст книги "Вендетта"

Но в двадцать лет жизнь Паоло резко изменилась. Он повстречал Пину Моттура, нежную красивую девушку, чья семья недавно приехала из Калабрии. Кроткую, спокойную девушку с роскошным телом и с большими темными глазами, в которые, как в омут, окунулся Паоло. Он влюбился в нее, как могут влюбляться только сицилийцы – неистово и безумно. Родители Пины были хорошими людьми и выдать дочь замуж за преступника, каким бы преуспевающим он ни был, отказались наотрез.

Для отверженного Паоло это явилось причиной незамедлительной и неизбежной перемены.

Он пришел к дядюшке Джулио, который собирался избавиться от своего ресторанчика и заняться снабжением других ресторанов овощами и фруктами. У Паоло были деньги, чтобы дядя Джулио мог провернуть это дело. Он предложил внести свою долю, чтобы дядя Джулио мог взять его компаньоном и в ресторанчик, и в новую фирму одновременно. Паоло поклялся, что порвет со своим прошлым, и объяснил, почему.

Дядюшка Джулио понял, поверил и простил. «На нашей родине говорят, – сказал он, – мужчина – дикий зверь, но прикосновение достойной женщины превращает его в ягненка».

Паоло стал компаньоном Бруно. Он женился на Пине, и они заняли две комнатки под ресторанчиком.

Без Паоло банда Зеленой улицы распалась. Каждый стал заниматься собственным бизнесом.

Десять месяцев спустя Пина забеременела. И Паоло начал беспокоиться о том, что живет в Штатах нелегально. Если это откроется, то может случиться худшее: его снова вернут в Сицилию. Его жена и дети будут предоставлены сами себе или, что еще хуже, будут вынуждены вместе с ним навсегда поселиться в Сицилии.

Месяц спустя США вступили в первую мировую войну, и Паоло пошел добровольцем в армию. Можно было считать, что он пошел служить из подлинно патриотических побуждений: он узнал, что любой служащий в действующей армии становится гражданином США.

К концу войны Пина успела родить ему двойняшек. Паоло вернулся с заслуженным гражданством и не заслуженной, как он считал, медалью за храбрость.

Он не считал себя храбрым. Храбрость для него была признаком глупости. Он никогда добровольно не подвергал себя опасности и никогда не рисковал, если в этом не было необходимости. Когда же обстоятельства принуждали его к действию, Паоло применял насилие с хладнокровной яростью.

Он вернулся в Америку, изменившуюся за короткое время очень значительно. Сухой закон вступил в силу, и бутлегерство в стране стало развиваться гигантскими темпами. Мировая война закончилась, но началась другая – уличная. В каждом городе стали расти, соревнуясь в численности и жестокости, вооруженные банды. Они боролись за те баснословные доходы, которые открывал Сухой закон; доходы превышали самые безумные мечтания.

Но Паоло вышел из этой игры и занимался своим бизнесом, пока однажды к нему не пришел Гарри Дитрих со своими вооруженными парнями.

Глава 3

Когда Хайм Рубин забрел в переулок позади свалки, было уже темно. Привыкнув к темноте, он убедился, что поблизости никого нет. Прислонившись к высокому деревянному забору, он сжал в уголке рта сигарету, прикурил от плоской золотой зажигалки и, заслонив сигарету ладонью, так что ее огонек нельзя было увидеть, стал ждать Паоло.

Этот переулок был вроде ничейной земли между Малой Италией и Еврейским гетто. Меньше чем в двух кварталах находилось место, где Хайм впервые столкнулся с Паоло. Тогда они были мальчишками. Хайм верховодил соседней шайкой ребят, все члены которой были здоровее его. Они тогда переходили с воровства на мелкое вымогательство. Одним из первых, с кого содрали дань, оказался Джулио Бруно, которому пришлось пересекать их территорию со своей тележкой, чтобы возить дешевые продукты с рынка в свой ресторанчик.

В первый раз, когда его остановили, Джулио заплатил без разговоров. Во второй раз Паоло и его банда подловили ребят Хайма в переулке и здорово избили цепями и свинцовыми трубами. Шайка Хайма была больше, но их застали врасплох и в первые несколько секунд яростной атаки трое из них, окровавленные и стонущие, были сброшены в канаву. Остальные, спасаясь, убежали.

Хайм бежал по переулку, а Паоло бежал за ним следом. Переулок кончался тупиком. К забору, преградившему путь, были приставлены мусорные бачки. Вскочив коленями на один из них, Хайм выхватил пистолет 22 калибра. Паоло отделяло от него три шага. Сжимая в своем мощном кулаке свинцовую трубу, он смотрел на пистолет.

– Я ведь достану тебя, – громко сказал Паоло. В те дни он говорил с таким ужасным акцентом, что Хайму пришлось напрячься, чтобы понять его. – Эти пульки слишком малы, чтобы остановить меня.

Хайм рассмеялся. Даже в молодости его смех вызывал озноб у взрослых мужчин.

– Тем не менее они тебе сделают мало хорошего.

– То же самое я могу сказать об этой трубке, когда она раскроит тебе голову, – ответил Паоло.

– В таком случае пострадаем оба.

Паоло кивнул, думая, что этого достаточно.

– Дело в том, – медленно начал он, – что вы начали беспокоить Джулио Бруно. Он наш родственник. Никто не смеет беспокоить его. Сдирайте деньги с других.

Хайм поднялся на ноги, продолжая целиться в Паоло, внимательна изучая этого сицилийского парня. На его решение повлияли отнюдь не размеры сицилийца или свинцовая труба, а то, что он прочитал в его глазах.

– Ладно, – наконец сказал Хайм. – Замётано. А теперь я собираюсь перелезть через забор. О'кей?

Паоло кивнул и не сдвинулся с места, пока Хайм не исчез за забором.

Хайм сдержал свое слово. Джулио Бруно больше не беспокоили. И не потому, что Хайм испугался Паоло и его шайки.

Но вокруг было столько возможностей заработать на жизнь, что не стоило связываться с перевозчиком овощей из-за паршивой пары долларов.

Так Паоло и Хайм встретились в первый раз. Вторично они повстречались в армии. Хайм дал себя завербовать по двум причинам: тяга к массовым убийствам и пара преступлений, числившаяся за ним. В армии Паоло и Хайм испытывали друг к другу такие же родственные чувства, что и на улице. Но в лагере, куда их направили для подготовки, они оказались в окружении солдат, презрительно относившихся к жиду и макароннику.

Клички их не волновали, но ни Паоло, ни Хайму не нравилось, что их так легкомысленно приняли. Однажды вечером в городке недалеко от лагеря они по очереди отловили и избили до потери сознания своих мучителей. После этого их оставили в покое.

Сложности у них снова возникли, когда во Франции они попали на поле боя. Источником неприятностей был новоиспеченный лейтенант, которому доставляло садистское удовольствие подстрекать других солдат к возобновлению оскорблений. Этому был положен конец во время атаки на немецкие траншеи. В какое-то мгновение Хайм оказался в зарослях кустарника наедине с лейтенантом. На фоне ружейной трескотни вокруг три выстрела Хайма не привлекли ничьего внимания.

Но когда Хайм оглянулся, то увидел солдата из своего отделения (одного из мучителей), глазевшего на него и мертвого офицера. Прежде чем Хайм успел среагировать, за спиной солдата показался Паоло и прикладом раскроил ему голову. Разделенные этими двумя трупами, Хайм и Паоло долго стояли и смотрели друг на друга. Ни тогда, ни после об этом случае меж собой они не говорили.

А Хайм об этом очень скоро и думать перестал. Но сейчас, увидев высокую, крепкую фигуру сицилийца, появившуюся в конце переулка за свалкой, опять вспомнил.

Паоло подошел к нему. Пряча лицо в тени и не задавая вопросов, ждал, когда Хайм заговорит.

– Это Гарри Дитрих сработал, – сказал Хайм. – Тот парень, который заходил к тебе в ресторан, чтобы толкнуть пойло Линча. Но сделал он это не один. За рулем был какой-то итальянец, которого Дитрих иногда использует. Имени его я не знаю.

На какое-то время Паоло замер в тени. Затем мягко сказал:

– А кто бросил динамит?

– Я его не знаю. Он новый человек в городе.

– Где живет Дитрих?

– Думаю, где-то в Ричмонде. Точно не знаю.

– Найди. Узнай, куда он ходит вечером.

– Ты знаешь, у меня на это нет времени, – огрызнулся тот. – Ты и так сорвал мне одно дело.

– Ладно. Когда ты это сделаешь, я буду у тебя еще в большем долгу.

Торжественность, с какой были произнесены эти слова, дошла до Хайма. Он знал, что сицилийцы склонны к странным клятвам, а эта была не совсем обычной.

– Я прощупаю, – сказал Хайм и, отшвырнув окурок, исчез в темном переулке.

* * *

Девица сладострастно потянулась на большой измятой постели, сонно зевнула и стала смотреть, как одевается Гарри Дитрих. Ее обнаженное тело было по-девичьи стройным, с маленькими остроконечными грудями. Ей едва исполнилось двадцать.

Когда Дитрих прошел в ванну, она соскользнула с кровати, надела пеньюар и шелковый китайский халат золотистого цвета. Не запахиваясь, она прошла в гостиную и налила себе в большой бокал коньяку. Сделав солидный глоток, удовлетворенно вздохнула.

В том, что ее содержит Гарри Дитрих, была одна весьма приятная особенность: выпивка, которой он обеспечивал ее, была всегда великолепна. Она опустилась на диван и сделала глоток поменьше, держа стакан изящными пальчиками с острыми ногтями, так гармонировавшими с ее тонкими подкрашенными губами.

Гарри вышел из ванной полностью одетый.

Это была другая приятная особенность: спать он предпочитал у себя.

Гарри подмигнул ей.

– Все было чудесно, детка.

Она надула губки.

– Если всё хорошо, почему ты всегда уходишь домой? Там, где хорошо, надо быть подольше.

Он расплылся от удовольствия.

– Мне так больше нравится. Оставлять тебя чуточку голодной. Тогда горячей встречаешь.

Она продолжала дуться. Тогда он рассмеялся, потрепал ее по щеке и вышел. После его ухода она позвонила молодому безработному саксофонисту, которого содержала на те деньги, что Дитрих оставлял ей каждую неделю.

А Дитрих на маленьком лифте спустился вниз и вышел через дверь с задней стороны дома, прямо к участку для стоянки машин. Он закрыл дверь, достал из кармана ключи от машины и направился к своему «паккарду».

Паоло вышел из тени и обеими руками схватил Дитриха за горло. Дитрих попытался закричать, но Паоло сжал пальцы, препятствуя этому. Ключи выпали из рук Дитриха, он стал дергаться и извиваться, пытаясь вырваться. Паоло оторвал его от земли, как пушинку, и сдавил ему горло сильнее, но не до смерти, а только чтоб перехватило дыхание. Дитрих начал лягать его ногами, бить маленькими кулачками по рукам. Но он уже слабел, в ударах не было силы. Паоло расставил ноги и продолжал держать его так, чтобы Дитрих лишь чуть касался земли своими ботинками. И держал, пока тот не потерял сознания.

Из темноты выскочил Вито Риккобоне и наклонился за выроненными ключами. Разогнув свою пухлую фигуру, он нервно огляделся вокруг.

Вито уродился пухлым и нервным, но это не мешало ему идеально выполнять свои функции.

Никого не увидев, он отпер и распахнул заднюю дверцу «паккарда».

Паоло швырнул бесчувственное тело Дитриха на пол машины, сам забрался на заднее сидение, наступив при этом на Дитриха. Вито захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль. Он не стал включать огни, пока они на тихом ходу не проехали полквартала.

Паоло посмотрел на удаляющиеся дома.

– Думаю, мне необходимо научиться водить.

Голос у него был совершенно спокойный.

– Конечно, – согласился Вито. – Парень, не умеющий водить машину, в наши дни – никто. Научиться нетрудно. Я могу научить всего за пару дней.

– Спасибо, – ответил Паоло. Пока они не доехали до гаража, он больше не проронил ни слова.

Вито купил гараж на деньги, полученные от Анджело Диморра и его брата Митча за организацию угона машин. Он вышел из машины и открыл гараж. Загнав туда «паккард», закрыл дверь и лишь затем включил единственную в гараже лампочку.

Паоло вылез из машины и посмотрел на его круглое потное лицо.

– Почему бы тебе не сходить в столовую и не перекусить, Вито? Когда нужно будет его увезти, я тебя позову.

Вито сделал вид, что колеблется.

– Ты уверен, что я тебе не понадоблюсь?

Паоло кивнул.

– Уверен.

Он знал, что Вито очень щепетилен в некоторых вопросах, и принимал это без презрения и раздражения. Он всегда принимал людей такими, как они есть. Каждый что-то имеет, а чего-то ему недостает. Нужно только брать от людей то, что они могут дать, было бы глупо ожидать от них того, чего у них нет.

– Тогда хорошо, – сказал Вито и, крайне благодарный, выскользнул наружу. Он мог понять свою младшую сестренку, влюбленную в Паоло. Он тоже преклонялся перед ним.

Когда Дитрих очнулся, то понял, что лежит на жестком и холодном цементном полу. Горло болело, рот был заткнут грязным платком. Руки были связаны, но ноги свободны. Глаза его различили крупного мужчину, сидящего на ящике в нескольких футах от него и что-то делающего с длинной струной.

Узнав Паоло, он забеспокоился. Несколько минут он соображал, что же тот делает со струной: Паоло вязал петлю. Сквозь засунутый в рот платок Дитрих издал приглушенный звук.

Сицилиец поднял глубоко посаженные темные глаза и несколько секунд смотрел на Дитриха, затем спросил:

– Ты помнишь меня? – Голос был таким же твердым, как и взгляд.

Дитрих кивнул. Раздвигая челюсти, он пытался языком вытолкнуть платок.

Паоло встал, подошел к нему, набросил проволочную петлю на шею Дитриха и затянул так, что она врезалась в кожу горла. Схватив за отвороты куртки, Паоло рывком поставил его на пол. Над головой Дитриха от одной стены к другой проходила труба. Свободной рукой Паоло забросил второй конец струны на трубу и потянул за него.

Проволока глубоко впилась в шею, и Дитрих поднялся на носки. Паоло осторожно тащил, пока проволока не натянулась, затем закрепил струну.

Дитрих, напрягаясь, стоял на носках, глаза у него начали вылезать из орбит, сквозь заткнутый рот вырывались всхлипывающие звуки.

Паоло отошел от него и сказал:

– Я должен знать, кто это сделал. И не вздумай кричать. – Он вытащил кляп.

Дитрих не кричал. В груди у него всё сжалось от страха, И он мог только прошептать:

– Это не я! Меня не было там. Клянусь. Моей вины нет!

– Ты им приказал сделать это.

– Нет! Я велел им быть осторожными и никого не убивать, только немного тряхнуть ресторан.

Дитрих пытался удержаться на носках, выдыхая слова, понимая важность каждого слова.

– Я проклинал их, когда услышал… В том, что они натворили, моей вины нет! Мне это отвратительно… Я не думал, что так получится.

– Кто они? Имена, где живут, где и чем промышляют?

– А потом… что?

– Отпущу. Если скажешь правду.

Дитрих этому не поверил. Но это был единственный шанс остаться живым, и он ухватился за него, несмотря на его ничтожность.

– Машину вел Ник Чиофано. Джек Фергюссон бросил динамит. Он виновник. Он виноват в том, что все было сделано неправильно!

– Где их найти?

Дитрих сказал ему все, что нужно было знать. Паоло поглядел ему в глаза и понял, что это правда. Он схватил левой рукой за нижнюю челюсть Дитриха, раскрыл ему рот и втолкнул ему туда платок. Затем отошел, сел на ящик и стал ждать.

Вначале Дитрих мычал сквозь кляп, затем перестал, пытаясь удержаться на носках.

Через пять минут его колени и ноги устали от напряжения. Петля глубже впилась в кожу. Он снова поднялся на носки, воздух с шумом втягивался в его раздувшиеся ноздри.

Белки его выкатившихся из орбит глаз налились кровью.

Чтобы задушить себя струной, Дитриху понадобился почти час. Все это время Паоло не отводил от него взгляда.

* * *

Николо Чиофано ушел в четыре утра, но игра продолжалась. Он ушел, потому что проигрался, и когда покидал кабинет зубного врача, где велась игра, был дико взбешен. Единственная лампочка на этаже тускло светила возле лестницы, в коридоре было темно. В здании располагалось множество дешевых контор, которые закрывались на ночь.

Чиофано слишком устал, чтобы спускаться по лестнице. Он вызвал лифт, который с грохотом и скрежетом стал подниматься по шахте. Когда лифт дошел до пятого этажа, Николо втиснулся в него и нажал кнопку.

В вестибюле в тени стоял Паоло и смотрел на него.

Ошеломленный Чиофано уставился на стоящего перед ним мужчину. Прежде чем он успел опомниться и осознать опасность, сицилиец поднял правую руку и вонзил ему клинок под левое плечо. Чиофано крикнул от боли и попятился в лифт. Паоло вошел следом за ним и закрыл дверцу.

Как только лифт со скрипом пошел наверх, Чиофано схватился за револьвер, находящийся в кобуре под мышкой. Он уже почти вытащил его из-под куртки, когда холодная сталь пронзила ему бицепс правой руки. Он снова вскрикнул, а левая рука Паоло вырвала оружие из его пальцев.

– Подожди! – простонал Чиофано. – Пожалуйста, парень, дай мне…

– Васки! – (Это был уличный слэнг – «заткнись») – прорычал Паоло, лицо которого напоминало деревянную маску.

Как только лифт миновал второй этаж, Паоло проткнул щеку Чиофано.

Изо рта того потекла кровь. Он поднял ладони, чтобы защититься. Клинок пробил дыру в одной из ладоней. Паоло отошел назад и трижды вонзил клинок в живот. Ни одна из ран не была смертельной, но каждая вызывала ужасную боль. Чиофано попытался вырваться, но в тесноте лифта это было бесполезно. Паоло дважды ударил его ножом в пах.

Тот упал на колени.

– О Боже! – простонал он. – О, Боже мой! – пробормотал он по-итальянски.

Паоло посмотрел на него темными, горевшими глазами.

– Бог тебе не поможет, – прошептал он, и нож глубоко вошел в шею Чиофано.

Паоло продолжал наносить удары даже после того, как враг был мертв. Он не останавливался до тех пор, пока на теле не образовалось двадцать три раны – то была сумма возрастов жены Паоло и двух его детишек.

* * *

Смеркалось, когда красно-коричневый «паккард» въехал на соседнюю со штаб-квартирой Рэя Линча улицу. В доме на противоположной стороне улицы у окна сидела страдающая бессонницей женщина и смотрела, как двое незнакомых мужчин вышли из машины. Она видела, как они подошли к задней дверце, открыли ее и вытащили оттуда мужчину со связанными руками.

Даже с такого расстояния женщина разглядела, что у связанного все лицо было в крови. Голова у него свешивалась, и одному из мужчин приходилось ее поддерживать. Другой что-то запихнул в карманы куртки связанного, затем зажег спичку и поднес ее к этим карманам. Затем оба отбежали.

Связанный пытался бежать тоже. На каждом шагу его ноги подгибались, но ему удалось проковылять почти полквартала, прежде чем в его карманах взорвались динамитные шашки.

Опознать впоследствии тела Дитриха и Чиофано, обнаруженные на заднем сидении «паккарда», не составило труда. Значительно дольше шло опознание останков Джека Фергюссона.

Глава 4

Ресторан Фондетты был лучшим в городе: большой зал с высокими, обитыми кожей креслами, толстым ковром и рассеянным светом светильников викторианской эпохи, горевших на темных панелях стен.

Располагался он недалеко от здания муниципалитета, и клиентами его были политические заправилы, судьи, адвокаты, входящие в корпорацию, высокие юридические чины и крупные бизнесмены из делового района. Те, кто пренебрегал напитками, которыми нелегально снабжался ресторан Фондетты, игнорировали тот факт, что рядом с ними подают спиртное, и довольствовались великолепной неаполитанской кухней. В конце концов, многие были заинтересованы в той силе, с которой Дон Карло держал в подчинении итальянские и сицилийские общины города, а они извлекали из этого определенные выгоды.

Именно из этого ресторана, из кабинета на верхнем этаже, Дон Карло Фондетта руководил разнообразными предприятиями внутри этих общин и на их окраинах: закусочными, ресторанчиками, домашними перегонными аппаратами, ночлежками и маленькими притонами для азартных игр.

В этот полдень Дон Карло Фондетта, сидя за столом в своем кабинете, пытался изобразить занятость делами, чтобы не встречаться взглядом с Рэем Линчем.

Но от слов Линча его игра на глазах увядала.

– Это ужасно, – промямлил он наконец. – Три человека убиты, ужасно.

На его мясистом лице выступили бисеринки пота. Фондетта был очень тучен и в эти дни сильно потел.

Рэй Линч стоял посредине комнаты в позе дуэлянта, считающего себя победителем, и смотрел на Фондетту. Линч был квадратным рыжим ирландцем с розовой веснушчатой кожей. У него были водянисто-серые циничные глаза, кривая улыбка, придающая беспечный вид, и крепкий желудок, прославивший его способностью выпивать в среднем от десяти до пятнадцати стаканчиков в день не пьянея. До введения Сухого закона он руководил мелкой шайкой, затем быстро пошел в гору.

Самогоноварение и бутлегерство сделало Линча крупнейшим в городе поставщиком крепких напитков. Теперь ему нужно было свалить Фондетту, поэтому он и стоял в такой позе.

– Тот, кто это сделал, – псих! Настоящий законченный псих! – говорил Фондетта, в то время как Линч продолжал молча смотреть на него.

Линч рассмеялся. Смех у него был громкий, и смеялся он долго. Но за ним числилось много смертей, и поэтому его смех редко в кого вселял веселье.

– Итак, достаточно ясно, кто сделал это. Не так ли? Парень по кличке Поль-официант.

– Регалбуто, – подтвердил Фондетта. – Поль Регалбуто. Он, несомненно, не в себе. Он мог это сделать.

– Мог и сделал. Несомненно. Несомненно хотя бы потому, что оставил этих мертвецов возле моей конторы. Он показал, что обвиняет меня в убийстве своей семьи. Черт побери, я даже не знал, что они собирались сделать. Единственное, что я сказал Дитриху, – это пойти и всучить мои напитки.

– Эти сицилийцы очень странные, – сказал Фондетта. – У них необычный ход мыслей.

– Наплевать мне на его мысли, – ответил Линч. – Я не собираюсь ждать, когда какой-то бешеный пес в следующий раз придет за мной. А этот парень – бешеный пес! С бешеными псами поступают только одним способом.

Руссо молча стоял, прислонившись к стене, держа руки в карманах хорошо сшитого голубого пиджака, наблюдая за обоими. На этой встрече ему слова не предоставлялось.

Он мог только присутствовать. Как револьвер в плечевой кобуре. Как два брата Галлахера, которые тоже были здесь и стояли у двери позади своего босса.

Они были личной охраной Линча и его доверенными лицами. Как и Руссо, они размышляли об услышанном и ничего не говорили. Здесь они находились, чтобы своим присутствием придавать вес боссу.

Считалось, что они близнецы, но они не были похожи, если не считать размеров. Чарли Галлахер был крупным и мощным, с гладкой бронзовой кожей, ухоженными ногтями, зачесанными назад волосами и выпуклыми голубыми глазами. Умный убийца. Джек Галлахер – долговязым, костистым, со словно бы вырубленными чертами лица, похожего на глыбу необработанного камня.

Если словам Рэя Линча понадобится подкрепление, Галлахеры его обеспечат.

– Я хочу, – снова заговорил Линч, – чтобы этот бешеный пес сдох. И чтобы это произошло быстро. Не представляю себе, каким образом это случится, может быть, ты поможешь в этом? Потому что если я займусь этим сам, то в поисках его переворошу половину твоей территории. А это тебе не понравится, Карло.

Фондетта напрягся в поисках ответа. Когда-то на подобную угрозу он мог позволить себе ответить с неукротимой яростью. У него тогда хватало мужества на то, чтобы встретить последующие после этого нападения. Но это было давно. Теперь его мужество иссякло. Он опустил взгляд на свои пухлые руки, лежавшие на столе. А затем заставил себя посмотреть в серые циничные глаза Линча.

– Не надо, не беспокойтесь. Я сделаю все сам.

Тон его был просительным. Руссо, прислонившись к стене, слушал с напряженным лицом и задумчивыми глазами.

Линч продолжал в упор смотреть на Фондетту, пока не убедился, что толстяк усвоил сказанное. Наконец он кивнул.

– О'кей, Карло. За этим я и пришел. Справляйся побыстрее. Если я завтра узнаю, что этот официант жив, между нами возникнут разногласия. А это нехорошо!

С этими словами Линч повернулся на каблуках и направился к двери. Джек Галлахер с каменным, ничего не выражающим лицом распахнул ее и вышел вслед. Чарли, бросив Руссо едва заметную полуулыбку, щелкнул на прощание пальцами и вышел за ним. Руссо подошел, закрыл за ними дверь, повернулся и посмотрел на Фондетту.

– Ты ничего не сказал Линчу о его вторжении на территорию братьев Фиоре. А они ждут, что ты его остановишь.

Фондетта ничего не ответил. Он достал бутылку бурбона из ящика стола, налил в стакан, выпил почти все и передернулся. Когда он заговорил, голос его был полон сарказма.

– Ты думаешь. Линч остановится, стоит мне лишь сказать? У него сил больше, чем у нас, и он знает об этом. Нет, я собираюсь потолковать с Дойлом, чтобы он выделил нам полицейских, на которых можно положиться. Пусть они пощиплют людишек Линча, когда те заявятся на нашу территорию.

Руссо скривил лицо.

– Дойлу это не по плечу. Он сошка. Линч знаком с шишками поважнее. Поэтому обязаны сработать мы.

– Я и так работаю, черт возьми, – раздраженно проворчал Фондетта. – Только нужно время.

Руссо кивнул и сказал, стараясь придать голосу внушительность и почтительность одновременно:

– Несомненно. Беда в том, что в настоящее время люди Линча запугивают наших людей, чтобы те покупали у них.

Он помедлил, затем продолжал мягче:

– Нам нужен человек, который бы запугивал их сильнее.

Фондетта нахмурил брови.

– О чем ты мелешь, черт возьми?

– О Паоло Регалбуто. Слухи о том, что он сделал с тремя, уже поползли. Для парня, который способен на такое, люди сделают все, о чем он их попросит.

– Ты что, рехнулся? Ты что, не слышал, что сказал Линч?

– Линч говорил о том, что выгодно для него, а я говорю о том, что выгодно для нас.

Глаза Фондетты уменьшились от злости и подозрений.

– Черт тебя раздери. Ты ничего не теряешь, если Линч начнет громить наши точки. А я теряю. Для меня лучше держать его в уверенности, что я заодно с ним, пока не придумаю, как от него избавиться!

Фондетта откинулся на спинку кожаного кресла, допил оставшийся бурбон и со стуком поставил стакан на стол.

– Итак, ты можешь найти Регалбуто?

– Да, могу.

– Найди. Он должен умереть.

Руссо медленно вздохнул.

– Не думаю, чтобы это была очень уж хорошая идея.

Фондетта уставился на него:

– Что?

– То, что ты уступил Линчу в этом, будет слишком дурно пахнуть. Пойдут слухи о том, что ты подчиняешься его приказаниям.

– С каких это пор ты стал думать за меня? – прорычал Фондетта. – У меня хватает забот и без этого грубого сицилийского мужлана с его старомодной вендеттой! Ты пойдешь и найдешь его! И убьешь! Уяснил?

Руссо кивнул. Гром в голосе Фондетты впечатления на него не произвел. Чем жестче человек, тем мягче его голос.

– О'кей, – сказал он, – я позабочусь об этом.

* * *

На перекрестке Файвекс-авеню и Броад-стрит виадуки надземки делают резкий поворот в сторону нижней части города. Внутри этого поворота расположен клин коммерческого квартала, острым углом которого является десятиэтажное здание отеля «Триангл».

Этот старый, причудливого стиля отель в свое время был лучшим в городе. Но все это было до того, как построили надземку. А после уровень отеля стал быстро падать и клиентура скатилась до того сорта людишек, кому низкие цены за номер важней, чем шум мимо проносящихся поездов.

Правда, несколько последних месяцев отель «Триангл» процветал в качестве штаб-квартиры Рэя Линча. Ресторан на первом этаже был превращен в ночной клуб, имеющий надежное прикрытие в лице регулярно подмазываемой участковой полиции. В кулуарах постоянно проводили время различные политические деятели, дежурила вооруженная охрана. Движение вверх и вниз по лестницам и в лифте не прекращалось ни днем, ни ночью.

Линч занимал апартаменты на втором этаже, с флангов они были прикрыты апартаментами Джека и Чарли Галлахеров. Остальные комнаты этого и следующих этажей занимали люди Линча. На четвертом этаже размещался игорный зал и бар, многочисленные комнаты на других этажах занимали достаточно дорогостоящие проститутки. Таким образом, отель «Триангл», обновленный и кишащий людьми, являл собой комбинацию дворца удовольствий и крепости. Но иногда и королю приходится покидать свой замок. Было одиннадцать часов, и Паоло Регалбуто уже два часа ожидал, когда же Рэй Линч покинет свою резиденцию.

Он находился на другой стороне улицы напротив отеля, укрывшись в обугленных развалинах ковровой фабрики, сгоревшей две недели назад. Огонь почти уничтожил внутренность здания, полы и крышу.

Последние два дня аварийная бригада разрушила слабые кирпичные стены. Теперь осталась только нижняя часть стен, между которыми в беспорядке смешались обгоревшие обломки, битый кирпич, почерневшие балки.

Паоло стоял среди этих обломков по колено в пепле сгоревших ковров, все еще сыром от воды пожарных. Его трудно было увидеть даже в нескольких метрах. С этого места Паоло вел наблюдение сквозь дыру в кирпичной стене.

Все было видно, как на ладони. Возле отеля появилось нечто новое: внешняя охрана. С одной стороны у входа в вестибюль отеля развалился в припаркованной машине один из охранников Линча, еще один прислонился к радиатору, раскуривая сигару. По другую сторону входа в ресторан и у служебного входа стояла другая машина с двумя охранниками.

Это доставило Паоло удовольствие. Значит, Рей Линч понимает, что ему грозит опасность. Паоло хотел, чтобы он поглубже усвоил ситуацию, понюхал, чем она пахнет.

Но пока он стоял и терпеливо ожидал в тени сгоревших руин, никакие эмоции не отражались на его лице. Его мозг работал ясно и четко, как никогда в жизни. Но гнев и опустошенность, охватившие его после гибели жены и детей, сожгли в нем остальные эмоции так же, как огонь уничтожил это строение.

Его чувства умерли. И это беспокоило его больше всего. У него был практический ум. Он был еще молодым и мог еще раз жениться. У него снова могли быть дети, чтобы продлить его род. Он даже уже знал, на ком женится: на младшей сестре Вито Риккобоне. И не потому, что был в нее влюблен, а потому что она была похожа на девушек с покинутой родины: сильная, добрая, хорошая мать для будущих детей.

Но, чтобы получились сильные сыновья, требуется подъем чувств. Нужно, чтобы мужчина распалил в себе хоть немного страсти в нужный момент. В противном случае он просто выступает в роли самца.

Так как Паоло долгое время не ощущал в себе даже тени страсти, последние два вечера он провел с проститутками. Просто чтобы проверить, восстанавливаются ли в нем чувства. Оба раза он смог им позволить лишь обслужить себя. Это принесло некоторое физическое облегчение и только.

Ожидая Рэя Линча, Паоло думал об этом. Может быть, пустота внутри его заполнится, но он не был в этом уверен. И за утрату его чувств Рэй Линч должен заплатить значительно более сильными переживаниями.

Физическая боль, которую причинили Паоло те трое, убившие его жену и детей, будет только завершением всего, что почувствует Линч. Для Линча он готовил мучительную и изощренную смерть.