Текст книги "Лили, запертая во сне"

Глава 5

– М-м. Здравствуйте! – ответила Лили птице. – Я… сплю, что ли?

Ворон взъерошил перья.

– Спит, оно говорит! Надо же?

Лили не понравилось, что её назвали «оно». Главное, кто? Какая-то птица. Но дальнейшее понравилось ей ещё меньше.

Вспорхнув с сарая, ворон подлетел к ней, взмыл ввысь, торопливо размахивая крыльями, прошелестел прямо над головой, и ей на волосы звучно шлёпнулось что-то мягкое.

Лили машинально подняла руку, чтобы дотянуться до волос, потом передумала.

Ворон, явно довольный собой, сел на крышу сарая и стал чистить клювом перья.

– Я прилично уронил тебе на голову, – сообщил он. – Разве такое могло присниться?

Лили задумалась.

– Наверное, да.

Он хмыкнул.

– Кажется, привёл неудачный пример.

– Просто отвратительный, – уточнила Лили.

Её голос звучал откуда-то издали, глухо как из бочки.

– Ну, прошу прощения. Вообще-то, мы очень чистоплотные, если что. Не как голуби. Можно вытереться Кротихой.

– Нельзя, – ответила та.

Лили вздохнула. Даже если это сон – на что ужасно не похоже, – в волосах у неё теперь птичья какашка. Она отложила подкову и подошла к банкам от краски около тёмной стеклянной двери пристройки. С этой стороны весь дом был тёмным. Внутри ничто не шевелилось. Но она всё-таки наклонилась пониже, подбирая тряпку, брошенную малярами на одну из банок, чтобы ничто из дома её не заметило.

Лили, морщась, начисто вытерла голову. Потом вернулась в сад. Кротиха и Ворон ещё ждали её на том же месте, разглядывая глазами, больше похожими на драгоценные камешки, мерцающие в темноте, а не на бусинки.

Будто чего-то от неё ждали.

– А кротиху зовут просто Кротиха? – спросила она.

– Ну а как же ещё? – удивилась та. – Имена только для людей.

Лили наклонила голову набок.

– А вот у дельфинов имена есть, – сообщила она. – Миссис Бини рассказывала в школе. Они похожи на песенки, щелчки или такое, что говорит только о том дельфине. Они их знают с детства. И…

Она замолчала, поняв, что от испуга болтает без умолку.

– У них это необходимость, – заявил Ворон. – Я хочу сказать, будь я дельфином, мне бы тоже потребовалось имя. Они же все на одно лицо. А вот я просто Ворон.

– Ну… – протянула Лили.

– Ну что?

– Вороны… вроде… тоже одинаковые.

Ворон негодующе взъерошил перья.

– Да как ты смеешь? Я, к твоему сведению, очень красивый экземпляр.

– Ух ты! Правда, что ли? – оживилась Кротиха. – Сама-то я вижу плоховато. Всё из-за жизни под землёй.

– Ну, не знаю! – возразила Лили.

Неужели какой-то укол повлиял ей на мозги?

– Ворон как ворон!

Ворон фыркнул и спрятал голову под крыло.

– Обиделся, – вздохнула Кротиха. – Птицы такие ранимые.

Лили закрыла ладонями лицо.

– А что вы тут делаете? – спросила она. – Почему разговариваете? Чего хотите?

– Да ничего, – подняв голову, заявил Ворон. – Мне самому редко чего-то хочется. Разве что вишен. Жаль, что твои родители срубили то деревце. А какие вишни на нём были – прелесть. Кротихе, наверное, хочется червячков, она их ест и…

– Тише, – снисходительно шикнула Кротиха. – Мы тебе нужны, потому и пришли, – добавила она (а это была по всем признакам, так сказать, «она»).

– Вы нужны?

– Кто же ещё поможет тебе вернуться домой? Выгнать подмену.

– Подмену?..

– Призраков, похожих на твоих родителей.

– Ой!

Лили вспомнила мать с пустыми чёрными глазами.

– Потому и пришли, – повторила Кротиха.

– Ясно, – ответила Лили.

Всё вокруг казалось очень липким, будто вместо воздуха была патока.

– Значит… мне придётся проникнуть в дом и избавиться от тех… призраков, похожих на родителей, а поможет мне в этом… кротиха. И ворон?

– Нет-нет, – вмешался Ворон.

– Нет?

Лили облегчённо вздохнула, словно омытая чем-то тёплым и жидким, настоящим, как её кровь. Всё это не настоящее. Скоро мир снова обретёт смысл.

– Вообще-то да. Но не мы одни. Мышь, например, тоже собирается помочь.

Ворон опустил голову, разглядывая ноги Лили, и она тоже посмотрела вниз.

На земле сидел серый мышонок, держа, словно меч, какую-то иголку.

– Я мал да удал, – заявил он, как и ожидалось, писклявым голоском.

– Да где там, – отмахнулась Кротиха.

– И то верно, – признался Мышонок. – Ну, нет у меня сил, не дано. Зато я маленький. Что, между прочим, очень кстати, когда нужно куда-нибудь проникнуть.

– Ну хорошо, – на грани истерики согласилась Лили, сохраняя странное спокойствие. – Теперь мы в полном составе?

– Нет, – перебило её нечто скользкое и гладкое, обвиваясь вокруг ног. – Ещё есть я.

На Лили серьёзными маленькими глазками смотрел тонкий и гибкий изумрудно-зелёный уж. И наконец она поступила как все нормальные девочки в подобных обстоятельствах – завизжала.

На верхнем окне дрогнула и отодвинулась занавеска.

Глава 6

Лили бросилась на землю и замерла, тяжело дыша.

Над ней было фиолетовое небо. Она перевела взгляд на дом. Где-то через минуту шторы задёрнули, и вновь стало темно. От тонкой трубы бойлера на крыше новой кухни в небо поднимался дымок и смешивался с облаками.

Лили вздрогнула: Уж скользнул у неё по ноге, по руке, и заглянул прямо в глаза.

– Тсс, ш-шуметь нельзя, – прошипел он.

– Спасибо, я уже поняла, – прошептала Лили, боясь шевельнуться.

Кротиха и Мышонок подошли поближе. Оба они держались от Ужа подальше.

Лили собрала остатки смелости и заглянула рептилии в глаза.

– Ты… ты меня укусишь?

Змеиный язык мелькнул и спрятался.

– Пока нет.

– Пока?

– Ну, в смысле, нет.

– Ну знаешь, «пока нет» и «нет» – большая разница, – сказала Лили.

– Ещё бы, – заметила откуда-то из-под её ног Кротиха. – В первом букв побольше.

– Ужей обычно все боятся, – подтвердил Ворон. – Но ты не пугайся, он хочет помочь.

Лили медленно приподнялась и села. Уж лежал себе тихонько и кусаться не спешил. Дом, холодный, с чёрными окнами, не подавал признаков жизни. Вот только кровь у неё в голове пульсировала, левый глаз дёргался, и она тяжело дышала.

Лили повернулась лицом к дому.

– А те… которые в доме, они родителей, что… убили? – едва слышно выдавила она.

В душе у неё ещё теплилась надежда – может, это всё-таки сон, который с рассветом растает, как туман.

Только до рассвета было ещё далеко, и стояла непроглядная тьма. Настолько непроглядная, что сад казался маленьким мирком, окружённым пустотой.

– Нет-нет, милочка, – успокоила Кротиха.

– Эти… занимают только пустые дома, – пояснил Мышонок.

– Незащищённые. Будь дома твои родители, они бы ни за что не вошли.

– Незащищённые?

Кротиха носом подтолкнула к Лили подкову, и та её подняла. Подкова оказалась тяжелее, чем, судя по размеру, вообще имела право быть. Шершавая на ощупь и похожа на старую географическую карту – до того заржавела: на тёмном металле расцвели оранжевые и белые архипелаги.

– Спрячь-ка в безопасное место, – посоветовала Кротиха. – А как всё закончится, снова повесишь над дверью чёрного хода. Они не любят железо.

Лили медленно и осторожно поднялась и пошла прятать подкову за пустыми банками от краски. На ближайшей была надпись: «Грунт серый». Грунт – вроде земля. Лили никогда не видела серую землю, к тому же в банке была белая краска. Она своими глазами видела эту краску на новых кухонных стенах, вот и поди разбери, почему белую краску называют «серой землёй».

В голове опять зароились мысли и угомонить их было невозможно, словно бегущий по камням говорливый ручеёк.

– Так… и что же мне делать? – спросила она.

– Войди в дом, – ответил Мышонок. – Выгони самозванцев. – Он потряс мечом-иголкой. – Твои родители не смогут их прогнать, и ребёнок, когда попадёт в дом, будет в опасности.

– Малыш мне безразличен. Он мне не нужен.

Слова вылетели машинально, она даже не задумалась о том, что говорит.

Прикрыла рот ладошкой, но было уже поздно.

Все просто посмотрели на неё, Мышонок, Кротиха, Ворон, и, гм, наверное, его зовут Змей.

– Я сказала, мне всё равно, что с Ма…

– Тсс, – ответил Уж. – Мы уже поняли.

– Зайди в дом. Борись с этими… И победи, – сказал Мышонок, сопровождая каждое предложение взмахом иголки.

Лили медленно втянула воздух.

– Но как?

– Как войти? Мы поможем. Мы летаем, роем тоннели под землёй и проникаем через щели. Вот три способа попасть в дом.

– Да я не об этом. Как их победить?

– Ответ ты найдёшь сама, милая, – сообщила Кротиха.

– Ой, – ответила Лили и оглядела себя. – От меня пользы как от козла молока.

Так иногда говорила бабуля Крикуля.

– А грубить не надо, – прихорашиваясь, заметил Ворон. – Мы здесь, чтобы помочь, а не мешать.

Лили потёрла глаза, размышляя.

– Про борьбу я ничего не знаю, – призналась она. – Но в дом войти хочется. Там, на кухонном столе, должна быть записка. В ней говорится, в какой больнице сейчас родители, где появится на свет Малыш. Может быть. И номер телефона. Если я заполучу письмо… то смогу к ним поехать. Родители сообразят, что делать.

– Неужели? – засомневалась Кротиха. – Это ведь они сняли подкову.

Лили не обратила на неё внимания.

– А ещё мне нужен Вилло.

Ей вдруг сильно захотелось в свою комнату, к своим вещам, так скучно, привычно, чудесно знакомым.

– Кто такой Вилло? – спросил Ворон.

– Кит.

– У тебя в доме кит? – спросила Кротиха.

– Не настоящий.

При этих словах Лили содрогнулась. В доме ещё была мать, тоже не настоящая.

Звери стали обсуждать китов, бывают ли у них имена, как у дельфинов, но Лили не прислушивалась. Она стояла в темноте, рассматривая новую кухню с мерцающим стеклом в торце, двустворчатыми дверями, запертыми изнутри. Но рядом с кухней был верхний конец буквы «Г»? Старая кухня, теперь кладовка. И тоже с дверью, с большим окошком для собаки.

– Кто-нибудь видел собаку? – спросила она.

Кротиха вздрогнула.

– Надеюсь, нет.

– Он всего лишь спаниель, – пояснила Лили. – Волчок. Спит в подсобке. У меня аллергия и я… ну, в общем, лучше держаться от него подальше. Папа говорит, что собаки любят малышей, а мама говорит, что у них течёт слюна, водятся блохи, от них воняет и…

Она замолчала, понимая, что опять болтает без умолку, словно журчащий ручеёк.

Потом вдруг защекотало руку: Мышонок карабкался к ней на плечо, от маленьких лапок с когтями по коже пошли мурашки. Он замер на плече, возле её уха, наблюдая за домом.

– Хочешь пройти через собачью дверь?

– Да, – слегка удивившись, ответила она. Наверное, об этом она и подумала.

– Здорово!

Он уколол её мечом в ухо, и она вскрикнула, но тихонько – не хотелось, чтобы услышали в доме.

– Первая кровь! – объявил Мышонок. – Пошли!

– Первая кровь?

Лили потрогала ухо. Больно.

– Да. На удачу. Меч должен почувствовать кровь.

Он помолчал.

– Мне так кажется.

– Тебе кажется?

– Извини, – прошептал Мышонок.

Небо затянули серые тучи, Лили стояла перед тёмным приземистым домом с выдающейся вперёд дверью кладовки с большим входом для собаки, в который вполне пролезет маленькая девочка.

Думать о том, как войти, и делать, оказывается, две разные вещи, и ей не хотелось переходить от одного к другому.

– А вообще… можно и тут остаться, – заключила она.

– Нет, – возразил Ворон, приземлившись к ней на другое плечо и мягко коснувшись крылом. – Нужно войти. А потом дом будет чист, вернутся твои родители с Малышом, ты окажешься под родной крышей с дорогими людьми, которые тебя любят.

Хорошо бы. Кроме Малыша, но… ну, если они вернутся домой, все, может, она не будет чувствовать себя сильно виноватой за свои слова.

Она снова вспомнила злые слова, которые сказала маме утром в другой жизни. И не могла признаться зверям, что всё это произошло по её вине.

– Ладно, – согласилась она и шагнула вперёд.

Тут мимо пролетела чёрная с белым сорока и исчезла за забором.

– Только этого не хватало, – всполошилась Лили. – Это ведь плохо? Примета такая?

– Что? – оглядываясь, спросила слепая Кротиха. – Что случилось?

– Одна сорока, – объяснила Лили. – Мама говорит: «Одна – к печали, две – к радости».

– Глупости, – заявил с плеча Ворон. – Не все птицы, что летают при дневном свете и при лунном, должны что-нибудь значить. Некоторые из них просто птицы.

– Ну, хорошо, – согласилась Лили и сделала ещё шаг.

Мимо пролетела вторая сорока, следуя за первой.

– Слава тебе Господи, – каркнул Ворон.

– Как? Вы же сказали, что это ничего не значит.

– Мы связываемся с уму непостижимой опасностью, – заявил он. – Осторожность – прежде всего. Теперь давай попробуем пролезть через ту дыру в двери.

Глава 7

Подойдя ближе к дому, Лили обратила внимание на забытые рождественские украшения, которые так никто и не убрал, хотя уже давно прошёл крещенский сочельник, и это считалось плохой приметой.

У неё было подозрение, что зверям это тоже не понравится, как снятая с гвоздя подкова и пролетавшие мимо одинокие сороки.

Прошлое Рождество было вообще никуда не годным.

Беременность повлияла на мамину спину и колени – она упоминала, что хрящи стали мягче, отчего Лили пугалась. В результате мама себя плохо чувствовала и не могла долго что-нибудь делать, двигалась неуклюже, неповоротливо, как морской лев, плавающий по дому. Готовить она не могла – трудно было наклоняться, этим занялся отец, и рождественский обед у него подгорел.

На этот раз мама не подняла Лили, чтобы украсить звездой вершину рождественской ёлки, как бывало каждый год. Даже снеговик с глазками-углями тогда через день растаял – снег долго не продержался.

В новой кухне Лили увидела бумажную гирлянду, которую повесила на крючки стеклянных от пола до потолка дверей, маленькое искусственное деревце посреди стола и несколько наклеенных вместе с отцом на окна снежинок, которые можно было снять и прилепить на следующий год. Они уже сами отваливались, не дождавшись, когда их снимут.

Лили, с Вороном на одном плече, Мышонком на другом и в сопровождении Кротихи и Ужа, подошла к задней двери, той, что вела в кладовку.

Наверху в двери виднелись два стеклянных окошка; через них Лили заглянула в тёмную пустую кладовку. Экраны стиральной машины и сушилки не светились – их никто не включал.

Ворон подлетел к карнизу рядом с дверью.

– По крайней мере, тут дьяволу не пройти, – заметил он.

– Что-что? – опешила Лили.

Ворон махнул на что-то головой.

Над дверью в камне было вырезано колесо со спицами.

– Отпугивает нечисть, – сообщил он. – Значит, слабое место – только новая кухня. В старину знали, что делали. Большая часть этого дома родом из Средневековья. Тогда строили надёжно.

– Всё это немного академично, правда? – заметила Лили.

Слово она узнала в школе и очень этим гордилась.

– А что это значит? – полюбопытствовала Кротиха. – Ворон, а?

– Я… м-м…

– Ворон такой умный, – гордо сообщила Кротиха. – Столько всего знает!

– Может быть, Лили объяснит, – вывернулся тот.

– Это значит, – уточнила Лили, – что совсем не важно, как они туда попали: они ведь уже там.

Ворон распушил перья.

– Кто знает? Может, окажется и важно.

Лили наклонилась к большому окошку внизу двери. Она худенькая, особенно сейчас – должна пролезть. Толкнула собачью дверцу – так, попробовать. Та не шелохнулась. Потом вспомнила, что у Волчка был магнитный ошейник – без него дверца не откроется. Так в дом не могли проникнуть лисы и другие звери, а также соседские коты.

Правда, соседей поблизости тоже не было, с содроганием размышляла Лили. Хотя папа сказал, что не удивится, если через собачью дверцу попытаются проползти пьяницы из пивной.

Лили со вздохом выпрямилась. Она устала. Часов у неё не было, но она и так знала, что никогда ещё не была на ногах так поздно.

– Что случилось? – спросил Ворон.

Лили рассказала про ошейник.

– Значит, нужен магнит? – уточнил Ворон, сидя на подоконнике.

– Да.

– А разве на холодильнике не магниты?

Он смотрел в окно, склонив набок голову.

Лили подошла поближе. Точно. Могла бы и сама догадаться: в конце концов, большой стальной корпус освещал всю комнату – бледно-зелёное сияние от небольшого экрана на холодильнике извещало: «морозильная камера –18°, холодильник –3°». А вокруг были магниты: мерцающие, которые она находила в чулке с рождественскими подарками, другие в форме пиццы из их любимого семейного ресторана, мышь, которую можно нарядить в разные одежды, слова на белых магнитах, в которых были буквы, что изучали в школе, картинки, списки, что купить… слова, из которых складывали стихи:

Холодильник стоял в старой кухне, теперь кладовке, в новой же была встроенная техника, за дверцами.

– Может, какой-то из магнитов откроет собачью дверцу, – сообщил Ворон, – если туда проникнуть.

– Вот эта работа по мне! – заявил Мышонок. – Подержите меч.

Он бросил иголку Кротихе, к счастью, не остриём, которая её тут же уронила.

– Что это было? – ничего не видя, спросила Кротиха.

– Меч, – ответил Ворон.

– А-а. Лапы-то копать привыкли, – извиняясь, сказала она, поднимая их на всеобщее обозрение, – а не держать.

Мышонок, не обращая на возню внимания, подобрался к нижнему уголку собачьей дверцы и, скребя задними лапками, передними толкал её, помогая головой, пока внизу, напротив замка посредине, не открылась щель, – и вдруг, в мгновение ока, оказался внутри.

– Меч, – попросил он с другой стороны. – Пожалуйста.

– Зачем? – удивилась Лили.

– На случай ближнего боя.

– Тех иголкой не остановишь, – усомнилась Лили, представив матово-чёрные, холодные и ничего не выражающие глаза.

Неестественные движения.

Лили хотела забрать мамину записку, но только не встречаясь снова с её призраком.

– Я больше думал о собаке, – объяснил Мышонок.

– Ах, о Волчке.

Мысль о том, что Волчка будут колоть иголкой, тоже была ей не по душе, но лучше уж так, чем обрекать Мышонка на съедение. В конце концов, Волчок говорить не умел. Насколько ей было известно.

Лили подняла маленькую иголку и протолкнула её сквозь собачью дверцу. Иголка тихонько звякнула о кафельный пол на другой стороне.

Лили вернулась к окну и смотрела, как Мышонок с мечом наперевес шмыгнул через подсобку к холодильнику. Он встал на задние лапки и потянулся вверх, стягивая магнит в форме ананаса. Потом пронёсся по полу назад, к собачьей дверце, и исчез из виду. Через мгновение раздался металлический щелчок.

– Готово, – сообщил Мышонок.

Лили просунула в дверцу голову, потом и плечи. Дверца царапала её по животу, который пришлось втянуть и затаить дыхание, она зажмурилась до боли, но пролезла довольно быстро, неуклюже перекатившись вперёд и приземлившись на какой-то половик.

– Ловко, – оценил Мышонок.

– Да тише ты, – прошептала Лили, опасаясь призрачных родителей в другой комнате. – А то скормлю тебя любимой сове.

– У тебя ручная сова? – озираясь, пискнул Мышонок.

– Не здесь. Но я тебя отнесу. Так, на кухонном столе должна быть записка. От мамы. Там написано, где они сейчас. Нужно только пройти через ту дверь, – она показала на выход из подсобки, – и повернуть налево, в новую кухню.

– Слушай, какая разница, где твои родители, – заявил Мышонок. – Тебе нужно побороть их двойников.

– Мне нужна та записка.

Он пожал плечами. Лили никогда не видела, чтобы мыши пожимали плечами. И чтобы мышь говорила – тоже. Или таскала иголку.

– Моё дело маленькое, – добавил он, вешая на плечо иголку-меч. – Я хочу сказать, что в данном случае и ты ничего не решаешь. Ты, фигурально выражаясь, побитая собака, жертва несправедливости, на которую, может, снизойдёт удача, а может, и нет, даже с нашей помощью.

– Погоди, – сказала Лили, остановившись и глядя на него. – Побитая собака, которая…

– Собака, – сообщил Мышонок.

– Да, ты сказал, что я побитая собака, которая…

– Нет, собака. Там.

Лили подняла голову и увидела Волчка, возникшего из тёмного угла комнаты. Он, принюхиваясь, направлялся к ним.

– Эй, Волчок, – позвала она, протягивая руку, чтобы погладить пса по голове, как раньше, когда ещё не болела.

Но пёс ощетинился, шерсть поднялась дыбом, и смотрел на неё как на привидение, как на чужака. Он приготовился к атаке, злобно рыча, и бросился на неё с выпущенными когтями и широко открытой пастью.

И глаза у него были чёрные-пречёрные.

Глава 8

Лили, хоть и не задумывалась, как лучше упасть: на спину или на живот, – и глазом не моргнула, как уже лежала ничком, вытянув руки вперёд. Волчок – небольшая собака, но его зубы, клацающие совсем рядом, будто в замедленной съёмке, казались огромными. Такие запросто оставят без пальцев, носа, глаза. Удивительно, как молниеносно работал мозг, как машинально она принимала решения, как привыкала к опасности. И это был Волчок, который её любил.

Перед глазами что-то мелькнуло, блеснул на свету металл, и Мышонок неожиданно запрыгнул ей на нос, а Волчок с воем отступил, на белом линолеуме краснели капли крови, и пёс неуклюже возил лапой по морде.

– Лишился меча! – сообщил Мышонок. – Похоже, в шерсти застрял! Зато не зря!

Лили встала и заскользила к дырке в двери. Мышонок спрыгнул на пол. Пёс выл от боли, скулил, лаял.

– Надо уходить, – решила Лили. – Столько шума.

Сейчас явятся призраки. Двойники её родителей. Сердце стучало словно заведённый до предела метроном, с бегунком в верхней половине, тикающий очень быстро, слишком быстро.

Лили играла на рояле в оркестре, там же выступала Скарлетт, а Руби была на подпевках, отчего страшно расстраивалась.

«Но, слава богу, не солисткой, – всегда думала Лили, – а то бы расстраивалась публика».

Всё это, казалось, происходило давным-давно, ещё до того, как подруги начали буквально шарахаться от неё как от чумной.

Она выбиралась почти на ощупь, боясь того, что может увидеть, пока не добралась до дверцы и толкнула её. К счастью, та взлетела в ночь, потому что замок работал только в одну сторону – не важно, кто выходил из дома, важно не впустить никого снаружи, – и Лили ощутила холодный ветер, дувший в лицо.

И тут она вспомнила.

– Записка!

– Что? – спросил Мышонок у неё за спиной.

– Мамина записка, – шепнула она. – Я хотела её найти.

– Где она?

– Бабуля говорила, что на кухне. На столе.

– Ладно, – сказал Мышонок. – Пойду добуду или погибну.

Он отдал ей лапкой честь – и был таков, проносясь по полу к двери.

– Погоди, – сказала она вслед. – А что, другого выбора нет?

Но её голос затих, и предложение погасло, словно свеча на сквозняке, когда из прихожей раздался звук.

– Что-то собака разошлась не на шутку.

Голос был отцовский. Сердце Лили словно раскололось пополам: и хотелось обнять отца, и убежать куда глаза глядят.

– Может, опять девчонка пытается войти, – сказала за дверью мать. – Если так, поймай её.

– Ладно, поймаю.

Вроде отцовский голос. Но нет, непохоже. Холодный и плоский, как керамическая плитка.

Лили, кряхтя, нырнула сквозь дверцу, оцарапав себе живот, и приземлилась на сырой гравий снаружи. Она отошла в сторону и спряталась в темноте за бочкой для дождевой воды.

Мышонок остался в доме. Внутри. И это беспокоило Лили. Хотя познакомились они совсем недавно, ей не хотелось, чтобы с ним что-то случилось.

Она ждала, что вот-вот в кладовке загорится свет, что окно над головой станет ярко-оранжевым прямоугольником во тьме, однако ничего такого не случилось. Только слышала, как двойник отца вошёл в комнату, звук открывающейся двери и его шаги по керамической плитке, но, похоже, света ему не требовалось. Он и так всё видел.

– Беги, Мышонок, беги, – сказал стоявший на карнизе Ворон, наблюдая за тем, что происходит внутри.

Лили прижалась к стене.

– Ой, только не это! – воскликнул Ворон, переминаясь с ноги на ногу.

Шаркающий звук.

– Нет, нет, только не веник, – взмолился Ворон.

Внутри кто-то пронзительно взвизгнул, должно быть, от страха.

– Беги в другую сторону, – велел Ворон Мышонку.

Можно подумать, что тот слышит. Это было похоже на то, как папа Лили разговаривает с футболистами во время матча, транслируемого по телевизору.

Нет, она этого не вынесет. Лили расслабилась, разогнула колени и подняла голову, стараясь заглянуть в нижнюю часть окна. Она увидела отца или двойника, похожего на отца, танцующей походкой двигающегося по кладовке. Он крутил обеими руками веник на длинной ручке и яростно подметал пол, а там – маленького суетливого Мышонка, пытающегося увернуться от щетины.

Но этот папа был проворнее, быстрее, чем её настоящий, который время от времени по воскресеньям ездил на велосипеде в булочную за круассанами и называл это зарядкой. Веник метался и мотался, гоняя Мышонка по полу, как заколдованная метла из сказки. Чёрные глаза призрачного отца тускло мерцали, будто гранёные, а не круглые. Тут Лили поняла: это угольки. Глаза снеговика.

От страха больно щемило в груди, будто Лили глотнула отравленного воздуха.

Над ухом тревожно хлопал крыльями Ворон.

– Милая, – сказал отец через плечо.

Её настоящий папа никогда в жизни не называл маму «милая». Лили припрятала эти сведения в тайный кармашек. «Эти» притворялись её родителями, хотя многого не знали. Надо запомнить.

– Это всего лишь Мышонок. Я загнал его в угол. Иди сюда и открой дверь.

Лили присела пониже, когда в комнату вплыла черноглазая мама, держа одной рукой ребёнка.

Проскользнув к задней двери, она распахнула её настежь, папа Лили крутил веник, словно неясное пятно, одной стороной, потом другой, одной, другой, так что Мышонку некуда было деваться – успевай только уворачиваться.

Потом сказал:

– Ага!

И подцепил Мышонка веником.

Дверь была открыта – лёгким движением руки отец Лили провёл веником по полу и взмахнул в воздух. Со своего выигрышного наблюдательного пункта у задней стены дома Лили видела, как Мышонок поднялся к небесам, пролетел дугой, болтая ногами, повизгивая и крутя хвостом, а потом врезался в новый низкий заборчик, отделявший двор от сада.

Визг прекратился. Лили закрыла рот руками, чтобы не издать ни звука, и затаила дыхание.

– Ты видел девчонку? – спросила мать, всё ещё держа дверь открытой.

– Никаких следов.

– Хорошо. От неё одни неприятности. Я нюхом чую. Такая… настырная. Того и гляди нарушит наши планы.

– Она всего лишь ребёнок, – сказал папа. – И одна. Напугана. Она снаружи, мы внутри. И так и будет.

– А если что изменится?

– Ну, дети такие хрупкие.

Засмеявшись, мама Лили закрыла дверь на замок. Шаги затихли, когда эта пара вышла из кладовки. Они и кладовку заперли на ключ. Звук металла о металл был легче, тише, но слышен ясно.

Лили подбежала к Мышонку и опустилась перед ним на колени. Ворон, возбуждённо махая крыльями, приземлился рядом.

Кротиха неуклюже подошла поближе и села у её ног. Уж тоже был где-то неподалёку, Лили слышала шипение.

Лили взглянула на Мышонка. Скрюченное тельце неподвижно лежало на камне. На глаза Лили навернулись слёзы.

– Ой, Мышонок, – опечалилась она. – Мне так жаль.

Тот не шелохнулся.