Текст книги "Алиедора"

Жеребец коротко всхрапнул, мол, ладно, чего тут говорить. Спи, доньята.

Поутру они двинулись дальше, и теперь Алиедора старалась вообще никуда не соваться. На большом рынке наконец купила поесть, накормила скакуна отборным зерном. Здесь, к счастью, на неё только глазели, а когда пара подозрительных типов стала осторожно, шажок за шажком подбираться, доньята тотчас вскочила в седло. И тут краем уха уловила пронёсшееся над толпой тревожное:

– Гниль! Гниль высыпала! Гниль прорвалась!..

– Где?! Да где же?

– Где – да у Коррика на постоялом дворе. В «Недорезанном поросёнке».

– Там же застава рядом!

– Была застава. Больше нету…

По спине Алиедоры покатился холодный пот, взор помутился. Что такое? Гниль? В «Недорезанном поросёнке»? Ну да, именно так ведь назывался постоялый двор, где бравый сержант Хён пытался её, скажем так, очаровать.

Второй раз Гниль ударила совсем рядом с нею. Второй раз. И это не могло быть случайностью. Как не могло быть случайностью то «чудесное» спасение на капище Семи Зверей.

Что-то с нею происходит. Что-то очень важное – и очень страшное.

Домой. Скорее. Домой. Быстрее ветра! А там всё будет очень хорошо…

Стоп. А что, если, Алиедора задрожала, она ведёт за собой эту самую Гниль? Нет, нет, не может быть! Это, это… Из глаз полились слёзы, жеребец сам собой выбрался с рынка, сам пустился по наезженному тракту.

Нет, нет, нет. Она не может, никак не может вести за собой это бедствие. Она ведь уже давно уехала из этого «Поросёнка», а прошлый раз, в «Собаке», Гниль ударила сразу. Это просто совпадение, дикое, чудовищное, но просто совпадение.

Домой, скорее. Там найдётся кому помочь. Фра Шломини, мэтр Диджорно, а если не хватит – есть орден Чаши, есть орден Солнца, к отцу там прислушаются, там помогут…

«Ой, не обманывай себя. – Алиедора до боли прикусила губу, ощутила вкус крови. – Не обманывай себя – если заподозрят в «ведьмовстве», сожгут сразу и ничего даже не спросят. Да ещё и станут пытать, вызнавая имена тех, кого ты «совратила» и кому «Гниль в утробу подсадила».

Нет, нет, нет! Никому о Гнили она и слова не скажет. Только про Байгли и его плётку. Папе и этого будет достаточно.

Теперь доньята не мешкала и нигде не задерживалась. Ночевала в лесах – глухие чащобы казались безопаснее людских поселений, – пока наконец не выехала на широкую дорогу, ведущую на запад через Сашэ и Бринтон к самым Реарским горам и за них, в Державу Навсинай, а на северо-восток прямо к замку Венти, стоящему на берегах неглубокого, но чистого и изобильного рыбой Роака.

К родному дому…

* * *

Дигвил Деррано зло хлестнул плёткой по голенищу. Деревенщина меодорская! Его, будущего сенора Деррано, деверя их собственной дочери, не принять немедленно! Конечно, усадили в почётном покое, подали вина, но тем не менее, тем не менее! Конечно, Венти род известный и влиятельный, эвон, и к бра-дону генеральному стряпчему дорожку имеют, а всё равно – деревня деревней. Это ещё надо разобраться, откуда их дворянство пошло…

А, ну вот, наконец-то. Ишь, лакей-то у нас ливрейный, с гербом на пузе, гербом на спине, на рукавах и фалдах… только на заднице нет, а то хорошо бы смотрелось.

– Дигвил! – Отец Алиедоры, благородный сенор Венти, поднялся с резного кресла, шагнул навстречу, распахивая медвежьи объятия.

Был сенор невысок, кряжист, широкоплеч и по молодости, говорят, в одиночку ходил на горных диких великанов. В кабинете стоял накрытый стол, угощения – ревниво взглянул дотошный Дигвил – соответствовали. Нет, всё-таки не совсем деревенщина.

– Премного рады видеть тебя в скромном нашем обиталище, – благодушно рокотал сенор, хлопая молодого Деррано по плечу так, что тот аж присел, хотя не был обижен ни силой, ни статью. – Удивлены, признаться, удивлены, но и обрадованы безмерно! Верно, привёз ты нам вести? Благодарим, благодарим сенора Деррано, что прислал старшего сына, уважил нас, большую честь оказал.

– Грм… – Так, значит, беглянка тут пока не появлялась. Всё как Дигвил и рассчитывал. – Благородный сенор Венти… я прибыл с горестными вестями. – Надо брать быка за рога.

– С горестными? – насупился хозяин. – Что случилось? Все ли здоровы в замке Деррано? Не стряслось ли чего… с дочерью нашей?

– Стряслось, благородный сенор.

– Ох… – Надо же, аж пошатнулся! Отец семерых девчонок! Уж казалось бы, ну что тебе эта Алиедора? С двенадцати лет в воспитанницах, отрезанный ломоть! – Дщерь наша… она жива?

– Жива и здорова, сенор Венти. Насколько я знаю. Последний раз, когда я её видел, была более чем жива.

– Сядь. – Брови старого хозяина замка Венти изломились с мукой. – Рассказывай по порядку, Дигвил, дорогой.

– Значит, благородный сенор, дело было так…

* * *

Едва унялось бешено бьющееся сердце. С самого утра оно так и прыгало в груди – когда пошли с детства знакомые места. Здесь она училась ездить на гайто. Здесь купалась с подружками. Здесь ходили по ягоды с нянюшкой. На этот пожжённый грозою остролист лазали с сёстрами, сидеть в удобной развилке, глазеть на большую дорогу, где всегда столько всего интересного!

А вот и башни самого замка, кольцо старых стен, обрывистый берег Роака возле самых бастионов – там, знала Алиедора, пролегли подземные ходы и тайные колодцы, так что случись осада, защитники Венти не будут мучиться от жажды.

«Сколько ж я не была тут? Четыре года, да, верно, четыре больших круга. Дом, дом, милый дом, как же я, оказывается, по тебе скучала!»

Усталый гайто встал у ворот, опустив голову. Выбился из сил, бедняга. Ничего, теперь у тебя будет лучшее стойло и самая лучшая кормёжка и вообще всё, что только есть лучшего в конюшнях моего отца.

Тяжёлые створки, как и полагалось, были заперты. Где-то там, внутри, пониже засова – старательно накорябанная ею, благородной доньятой, надпись, повествующая всем встречным и поперечным о том, что Зизика, старшая сестра, есть змея подколодная, ябеда и подлиза.

Алиедора чуть улыбнулась воспоминаниям. Нагнулась к окошечку, требовательно постучала.

– По какой надобности? – хрипловато осведомился голос привратника, и сердце беглянки заколотилось ещё быстрее. Нет, дома всё осталось по-прежнему, и старый Пенерт на своём месте, в воротной будке.

– Это я, я, Алиедора! – Ой, кажется, она сейчас разревётся…

– Доньята Али?! – раздалось поражённо. – Ом всемогущий, радость-то какая… да только…

– Что «только»?!

Засов заскрипел, отъезжая в петлях.

– Братец ваш, благородная доньята… сегодня утром прискакали сам-третий… наследник сенора… молодой дон Деррано… дон Дигвил…

У Алиедоры вырвалось яростное шипение. Ну конечно. Дура, как она могла решить, будто клан Деррано вот так легко и просто откажется от неё?! Конечно, прислали Дигвила, он-то поумнее. И дорога у него наверняка была как шёлком выстелена. Уж он-то небось с Гнилью не сталкивался!

– Так ты пустишь меня или нет?!

– Виноват, виноват, благородная доньята Али, стар стал, ослаб, не так расторопен…

Створки наконец распахнулись, и Алиедора едва не покачнулась в седле, увидав до слёз знакомый двор замка.

Бородатый и седой Пенерт, служивший привратником столько, сколько беглянка помнила себя, заискивающе кланялся и улыбался, не сводя с «молодой госпожи» преданного взгляда.

– Когда же приехал… Дигвил?

– Да только что, только что, нынче поутру и сразу ж, как я слыхал, к его светлости пошёл… Доньята Али, простите старика, вас на руках носившего, не стряслось ли какой беды?

Да, Пенерт был старым и верным слугой. Недоброугодно отвечать таким презрением, хотя мог бы сообразить и сам.

– Мой муж тяжко оскорбил меня, Пен. Я вернулась домой.

– Ох, ох, как и думал, как сердце-то мне и говорило! – всплеснул руками привратник. – Поверите ль, доньята Али, вот как есть скажу. Только этого Дигвила завидел, сразу решил – дурные дела творятся… Ну, ничего, ничего, доньята, дайте вам стремя-то подержу по старой памяти… Ах, выросли-то как да похорошели, доньята, простите старика за эти речи…

– О чём ты, Пен? – Алиедора приобняла старого привратника, былого поверенного всех её детских проказ. – Пошли лучше весть маменьке. И распорядись, чтоб скакуна моего обиходили, он меня от погони спас, когда Деррано за мной целую ночь гнались…

– Гнались?! – ахнул Пенерт и сжал кулаки. – Ах, они, шаромыжники, мошенники, чего удумали! Сейчас, доньята, сейчас. Эй, малец, Фабьо! Одна нога здесь, другая там, гони к госпоже, скажи, что молодая доньята Алиедора вернулась! И поварам на кухне скажи, что вернулась она голодной! И конюхов сюда пару! Всё понял? Или подзатыльником подтвердить?

– Не надо, дядюшка Пенерт, всё сделаю! – звонко откликнулся дворовый мальчишка и умчался – только пятки засверкали.

«Я дома, – подумала Алиедора, оглядывая двор сквозь навернувшиеся слёзы. – Я дома».

* * *

– Значит, так оно и было, дон Дигвил?

Под пристальным взором старого сенора Деррано поёжился. Он рассказал всё как было. Ну, или почти как было, не умолчав ни о кочерге, ни о сведённом с конюшен жеребце. Он даже почти не щадил своего дурного братца, с сожалением, вздохами и разведением рук признавая, что да, Байгли может порой оказаться «несносен». Но бежать в брачную ночь, огрев законного мужа по голове так, что тот свалился без чувств и с громадной шишкой, нанеся столь тяжкое оскорбление всему роду Деррано!

– Понимаю твоё возмущение, дон, и возмущение твоего благородного отца. Но сердце моё полно и тревоги за неразумную мою дочь. Куда она исчезла? Что, если попала в беду?

– Я думаю, сенор Венти, что направиться молодой донье Деррано некуда, только сюда, в родные стены. Я надеюсь, что она сразу же будет отослана обратно, с должным отеческим внушением, чего следует, а чего не следует делать молодой жене благородного дона.

«Гм, кажется, это я сплоховал, ошибся. Ишь, боров старый, сдвинул брови. Сдвигай-сдвигай, закон на нашей стороне. А следы от плётки надолго не останутся. И что тогда будешь делать, сенор Венти?»

– Что там за шум? – Хозяин недовольно взглянул на двери.

Высокие двойные створки распахнулись, и в кабинет благородного сенора, в святая святых замка, ворвалась целая толпа – с криками, гомоном, хохотом, плачем и объятиями. Вихрь крутящихся платьев, зелёных ливрей, мальчишки, девчонки, какие-то старушки, ого, сама хозяйка, донья Венти, а в сердце этого непотребства…

Разметавшиеся вьющиеся пряди, жёсткие и чёрные как смоль, горящие большие глаза, истёртая, перепачканная мужская одежда, тесак на бедре…

«Я был прав, – подумал Дигвил, невольно выпрямляясь. – Куда ж тебе ещё деваться, курочка ты наша. Примчалась сюда, в родные пенаты…»

На миг он пожалел, что не устроил засады поблизости от замка. Но, во-первых, кто же мог ожидать, что беглянка доберётся до дома так быстро? И потом – она знает тут каждую тропинку, а люди в цветах Деррано, засевшие на меодорских землях, во владениях влиятельного клана Венти, – это повод, гм, для многих не шибко приятных вещей.

– Алиедора, – выдохнул старый сенор.

– Папа, папочка!

– Гертрем, Али вернулась!

– Пап, Алька тут, у нас!

– Пап, она… её там…

– Эхем! – Дигвил поднялся, внушительно прокашлявшись. Наступила внезапная тишина. – Благородная донья Венти, благородный сенор. Всё разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Молодая донья Деррано цела и невредима. Полагаю, теперь ничто не помешает нам с ней немедля отправиться туда, где её настоящий дом, где её ожидает законный муж и…

– Заткнись! – вдруг выпалила Алиедора, и Дигвил, опешив, заметил блеск тесака в руке беглянки. – Заткнись! Знаю, зачем ты здесь, – братца спасать, его покрывать?!

Дигвил невольно отшагнул к стене, положив руку на эфес.

– Отец! Маменька! – Голос Алиедоры звенел. – Велите всем выйти. Кроме него! – Остриё тесака смотрело прямо на Дигвила.

– С каких это пор в почтенном и благородном семействе сеноров Венти забыли об уважении к гостю? С каких это пор девчонка распоряжается мужами? – Дигвил цеплялся за соломинку.

Под грозными взглядами отца и матери стайку молодё– жи вихрем вынесло за дверь, туда же отправились лакеи и прочая прислуга. В кабинете сенора Венти осталось четверо: он сам, донья Венти, Дигвил Деррано и Алиедора, не опускавшая тесака.

– Смотрите. – Беглянка решительно сунула клинок в ножны и распустила завязки на куртке. – Смотрите, маменька. Смотрите, батюшка. Вот кому вы отдали меня в жёны!

Дигвил предусмотрительно отступил ещё на шаг – теперь уже поближе к двери, горько жалея сейчас, что оба его ловчих – крепких и бывалых – остались в людской.

– Смотрите! – Голос Алиедоры ломался от еле сдерживаемых слёз.

Она в упор прожигала взглядом деверя, прижимая к груди скомканную и спущенную с плеч рубашку.

Донья Венти охнула и задохнулась, прижав ладонь ко рту; сенор Венти издал глухое и яростное рычание. Прежде чем он повернулся к Дигвилу, тот выдвинул меч уже до половины.

– Ты! – проревел почтенный сенор. – Отвечай! Что это такое?

– Где? Чего? Ничего не вижу, простите милостиво. – Дигвилу потребовалось всё его хладнокровие.

– Ничего, маменька, батюшка, я ему покажу. Чай, – по лицу Алиедоры расплывалась какая-то изуверская ухмылка, – он мне не чужой.

«…Да, братец, – отрешённо подумал Дигвил, глядя на исполосованную кровавыми рубцами белокожую спину. – Учинил ты. Тебе мало было свежего молодого тела? Непременно надо было исхлестать? Иначе ты не можешь? Тьфу, пропасть, не будь ты моим братом…»

– Муж может учить жену свою, – услыхал Дигвил свой собственный, показавшийся донельзя противным голос. – То записано во всех книгах, и таков обряд. Донья же Алиедора Деррано мужниной воле не подчинилась, чем привела его в законное…

– Молчать! – взревел сенор Венти, и Дигвил даже с каким-то облегчением услыхал шелест обнажаемой стали. – Молчать, ублюдок и брат ублюдка! Да как посмел ты явиться на мой порог?! Вы опозорили отца своего, досточтимого сенора Деррано!

– Позорит честное имя сенора кое-кто другой, обзывая гостя поносными словами и грозя оружием, – процедил сквозь зубы Дигвил. Ему оставалось только одно – затеять ссору и прицепиться к словам разъярённого, словно дикий вепрь, хозяина замка Венти. – Позорит честное имя тот, кто, не вникнув и не выслушав, готов…

Но тут на него молчаливой фурией надвинулась сама донья Венти, и в глазах её читалась такая ярость, что Дигвил вновь попятился, мигом позабыв о наполовину обнажён– ном мече.

– Вон отсюда, щенок, – тихо процедила донья сквозь зубы. – Вон, покуда муж мой не велел затравить тебя нашею сворой. А отцу своему передай – у него дрянь, а не сыновья. Позор на его седины, что не сумел объяснить, что такое хорошо и что такое плохо. Убирайся!

– Никто не может безнаказанно поносить наследника рода Деррано! – Кровь бросилась Дигвилу в голову. – Ответишь за эти слова, женщина!

– Вот-вот. Род Деррано, похоже, умеет требовать ответы только с безоружных женщин. – Сенор Венти вдруг оказался рядом, и достойная горного великана лапища впилась Дигвилу в плечо. – Моя жена уже сказала тебе – вон отсюда. Хочешь, чтобы я вышвырнул тебя в грязь перед всею дворней?!

– Мой отец этого не простит! – в отчаянии взвыл Дигвил.

– Твой отец… ха! В первую очередь мы не простим, мы, род Венти!

Дигвила потащили к двери – силища у отца Алиедоры оказалась поистине великанская.

– Пшёл вон!

Кое-как одёрнув перекрученный, сбитый на сторону камзол, Дигвил выбрался во двор, ни на кого не глядя, бросился к стойлам.

– Эй, ты! – рявкнул он на подвернувшегося конюха. – Моих людей сюда, живо!

…Когда они втроём выезжали из ворот замка Венти, вслед Дигвилу кто-то метко швырнул комок грязи, угодив между лопаток. Наследник рода Деррано выругался, посулившись спалить это проклятое гнездо дотла, перевешав при этом на башнях всех его обитателей.

Вышколенные ловчие не задали молодому господину ни одного вопроса.

* * *

…Алиедора проснулась – в своей старой постели, под знакомым до мельчайших деталей балдахином. Маменька тут так ничего и не поменяла, словно ожидая все эти годы, что дочь вернётся.

Всё прошло, как тому и следовало. Ни маменька, ни батюшка не выдали, не отдали её этому проклятому Деррано – на муки и погибель, трагически подумала она. Защипало глаза, себя стало очень жалко. Вчера всю спину беглянки до позднего вечера умащивали всевозможными снадобьями, натирали мазями и накладывали смоченные отварами повязки. Суетилась старая нянюшка, охали и ахали сестрички, братья же скрежетали зубами и состязались в изобретении новых и новых способов дать Байгли почувствовать, что это значит – гнев оскорблённого рода Венти. Отец послал к вассалам, домашний секретарь мастер Лейвен изложил цветистым слогом жалобу досточтимого сенора его величеству королю Меодора, его величеству королю Долье, его высокопреосвященству кардиналу Уштильскому, в чьей власти было свершить обряд расторжения постылого брака; а также и родственнику сенора, его досточтимости бра-дону Фрамаццо, генеральному стряпчему его величества Семмера, владыки Долье.

Но все эти подробности Алиедору занимали мало. Она вернулась домой, а остальное уже не имело значения.

О Гнили, «Побитой собаке» и «Недорезанном поро-сёнке» она и думать забыла – молодая память милосердна.

Глава 3

Это было замечательное лето. Алиедора наслаждалась каждым днём, каждым мигом; каждым домашним обедом, каждой тарелкой с испечёнными няней её любимыми пирожками. Прослышав о случившемся, срочно приехали замужние сёстры Келеайна и Андреа, привезли детишек, и Алиедора училась быть «тётушкой». Она и думать забыла про род Деррано – папа выгнал этого противного Дигвила со двора, теперь уж больше не сунутся. А потом его преосвященство, конечно же, освободит её от данного слова, а там… Сердце сладко заходилось.

Прошло четыре седмицы чистого незамутнённого счастья, пока у ворот замка Венти не затрубили рога.

Вместе с остальными домашними похолодевшая Алиедора смотрела, как во двор въезжает внушительная процессия – почти пять десятков вооружённых людей в цветах и под стягом рода Берлеа.

Вся семья, а также фра Шломини, мэтр Диджорно, мастер Лейвен собрались в большой зале. Несмотря на летний день, жарко пылал камин, у дверей застыли парные караулы лучших мечников замка Венти; и ещё внушительный отряд ожидал поблизости.

Прибывшие из Берлекоора выстроились в ряд, вскинув каждый правую руку в торжественном салюте. Мимо них в сопровождении мальчика-пажа прошествовал молодой рыцарь с гербом на груди: синяя змея высунула голову из вод огненной реки.

Род Берлеа тоже прислал старшего сына, но уже куда более официально.

– Достопочтенный и многодостойный сенор! – Посланник слегка поклонился, как старшему годами, но не положением. – Наш род, род Берлеа, облечён доверием рода Деррано, со владениями каковых граничат наши земли, выступить посредниками и миротворцами в нелепом раздоре меж благородными семействами.

Высокорожденный сенор Деррано готов забыть нане– сённую его старшему сыну и наследнику титула обиду, если высокорожденный сенор Венти не станет чинить препятствий к осуществлению благородным доном Байгли Деррано своих прав мужа в отношении жены его, доньи Алиедоры Деррано, и немедля отпустит с подателем сего послания вышеречённую донью Алиедору для препровождения к законному супругу…

Алиедора едва усидела и едва подавила яростный выкрик, когда наследник Берлеа гордо выпрямился, окинув семью и домашних Венти высокомерным взглядом.

– Благодарю род Берлеа за взятый на себя труд, – мрачно проговорил отец доньяты. – Однако ж должен сказать, что никто и словом не упоминает о тех побоях, что претерпела моя дочь, едва отойдя от алтаря. Никто не говорит об оскорблении, нанесённом моему роду!

Рыцарь изящно поклонился.

– Кто рассудит, что случилось в спальне меж супругами, когда за ними закрылась дверь? Один лишь Ом Прокреатор. Не стоит в это вмешиваться. Так считает род Деррано, так считает мой благородный отец. Тем более что рубцы, если они и имели место, уже сошли. А оставленный законной женою законный муж – никуда не денется.

У Алиедоры всё сжалось внутри. Да, рубцов уже почти не видно. Скоро совсем исчезнут. И что тогда?

– Мне достаточно того, что видел я, – резко бросил отец. – Что видел его преподобие фра Шломини. Что видел многоучёный мэтр Диджорно. Что видела моя благородная супруга. А видел я следы беспощадных побоев. Я своих нерадивых серфов так не наказываю!

– Если наказание было столь жестоким, как же благородная донья Деррано смогла добраться до замка Венти? Ей следовало бы лежать без сил после такой порки! – возразил посланец.

– Когда тебя так бьют, бывает, что и не знаешь, откуда силы берутся! – парировал отец. – Моя дочь останется здесь. Я уже обратился к его высокопреосвященству с просьбой разрешить доньяту Алиедору от всех данных ею клятв.

– Благородный сенор Деррано, предвидя это, также обратился к его высокопреосвященству. А также прибег к суду его величества короля Семмера, владыки Долье.

– Королевский суд Долье не может судить мою дочь!

– Благородный сенор Деррано, предвидя и это, просил передать, что, пока брак не расторгнут особой энцикликой его высокопреосвященства, донья Алиедора Деррано остаётся подданной его величества короля Долье со всеми вытекающими последствиями, в том числе – подсудностью его слову.

– Уж не хочешь ли ты сказать, – сенор Венти грозно поднялся, – что его величество Семмер самолично явится сюда устанавливать свою волю? Здесь земли иного королевства!

– Сие мне ведомо, – поклонился посланец. – И сенор Деррано уполномочил меня обратиться также к его величеству Хабсбраду Меодорскому с мольбой о споспешествовании правосудию.

– Достаточно, – потемнел лицом сенор Венти. – Ты говорил довольно, дон Берлеа. Ныне же прошу тебя покинуть мой замок.

– Не премину исполнить волю хозяина, – поклонился рыцарь. – Но сперва хотелось бы всё же узнать ответ благородного сенора.

– Мой ответ: нет, нет и ещё раз нет! – зарычал отец Алиедоры, вскакивая. – Мы были добрыми соседями с родом Берлеа и твоим благородным родителем, Астимусом. Но принятая родом Берлеа сторона не оставляет мне иного выбора, как указать тебе на дверь, дон.

– На всё воля хозяина дома сего, – с показным смирением поклонился рыцарь и двинулся к двери.

– Алиедора! – гаркнул отец, едва за посланником закрылись створки. – Мы едем. Немедля. В Меодор, к королю…

* * *

Последующие дни оказались все заполнены безумной скачкой. Перевернув вверх дном весь дом, сенор Венти ещё до заката выехал с дочерью, ловким в крючкотворстве мастером Лейвеном, имевшим диплом также и стряпчего, и двумя дюжинами рыцарей стражи по широкому тракту на север, к Артолу. Через Ликси вышло б куда короче, однако старый сенор не хотел рисковать и чрезмерно приближаться к пределам Долье.

…В столице Алиедора в полной мере ощутила себя просто безвольной куклой. Аудиенция у королевского мажордома. Аудиенция у его преосвященства епископа Меодорского. Аудиенция у вдовствующей королевы-матери с демонстрацией её величеству следов от нанесённых побоев. И, наконец, приватная аудиенция у его величества.

К тому моменту у Алиедоры в голове уже всё смешалось. Разубранные шёлком и бархатом покои с тяжёлым ароматом от горящих курильниц; ковры и гобелены с прекрасными дамами и коленопреклонёнными рыцарями; кувыркающиеся на их фоне карлы, горбуны, шуты, отпускавшие такие шуточки, что Алиедора вся заливалась краской; шеренги королевских рот, на которые с неодобрением косился отец, кратко пояснив, что его величество, наверное, совсем не доверяет своим верным вассалам, если тратит такие деньги на содержание наёмного войска.

Его преосвященство, сухой остроносый старик с масленым взором и холодными, словно костяными пальцами, куда дольше, чем следовало бы, по мнению Алиедоры, трогавший её обнажённую спину; её величество вдовствующая королева-мать, задававшая Алиедоре такие вопросы, от которых доньята краснела ещё пуще, чем от шуточек королевских карликов и карлиц; долгое ожидание отца, пропадавшего дни и ночи напролёт, всё говорившего, говорившего и говорившего с другими сенорами, с приближёнными его величества, с его преосвященством – и снова с приближён– ными…

Так прошло полтора месяца, и лето, как говорили серфы, «показало спину». Алиедора скучала в огромном доме, принадлежавшем сенорам Венти; как «мужняя жена», она не могла никуда выходить одна, а его высокопреосвященство что-то не торопился разрешить её от уз постылого брака.

И отец… что-то он не становился веселее, а с каждым днём всё дольше просиживал с мастером Лейвеном и другими столичными стряпчими, составляя свиток за свитком.

Без малого шесть седмиц Алиедора провела в столице, а получается, что и вспомнить нечего, кроме разве что походов в торговые ряды, да и то всё удовольствие портил топавший по пятам за нею отряд из десятка слуг, вооружённых до зубов.

…Но всему приходит конец. Пришёл он и ожиданию.

В тот вечер отец вернулся рано и молча обнял дочку.

– Едем домой, благородная доньята. Его величество преклонил-таки слух к нашей просьбе, даровал защиту, решив, что ты неподсудна королю Долье.

– Урра!

– То-то же, что ура, пострелица… Его величество решил, что наша честь, честь рода Венти, оскорблена и что мы можем искать удовлетворения любыми доступными нам методами.

Этого Алиедора не поняла.

– Если эти свиньи Деррано сунутся к нам – получат, да так, что покатятся до самого своего Деркоора! – Сенор грохнул кулаком по столу. – Будем воевать, если надо!

* * *

В замке Венти их ожидала торжественная встреча.

– Ох, истомились мы тут, дочка, вас с отцом ожидаючи! – плакала маменька, обнимая вернувшуюся Алиедору. – Деррано, говорят, злые-презлые ходят, после того как король-то наш, дай Ом ему здоровья, разорвал их претензии да на пол кинул. Они-то, Деррано, чего удумали – к своему королю кинулись, а тот и присуди, мол, тебя надлежит вернуть к мужу. Мыслимо ль такое, дочка? Мол, ты есть подданная дольинского престола и подлежишь выдаче…

– Пустяки, мама. Кто ж меня отсюда выдаст-то?

– Никто, доченька. Никто и никогда.

* * *

«Показав спину», короткое северное лето на берегах моря Тысячи Бухт быстро пошло на убыль. Зелень окрестных лесов продёрнуло золотом, когда у ворот замка Венти вновь раздался рог посланца.

– Благородный род Деррано, – на вестнике была одежда королевского гонца и крупные гербы престола Долье, – последний раз шлёт роду Венти призыв внять слову благоразумия. Честь рода Деррано оскорблена, ей нанесён тяжкий урон. Поэтому род Деррано считает себя вправе, в случае дальнейшего неподчинения королевскому суду Симэ, взять на землях рода Венти то, что будет благоугодно владетелям Деркоора, и в этом их поддерживает его королевское величество Семмер, правитель Долье!

Королевского гонца не вытолкаешь взашей, пусть даже он служит чужому правителю.

– Засвидетельствуй его королевскому величеству моё наиглубочайшее почтение. – Сенор Венти тщательно подбирал слова. – Но, являясь верным слугою моего короля, его величества Хабсбрада Меодорского, изрекшего своё слово, не могу подчиниться воле престола Долье. Если же род Деррано вздумает, в безумии своём, чинить непотребства на моих землях – ему будет дан отпор, да такой, что не скоро забудут!

– Я передам сии слова моему владыке, – бесстрастно ответил гонец, кланяясь и пятясь к двери.

– Папа, что же будет? – пристала Алиедора к мрачному, как ночь, отцу.

– Что будет, что будет… война, вот чего, дочка. Видать, давно и Хабсбрад, и Семмер ждали только повода вцепиться друг другу в глотки. Ох, чую беду… ну да надеюсь, до этого не дойдет. У Долье-то Некрополис за плечами, не осмелятся на нас всей силой лезть; а с наглецами Деррано, если что, мы и сами управимся.

«Управимся», – сказал отец. Расправил плечи и ушёл.

Алиедора если и встревожилась, то самую малость и совсем ненадолго. В конце концов, наступала осень, серфы корзинами волокли в замок грибы и ягоды, матушка командовала на кухне, поставив к огромным плитам всех без исключения поваров и поварят, варенье варили даже во дворе на кострах. Приезжали и уезжали сёстры, к незамужним хаживали «достойные молодые люди», устраивались пиры с музыкой и танцами… а Алиедора так и оставалась «женой дона Байгли Деррано», и долгожданный ответ от его высокопреосвященства всё не приходил и не приходил.

Серфы праздновали последний сноп – урожай в этом году выдался на славу, и даже прорыв Гнили в двух лигах от замка Венти никого особенно не напугал – случилось это достаточно далеко от селений, многоножки впустую пощёлкали челюстями, сожрав, как было донесено, «всего лишь» одного пастушка с отарой.

Всего лишь одного пастушка.

Алиедора радовалась вместе со всеми…

Осень, когда серфы закончат с жатвой, – время сведения счетов. Конечно, когда случались на берегах моря Тысячи Бухт большие войны, ничего в расчёт уже не принималось. Но мелкие ссоры до поры до времени решались именно так, «по-рыцарски», чтобы не наносить друг другу совсем уж тяжкого ущерба, после чего ссора могла перерасти и в настоящую кровную вражду, тянущуюся поколение за поколением.

Леса вдоль Роака ещё не сбросили листву, когда в замок пришла дурная весть – порубежная стража схватилась с отрядом вооружённых людей в цветах дома Деррано, перешедших пограничную Долье и «чинящих разорение» на землях рода Венти.

Нет, по залам и лестницам не металась перепуганная прислуга, не вопили женщины и не хватались за оружие мужчины. Это был замок Венти, здесь привыкли и не к такому.

…Отряд рыцарей и сопровождавших их конных стрелков длинной железной змеёй вылился на дорогу, круто свернув к югу.

– Скоро вернёмся! – крикнул отец, поворачиваясь к застывшим возле ворот жене и дочерям. – Покажем этим наглецам, где Семь Зверей зимуют!

Остававшаяся дворня махала руками, многие служанки, кухарки и прачки ревели в три ручья – среди конных стрелков к Долье уходило немало их мужей и, как принято было говорить, «дружков».

Алиедора тоже махала платочком. Она, само собой, «дружком» не обзавелась, хотя среди молодых рыцарей, вассалов дома Венти, попадались очень даже миленькие.

Война – не женское дело, повторяла себе Алиедора. Не женское. Нам остаётся лишь ждать вестей – хороших, разумеется.

* * *

Деревня горела. Медленно, лениво, чадно – с ней это случалось уже не раз. Никто не крыл крыши соломой. Пламя словно нехотя лизало толстенные брёвна стен, во многих местах уже обугленных предыдущими пожарами. Народишко, правда, разбежался куда шустрее, уведя почти весь скот и, к особому сожалению доблестных воинов рода Деррано, вывезя почти всю брагу.

Зато поживились назначенными к продаже корчагами отборного мёда, сотканными в данный урок холстами, выделанными кожами, рогами лесных оленей – всё это можно продать не без выгоды.

Дигвил Деррано с удовольствием оглядывал нагруженные добычей телеги. Конечно, королевские роты Меодора могут попытаться преградить им путь у парома, но с ними-то он, дон Деррано, всегда договорится. Ротники умирать-то не спешат. Небольшой кожаный мешочек с камешками, добытыми на принадлежащих его дому приисках, – и его величеству Хабсбраду Меодорскому уйдёт подробный доклад, что, мол, воры убоялись вида доблестных королевских рот и в панике бежали за реку.