Текст книги "Фея для Палача"

Глава 8

В этом мире у всего есть своя цена. Ты можешь позволить себе все, что угодно, если готов расплатиться по счету. Абсолютно все. Хоть кроваво-красный «Астон-Мартин», хоть дом на необитаемом острове. Только плати. Плати. И ты получишь то, к чему стремишься. Власть. Успех. Любовь.

Но вот загвоздка, валюта бывает разной. Иногда достаточно положить на стол несколько смятых бумажек, а иногда приходится выжечь собственное нутро.

Я привык всегда добиваться поставленных целей. Для меня не существует преград. Я не понимаю, как люди могут сдаваться, отказываться от своих планов, топить горе в алкоголе или сбегать в мир наркотических фантазий, предаваться безделью, уступать пагубной зависимости, избегать реальности.

Я не знаю, что такое слабость. Я часто вижу ее в других, но никогда не испытывал на себе. Я не чувствую ни боли, ни разочарования. Мои эмоции будто атрофированы. Я моральный дальтоник. Инвалид. Но я не возражаю против подобного расклада.

Однажды я сам выбрал этот путь, и я им полностью доволен.

Так проще.

Разум отстранен и холоден, инстинкты живы, обострены до предела. Анализируешь обстановку, действуешь по ситуации, двигаешься дальше.

И есть единственная опция – вперед. Напролом.

Я сохраняю спокойствие. Большую часть времени. А если пробудить во мне зверя, то встреча с ним никому не понравится.

– И что теперь? – орет мэр. – Последний шанс упущен. Этот хмырь откинул копыта, уже ничего не скажет.

Я воскрешаю в памяти шум океана. Гораздо более приятный звук, выгодно отличается от этих дикий воплей. Не люблю музыку, а вот голос природы рад послушать.

– Он сдох. Нить оборвалась. Нужно было действовать аккуратнее. Совсем распустил своих громил. Сборище кретинов. Ты понимаешь, что это конец?! Больше никто не даст нам информацию. Можно попрощаться с досье на Колесова!

Я закрываю глаза и представляю берег моря, прохладный бриз. В лицо несутся капли воды. Удивительное ощущение.

– Мы проиграли выборы. Проиграли! – стучит кулаком по столу. – Понимаешь?!

Мои губы дергаются, складываются в улыбку.

Мы. Серьезно? Нет никаких «мы». Я не командный игрок. И будь на то моя воля, я бы вырезал этого истеричного подонка из текущей схемы. Вырезал – в прямом смысле.

Как же наскучили его вопли. Он так разорался, что забрызгал меня слюной.

– Ты что, – он хрипит от возмущения. – Ты что смеешься надо мной?

– Нет.

Смотрю на часы.

Осталось две минуты до выхода.

Отлично.

– Я на тебя управу найду. Я свяжусь с Николаем. Будь уверен.

Багровеет. Тычет в меня пальцем.

Я склоняю голову. Мысленно прикидываю, что вполне успею переломать ему все кости. Если захочу.

– Ну что ты заткнулся? Что молчишь?!

– Мне нечего сказать.

– Что?! – он взвывает. – Как это нечего? Щенок! Ты кем себя возомнил?

Полагаю, на встречах с электоратом он держится лучше, чем сейчас.

– Воды? – предлагаю учтиво.

– Че…чего?

Вена на его лбу готова взорваться от напряжения, бешено пульсирует, раздувается и темнеет.

– Вам надо успокоиться, – говорю ровно. – Предлагаю выпить воды.

– Ах ты…

И тут он совершает ошибку. Бросается вперед, перегибается через стол, пытается вцепиться мне в горло.

Я не могу его осудить. Многие пытались. Надеялись придушить меня или прирезать. Так уж повелось, я пробуждаю в людях худшие стороны.

Мэр не успевает договорить.

Я сжимаю его глотку прежде, чем он успевает добраться до моей.

Идеальный момент, чтобы избавиться от мусора раз и навсегда.

Противник слаб. Образ жизни накладывает отпечаток. Одутловатое лицо, плывущая фигура. Отдышка, проблемы с сердцем. Его убийство не сделает мне чести. И не входит в мои планы.

Приходится обуздать рефлексы.

Я заваливаю его на стол. На живот. Ослабляю хватку, чтоб не наделал в штаны от страха.

– Тихо, – вжимаю мордой в дерево.

– Я… я сообщу Николаю.

– Пожалуйста.

– Это… возмутительно, – бормочет он, продолжая пачкать все вокруг слюнями.

– Мне жаль.

– Сукин сын!

Я отдергиваю руку.

Не хочу рисковать. Не хочу сорваться.

– Единственный свидетель погиб. По твоей вине! Ты был с ним. Ты! Нам не добраться до того досье, до материалов. Архив потерян.

– Никто не знал, что у парня слабое сердце. Совсем как у вас, Артур Борисович.

– Ты… ты… ты на что намекаешь?

– Вам стоит обратить внимание на собственное здоровье. Как бы чего не вышло. Вдруг проиграете выборы досрочно.

Он ощупывает шею, сверлит меня взглядом, но больше ничего не говорит. Приводит себя в порядок, поправляет костюм.

– Интересного человека Николай прислал, – бросает уже на выходе из кабинета.

Я смотрю на часы.

Пора.

Автоматически навожу порядок на столе, раскладываю сместившиеся предметы в нужном порядке. Выключаю свет. Выхожу. Закрываю дверь на ключ. Иду по темному коридору.

Николай не осудит мой поступок. Скорее похвалит, что поставил зарвавшегося мэра на место. Он и сам от него не в восторге.

О погибшем парне тоже нет смысла переживать. Не выдержал пыток и точка. Никто не станет ничего выяснять. Никто не узнает, что я специально ему помог.

Остается главный вопрос. Архив. Но это подождет. Ключ к ответу в моих руках. В моей власти. Торопиться некуда. До выборов еще два месяца.

Возможно, проблема с Колесовым решится иным путем. Посмотрим. Рано делать выводы.

Я лгу Николаю.

И это… неприятно? Необычно? Странно.

Он поверил в меня. Когда-то давно. Он не просто вытащил меня из дерьма. Он превратил бешеного пса в человека. Направлял и наставлял, обучал.

Я будто предаю его.

Ради кого?

Ради девки.

Мои челюсти сжимаются при мысли о ней. И что-то жжет в груди, давит на внутренности.

Я вижу ее на коленях. На кухонном столе. Голая. Горячая. Слизывает молоко. Извивается. Выгибается. Я вижу это все по кадрам. Четко.

Я закрываю и открываю глаза. Прогоняю мираж.

Я должен настроиться на другое, но снова возвращаюсь на несколько часов назад, в свой дом.

Она там. До сих пор. А куда бы ей деться. Оттуда нельзя сбежать. Она испуганна. Дрожит, вглядывается в темноту.

Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная. Беспомощная.

Низ живота сводит судорога.

Стискиваю кулаки, хрущу суставами. Усилием воли изгоняю все постороннее. Только стояка мне сейчас не хватает.

Трахнуть бы ее. Сгрести, прижать и вломиться внутрь. Дико, неистово.

Потом.

Я толкаю дверь, спускаюсь в подвал. Яркий свет бьет по глазам, но я быстро привыкаю к смене освещения. Я вообще быстро адаптируюсь.

Улюлюканье толпы. Возгласы. Крики. Все сливается в белый шум, отступает на второй план.

Я осматриваюсь по сторонам, следую вперед, разминаю руки.

Спасибо мэру, я уже на взводе.

И спасибо ей.

Моей маленькой фее.

Я выхожу на ринг.

У нас премьера. Бои без правил. До первой крови. Или до смерти. Люди выкладывают огромные деньги за это зрелище. Жаждут чужих страданий. Боли. Адреналина. Ставят на победу или на поражение.

Я окидываю соперника взглядом.

Высокий. Выше меня. Тяжелее. Примерно того же возраста. Какова быстрота реакции? Скоро узнаю.

Я замечаю блеск лезвия между его пальцами, и улыбаюсь. Я понимаю – будет очень весело.

Николай назначил меня сюда. Задавать тон бойне. Я должен открыть сезон так, чтобы всем запомнилось и захотелось продолжения.

На подпольных развлечениях зарабатываются целые состояния. Помимо платы за вход и ставок гости раскошеливаются на выпивку и шлюх. Тут очень удобно продавать наркотики. Партию за партией. Только успевай поставлять товар.

Я делаю шаг вперед, выхожу в самый центр. Не свожу взгляда с моего соперника. Он озирается по сторонам, нервничает. Но выбора нет, ему придется посмотреть своему страху в глаза.

Парень хмурится, тоже двигается вперед. Старается выглядеть угрожающим, но весь его вид обещает страдание.

Воздух пропитывает знакомый аромат. Сладковатый, терпкий. Аромат смерти.

Толпа безумствует за оградой.

– Тебе конец, – ухмыляется мой соперник.

Киваю.

Он делает обманчивое движение, притворяется будто собирается бить. Он уверен, я не заметил то лезвие. Но я бы заметил даже иглу в его руках. Он собирается играть жестко. Только у меня другие планы.

Я перехватываю его руку, оказываюсь у него за спиной, ударяю под колени, сбивая с ног. Простой трюк. Особых усилий не требуется.

Все вокруг затихает. Стоит мертвая тишина.

Я хватаю соперника за волосы, тяну вниз, запрокидываю его голову назад. Мои пальцы сжимаются на его пальцах, заставляют показать лезвие.

– Ты сам себя приговорил.

Толпа опять начинает гудеть. Зрители наваливаются на ограждение. Пялятся то на нас, то на большие экраны телевизоров, на которых транслируют все происходящее.

Он пробует вырваться. Он силен. Но у него нет ни единого шанса против меня.

Я смотрю в его глаза, из них постепенно утекает надежда.

Лезвие все еще зажато в его руке, но абсолютно бесполезно. Оно впивается в кожу, ранит плоть.

Я обращаюсь к залу:

– Жизнь или смерть?

Пусть выносят вердикт, пусть решают чего он заслужил.

Здесь не запрещено холодное оружие. Правила не нарушены. Но мошенников нигде не любят. Мой вопрос – формальность. Толпа жаждет крови.

– Смерть, – раздается чей-то голос, надрезая тишину.

– Смерть, – присоединяется к нему другой.

– Смерть! – запальчиво восклицает новый гость.

Пара голосов есть и за жизнь. Но вскоре они тонут в громогласном «смерть, смерть, смерть».

Я палач. Я всегда выполняю приказ.

Парень продолжается сопротивляться, рваться на свободу, но мой захват гораздо крепче, чем ему кажется. Я заставляю его провести лезвием по собственной шее. Медленно.

Никакого давления. Легкий, едва заметный надрез.

Не рой яму другому. Если берешься за оружие, то не позволяй использовать это оружие против самого себя. А если ты слишком слаб, чтобы сражаться, то не стоит даже пытаться.

Зрители наблюдают за происходящим, затаив дыхание. Я чувствую их живой интерес. Их жажду.

Отовсюду доносится рокот возбуждения.

Я отпускаю парня, но прежде чем он успевает понять в чем дело, я вгоняю лезвие в его глотку. Целиком. Одним ударом. Его же собственной рукой.

Он дергается, хватается за горло.

Я тяну его за волосы, открываю для всех максимальный обзор. Я знаю, что над рингом висит огромный экран, где транслируется каждое мгновение происходящего. Я знаю, что по обе стороны от центра есть еще два точно таких же экрана.

Никто не пропустит это представление, все жадно впиваются взглядами.

Я забираюсь пальцами внутрь, в надрез, оставленный лезвием, сдавливаю жилы, добираюсь до позвонков, стискиваю.

Я вижу, как гаснет свет в глазах моего соперника, как они стекленеют. Это невероятное, непередаваемое ощущение.

Человек истекает кровью в моих руках. И это далеко не первый раз.

Я чувствую умиротворение. Будто вся его сила, вся его жизнь перетекает в меня, наполняет зарядом энергии.

Это лучше секса.

Я знаю, что никогда не смогу от этого отказаться, но мне и не потребуется. Если ты умеешь делать что-то очень хорошо, то грех отказываться от своего таланта.

Верно?

Николай будет доволен моей работой.

Что значит жизнь или смерть какой-то неизвестной ему девчонки на фоне этого? Теперь каждый захочет опять посетить клуб, получить особое приглашение.

Приток новых клиентов обеспечен.

Вести разлетятся по городу, дополнятся слухами и сплетнями. Люди польют рекой, их будет не остановить.

Я усиливаю хватку.

Тело соперника содрогается в конвульсиях. Напрягается и обмякает. Импульсы становятся все слабее и слабее.

Хруст позвонков точно сигнал.

По залу проносится встревоженный шепот. Желать смерти и лицезреть исполнение этого желания – абсолютно разные вещи. Не все к этому готовы. Некоторым нужно дозреть.

Я отпускаю соперника.

Он падает на пол как выпотрошенное животное. Кровь заливает ринг. Несколько секунд и раздаются аплодисменты.

Раунд завершен.

Я окидываю взглядом беснующуюся толпу за оградой. Ловлю себя на том, что ищу здесь ее. Свое недавнее приобретение.

Глупо. Как бы она сюда попала? Как бы смогла выбраться из моего дома? Это нереально.

Но раздери меня черт, как же сильно я хочу сейчас увидеть ее глаза. Чистые, невинные. Ангельские. Такие наивные. Широко распахнутые.

В них смотришь и будто проваливаешься. Нет ни дна, ни края. Просто омут.

Что бы она сказала? Что бы сделала? Пришла бы в ужас, испытала бы отвращение, бросилась бы наутек.

Она и так бежит от меня. Зря. Это еще никому не удавалось. Никогда.

Я усмехаюсь.

Зрители вопят в экстазе. Мужчины чувствуют себя частью всего этого, уверены, что сами легко отнимут чужую жизнь. А может и правда не раз уже отнимали, только не своими руками. Женщин тут гораздо меньше. Они либо пугаются до смерти, прячут эмоции, либо наоборот, упиваются происходящим, пожирают меня взглядами. Они явно хотят познакомиться со мной ближе. Хотят понять, во всем ли я настолько же хорош.

Но я удаляюсь. Ухожу в темноту. Туда, где терпеливо дожидаются мои демоны.

Я до сих пор голоден.

⁂

Принимаю душ. Ледяной. Хорошо, что оборудовал в кабинете отдельную комнату для этих целей. Смываю кровь. Долго. Продолжаю стоять под ледяными струями, даже когда вода уже абсолютно чиста.

Мне не холодно. Я не чувствую температуру так, как другие люди. И болевой порог высокий. Пытать меня бесполезно.

Я не чувствую. Почти ничего.

Или не чувствовал?

Пальцы сжимаются в кулаки. Я отступаю назад. И бью. Ударяю снова и снова. Прямо по стене. По черному кафелю.

На черном совсем не видно крови. И это… просто отлично.

Я использую стену в качестве боксерской груши. Костяшки стесаны. Кровь стекает вниз.

Я так расслабляюсь. Тренируюсь. Развлекаюсь.

Выпускаю пар.

Только сегодня не помогает.

Возбуждение не ослабевает. Эрекция каменная, яйца пухнут. Шум в ушах, зубы скрипят.

Последствия боя?

Меня заводит насилие. Кровь. Я люблю причинять боль. Это лучшее из того, что я умею. Мое призвание. Вдохновение.

Я всегда возбуждаюсь, когда причиняю страдания.

Но сегодня причина в другом.

Я хочу ее.

До хрипа, до ломоты. До помутнения сознания.

Я давно научился брать инстинкты под контроль, управлять желаниями. Но с появлением этой женщины все пошло к черту.

Она виновата. Да. Маленькая. Хрупкая. Беззащитная. Фея. Нет. Феечка.

Вся такая милая. Кукольная. Кажется, если сжать пальцы достаточно сильно она просто расколется на части.

Член моментально отзывается на эти мысли, набухает и подрагивает.

Ему не терпится оказаться в ней.

Мне не терпится.

Аж челюсти сводит.

Достаточно представить. Вообразить на несколько секунд. Вспомнить. Какая она внутри. Горячая. Тугая. Упругая. Обволакивает, обвивает.

И невинная.

Может быть, поэтому меня так на ней перемкнуло?

Я выключаю воду. Обрабатываю сбитые костяшки. Одеваюсь и направляюсь на выход, усаживаюсь в автомобиль, завожу двигатель.

Кому не понравится быть первым?

Некоторые мужчины специально искали таких девушек. Некоторые шлюхи специально восстанавливали девственность. Медицина позволяла им продавать себя дороже снова и снова. Хотя не всех привлекает подобное. Николай бы не стал связаться с наивной девчонкой. Он выбирал только опытных, умелых. Каждому свое.

Я не замечал за собой тяги к невинным девушкам. Мне хватало того, чтобы они принимали правила моей игры. Молча выполняли приказы.

Несколько раз Николай дарил мне девственниц, но когда понял, что я равнодушен и не ценю эту добродетель, прекратил.

А теперь все вдруг изменилось.

Почему? Может дело не в ее невинности. А в чем тогда? Она ничем не отличается от остальных. Она даже не блондинка.

Я сжимаю руль настолько сильно, что раздается треск.

Сбавляю напор.

Когда я увидел ее в первый раз, на ней был парик. И белоснежный костюм. Это сразу зацепило. Потом я испытал нечто вроде разочарования. Она оказалась темноволосой. Но желание завладеть ею никуда не пропало.

И вот она моя.

Я думаю о том, что могу с ней сделать. Абсолютно все. Никто не помешает, никто не знает, где она. Никто вообще не знает, что она жива.

Это опьяняет. От этого кружится голова.

Я чувствовал себя точно также, когда однажды попробовал алкоголь. В ту далекую ночь я впервые убил человека. Впервые отнял жизнь.

Когда-нибудь придется рассказать Николаю. О ней. Я привык докладывать ему обо всем. Но ее мне хочется сохранить в тайне. Сохранить исключительно для себя.

Это ревность?

Я старался держаться от нее подальше. Честно – старался. Я практически избегал ее. Уматывал подальше. Как малолетний пацан.

А она постоянно оказывалась рядом.

Соблазняла.

Это все равно как бросить кусок свежего мяса в клетку зверя. Блюдо недолго останется нетронутым.

Она была не прочь развлечься. Съедала меня взглядом. Виляла бедрами. А уж что вытворяла на сцене, на том гребаном пилоне.

Я соблюдал дистанцию. Как только начинался ее номер, уходил. Вернее – пытался. Не всегда хватало воли.

Мне. Не хватало воли. Мне?

Просто смешно.

Но это и правда так.

Зато когда она отправлялась в зал, терлась о гостей, я действительно старался убраться как можно скорее.

Видеть как они лапают ее, как пробуют поцеловать, слюнявят ее тело. От этого глаза застилала багровая пелена. А я совсем не хотел очередного срыва.

Я понимал: еще немного и не сумею себя контролировать. Взорвусь и разнесу весь этот долбанный клуб.

Я хотел заполучить ее. Присвоить. С того самого мгновения, как увидел на сцене. Я хотел завладеть ею. Поймать и запереть под замком, держать для себя, чтоб никто больше не увидел, не коснулся, даже не помыслил о ней.

Тонкая. Светящаяся. Почти прозрачная. Она парила вокруг шеста. Порхала. Как бабочка.

Эта картина врезалась в мозг. Вонзилась. Так стальной клинок входит в податливую плоть. И она вошла в меня. Эта феечка. Как лезвие ножа.

Я чувствовал ее каблуки на своей груди. На том, что вдруг забилось в груди с новой силой. Кажется, у людей это называется сердцем.

И вот теперь она здесь.

Под стеклом.

Самый ценный экспонат в моей галерее памяти.

И в моей темноте.

⁂

Я возвращаюсь домой, поднимаюсь наверх.

Она спит. Свернулась в комок, лежит на боку. Натянула простынь высоко, под горло, укуталась, будто пытается защититься, отгородиться от того зла, что дышит в спину.

Только поздно. Я уже тут, пришел по ее душу.

Интересно, ей снятся сны? Какие? Цветные? Видит ли она кошмары? Видит ли там меня?

Стою и не двигаюсь. Врастаю в пол. Слушаю ровное дыхание. Наблюдаю. Не включаю свет. Отлично вижу во тьме.

Я бы хотел трахнуть ее прямо на ринге. В луже крови. При всех? Нет. Я бы выгнал толпу и вогнал ей. Вставил бы на всю длину. Долбил бы, пока не потеряет сознание, пока не отключится от ужаса.

Пожалуй, эта самая невинная из моих фантазий.

Она не подозревает, что творится в моей голове. К счастью. Она не представляет, на что я способен. Сейчас.

Подхожу к ней, сдергиваю простынь. Прикасаюсь. Веду ладонью по плечу, по груди, по животу. Такая теплая. Мягкая, нежная. Сонная.

Я будто возвращаюсь домой.

С ней я другой.

С ней я не я.

А кто тогда?

Раздвигаю ее бедра, провожу пальцами между ног. Поглаживаю. Какая влажная. Горячая. Обжигающая.

Она все еще спит. Слабо дергается.

Я надавливаю сильнее. Проникаю в ее влагалище, ритмично двигаю пальцами. Обычно я не ласкаю женщин так. Просто смазываю и беру свое.

Но ей смазка не требуется. Она и в первый раз была настолько мокрой, что мой член вошел как по маслу, проскользнул в самую глубь.

Кто же ты, феечка? Что же ты такое? Манящее. Магнетическое. Запредельное. Что в тебе такого особенного? Почему не могу вычеркнуть из мыслей?

Она содрогается, пробует свести бедра. Рефлекторно.

А я проникаю глубже. Накрываю клитор большим пальцем, медленно обвожу и замираю.

Из нее выделяется еще больше влаги. Толчками. Мышцы сокращаются. Наверное, она кончает.

Я отдергиваю руку.

Моя феечка открывает глаза. И от этого мою шею будто полосует лезвиями. Острыми. Незримыми. Но очень, очень ощутимыми.

Я расстегиваю пояс.

Она зажимает рот ладонью, сдерживает крик. Сдвигает бедра, отползает назад, вжимается в изголовье кровати.

Я стягиваю штаны вместе с трусами.

– Демьян, пожалуйста, не надо.

Если бы она знала, как на меня действует ее мольба, заткнулась бы сразу, ни рискнула бы открыть рот.

А мое имя на ее губах.

– Демьян, прошу. У меня до сих пор… еще болит. Пожалуйста.

Проклятье, от этого моментально сносит башню.

Я хватаю ее за лодыжки, притягиваю к себе. Рывком. Прижимаю ближе и насаживаю на эрегированный член.

Она сотрясается, пытается соскочить. Извивается. Но все это напрасно. Меня не остановить.

Она орет. Дергается, умоляет отпустить. Всхлипывает раз за разом. Бешено вращает глазами.

Она ведет себя так, будто я режу ее ножом.

Но я просто толкаюсь вперед. Беру ее без остатка. Трахаю медленно и размеренно, покидаю почти полностью и снова подаюсь вперед, погружаю член до упора.

Яйца готовы взорваться, бьются о мокрую промежность.

– Демьян, – шепчет моя феечка.

И я накачиваю ее спермой.

Слишком рано.

Я утыкаюсь лбом в ее шею, в сгиб между горлом и ключицей. Прижимаюсь губами к яремной вене, издаю звук, от которого мне самому становится жутко.

Она молчит. Затихает. Даже не всхлипывает. Только трепещет. Бьется подо мной точно раненная птица.

Я хочу попробовать ее на вкус. Хочу узнать, какая она внутри. Прокусить эту тонкую кожу зубами.

Я хочу почувствовать ее кровь на своем языке.

Нет.

Чего мне стоит побороть это безумное желание. Никто не представляет.

Я отстраняюсь от нее, перекатываюсь на спину. Кости буквально выламывает. Я кончил, но я совсем не удовлетворен.

Она тихонько постанывает.

И что-то обрывается внутри меня. Что-то лопается между ребрами. Трещит.

Я срываю бинты со своих кулаков. Рассматриваю свежие раны.

Она вздрагивает, осторожно поворачивается в другую сторону, переворачивается на бок. Как будто видит что к чему, чует опасность. Застывает, не шевелится.

– На спину, – говорю я. – Быстро.

– По… пожалуйста.

– Ноги раздвинь.

– Нет, я не…

Она пытается соскользнуть с постели.

Хочет поиграть?

Она делает меня ненасытным. Стояк просто каменный. Мой член опять поднимается, твердеет.

Я хватаю ее за талию, подминаю под себя, ставлю на колени и заставляю прогнуться, давлю между лопаток, прижимаю ее грудь к матрасу, вынуждая сильно оттопырить задницу. Коленом раздвигаю бедра, прислоняюсь плотнее и проникаю в нее.

Она дергается и кричит, умоляет меня прекратить, но я не способен остановиться. Я слишком сильно хочу ее.

– Демьян, – бормочет она. – Демьян.

Надеется достучаться. Но там, куда она стучит, уже никого нет. Давно никого нет. Пусто. Внутри меня нет никакого монстра. Я сам монстр.

Цепь натягивается, звенья гремят.

Я срываюсь. Долблю ее во всю мощь. Без жалости.

У нее все мышцы поджимаются, натягиваются.

Я поглаживаю ягодицы, разминаю и сжимаю. Она напрягается. Я прижимаю палец к ее сфинктеру, надавливаю, проникаю в анус.

Она мигом подбирается. Ее внутренние мышцы сокращаются вокруг моего члена настолько резко и сильно, что я почти кончаю.

– Нет, нет, не надо, – повторяет она, но не смеет двинуться в сторону.

Я не собираюсь трахать ее задницу. Если только пальцем. Толкаюсь в нее, вставляю член до самого основания и уже не двигаюсь. Мои яйца пульсируют, упираются в раскаленную промежность.

Я буравлю ее пальцем. И она сжимается, точно повторяет ритм. Ее влагалище обтягивает мой член, сдавливает, сокращается снова и снова.

– Пожалуйста, – стонет она. – Хватит, пожалуйста.

Я дотрагиваюсь до ее клитора другой рукой. Не перестаю иметь зад. Просто прижимаю маленький горячий комок.

И она содрогается от череды мощных спазмов. Так, как будто я пропускаю сквозь ее тело электрический ток.

Она настолько мокрая, что ее влага покрывает всю мою ладонь.

Я продолжаю трахать ее. Вбиваться членом вглубь, штурмовать анус пальцем. Стимулирую клитор, заставляя извиваться в конвульсиях.

Она ни о чем не просит, не рвется на свободу. Трепыхается подо мной как животное насквозь прошитое пулей. Ее мышцы берут мой член в плотный захват.

Она сотрясается и вдруг обмякает, буквально стекает вниз, соскальзывает с моего одеревеневшего органа. Инстинктивно подаюсь вперед, вжимаю ее в постель. Она мелко дрожит, дергается и замирает, цепенеет. Вскрикивает. Дико, утробно.

Я трахаю оба ее отверстия. Растягиваю и разминаю анус. Заполняю влагалище до упора.

Я трахаю ее как одержимый. Насаживаю снова и снова. Но стенки ее лона больше не сжимаются, не повторяют ритм, в котором я имею ее задницу. Она не шевелиться. Совсем.

Я сделал ей больно? Повредил?

Тут же прекращаю, останавливаюсь, покидаю обмякшее тело, толкаю ее на спину. Ощупываю, осматриваю. С шумом втягиваю воздух.

Может я сломал ей что-нибудь? Ранил?

Крови нет. Кости целы.

Почему она не двигается? Дышит рвано, все еще трясется как в лихорадке.

– Что с тобой? – спрашиваю, прижимаюсь губами к ее шее, пробую пульс.

Снова отстраняюсь, смотрю в бездонные глаза.

Она открывает рот, но ничего не может сказать.

Я прикасаюсь губами к ее щеке, подаюсь порыву. Влажная и тут. Я провожу языком по пылающей коже. Соленая.

Она плачет?

Я слизываю ее слезы.

Это самое вкусное, что я когда-либо пробовал.

Я смотрю на ее приоткрытые губы и чувствую безумное, безотчетное желание впиться в нее зубами. Сдавить, сломать. Я делаю над собой усилие и повторяю:

– Что с тобой?

Она глухо шепчет:

– Не знаю.

– Тебе больно?

– Да.

Ее голос дрожит. Я понимаю, что она лжет. Я чувствую.

Возможно, я должен попробовать ее иначе?

Существует только один путь узнать какая она внутри.

Один безопасный путь.

Я целую ее, проталкиваю язык между разомкнутыми губами.

Это странно. Непривычно, необычно. Пугающее.

Она стонет, будто я причиняю ей боль.

Мне мало. Мучительно мало того, что я получаю. Мне нужно больше.

Я отступаю, только чтобы сильнее раздвинуть ее ноги. Грубо развожу бедра в разные стороны и целую низ ее живота. После целую еще ниже.

Она пытается ускользнуть, но прислоняется еще ближе, льнет ко мне, тает на моем языке.

Я никогда не совершал ничего подобного. Я знал несколько точек, которые нужно найти. Надавить, простимулировать, получить результат.

Но я никогда раньше не целовал женщин вот так.

Это казалось мне… Грязным? Это и было грязным. Наверное. Но не с ней. И не сейчас.

Я изучаю ее растраханные складки, веду языком по разгоряченным створкам влагалища.

– Демон, – стонет она. – Ты демон. Отпусти меня.

Запускает пальцы в мои волосы, сжимает, притягивает к себе.

Она опять лжет. Она совсем не хочет, чтобы я ее отпускал.

Она течет под моим натиском.

Я и не представлял, что женщина может быть настолько мокрой. Возбужденной. Заведенной.

Я бы хотел слизывать ее горячую кровь с леденеющей кожи. Но так тоже неплохо.

На вкус она как чистая похоть.

Она сотрясается и затихает. Я наконец понимаю, что с ней. Она кончает.

Такое у меня случается редко. Подо мной женщины вопят от страха, а не от страсти.

Но она другая. Не похожа на остальных.

Нет, я другой. С ней. Не похож на самого себя.

Я зверею, я на пределе. Но боль причинять не хочу. Мне достаточно моих фантазий. Достаточно вспомнить, как совсем недавно у нее носом шла кровь.

Я опять беру ее, распластав на спине. Засаживаю член до упора. Я трахаю ее и заполняю спермой.

– Пожалуйста, – она вонзает ногти в мои плечи. – Скажи мне, кто я.

– Фея, – выдыхаю в ее рот. – Моя.

– Нет, – мотает головой. – Скажи, кто я. Назови по имени.

– Ты моя. Фея. Феечка.

– Нет, не так. Назови.

Мой член опять твердеет, прямо внутри нее.

– У тебя больше нет имени.

– Нет, нет…

– Твое единственное предназначение отдаваться мне, раздвигать ноги, быть отверстием для моего члена.

Ее наивные глаза так забавно округляются.

Я трахаю ее отрывистыми, резкими толчками.

– Нет, – шепчет она.

– Да.

– Я не твоя рабыня.

– Ты моя игрушка. Вещь. Предмет для слива спермы.

– Нет!

Она шипит, с непонятно откуда взявшейся силой пытается вырваться.

Мои яйца тяжелеют от этого сопротивления, член стоит колом.

Я кончаю, перевожу дыхание, сжимаю ее полную, налитую грудь, играю с сосками.

Несколько секунд и мой орган опять в полной боевой готовности.

Я продолжаю драть ее до тех пор, пока она не молит о пощаде. Я продолжаю драть ее и после. Мне безразличны эти униженные мольбы. Я накачиваю ее настолько сильно, что сперма уже не помещается, стекает по бедрам. За окном полыхает рассвет. Мне нужно отдохнуть хоть пару часов. Сомкнуть глаза и отключиться. Но я все еще жажду ее.

Я укладываюсь на спину, не позволяю своей собственности далеко уйти, не позволяю отстраниться.

Поймалась, феечка.

Я не отпускаю ее, не позволяю соскочить с моего полу возбужденного члена.

Пусть привыкает. Пусть спит так. Вот ее место.

Хлопаю по заднице, заставляю слегка подпрыгнуть.

Она молчит, только всхлипывает. Она в полубессознательном состоянии.

Я затрахал ее, а ведь я даже не старался. Я засыпаю, ощущая ее растравленное нутро изнутри.