Текст книги "Про мертвецов"

Про мертвецов
Никита Белугин

© Никита Белугин, 2023

ISBN 978-5-0060-0563-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Обжора.

1

Помните, одно время в интернете была в ходу фраза «я под столом»? Она означала, что человек настолько рассмеялся, будто упал от смеха под компьютерный стол, не в силах с собой совладать. Такие истерики смеха случаются наверно считаные разы во всю жизнь с человеком. А в интернете она, эта фраза, стала так популярна, что её писали чуть не после каждой шутки.

Мода на шутки в интернете очень быстро меняется, и того, кто порой «шутит старыми шутками», принято унижать и брезговать.

Однажды молодой человек сидел в своей съёмной квартире за своим дешёвеньким компьютером и отправил эту самую фразочку своему другу. Происходило это как раз в то время, когда «фразочка вышла из моды». Друг его разумеется смысл её понимал, но так как она вышла из моды, то он отправил ему в ответ сообщение с вопросом: «Что ты там забыл?».

Юноша наш, отправивший немодную фразу, был туг на собственные шутки и поэтому не сумел найтись, чтобы обличить своего высокомерного товарища, и ответил ему просто и тупо: «Ну смеюсь типа.»

Всё бы ничего, да только в ответ на свою простодушность он опять получил щелчок по носу. На это последнее сообщение «брезгающий старые шутки» друг его не ответил теперь и вовсе ничего, дескать какой ты скучный, я ведь и так понимал, а вот ты ещё и оправдываешся, подтверждая второй раз свою отсталость…

Надо сказать, что «отсталый» наш товарищ этот немой упрёк понял и даже очень. Парень он был далеко не глупый, высоколобый, впрочем ещё по-юношески, без залысин. Скажем даже больше, он был на порядок умнее своего надменного друга. А вся беда их различий состояла в том, что происхождения они были разного, как раз противоположного: друг его жил в условиях, подходящих для людей высоколобых, хотя сам был полное посредственное ничтожество, ну а высоколобый наш приятель жил в условиях уже выше обозначенных – в довольно скромных условиях…

2

Бывают такие моменты в жизни у каждого, как какой-нибудь пустяк остаётся в памяти на долгие-долгие годы, а порой и на всю жизнь. Наверно этот описанный момент был из того же разряда для нашего «интернет пользователя». Он его впрочем тут же забыл, хотя осадок неприятный не стёрся.

Жил он в двухкомнатной квартире, в которой одну занимал незнакомый ему парень, тоже нанимавший комнату, и который жил совсем непонятной жизнью, приходя в неё лишь переночевать, а порой и вовсе пропадая по несколько суток. Парень этот, сосед, был юноша невысокого роста, с светлыми волосами, очевидно добрый, но с басовитым голосом и немного картав… Он с уважением относился к высоколобому и даже с добротой. Но доброта его была какая-то поверхностная, какая-то чисто из приличий доброта, хоть и видно было, что общается он при встрече дружелюбно от сердца, да оно ещё усугубляло эти общие дружелюбные фразы какой-то твёрдостью, какой-то бесчувственностью. Очевидно было, что юноша знает себе цену – и не надменно, как интернет-друг высоколобого, а натурально. Словом это был какой-то добрый эгоист, которого нельзя было поймать на эгоизме, ведь он добрый…

Возвращаясь к тому случаю, скажем, что высоколобый урок из него извлёк и тот осадок впредь напоминал и настораживал при простодушных его порывах в интернете. Заметим, что в интернете он почти жил, так как подрабатывал в нём, – хотя скажем так же, что содержали его всё же родители, ну или помогали содержать, оплачивать его жильё и кормить…

Бог знает сколько прошло времяни и как-то раз товарищ наш, высоколобый, действительно рассмеялся какой-то глупости на экране своего компьютера, что уронил кружку с остатками кофе на пол, под стол. Этот факт, что на ковёр, пусть и немного, но пролился кофе, и что его, ковёр, нужно будет потом чистить, немного огорчил смеющегося самым искренним смехом интернет-высоколобого. Впрочем высоколобый ум его сгенерировал этот факт с кофем, как очередной пустяк, и высоколобый, продолжая улыбаться увиденной глупосте в интернете, наклонился, чтобы поднять кружку. И вот, в тот момент, когда он наклонился, то ли сидение под ним скрипнуло, то ли посторонний какой звук произошёл, но этот звук как бы дополнился в его ушах голосом: «А Макс-то над тобой смеётся…»

Макс – это был тот самый добрый, пропадавший вечно, сосед. Высоколобый никогда не испытывал прежде такого, он не мог поверить, что он слышал эту фразу сейчас. Но он так же не мог и поверить, что фраза эта прозвучала каким-то скрипом или посторонним звуком в его ушах. Голос, сказавший эту фразу, был похож на женский и с интонацией наподобие, как когда мать пилила нашего высоколобого парня, де когда ты уже усроишся «на нормальную работу», другие вон что, а ты вот что… Впрочем если бы он не задумался над этим показавшимся ему предложением, то не вывел бы ни интонации, ни женственности, ибо действительно голос этот был больше похож на скрип сидения и только.

Сыграло свою роль то, что он и правда думал, что Макс как бы над ним смеётся или по крайней мере должен над ним смеяться про себя, тайком. Так бывает с завистливыми людьми, когда человек, имеющий нечто вожделенное, становится для неимеющих это вожделенное, предметом сплетен и домыслов. Как мы и сказали, Макс знал себе цену, а следовательно не мог заискивать ни малейшим способом и это было видно со стороны, а следовательно наш герой сам как бы становился в положение заискивающего у него… Ведь как мы и сказали, он был парень простодушный, а не какой-то там деловой, с путеводной звездой.

3

Многие смеются над призраками, пока сами не увидят, многие смеются над чудесами, пока сами не станут свидетелями чуда. Наш герой был тоже как-то сбит с толку этим «голосом» и хотя сомнение в какое-то совпадение в нём оставалось, но он было всё равно меньше, чем вера в действительность, вера в факт.

Время у него подумать над этим было. Он даже первое время стал прислушиваться: а не услышит ли что-нибудь ещё раз, снова. Но нет, больше таких совпадений не произошло. День – другой прошли и факт стал забываться. И вот новый случай! В одну из последующих ночей парню снятся самые обычные сны и как обычно ничего в них особенного, кроме бреда, он не увидел. Да только уже вспоминая как-то автоматически на следующий день, ковыряясь в памяти, он вдруг вспомнил, что снились ему какие-то две странные женщины. Одеты они были во всё чёрное кожаное, на головах их были распущеные длинные волосы, очень пышные и немного кудрявые. Ничего особенного по видимому, кроме их лиц, ибо лиц как таковых у них и не было… Вместо глаз у них были две кривые в сторону носа полоски, – то есть как бы глаза, но настолько видимо сщуреные, что превратились в совершенные две тонкие хитрые линии. Ну а в дополнение к глазам, в их шевелюрах торчали два усика, как у какого-нибудь кузнечика или другого насекомого. Во сне парень их не испугался и даже вовсе не удивился им, – даже вовсе как-будто был знаком с ними всегда и они были ему привычны.

Вспомнив сон, он не придал ему значения. Но чтобы чёрт! На следующую ночь ему снова снятся эти же «дамы» и на этот раз одна из них произнесла ему слово: «Макс.» И была такова. Проснувшись, у высоколобого не осталось уж никаких сомнений, что голос под столом в тот раз был действительным.

Конечно можно просто назвать высоколобого сумашедшим, раз он «слышит голоса». Но вот интересная подходит аналогия: когда человек надевает наушники, в которых звучит музыка, и когда он с этой музыкой шагает по улице, то для него и мир как-то преображается, и ему даже кажется, что все прохожие мимо будто слышат его любимые песни и мелодии. А каково же, когда человек без наушников и вдруг такое чудо, такое так сказать расширение действительности? Нет, наш герой был не сумашедший, – вернее о может и сходил с ума в описываемый момент, – но нет, он был здравомыслящий человек, да к тому же не чета многим из нас, – он глубоко разбирался в компьютерах и со всем, что с ними связано. Сумашествие его если и было, то состояло скорее в его отчуждённости настоящей жизни и приверженность к виртуальной. Но в наше время это такая обыденность, что вряд ли кто-то будет всерьёз называть сумашедшим фаната новых технологий.

Кстати надо ещё сказать, что он вовсе не придавал уж прям такого большого значения этой мистике. Смешно, но для него всё-таки жизнь его по прежнему оставалась куда интересней, чем «какие-то сны с какими-то голосами».

В один из дней он готовил на кухне себе обед. Он, ещё войдя, заметил, что в раковине стоит посуда, – это была посуда Макса. Парень наш высоколобый был добрый и не погнушался бы даже помыть за заносчивым соседом. Такое и случалось до этого несколько раз. А в этот раз будто какой-нибудь стальной стержень помешал высоколобому исполнить свой унизительный долг. «Да что правда он о себе думает?» – задал невольно он себе вопрос мысленно. – «А не поставить ли эту посуду к дверям его комнаты?» Высоколобый так испугался этой мысли, что чтобы отвлечся от неё, скорей намылил губку и стал мыть…

Раковина ему нужна была для того, чтобы помыть собственную посуду, оставленную с утра на столе… Не на столе, за которым принималась пища, а на столе, на котором она готовилась, – высоколобый скромно поставил немытую сковородку с краешку, прикрыв аккуратно крышкой, чтобы не вызывало неприязни у соседа, – «да и самому приятней, когда прилично…» – отрапортовывал сам себе высоколобый.

Но дальше было ещё неприятное. Когда он помыл соседскую кастрюлю и тарелку с ложкой, когда затем помыл свою сковородку и заглянул в холодильник, чтобы вытащить для жарки куриные яйца, то обнаружил, что вместо трёх, их всего лишь два. Чёртов Макс позаимствовал, а проще говоря, украл одно яйцо. Высоколобый не столько огорчился греху против себя, сколько голодом, ведь он и так думал, что не наестся тремя, а «в действительности» их и трёх не оказалось.

Мы не сказали, что сложения он был упитанного; такую комплекцию он имел с детства и за все двадцать с небольшим лет жизни никак не совладал с своим аппетитом и ел всегда с большим удовольствием.

На лице у него росла обильная щетина, щёки у него были пухлые, а глазки маленькие. Успехом у женского пола он не пользовался, хотя и мог бы теперь, когда возмужал, но у него остался выработанный с детства комплекс на счёт стройных красавиц. Ничего впрочем страшного с ним не случалось, но он как-то знал всегда, что он в положении перед девушками заискивающем. В конце концов он вовсе бросил всякие мечты об взаимосвязях с прекрасным полом и плыл по жизни как бревно по реке в этом отношении.

Пропажа яйца вынудила его с чувством голода собраться-таки и отправиться в магазин, а там уж прикупить чего побольше и повкусней яиц. Надо сказать это его дажевоодушевило, то что он когда вернётся, наестся вдоволь и всласть.

Когда он шёл по улице в сторону своего магазина, возле одного из подъездов стояла компания из нескольких ребят и девушек. Он их не знал и не видил раньше. Компания эта очевидно была уличная, и, проходя мимо них, толстяк услышал неприятный женский смех, сиплый смех. Про таких девушек говорят: «голос прокуренный», но вряд ли вся причина заключается в курении ими сигарет. Голос этого смеха был злобный и даже пугающий, – пугающий не чем-то лично опасным, а какой-то грешностью, как-будто бы у этих существ только и цель в жизни – как бы сделать кому-то плохо; и вот если кому-то плохо, то тогда им смешно и радостно. Хотя «не так страшен чёрт, как его малюют». Может быть эта грубая девица была не совсем уж такой падшей, как показалась со стороны, – в любом случае это было неизвестно.

Жаль, что толстяк не видел смеющуюся, потому, что её смех как бы опять, подобно той женской фразе в тот раз под столом, прозвучал у него в голове. Если бы он увидел её, то может быть и не задумался так на свою тему, как теперь. А задумался он вновь про всё то же: про Макса, про то, что он его не уважает и т. д.

4

Как-то раз пухляж спал у себя в комнате, – голова его что-то побаливала и он устроил себе «сон-час» на закате дня. В квартире никого не было, была кромешная тишина. Ему как-то не удавалось уснуть и от этого он немного злился. Долго он так лежал и немного злился. Наконец тишина прервалась звуком замочного запора, – очевидно вернулся домой Макс. Он кажется был не один, потому что слышен был разговор, – между ним и кем-то женского пола. Пухляж лежал и немного злился от того, что не мог уснуть, а это было бы ему выгодно, если был он спал действительно. Сейчас же он решил претвориться спящим, но в то же время он не жалел, что не закрыл дверь, а даже напротив, ему было отчего-то интересно, кто это пришёл вместе с Максом. Разговор их не умолкал, но был неразборчив. Толстяк только заметил, что кажется девушка беседует не одна, а видимо пришла ещё и с подругой, и их наверно в прихожей трое вместе с Максом. Мысль мелькнула у него в уме, странная мысль: «одно яйцо Макс съел, а если б был с подружками, то наверно бы они и вовсе не оставили ни одного».

Хотя Макс с гостьями уже прошёл в кухню, но разговор их был больше похож на шум и по прежнему ни слова было не разобрать. Шум этот не прекращался и как-то усиливался. Вдруг раздался стук, будто кто-то упал на пол. Зазвенели женские голоса, подружки в унисон расхохотались. Толстяку было интересно, что там, на кухне, произошло, но выдавать себя никак нельзя было. Тут же женские голоса затихли и Макса тоже слыхать не стало. Опять наступила кромешная тишина, как до их прихода. Тишина продолжалась уже какое-то время, что казалось совершенно уже ненормальным. Наконец терпение у высоколобого закончилось, он соскакивает с дивана, под выдуманным предлогом, дескать проснулся от шума, и быстро передвигается на кухню. В сердце у него была небольшая тревога, но он её пересиливал. Он заходит в кухню – а в ней никого. Он идёт проверять комнату Макса, по дороге заглянув в туалет и ванную – и там тоже никого.

– Что это, чёрт возьми, такое! – каким-то непроснувшимся голосом произносит высоколобый. – Уж не в холодильник ли они забрались?

Последнее предложение должно было звучать как шутка, но высоколобый на полном серьёзе отправляется на кухню к холодильнику, открывает его и смотрит. Разумеется гостей он в нём не обнаружил, но зато обнаружил кое что другое любопытное. На полке для яиц лежали всё те же два яйца (которые толстяк в тот раз так и не стал есть), а рядом с ними, на месте, где должно было лежать третье, украденное яйцо, стояла скляночка из чёрного стекла, на которой была наклейка с черепом. «Отравить» – подумал высоколобый, – «Макса надо отравить.» – повторил он ещё раз и проснулся. Дома никого не было, дверь по прежнему была открыта, за окном на небе погасал последний свет. «Высоколобая голова» перестала болеть, но как-то не в ту сторону… Его злоба перед сном кажется усилилась и от этой силы голова тоже как-то отупела, в следствии чего почти не чувствовала боль.

Есть масса людей, которые живут формально по закону, но в сущности, в самом сердце своём, смеются над самой сущностью закона, над самым сердцем его. Таких немало людей, начиная с политиков, заканчивая рабочим на предприятии, которого если б не обыскивали после рабочей смены, то он бы тащил чужое столько, сколько смог унести.

Наш высоколобый был исключением, он не жил по закону и не верил в него, но он был честным, а следовательно всегда вписывался в рамки закона.

Таким образом, беря в соображение его юность, он без всякой мысли о правильности или неправильности, вполне допускал убийство своего соседа. Нет, он не ненавидел его. Если он и рассуждал о пороках этого Максима, то только теоретически, дескать да, этот человек неправ. Но ненависти он к нему не чувствовал. Кстати есть что-то в этом общее: он в свои годы до сих пор не распробовал вкус алкоголя, ему он как-то не нравился, хотя он понимал все достоинства его и за что его любят иные, но пить его ему не хотелось опять же из-за того, что он не чувствовал внутреннюю потребность, а в качестве развлечения у него имелись куда более дешёвые и простые досуги.

Теперь же, с появлением этого голоса, с появлением всех этих случайностей, ему как бы захотелось разбудить самого себя, ему захотелось не в теории, а натурально понять страсть людей…

– Но где же я возьму яд? – задумался он, как наивный ребёнок, которому дали задание, а он воспринимает это как игру.

Где достать яд он выдумать сразу не смог, да и мысль смущала его о таком способе.

– Не проще ли зарезать? Как все делают. Разбить яйцо об нож! Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! – вдруг рассмеялся он действительным натуральным смехом, каким и не помнил, смеялся ли когда-то. Смех разумеется приносит удовольствие, а этот смех тем паче понравился ему, потому что был необычен…

5

Макс пришёл поздно вечером. Высоколобый приготовил самый большой нож, с тем чтобы зарезать его ночью. Войдя в квартиру, Макс прошёл сразу к себе и захлопнул дверь. «Плохо» – подумал высоколобый, – «Если б оставил открытой, то было б гораздо проще. А так, придётся врать что-то (что я делать не умею), возможно завяжется борьба, и кто знает, может он меня победит и поколотит как следует.» Таким образом толстяк решил отложить преступление либо до утра, либо до следующего вечера. Сердце у него не билось при этих рассуждениях, разве что ум был немного восторжен. А если сказать и поболее, то ему доставляло удовольствие эта отсрочка, – он никогда не был в подобной роли и смаковал каждый момент.

Будильник на утро он ставить не стал, о чём пожалел утром, обнаружив, что проспал, и когда встал, то Макса уже дома не было. Впрочем он снова задумался, решив, что спешить некуда, а выгодней даже будет дождаться самый удачный момент и исполнить намерение. «Месть ведь подают холодной. Ха-ха-ха!» – пошутил он нечаянно.

Макс нередко приходил ночевать под шафе и высоколобый это знал. «Хорошо будет, если он придёт выпимший. Можно даже будет поговорить по-душам напоследок, – так сказать по-дружески, по-соседски» – изуверствовал, рассуждая, высоколобый. – «Вот только если он придёт выпимший и опять закроется в комнате, то это меня может навести на какое-нибудь дерзкое решение…»

Весь день высоколобый был как пьяный. Он был как праведник решившийся участвовать в оргии. Ему было одновременно и непривычно нырять в такие низкие преступные рассуждения и в то же время они были так приятны, так будоражили его душу…

Кто знает, может пропади Макс на какое-то время, и высоколобый одумался, может даже обратился к врачам с подозрением на Шизофрению. Но судьба распорядилась иначе. Вечером, и не очень поздно, Макс вернулся домой. И даже более – он был пьяненький.

– Макс, здорово. – протянул ему руку высоколобый, выйдя встречать его в прихожую. – Бухаешь?

– Ну да… Как обычно. – растянулся в улыбке Макс, впрочем было в его лице и что-то самоосуждающее. – А что?

– Да тоже думаю. Заколебало всё. Будешь со мной. Я куплю…

Макс был небедный, но на предложение о халяве загорелся.

– Ну давай деньги, я схожу.

Высоколобый, отчасти предугадывая такой ответ, захватил деньги заранее и вытащил пятьсот рублей.

– Да ты я смотрю не «выпить хочешь», а нажраться! – обрадовался Макс.

Толстый улыбнулся молча.

Макса не было минут двадцать. Толстый был умён и поэтому ему большее удовольствие доставляло не составлять плана, а импровизировать. Впрочем он всё же не намеривался его убивать сразу, а действительно собирался с ним выпить. Но что-то щёлкнуло у него в мозгах, когда они оба прошли в кухню и в тот момент, когда Макс наклонился к поставленному на пол пакету, толстопуз схватил со стола нож (не тот который готовил) и вонзил неожиданно его ему в шею ниже затылка. Смерть произошла почти мгновенно, во всяком случае упал он сразу без сознания. Дело было сделано. Теперь нужно было избавляться от трупа. И вот на этот счёт убийца наш был оригинален. Он ещё в детстве читал про одно племя каннибалов и чуть ни всю жизнь про это размышлял. Нет, не то что бы ему хотелось попробовать на вкус мясо человека, а была у него на этот счёт собственная идея: он как-то верил, или даже почти знал, что если убить кого-то, то ты непременно позаимствуешь каким-то образом какие-то качества этого человека… Он и решился-то на убийство по большому счёту из зависти, – сердце его было скромное, но скромничало оно лишь потому, что осознавало недостижимость желаемых качеств в другом человеке, в других людях.

И теперь маньяк потащил убитого Максима в ванную. Там он его уложил в ванну, раздел догола, принёс самый большой нож, который готовил до этого для убийства, и стал разделывать «тушу»… Был он хладнокровен, будто мясник на рынке; брезгливости он тоже не чувствовал. Первая задача его была – это промыть всю кровь, поэтому он вынул внутренние органы и отрезал голову. Случайных свидетелей – гостей он не боялся, – не потому, что теперь был так смел и «мог убить любого», а потому, что во-первых никто к ним и так не ходил, а во-вторых, он как-то верил, что событие это особенное и что никто не придёт по «какому-то закону событий».

Кроме шуток, высоколобый, как наверно и любой упитанный человек, отлично умел готовить и поэтому, отрезав убиенному кисть руки, унёс её на кухню и там пошинковал на мелкие кусочки и кинул на сковородку, обжаривать в масле. Пока рука готовилась (разумеется приправленная и посоленная), толстяк вытащил водку из пакета, достал какую-то запылённую рюмку из шкафа, которую никто никогда не использовал, сполоснул её, вытер и налил её полную. Он произнёс мысленно тост: «С успехом.» – и выпил содержимое. Вода тем временем шумела в ванной, толстяк пошёл после этого сразу, проверить сколько набралось воды. Воды было полванны, но он решил её спустить, чтобы потому набрать новой. Вода была багрового цвета, – эта картинка не вызвала в нём ни тошноты, ни чувства ужаса, но она на всю жизнь останется с ним, как самое яркое пятно того вечера.

Вскоре рука приготовилась, толстяк налил себе ещё водки и даже «в честь события» не решил переложить мясо на тарелку, а не есть как обычно из сковородки.

– Хм. Сластит… – подумал высоколобый, когда попробовал. – Впрочем совсем чуть-чуть, я думал будет гораздо хуже. Может Макс сахар не любил есть?

Толстяк без всякого отвращения и даже с приятным аппетитом доел и был доволен и сыт. Водка на него начинала действовать, он налил ещё и выпил, не боясь охмелеть слишком сильно. Действительно злая душа его торжествовала. Радости прибавило ещё то, что вопрос с телом был теперь решён, – он размышлял до этого, что если мясо невозможно будет есть, то это значительно всё усложнит, – теперь же план его был прост, у них в квартире имелась хорошая электрическая мясорубка и с помощью неё он и планировал «утилизовать» тело, – органы он собирался прокрутить для уличных собак, оставив фарш возле свалок с мусором, а филейные части тела прокрутить себе – благо на дворе стояла зима и было где хранить (в его комнате был балкон).

*

Весь следующий день высоколобый занимался своим соседом. За день он так устал, что решил бросить и попить водки. К его небольшому удивлению, водка ему впервые за жизнь приносила настоящее удовольствие.