Текст книги "Тень полония"

Глава 3

Теперь в Лондоне модно быть русским.

Миллионеры и миллиардеры из стран СНГ приобретают не только роскошные особняки в тех кварталах, где издавна обитала английская аристократия, но и целые районы города.

Жилой комплекс на исторической Беркли-сквер, часто упоминаемой в английской классической литературе, купил гражданин России. Россиянам принадлежат и Стэнли-хаус – один из самых дорогих домов Лондона, находящийся в Челси, и еще один особняк, неподалеку, стоимостью десять миллионов фунтов стерлингов – с гостиной, украшенной мраморными копиями фризов Парфенона… Другой покупатель из России уже обустроил для себя и по своему вкусу дворец на Белгрейв-сквер: по слухам, там появились фонтан, бассейн, домашний кинотеатр и вмонтированные в стены ванной телевизоры… А на севере Лондона, в престижном и респектабельном районе Мэйфер, неподалеку от Оксфорд-стрит, русские нувориши потеснили даже нефтяных арабских шейхов.

Считается, что англичане предпочитают традиционные помещения – узкие и вытянутые вверх, а русским очень нравятся большие пространства… Олигарх начал приобретать недвижимость в Лондоне около семи лет назад, и с тех пор, даже по самым скромным подсчетам, ее стоимость увеличилась в два с половиной раза. Первоначально он покупал квартиру, помещение под офис и дом за городом прежде всего для того, чтобы обеспечить покой и безопасность своей семье. Однако потом догадался, что напал на золотую жилу, и всерьез занялся инвестициями в этой сфере.

Практика показала, что деньги, вывезенные из России, были вложены правильно – в Англии выгоднее всего покупать элитную недвижимость: когда-то, лет двести назад, русские богачи разговаривали по-французски и считали хорошим тоном поездки в Париж. Современные же россияне чаще говорят по-английски и чувствуют себя более комфортно на берегах Темзы… Кроме того, многим из них, как родителям, видится наиболее привлекательной именно британская система образования, которая воспитывает в ребенке индивидуальность и независимость.

– Сумма разума на планете – величина постоянная. А население увеличивается…

– Простите, не понял?

– Какого черта он делал в театре? – Еще не старый, но уже основательно облысевший мужчина с выдающимся далеко вперед семитским носом, которого все окружающие между собой называли не иначе, как Олигарх, в раздражении бросил на скатерть сводку наружного наблюдения. – Я спрашиваю, какого черта ему там понадобилось?

Начальник охраны пожал плечами:

– А что люди в театре делают? Представление смотрел…

– Какое представление?

– Про Гамлета, – ответил начальник охраны, предварительно заглянув в лежащий на скатерти документ.

– Пьеса была на английском языке?

– Да, наверное…

– Твой дружок только недавно научился в магазине с кассиршами объясняться по-английски! И что, его сразу Шекспира, понимаешь ли, Вильяма нашего, в оригинале слушать потянуло?

Это было не совсем так, хотя и во многом соответствовало действительности.

Однако начальник охраны, скорее из упрямства, чем из-за убежденности в собственной правоте, никак не хотел признавать подозрения Олигарха обоснованными:

– А может, как раз для языковой практики?

– Слушайте, не надо стараться выглядеть глупее, чем есть… Потому что даже человеку с вашим славным чекистским прошлым вовсе не обязательно быть идиотом! – Время Олигарха стоило слишком дорого, чтобы он тратил его на пустые препирательства с подчиненными. – Почему не доложили сразу?

– Виноват. Не придал значения.

Олигарх покачал головой, опять взял листок с распечатанной на компьютере сводкой и впился в него глазами – так опытный игрок изучает запись отложенной шахматной партии.

– Значит, внутрь за ним не ходили?

– Нет, встретили потом, на выходе из театра.

– Очень жаль.

– Зачем? У нас же информации никакой не было – так, обычное профилактическое наблюдение…

– Ну, понятное дело, – кивнул Олигарх. Потом перевернул листок. – У него телефон дома есть?

– Да, конечно. Там, в самом начале, указаны номера…

– И мобильный телефон?

– Да, и мобильный.

– Тогда, голубчик, подумайте и ответьте мне – но только так, чтобы я поверил и понял: кому и, главное, зачем он звонил из уличного автомата?

– Не могу знать.

– А деньги от меня получать можете? Рука не отваливается?

На эти вопросы ответа не требовалось, и у начальника охраны хватило ума промолчать.

– Кто из нас двадцать лет прослужил в КГБ?

– Виноват…

– Ну, за это-то как раз можете не извиняться. – Олигарх усмехнулся собственной шутке, но потом опять сурово сдвинул брови – густые, как у большинства лысеющих мужчин. – Дармоеды! Державу великую проморгали – так теперь и мою безопасность не умеете охранять?

– Прикажете принять к объекту соответствующие меры?

Начальник охраны знал, что Олигарх терпеть не может таких вот, заданных прямо вопросов, и получил именно тот ответ, которого ожидал:

– Нет. Я даже не понимаю, что вы имеете в виду…

Олигарх еще раз, наискосок, пробежался глазами по распечатке:

– Пригласите его ко мне.

– На какое время?

– На половину первого. Только без глупостей, понятно? И – никакой самодеятельности!

– Но, если у нас появились основания подозревать, что…

– Кажется, голубчик, у вас проблемы не только с мозгами, но и со слухом – нет? Я сказал: не надо! Ничего не надо предпринимать… Знаете ведь, кто в любом деле опаснее дурака? Дурак с инициативой!

– Разрешите идти?

– Вы еще мне тут шпорами звякните! Тоже, нашелся – настоящий полковник… – Олигарх отпер ящик старинного, английской работы, письменного стола и убрал в него сводку наружного наблюдения.

– Все ступайте. Не задерживаю…

С точки зрения тех, кто знал его не понаслышке, Олигарх был изрядная сволочь, большой умница – и при этом далеко не трус.

Он никогда не изменял своим принципам. Он просто-напросто менял свои принципы в зависимости от изменения финансовой или политической конъюнктуры.

Олигарха по праву считали самой загадочной фигурой периода нового смутного времени русской истории – чем-то вроде серого кардинала, тайного финансиста и одновременно злобного демона при дворе первого российского президента Бориса Ельцина. К тому же Олигарх для чего-то считал себя православным и свое отношение к природе мироздания сформулировал несколько лет назад в интервью одной русской оппозиционной газете:

– Господь постарался, чтобы все мы были абсолютно различными… Смысл, который Господь вложил в эту идею, состоит в том, что мы имеем право на ошибку. Мы можем ошибаться, а другие должны распознать эту ошибку и больше этим путем не идти. Среда, в которой мы обитаем, – воздух, вода, информационная среда, люди, что нас окружают, – все это меняется и в огромной степени непредсказуемо. Поэтому Господь сотворил нас так, чтобы мы могли приспосабливаться к этим изменениям…

Родился и вырос Олигарх в классической советской семье среднего достатка и, даже с учетом пресловутого пятого пункта, в систему вписался практически без проблем: школа, институт, второе высшее образование в университете, аспирантура, диссертация…

В конце восьмидесятых, когда все вокруг, что казалось незыблемым и постоянным, вдруг начало осыпаться, обваливаться и оседать, Олигарх, заведовавший тогда научно-исследовательской лабораторией, почувствовал необратимость и нелучайность наступающих перемен.

Он вообще был человеком, очень чувствительным к изменениям внешней среды. И всегда пытался предугадать дальнейшее развитие событий.

В конце концов Олигарх принял решение: наукой больше не заниматься, а начать делать бизнес. Он по собственному желанию ушел из тихого, спокойного академического института, оставив партийный билет члена КПСС в сейфе лаборатории и получив взамен относительно сытой стабильности – почти полную свободу и самостоятельность.

Никакой зарплаты, никакой социальной помощи… В бизнесе первое время ему просто хотелось заработать миллион. Потом – не один миллион, а десять. Потом – больше… и только потом пришла мысль о необходимости заниматься политикой – исключительно для того, чтобы защитить свой развившийся бизнес от государственного и негосударственного криминала.

В девяносто первом году Олигарх перепугался, в девяносто третьем – оправился от испуга, а уже в девяносто шестом сделал все возможное, чтобы не допустить возвращения к власти своих бывших товарищей – коммунистов. К этому моменту ему уже было, что терять – включая жизнь и свободу. И тогда именно Олигарх инициировал союз реформаторов и социально ответственных предпринимателей, который спас агонизирующий режим так называемой новой России.

На последующие несколько лет судьба вознесла бывшего заведующего лабораторией к горним вершинам государственной власти, предоставив ему почти безраздельное право вершить судьбы народов и контролировать финансовые потоки едва ли не планетарного масштаба.

Это было веселое, страшное время… но потом вышло так, что Олигарх в одночасье потерял все посты в государственном аппарате и едва не оказался за решеткой. Очередной вызов в Генеральную прокуратуру не оказался для него неожиданным – он узнал о нем в Лондоне и предусмотрительно не стал возвращаться…

С точки зрения Олигарха, никто больше богатых людей не заинтересован в будущем России. Не только на словах, но и по возможностям, из-за того хотя бы, что капитал – это концентрированный потенциал любой нации. Причем это вовсе не деньги в мешке – это интеллект, фабрики, ресурсы, распределенные между различными группами или людьми. Поэтому давление на бизнес Олигарха со стороны российских силовых структур было мощным и профессиональным. Он даже вынужден был по грабительским ценам продать большую часть своих активов в России – впрочем, кое-что у Олигарха еще оставалось и там, и в других странах мира: часть бизнеса, о которой все знали, и часть, о которой никто даже не догадывался.

Кроме того, на далекой родине Олигарха обвиняли в мошенничестве при отягчающих обстоятельствах – речь шла о хищении больше десяти лет назад денежных средств, полученных от продажи двух тысяч грузовых автомобилей, которые фирма Олигарха получила на реализацию. Обвинение было предъявлено заочно, и московский суд санкционировал избрание Олигарху меры пресечения в виде содержания под стражей, объявив его в международный розыск по линии Интерпола. Рассмотрение вопроса об экстрадиции из Великобритании продолжалось примерно полгода и закончилось тем, что Олигарх получил от английских властей статус политического эмигранта.

Правда, с некоторых пор Олигарх находился в международном розыске еще и в связи с новым уголовным делом. Дело было возбужденно Генпрокуратурой России по факту совершения неких действий, направленных на насильственный захват власти в стране, санкция этой статьи предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок от двенадцати до двадцати лет – и в адрес МВД Великобритании уже опять поступили документы на экстрадицию…

Относительно демократии как способа управления государством Олигарх давно уже не испытывал никаких иллюзий. Он прекрасно представлял себе, где витрина, предназначенная для избирателей, а где истинный интерес людей, которые заняты большим бизнесом. И очевидно, как раз поэтому здесь, в Лондоне, – прекрасно понимая, насколько рациональны соображения Запада в отношениях с Россией, – Олигарх конечно же чувствовал себя в большей безопасности, чем на родине… но и по поводу собственной недосягаемости не заблуждался ни на минуту.

– Ну, что там с Литовченко?

– Мы с ним связались, и он уже едет.

– Хорошо. – Олигарх отпустил клавишу интеркома.

Литовченко… Алексей Литовченко… Литовченко Алексей Николаевич.

Звание на момент увольнения из органов – подполковник. Общая выслуга, с учетом льготных коэффициентов и так называемых боевых – девятнадцать лет, четыре месяца, восемь дней. Из наград: орден Мужества, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени, еще несколько ведомственных и юбилейных медалей, почетные знаки…

Достойная судьба. Достойная карьера…

После окончания училища внутренних войск молодой лейтенант Алексей Литовченко получил взвод в полку, дислоцированном на тогда еще административной границе двух северокавказских республик. Участвовал в нескольких шумных «мероприятиях по охране общественного порядка» – так в конце восьмидесятых годов стыдливо именовала советская пресса первые межнациональные конфликты на имперских окраинах, сопровождавшиеся, как правило, массовыми погромами, грабежами, взаимной резней и нескончаемыми потоками беженцев, покидавших насиженные, обжитые места.

После карикатурного путча девяносто первого новой, демократической России, наряду с другими атрибутами государственности, понадобились органы безопасности. Старые, как оказалось, не подходили ей ни по форме, ни по содержанию.

Процесс обновления несколько затянулся.

Для начала всемогущий и грозный КГБ СССР, помнится, преобразовали в некое Агентство федеральной безопасности. Потом АФБ реорганизовали в Министерство безопасности и внутренних дел Российской Федерации. Из МБВД вскоре обратно выделили Министерство безопасности, опущенное буквально через несколько месяцев еще ниже – до уровня Федеральной службы контрразведки. Однако – спустя всего пару лет – обескровленную и почти беспомощную ФСК восстановили все же до нынешней ФСБ.

Кадровый голод из-за многочисленных чисток в шпионском ведомстве был таков, что на профессиональные и личностные качества новых сотрудников обращали куда меньше внимания, чем на их преданность новым демократическим идеалам. И неудивительно, что дотоле закрытая наглухо каста наследников товарища Дзержинского оказалась непоправимо разбавлена пополнением со стороны, из других силовых ведомств, или даже совсем штатскими господами, приглашенными, как раньше говорили, из народного хозяйства.

Волею судьбы в число чекистов новой формации попал и капитан внутренней службы Литовченко, получивший, после перевода в Москву, на Лубянку, должность оперуполномоченного в подразделении, занимавшемся борьбой с организованными преступными сообществами терроризмом.

В кабинете он сидел далеко не всегда.

Чаще ездил в командировки и к началу первой чеченской кампании уже кое-что числил в своем активе. Например, ликвидацию банды боевиков-исламистов, пытавшихся вывезти на территорию сопредельного государства похищенный с российского армейского склада ядерный заряд для гаубицы. Или участие в спецоперации по перехвату очередной партии «тяжелой воды», следовавшей контрабандой в Европу на злополучном пароме «Эстония». Или, к примеру, обнаружение целого склада никем не учтенного взрывчатого вещества – гексогена – в самом центре столицы, в подвале, прямо под помещением штаб-квартиры крохотной, но слишком уж перспективной политической партии

С Олигархом майор ФСБ Алексей Николаевич Литовченко познакомился, когда начальство отослало его, как знатока обычаев и нравов Северного Кавказа, на усиление – охранять особо важную персону. Олигарх затевал тогда очередные тайные переговоры с чеченцами, очень много летал, пересаживался с бронированных джипов на вертолеты, потом вдруг неожиданно и ненадолго возвращался в Москву, после чего опять заказывал персональный борт, чтобы спустя несколько часов совершить рискованную посадку на каком-нибудь грунтовом высокогорном аэродроме.

В качестве охраняемого лица Олигарх был весьма неудобным объектом – впрочем, это в значительной степени компенсировалось теми премиями и доплатами, которые он выплачивал сопровождающим из своего кармана.

Впервые вскрыв такой конверт, Литовченко с приятным удивлением убедился, что сумма, полученная от Олигарха после командировки, в несколько десятков раз превышает те крохи, которые готово было заплатить за верную службу своим офицерам российское государство.

Во всяком случае, ни один из товарищей и сослуживцев Алексея от этих денег не отказался…

Совместно пережитые трудности и опасности крепко связывают подчас даже людей, изначально и навсегда разделенных бездонной идеологической, религиозной, экономической или социальной пропастью. Так, собственно, произошло и с майором Литовченко: Олигарх пригляделся, принюхался, приценился к нему – и, как говорится, взял под себя.

Дальше для такого тонкого психолога, гениального манипулятора, знатока человеческих слабостей и пороков, как Олигарх, все было делом техники. Через какое-то время подполковник Алексей Николаевич Литовченко уже был прикомандирован к Олигарху на постоянной основе и добросовестно выполнял его личные, порой весьма деликатные и далеко не всегда совершенно законные, поручения, используя при этом оперативные возможности офицера центрального аппарата МВД.

Когда карьера Олигарха стремительно рухнула, очень многие из его окружения тоже попали под следствие. Разумеется, не миновала эта участь и Литовченко: без особых душевных терзаний нарушив подписку о невыезде, опальный контрразведчик на перекладных добрался до Белоруссии, откуда, через Польшу и Германию, устремился еще дальше на запад, вслед за беглым хозяином и покровителем.

Олигарх, всегда очень бережно и экономно относившийся даже к расходному человеческому материалу, обеспечил Литовченко очень пристойный прием на берегах Альбиона. Решил формальности с английскими властями, помог купить жилье и вывезти из России семью, оплатил первый взнос за машину…

И вполне естественно, в Лондоне бывший подполковник ФСБ продолжал заниматься тем же, что и прежде, – выполнял деликатные поручения Олигарха, писал книгу с разоблачениями нынешнего антинародного режима в России и время от времени давал нужные интервью, получая за это регулярное денежное содержание – около пяти тысяч фунтов в месяц.

– Здравствуйте, разрешите?

– Да, конечно, Алексей, проходите.

– Вызывали?

– Ну, зачем же так? – укоризненно покачал головой Олигарх. – Приглашал! Присаживайтесь…

Ни чаю, ни кофе он Литовченко не предложил – в их отношениях это было не заведено.

– Как дела? Все нормально?

– Да, все в порядке.

– Послушайте, Алексей… – Олигарх уловил промелькнувшую в глазах бывшего подполковника настороженность и поторопился, как обычно, перейти к делу:

– Расскажите мне, как прошла встреча с итальянским профессором.

Опять! Уже не просто настороженность, а тревога и даже, кажется, страх…

– Ничего особенного.

– И все-таки?

Синьор Луиджи Лукарелли был уроженцем южного Неаполя. Само по себе это, конечно, еще ничего не значило, хотя, как говорится, репутация у жителей тех мест ничем не уступала репутации одесситов…

В ранней юности он был связан с радикальными группировками правого толка, однако довольно скоро сообразил, что если уж придется рано или поздно посидеть в тюрьме – то уж лучше не за абстрактные идеалы, а за что-то более существенное и, желательно, измеряемое в твердой валюте.

Так на пестрых страницах криминальной и политической хроники Италии появилась еще одна темная личность.

Прокуратура Рима еще несколько лет назад возбудила уголовное дело по фактам его причастности к незаконной торговле украинским оружием. Болонская прокуратура расследовала его роль в нелегальных поставках урана на черный рынок Европы через крохотную республику Сан-Марино. Кроме того, у полиции имелись к профессору претензии и по линии охраны окружающей среды. Как выяснилось, фирма, фактическим хозяином которой он являлся, вела строительство в зонах, где это запрещено законом, и грубо нарушала правила утилизации промышленных отходов.

Вызывала сомнения даже его ученая степень в области политологии…

Несколько раз в неаполитанском офисе Лукарелли агенты спецслужб производили обыски и изымали документы. Однако всерьез тронуть его никто не решался, и синьор Луиджи не испытывал беспокойства по поводу своего персонального светлого будущего – во всяком случае, до тех пор, пока он являлся консультантом парламентской комиссии и пребывал под личным покровительством премьер-министра.

Парламентская комиссия, в которой состоял консультантом «почетный профессор» какого-то провинциального американского университета Луиджи Лукарелли, была создана еще в две тысячи втором году – для расследования деятельности спецслужб бывшего СССР на итальянской территории. Называлась она «комиссией Митрохина», по фамилии некоего отставного полковника КГБ Василия Никитича Митрохина, работавшего в органах чем-то вроде архивариуса и ведавшего оперативно-справочными учетами по советской агентуре в странах Западной Европы.

На путь предательства интересов службы Митрохин встал давно и вполне сознательно – не по обстоятельствам, а по расчету. Долгие годы он тайком переписывал и копил совершенно секретные архивные данные, чтобы, выйдя в середине восьмидесятых на пенсию, систематизировать свои записи и придать им товарный вид. Кое-что пришлось дописывать по памяти, кое-что – даже присочинить для пущей важности… Как бы то ни было, в марте девяносто второго Василий Митрохин пришел в американское посольство в Риге, продемонстрировал свои записи, попросил политического убежища… и получил отказ от недоверчивых янки, не посчитавших плоды его многолетних трудов за документальные доказательства!

Приютили отставного полковника англичане. Переправили его в Лондон, спрятали, тихо выкачали до донышка – а затем отпустили в Италию, доживать век под тамошним знойным небом.

О бегстве Митрохина стало известно лишь спустя семь лет.

Тогда же выяснилось, что записки содержали не только данные о нелегалах, засланных на Запад сталинским МГБ и хрущевским КГБ СССР, но и имена тех зарубежных граждан, которые в послевоенные десятилетия в той или иной мере сотрудничали с советской разведкой.

Британцы передали Италии часть записок Митрохина, касавшуюся граждан этой страны, однако итальянцы, как ранее и их заокеанские коллеги, не стали торопиться с проведением карательных мероприятий. Во-первых, подлинность и достоверность полученных от перебежчика сведений еще требовалось перепроверить. Во-вторых, полковник вполне мог оказаться двойным агентом и провокатором или просто больным человеком с профессионально надломленной психикой. В-третьих, этот самый Митрохин мог запросто что-то напутать…

Ход делу дало правоцентристское правительство Берлускони, сменившее в две тысячи первом году левоцентристский кабинет Романо Проди: буквально через несколько недель для проверки информации о проникновении советских спецслужб во властные структуры Италии была сформирована «комиссия Митрохина» в составе сорока депутатов, главным образом от правящей коалиции, во главе с сенатором Паоло Гуццанти.

Официально целью комиссии было выяснить, являются ли те, кто значился в списке, агентами уже ушедшего в анналы истории КГБ СССР. На деле правые депутаты пытались собрать компромат на своих политических противников и обвинить видных представителей левоцентристских партий в причастности к шпионажу.

Как раз в то время синьор Лукарелли предпочитал представляться тележурналистам как «эксперт в вопросах окружающей среды и борьбы с терроризмом»… хотя, судя по всему, окружающая среда им упоминалась больше для отвода глаз. Зато пронырливый неаполитанец с большим удовольствием и не без юмора рассказывал представителям прессы о своем главном занятии – об охоте за головами секретных агентов КГБ в зарубежных странах. С этой целью он неоднократно посещал вставшие на путь демократического развития страны СНГ и бывшие государства – члены Варшавского блока. Не стеснялся и не скрывал Лукарелли и своих связей с ЦРУ, непременно сообщая всем желающим слушать о поручении, которое якобы дала ему американская разведка: провести независимое расследование связей колумбийских наркоторговцев с «русскими шпионами».

Консультанту комиссии положили символический оклад в тысячу триста евро. За что? Доподлинно это не было известно никому, кроме председателя, сенатора Гуццанти. Таинственный синьор Луиджи Лукарелли ни перед кем, кроме него, ни о чем не отчитывался…

– Так что ему от вас надо было, этому авантюристу?

– От меня? – поднял брови Литовченко. – От меня-то ему как раз ничего и не надо было! Он ведь, если помните, именно с вами повстречаться хотел.

– Помню. А зачем?

– Да черт его знает, если по совести…

Олигарх сурово сдвинул брови, демонстрируя неудовольствие:

– Что значит: черт его знает? Алексей, голубчик, я ведь для этого и попросил вас сходить на встречу с этим профессором – поговорить, разобраться…

Литовченко пожал плечами:

– Он хотел бы продать вам кое-какую секретную документацию «комиссии Митрохина».

– А разве она не распущена?

– Уже несколько месяцев, если не больше.

Это было действительно так – ситуация в Италии изменилась настолько, что общественность потеряла интерес к деятельности комиссии. А ведь, как известно, ценность любого политического скандала заключается лишь в его своевременности. Дошло до того, что доклад председателя не смогли утвердить из-за отсутствия кворума…

– О чем тогда речь? С чего этот парень вообще взял, будто мне могут понадобиться списки бывших советских шпионов в Италии?

Если бы Олигарх, в своей жизни политика и бизнесмена, только просчитывал, а не чувствовал собеседников, он никогда не достиг бы кремлевских вершин. Вот и сейчас, разговаривая с Литовченко, он постоянно ловил себя на мысли, что этот никчемный, в сущности, человечек, обязанный ему всем, вплоть до завтрашней чашки растворимого кофе и сэндвича, приготовленного на ужин, источает какую-то скрытую напряженность и едва уловимую фальшь.

Так в букете даже самого дорогого вина, простоявшего слишком долго с открытою пробкой, под солнечными лучами, вдруг начинает угадываться неприятная, кисловатая нота…

– Я спросил у этого синьора то же самое, – кивнул Литовченко, привычно соглашаясь с Олигархом, – и он ответил, что информацию можно использовать против Кремля… Якобы публикация сведений о политиках и журналистах, имеющих или имевших отношение к советскому шпионажу, должна неминуемо подорвать доверие общественности на Западе к Владимиру Путину, бывшему сотруднику КГБ. Он вообще много чего говорил в таком роде: и что секретные службы СССР создали некогда по всей Италии тыловые базы и склады оружия на случай вторжения, и что большая часть террористов из «красных бригад» была интегрирована в советскую военную систему – в общем, всякий бред. Знаете, у меня создалось впечатление, что кто-то, стоящий за спиной этого парня, просто-напросто хочет использовать вас в качестве доски объявлений…

– Как это?

– Ну, есть такой оперативный прием, он практиковался еще со времен холодной войны… – В истории глобального противостояния американских и советских спецслужб отставной подполковник Литовченко разбирался неплохо, потому что много читал на эту тему. – Допустим, Москва что-то хочет сказать Вашингтону, что-то злое и неприятное – такое, что приличные дипломаты говорить не вправе, если нет доказательств. Например, что американские империалисты поставляют оружие афганским душманам и что в СССР про эти поставки знают. Тогда какая-нибудь мелкая провинциальная газетка какой-нибудь неприсоединившейся африканской или азиатской страны вдруг брала и помещала у себя статью с соответствующей информацией от своего собственного корреспондента… Эту статью тут же перепечатывала советская официальная пресса: «Труд», «Правда» или «Известия» – разумеется, со ссылкой на зарубежное издание. Таким вот хитрым способом, через окольные газеты или через каких-нибудь сугубо частных лиц, которые, собственно, и назывались на сленге спецслужб досками объявлений, сторонами и доводились друг до друга угрозы, предупреждения… но иногда и демонстрировалась и готовность о чем-нибудь договориться.

– Так-так… ну-ну…

Собственно, дальше можно было не продолжать. Однако Олигарх решил дать Алексею Литовченко возможность высказать свою мысль до конца.

– Если какую-то информацию относительно России озвучит какой-то мало кому известный даже в узких кругах итальянец – это одно дело. А вот если с публичными разоблачениями выступит такая значимая фигура, как вы… – Литовченко закатил глаза куда-то под потолок. – Во-первых, это сразу же привлечет внимание к деятельности «комиссии Митрохина». Во-вторых, появится повод для возобновления ее деятельности комиссии. В-третьих, придется на какое-то время умолкнуть оппонентам – а то сенатора, на которого работает Лукарелли, уже вызывали для отчета перед парламентским Комитетом по надзору за спецслужбами.

– Все понятно. И в общем, логично… – Олигарх нервно пробежал пальцами по столешнице. – Речь идет только о «шпионских списках» Митрохина… и все?

– Да. Больше ничего интересного.

Ответ прозвучал после мгновенной, едва уловимой паузы – которой, впрочем, вполне хватило на то, чтобы к Олигарху вернулись прежние подозрения в неискренности собеседника:

– Подождите, Алексей… а сколько он, собственно, хочет за эти списки?

– Пять миллионов евро. Хотя, как я понял, торг очень даже уместен…

– Неплохой аппетит! Но ведь, насколько я помню, все эти сведения были в свое время переданы итальянцам британской разведкой?

– Совершенно верно.

– И он что же, хочет продать нам за шесть с лишним миллионов долларов обратно то, что итальянцы когда-то бесплатно получили от англичан?

– Да, именно так я его и понял, – подтвердил Литовченко.

Олигарх рассмеялся и хлопнул в ладоши:

– За кого он нас принимает? За русских идиотов, которым некуда деньги девать? Нет, ну, наглец!

– Вообще-то он все время хотел общаться лично с вами, – напомнил Литовченко.

– Ни в коем случае! Слушайте, голубчик, а может, это какая-то новая провокация ваших бывших друзей с Лубянки?

– Вполне возможно. Даже, пожалуй, скорее всего.

– Ну, тогда, значит, правильно я сделал, что послал на встречу вас. Спасибо, Алексей, спасибо, голубчик! Вечно вам приходится за меня отдуваться с подобными типами… спасибо!

– О чем вы говорите? – Вслед за хозяином Литовченко поднялся со стула. – Это, в сущности, такой пустяк по сравнению с тем, что вы для меня делали и делаете…

Опять оставшись в одиночестве, Олигарх потер ладони, одну об другую – так, будто стирал с них следы прощального рукопожатия.

Любопытная ситуация…

Обязательно надо найти этого итальянца. Поговорить. Послушать…

И сделать это необходимо как можно скорее…

* * *

С каждым километром пути, проделанным на юг от Татауина, вдоль обочин все чаще попадались навесы, укрывающие от палящего солнца людей в национальной одежде и какие-то пластиковые канистры. Канистр было так много – всех возможных цветов и размеров, – что Ахмед Закатов в конце концов не удержался и задал вопрос:

– Что они продают? Воду?

– Нет. Бензин.

– Бензин? – Закатову показалось, что он ослышался.

– Это контрабанда из Ливии. Там хотя и плохой бензин, но намного дешевле, чем здесь, в Тунисе.