Текст книги "Азбука спасения. Том 53"

Преподобный Никита Стифат

Твердо ведай, что непрестанная молитва та есть, которая не отходит от души ни днем, ни ночью и которая состоит не в воздеянии рук, не в положении тела молитвенном и не в возглашении молитв языком, чтоб можно было ее видеть телесными очами, но состоит в умном делании с памятованием о Боге при постоянном умилении, и уразумевается только умеющими уразумевать сие.

Можно пребывать всегда в молитве, если помыслы свои держать собранными под владычеством ума в мире и благоговеинстве полном, в глубины Божии проникая и ища вкусить оттуда истекающую сладчайшую струю созерцания: что при отсутствии мира (помыслов) невозможно. Только в том, у кого душевные силы умиротворены ведением, может благоустроиться непрестанная молитва.

Преподобный Зосима (Верховский)

Повествование о действиях сердечной молитвы старца-пустынножителя Василиска, записанное его учеником схимонахом Зосимой Верховским

От составителя

Составитель данного сборника считает своим долгом сделать особое предупреждение для тех, кто хотел бы ознакомиться с «Повествованием о действиях сердечной молитвы старца-пустынножителя Василиска». Записано оно со слов самого старца его ближайшим учеником и сотаинником преподобным Зосимой (Верховским), основателем Троице-Одигитриевой пустыни под Москвой (о схимонахе Зосиме (Верховском) см. книгу «Старец Зосима Верховский. Житие и подвиги». М.,1994; прославлен в 2000 г. в лике местночтимых святых Московской епархии), и является описанием возвышеннейших молитвенных состояний, которых сподобляем был старец от Господа.

Истинность и непрелестность делания монаха Василиска засвидетельствовал великий аскетический писатель нашего времени святитель Игнатий Брянчанинов. В своем труде «Слово о смерти» он пишет, что, насколько ему известно, только два инока в его столетие сподобились зреть свою душу исшедшею из тела во время молитвы. Одним из них и был пустынник Василиск, с ближайшими учениками которого «составитель Слова удостоился сожительства и о Господе дружбы» (Святитель Игнатий Брянчанинов. Слово о смерти. М.,1991. С. 75).

Вместе с тем хотелось бы подчеркнуть, что знакомиться с рукописью схимонаха Зосимы подобает с особенной осмотрительностью и благоразумием, постоянно помня слова великого наставника иночествующих преподобного Иоанна Лествичника, что «удивляться трудам святых – дело похвальное, ревновать им – спасительно, а хотеть вдруг сделаться подражателем их жизни есть дело безрассудное и невозможное» (Иоанна, игумена Синайской горы, Лествица. Сергиев Посад, 1908. Слово 4, 46. С.39). Тем, кто еще новоначален, не следует стремиться сразу же стяжать подобную благодать, а нужно лишь с благоговением взирать на подвиг монаха-пустынножителя, еще более смиряясь и осознавая свою духовную немощь. «Как убогие, видя царские сокровища, еще более познают свою нищету, так и душа, читая повествования о великих добродетелях святых отцов, делается более смиренною в мыслях своих», – пишет святой Иоанн (Там же. Слово 26, 211. С.212).

Предлагаемая вниманию читателей адаптация к современному русскому языку «Повествования о действиях сердечной молитвы старца-пустынножителя Василиска» осуществлена сестрами переводческой группы Ново-Тихвинского женского монастыря по рукописи из собрания Оптиной пустыни (РО РГБ ф.214, №409).

Повествование о действиях сердечной молитвы…

Благоволением и милостию Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа сподобился я, грешный и недостойный, из уст старца моего слышать то, что он, не утаивая, ради любви моей к нему, открывал мне в беседах о действиях, бывающих с ним во время умной, сердечной молитвы.

О первом действии. Когда старец узнал об этой сердечной молитве (ибо прежде он о ней не ведал), то весьма порадовался, что таковое внимание является средством удерживать ум в молитве и в одних Божественных размышлениях пребывать. И так начал он в ней подвизаться до того, что множество раз в великое изнеможение от долгого в ней понуждения себя приходил и тем наводил на сердце великую боль – до того, что уже не мог более не только в сердце производить молитвы, но даже ни ходить, ни стоять, ни сидеть от несносной боли сердца. Но долгое время лежал на одре – едва болезнь отходила от него, – и, так немного придя в силы, вновь усиленно углублялся он в умном внимании сердечной молитвы. Видя же от того упущение в чтении и пении Псалтири и канонов и недоумевая, угодно ли Богу таковое его моление сидя, весьма об этом смущался, ибо не имел никого другого, единодушно, духовно по Боге с ним сожительствующего, с кем бы мог о том рассудить, – только меня одного.

И тогда приложил он к обычному своему воздержанию большее воздержание в пище и сне и, усердно о том помолившись, снова сел на молитву, по обычаю с умилением умно Богу молясь. И вдруг неожиданно излилась в его сердце непостижимая сладость, срастворенная с любовью к Единому Богу, вместе с тем забыл он обо всем, принадлежащем веку сему, и весьма этому необычному утешению удивился, как и сам поведал мне недостойному: «Настолько, – сказал он, – был я услаждаем и утешаем, что не думал, что может быть большее услаждение в Царствии Божием (Небесном)». И с тех пор были у него разные действия и внутри сердца чистая молитва.

2. Иногда при чистой молитве как бы нечто весьма хорошее и вкусное ест.

3. Иногда будто что-то вон изливается из сердца его со сладостью.

4. Иногда кипит в сердце от чрезмерной сладости.

5. Иногда чувствует себя всего таким легким, будто воздушным, и как бы утешительно летающим.

6. Иногда, рассуждая о сладостях и утешениях, которые бывают у него, помышляет он, что самого себя только тем утешает, а не Богу молится, ибо ум его углублен в сердце, а не на небе пред Богом предстоит; и тотчас хочет он его к Богу возвести, и вот, видит ум свой подобным облаку и возлетающим на небо к Богу. И тогда в сердце уже прекращается молитва, до тех пор, пока ум, возвратившись, снова в сердце не войдет, но только одна сладость утешительная в сердце ощущается.

7. Иногда размышляет он о словах Господних в Евангелии, которые Господь женщине самарянке сказал: иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки: но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник воды текущая в живот вечный (Ин.4:14), – и от этого размышления сладость великая изливается в сердце его.

8. Иногда, и о других словах, приводимых в Евангелии, размышляя, ощущает подобные же сладостные действия, а потому, из-за множества и сходства, я не записывал их.

9. Иногда чувствует он всего себя в молитве, то есть во всех членах, частях и суставах молитву саму собой творящуюся, и, внимая действию тому, не отторжен бывает от простертия к Богу, и, удивляясь этому, утешается. И таковое действие бывало с ним неоднократно.

10. Иногда, сидя долгое время, в одну только молитву углубившись, – часов около четырех и более – вдруг внезапно восчувствует ни с чем не сравнимую радость услаждающую, такую, что уже более и молитва не творится, но только чрезмерною любовью ко Христу пламенеет он.

11. Иногда от великого внутреннего духовного о Боге радования и многой ощущаемой в сердце сладости и любви безмерной, каковую чувствует ко Христу, недоумевает он: какими словами именовать Господа нашего Иисуса Христа, ибо этой молитвой, называемой Иисусовой, кажется ему именовать Господа мало; и, о том жалея и болезнуя, что не знает, как именовать, остается без молитвы, то есть слова молитвенные утаиваются и не ощущаются, а только одна сладость сильно кипит и волнуется внутри сердца его, и от чрезмерного воскипания обильно изливается вовне из сердца, словно рекою.

12. Иногда понудит он себя вообразить в сердце Христа Господа Младенцем и тотчас весь сладостью исполняется.

13. Иногда от великой молитвенной сладости и утешения многого пребывает он, сидя, внимая умному чистому молению, до шести часов и более.

14. Иногда от чрезмерной любви ко Господу Богу и от помышления о своем недостоинстве сами из очей его слезы умилительные источаются.

15. Иногда, не в силах будучи стерпеть многой внутренней сладости и словно оживотворительной некой духовной радости внутри сердца, слезы источает он обильно.

16. Иногда приходит такая сладость, что не только сердце наполняет, но и все члены, и суставы преисполняет, и во всей крови как бы кипит, и нет того места, в котором не чувствовалась бы таковая чуднодействующая непостижимая сладость – до того, что сердце от нестерпимости делается трепетным.

17. Иногда не только сердце трепещет от таковой безмерно умножившейся, неизреченной и нестерпимой сладости, радости и распаленной любви к Богу, но и все тело трепещет и колеблется наподобие, как при болезни, именуемой трясучей и лихорадкой, но безболезненно; и так сильно колеблется он всем телом, что едва сидеть может.

18. Иногда, при таковой утешительной вышеописанной сладости и трепете сердца и всего тела, уже не имеет он молитвы, даже силы молиться или власти ее производить; тем сильнее тогда отрешен он от всех помышлений века сего и пребывает уже вне всего, только единой утешительной сладостью весь будто облит или будто погружен в нее, и так весь чисто восхищен и углублен в любовь Божию.

19. Иногда сам он дремлет или просто спит, но молитва сама собою в сердце усладительно действует и явственно, то есть чисто, в сердце произносится.

20. Иногда он с другими разговаривает, и обсуждается нечто уважительное, также, когда ест и пьет, сидит или ходит, а молитва, непрестанно услаждая, в сердце сама творится.

21. Если когда-либо вопрошал я старца, как у него молитва, то отвечал он мне, говоря так: «Ныне не знаю, когда бы молитва в сердце не творилась».

22. Настолько ему от Бога эта молитва была дарована, что однажды восхотел он испытать себя и пребыл в ней 12 часов, не вставая и не прекращая ее, в бодрости, и не только не отяготился, не изнемог и не заскучал, но сладость молитвенная, еще продолжаясь, может быть, удержала бы его и долее, если бы я не прервал его приходом моим; и видел я его в лице изменившимся, умиленным и обрадованным.

23. Иногда настолько радующая сладость и утешение, распаляющее любовью Божией, впадают в его сердце, что недоумевает он, какими словами изъяснить или чему уподобить это, а потому и утаено это от меня недостойного.

24. Иногда, наивеличайшею любовью ко Христу и сладостью объят, будучи от сильного того действия, ощутительно чувствует он как бы Самого Христа Господа в образе Младенца в сердце своем; обозревая же Его умно, объемлется умилительно радующим утешением.

25. Иногда от превеликой ко Христу любви и от неизреченной сладости и радости со утешением – от такового совокупного и соединенного с сильным ощущением действия – уже не Младенчествующего, но в совершенном возрасте, каким Он был, пребывая на земле, ощутительно объемлет в сердце, словно друга, Христа Господа; и это действие происходит не от воображения, ибо он, будучи весьма смиренен, никогда не дерзал помышлять о том, чтобы явился ему Христос Господь Бог.

26. Иногда из всех его жил, и суставов, и костей весьма ощутительно и явственно словно некие источники безмерной сладости текут в сердце со извещением, что это ему от благодати, милостью Божией; и хотя от великого своего смирения не только не принимал он, но и отвергал то, но невольно ощущал таковое извещение.

27. Иногда из сердца подобным образом изливается таковая же и с таким же ощущением сладость во все члены, жилы и суставы.

28. Иногда, сидя и углубляясь в молитву, побеждается он естественным изнеможением и засыпает тонким сном и пребывает в различных духовных видениях; из них же многих следующие памяти достойны.

Видит он, будто носит младенчествующего Господа нашего Иисуса Христа, и повелевается ему одно это иметь дело носить Христа, пока не возрастет, то есть во всю жизнь до смерти, – хотя и примет из-за Него поношение, но Он, Господь, Сам сохранит его. И тогда, пробудившись, от радости и любви, и благодарности к Богу многие долго проливает он слезы.

Иногда будто созерцает он Рай, то есть радующие, несказанной красоты жилища, дома и места, и, пробудившись, в великом умилении много слез источает.

Также иногда видит разнообразные страшные зрелища, и места мучений, и муки и, пробудившись, сокрушенно печалясь, подолгу плачет.

В таковых сонных видениях иногда зрит он, как бы в откровении, будущие, уготованные грешным и праведным воздаяния, но, недоумевая, как оба тех изъяснить, говорит, что неисповедимо воздаяние грешным из-за страшного ужаса и нестерпимой мучительной лютости, а праведным – из-за пречудной славы, и неизреченной сладости, и радости.

Иногда же предузнавал он и некоторые перемены в жизни своей и других отцов, которые со временем и исполнялись.

29. Иногда от долгого сидения возболит у него сердце, и сам он весь изнеможет, и уже не надеется получить какого-либо действия, бывающего от молитвы, и даже не может более молитву продолжать, – и вот, вдруг сверх чаяния нападает действие молитвы с неизреченными утешениями, и тут же тотчас вся болезнь исчезает, и становится он здоров сердцем и крепок всем телом, и молитва чистейшая истекает с ясным произнесением молитвенных слов.

30. Иногда весьма жаждет и крайне усиливается он изобрести какое-нибудь такое божественное размышление, которым смог бы произвести в себе молитвенное действие, и потому с усиленным вниманием чистейше внемлет, умно простираясь к Богу, внутри сердца своего, но все таковые усилия свои видя тщетными, извещается, что бывающие с ним действия происходят не иначе, как по милости Божией.

31. Случилось однажды, что свет осенял над головою его и, распространяясь, простирался к небесам, и по свету тому будто цветы являлись, наподобие прекраснейших полных маковых цветов – не знает он, чему точнее уподобить их; и не мог вовсе тогда он молитвы производить, но от чрезмерно углубленной сладости, как бы сильно бурлящей и кипящей в сердце и во всем теле, и от нестерпимости ее великие сжимания творил; и, не в силах будучи стерпеть той сладости множества, как бы в изумление пришел, ожидая, что после сего последует. И начало утихать и умаляться видение света.

Опять, словно во время мороза, не в силах будучи стерпеть иной ниспадшей сладости на все тело и в сердце, так же крепкие сжимания производил, и это более и более начало услаждать его, умножаясь, и сердце как бы распространилось наподобие великого горна и наполнилось словно жара огненного, чему удивляясь, недоумевая, что делать, приложил он правой руки палец к сердцу, и тотчас палец приложенный опалился весьма болезненно; из-за того отдернув руку прочь, размышлял про себя, что будет далее, и в то время как думал об этом, вдруг будто облако мрачное начало близ того жара находить, и при виде этого так помыслилось ему: «Видно, уже более мне от милости Божией ничего не дастся, и отнято все от меня грешного».

И так стала более умножаться темность, и после этого все исчезло, и молитва со сладостью прекратилась, и долго сидел он, но не творилась молитва, и едва вновь пошла по обычаю; но и по восстании от молитвы несколько дней чувствовал он боль в пальце, наподобие как от опаления, бывающего от прикосновения к чему-нибудь раскаленному. Однако не только бывшей в этом действии сладости отменной ничему невозможно уподобить или как-то изъяснить и наименовать, но и в прочих действиях бывающие услаждения иначе изъяснить он не может, как только именует: «сладость».

32. Во время услаждающей молитвы чувствует он иногда словно некое благовоние: хотя и слабое (неощутительное) обоняние имеет от природы, но во время молитвы ощущает обильное благоухание, наподобие как от неких благовонных духов ароматных, и цветов, и ягод или благовонного ладана; и еще явственнее хотел бы изъяснить это ощущаемое благовоние, но не знает, чему приуподобить, ибо кажется оно ему душистее и приятнее многоценного мира; и это часто с ним бывает.

33. Настолько дано ему от Бога действие в сердце этой молитвы, что почти все время ночи и дня в ней он проводит, а потому и всякое рукоделие оставил или сократил.

34. Иногда ради потребности некоей встает он с седалища, желая окончить стоя свое моление обычным малым чтением, и старается вниманием ум свой удержать в словах прочитываемого, но не может, ибо сама собою молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…» внутри сердца явственно, чисто и со услаждением, незаметно, как бы невольно, отводя память от читаемого им, влечет внимание к себе.

35. Иногда, бывая празден, стоя, думает, какое бы дело делать, и тотчас чувствует действующую в сердце со услаждением молитву, и словно влекущую его, – да единою тою занимается.

36. Случилось раз, что пожелал он от любви мучимым быть за Христа, и в то время, сидя на молитве, задремал, и видит, что того довольно ему, если будет плакать и скорбеть.

37. Иногда такой бывает во всем теле его, а особенно в сердце, трепет, от великого кипения в сердце и во всем теле как бы волнующейся сладости, что едва от сильного колебания может сидеть на своем седалище, и до того умучается из-за чрезмерного колебания, трепетания, действующего от несказанной той сладости, и радости, и утешения, происходящих от любви наичувствительнейшей ко Христу, и от иных недоуменных, новых, чудных, умом непостижимых и не вмещаемых услаждений, так что уже и головы своей не в силах держать на шее по-обычному, так же точно руки и ноги от слабости по прекращении трепета у него опущены, голова же, словно привязанная и лишенная собственной силы, совсем не может быть устойчивой в своем положении, но от слабости на все стороны опускается; но после утихновения вскоре как бы вдруг отходит слабость та от него и приходит он в обычное состояние своей силы и крепости.

38. Иногда, будучи одержим безмерною сладчайшею ко Христу любовью, ощущает он словно чувственно Самого Господа нашего Иисуса Христа в человеческом образе в своем распространенном сердце и будто Его лобзанием утешается и тем прохлаждает страждущее от необычной сладости сердце свое.

39. Иногда бывает он словно поражен нестерпимой сладостью так, что, не ведая, какими бы словами изъяснить свое страдание, говорит: «Словно копьем было пронзено сердце». Сколь же несносна таковая боль и нестерпима -всем известно; столь же нестерпимую сладость и радость самоутешительную ощущает он в своем сердце, отчего и делается в то время вне себя.

40. Однажды, лежа на обычном своем прискорбном одре и внимая по обыкновению своему производимой им молитве, внезапно вдруг восчувствовал он в сердце и во всем существе более всех прежде бывших у него сладостей сладчайшую сладость, отчего и усомнился в таковой необычной сладости, столь стремительно во множестве напавшей на него, потому восстал для сидения, но сидя не ощущал таковой.

41. Иногда, будучи охвачен обычным сладостным утешением, видит он как бы два источника, текущие в сладости: один в сердце с правой стороны текущий, а другой – из сердца льющийся, наподобие желтого чистого меда, и будто под тот исходящий из сердца источник подставляется стакан, и по наполнении этой сладостью, подобной желтому меду, другие стаканы подставляются, переменяясь один за другим и прочь отставляются сами по себе. На все же это трезвенно взирая умом со удивлением, был он духом в благодарности ко Господу Богу и утешался.

42. С начала сидения его, с час один по времени, ощущал он разнообразные движения и действия с обычной мерою сладости, но потом пришли обильнейшие сладость и утешение и уже не он молитву соблюдал, но в несказанной сладости сама молитва его держала, с отъятием от него всех помышлений этого мира; и таковая умноженная сладость продолжалась около часа, и по утихновении той и молитва начала прекращаться, и сладость умалилась. По прекращении же всего словно дыхание некое наподобие или ветра, или воздуха повеяло на сердце.

43. Иногда, сидя и внимая молитве, всеусильно понудится он заключить вниманием ум свой, углубляя его внутрь одного сердца своего, и, так держа его неослабно, отнюдь не попускает ему ни парить, ни изойти из сердца, отчего сердце, не стерпевая, начнет словно трепетать, и колебаться, и метаться во все стороны, и от такового великого возмущения будто обливается сердце обильной сладостью, и после этого нападает словно бурлящее кипение – иная необычная, и для ума непостижимая, и словами неизъяснимая, и недомыслимая сладость, а посему и наименовал он ее только так: «Необычная сладость», – – в которой столько же пламенел он и любовью к Богу.

44. Однажды было так: долгое время сидел он и восхотел уже восстать для посещения своего ученика и друга, но внезапно восчувствовал необычное, в безмерной сладости, движение во всем существе, а наиболее в сердце, и молитву необыкновенно ощутительную и весьма явственно творящуюся, почему и стал особенно внимать; и вот, вскоре начало являться в сердце больше сладости, которая, будто крепко сгущенная, по каждом изречении в сердце молитвы «Господи Иисусе…» рассыпалась внутри сердца, и, долго смотря на это с удивлением и утешением, ощущал он, что все более увеличивалась в нем та необычная сладость, отчего и простирался весь горящею любовью ко Господу Богу, и размышлял про себя, чему бы уподобить ту рассыпающуюся сладость, но, не найдя сходного уподобления, сказал мне, что было это как бы подобно ореховому ядру, от кусания рассыпающемуся.

И тогда, когда эта сладость рассыпалась, еще и сердце более распространялось, и около молитвы как бы свет стал находить и умножаться, сердце же еще пространнее распространялось; и столь усладило его это страшное действие, что как бы привело в забытье, и не понял он, как и сам весь вошел в сердце и в свет тот, ибо сердце его оказалось чрезмерно распространенным.

45. Иногда сидит он, и сон одолевает его так, что и молитва скрывается, пробудясь же, видит вновь, что молитва сама по себе произносится (идет) со услаждением обычным.

46. Бывает иногда так, что вдруг молитва умолкнет и сердце утихнет, и столь утаится сердце, будто бы вовсе его нет, даже и естественное его биение прекратится; и так, умом в сердце смотря, хочет он молитву произвести, но нет молитвы, не показывается и не чувствуется, только единою сладостью бывает весь объят.

47. Однажды, при великом трепете, подобном болезненному, чувствовал он кипение сладости в своем сердце, но вскоре вдруг остановились то трепетное движение и молитва, и трепет сердца прекратился и утих – наподобие, как бы кто, в ладье на веслах плывя, вдруг грести перестал; по утишии же всего, то есть молитвы, сладости и трепета, начал будто пламень некий охватывать сердце непостижимой сладостью, или как бы некий воздух обдавал, то есть с силой навевал, этой неизреченной, и непостижимой, и утешительной о Боге сладостью, отчего и все тело сильно растеплилось, до того, что даже и пот обильный по всему телу выступил.

48. Сидел он долгое время, со тщанием понуждая себя, ища внимательнейше великой молитвы, и вот начала усиливаться она и являться более и более, и вскоре объяло его действие ее с сильным трепетом и колебанием всего тела, с неизреченною сладостью, а особенно в сердце и в груди чувствовал будто сильное терзание, но ни малого не приносившее страдания, и никакого болезнования не было от такового сильного трясения груди, равно и прочим членам тела не приносило то действие ни малейшего мучения или расслабления (как случалось ему иногда, после великого трепета, всем телом пребывать в изнеможении и расслаблении), – но здраво, легко и радостно услаждало оно новым утешением.

Но вдруг, остановясь, стало то действие разделяться на две половины в теле его: то есть в одной половине, с правой стороны головы и груди, в правой руке и далее даже и до ноги, мало чувствовалось сладости, напротив же того, в левой стороне всего тела, может быть, от сильного в той стороне трепета сердечного, особенно усугубилось чрезмерное как бы обуревание и волнение – так трепет нашел; в сердце же до того умножилось словно нестерпимое раздирание и терзание, и сосец столь начал двигаться от того сладкоутешительного о Боге радования наподобие, как бы кто, рукой его хватая, хотел прочь отторгнуть, и после этого все начало уменьшаться мало-помалу, и продолжалось с ним это действие дольше всех прежде упомянутых: от рассвета даже до времени трапезы.

49. Настолько бывает иногда сильное движение сердца от произнесения слов молитвенных, со сладостью, в радовании о Господе Боге, что сердце уже словно не может стерпеть, хотя тело и не двигается, но оно от сладости той столь трепетно волнуется, и мечется, и толкается биением великим в грудь, что вся грудь как бы округлой видится и от сильного движения сердца необычно воздымается так, что, рукою сильно прижимая, хочет ее удержать, но не может, ибо словно прочь отделяется -так грудь высоко воздымается; до того же усиливается он не допускать этого, что даже и кожу, что на груди, держит в руке зажатой.

50. По прошествии некоторого времени еще объявил он мне, недостойному (ибо любвеобилен был, и я любим был им, и потому не утаил от меня), говоря так: «Ныне во всем изменилась и иная во мне молитва, ибо вначале и прежде теперешнего времени действовала более со услаждением, а ныне при усугубленном услаждении и трепет всегда бывает». Я же вопросил его, в которой чувствует более превосходства, он же поведал мне, говоря: «Несравненно, которая с трепетом – ощутительнее и умилительнее, хотя и без слез; но сладость несказанная и по прекращении трепета бывает, и сердце сладостью обливается, словно неким маслом или миром, и весь пламенею и словно таю с неизреченным чувством великой любви ко Господу Богу нашему Иисусу Христу».

51. Было несколько раз таковое действие: сидя, с чистейшею молитвою, весь умно вперен он в Бога в сладчайшей сладости, и трепетом сильным весь одержим, и светом неким весь окружен; и так во свете сидя, видит по левую сторону Создателя своего Господа Иисуса Христа, на Кресте висящим, и перед Ним предстоящую Матерь Его, Пресвятую Владычицу нашу Богородицу; видя же это, и сам весь сильно воспламеняется несказанным желанием и горящей любовью ко Христу Господу Богу нашему, но скорбит и болезнует, что в таком отдалении от него Он видится, ибо крайне желает поклониться Ему и лобызать пречистые язвы Его. И, настолько объят будучи этим великим и нестерпимым желанием, не ведает и сам, как приближается к Нему и осмеливается прикоснуться к пресвятым и животворящим язвам Его, одну за другой осязая, объемля и лобызая, – что на руках Его и на ногах, а ту, что в пречистом Его ребре, уже не рукой осязает и не устами к ней прикасается, но сердце свое к язве Его прилагает.

И стоит ему прикоснуться сердцем своим к язве Его, что в пречистом ребре Его, как тотчас нестерпимо закипает оно и чувствует он сильнейшую, непостижимо действующую сладость, сильно вскипевшую в сердце и словно пронзающую его; и бывает уже он тогда вне себя, как бы в исступлении чувств, в одной только своей чрезмерной любви ко Христу. Но видя, что из-за его приближения к Спасителю, ради приложения своего сердца к животворящей язве в пресвятом Его ребре, Божия Матерь стоит позади, болезненно он опечаливается, что он тому причиной, что не стоит Она близ, пред Лицом Христовым, и от такого размышления и сожаления начинает он приходить мало-помалу в память и видит на Кресте висящего Господа снова в отдалении, пока совсем не утихает и не отходит это действие. Это несколько раз с ним бывало в непродолжительное время.

52. По прошествии некоторого времени было еще следующее: подобным же действием будучи охвачен, чувствует он так же и видит все совершенно подобно тому, как перед этим изложено, но только во время прикосновения, то есть приложения сердца своего к язве Христовой в пресвятом ребре (о чудо!), явственно чувствует он и видится ему, как некий источник благодати, струей истекающий из Христова сердца, льется в сердце его. И когда уже эту струю, лучше же сказать, милость Божию, ощутил он вошедшей в свое сердце, тогда поистине сделался вне себя и не знает, как изъяснить и чему уподобить бывшую ему тогда радость и прочие непостижимые и неизреченные утешения.

53. Иногда размышляет он и удивляется неизреченному и непостижимому Божию к человеку благоволению: как от страшной Своей славы и величества восхотел Он стать нас ради человеком и столь лютые страдания Свои претерпел ради нас, а особенно ужасается, видя, как Он, Создатель наш, до того к нам Своею любовью простерся, что, уже не имея чего-либо большего у Себя, чтобы даровать нам, да возлюбим Его, предал Божественное Свое Тело во вкушение и Святую Кровь Свою в питие и как Агнца предложил Себя в снедь верным всего мира, чтобы всецело быть с нами совокупным и неразлучным на веки бесконечные. И от таковых размышлений, и чисто, сильно творящейся молитвы со всеми прежде названными действиями, и от нестерпимости прежде описанных тех пречудных и непостижимых, с равной силой обуревающих великих ощущений в трепете действующей сладости Божией любви, видя себя также светом окруженным, приходит он как бы в забвение себя и тогда, пребывая уже без всякого помысла, вновь видит Спасителя нашего, Господа Иисуса Христа, перед ним на Кресте висящего, видом Своим вызывающего сильную жалость.

Оттого начинает чувствовать он во всем существе сильно воспламененную ко Христу любовь и устремляется с крайним желанием, дабы также с поклонением и любовью лобызать пречистые Его язвы, и, лобызая, распростирает и себя пред Ним крестообразно и так прикладывает себя самого к Нему, Спасителю. Что же за этим последовало, после? О, чудо благости Божией и Его снисхождения! Видится ему Господь весьма явственно и ощутительно, как бы в точности осязаемым, а спустя немного времени – непостижимо совокупленным с ним, и тотчас видится, как Сам Он весь вмещается в него. И уже не стало Господа па Кресте, но с собою ощущает Его Всего совокупленным и смешанным. И что же тогда? И какое объяло его утешение и каковые во всем своем, словно разжженном и преисполненном теле, в сердце и во всей внутренности чувствовал он сладости действующие? Воистину неизреченные, и непостижимые, и недоуменные – чудные обуревали его утешения. И это поведал он мне грешному так – кратко сказанными словами.

54. Иногда, бывает, сидит он, весь простершись в молитвенном умном взывании со услаждением к Богу, и вдруг охватит его обильнейшая сладость, со стремлением вовнутрь, отчего всю внутренность измененной и будто волнующейся чувствует.

55. По некотором времени открыл он мне, что ныне в нем уже не таковым образом и не прежним обычаем молитва действует, то есть прежде иногда просто с малым услаждением и утешением бывала, а иногда и с величайшим ощущением сладости, теперь же бывает с другим действием – с непрерывным трепетом, и не только сердце трепещет, но и все тело всегда бывает колеблющимся и трепещущим, хотя бы и весьма малое ощущал он действие, однако сердце и тело и от такового бывают трепетны.