Текст книги "По ту сторону Нила"
Автор книги: Николь Фосселер
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Николь Фосселер
По ту сторону Нила
Йоргу, который показал мне сад в пустыне, созданный для меня.
Николь Фосселер
Книга Первая
Последнее лето
В жизни бывают особенно памятные времена года.
Например, зима в детстве, когда беспрерывно идет снег и земля лежит притихшая под белым покрывалом. На улицах и улочках громоздятся набросанные лопатами сугробы высотой в человеческий рост, на которые хочется взбираться снова и снова, чтобы потом, оглашая окрестности радостными криками, съезжать по ледяному склону, даже ничего не подстелив под штаны. А вечером, с горящими щеками, ощущая зуд и покалывание в окоченевших пальцах, уплетать у камина покрытые сморщенной кожицей печеные яблоки, кислые, но пропитанные сахарным сиропом и от души сдобренные гвоздикой и корицей.
Или осень, когда деревья стоят словно охваченные пламенем, а свет низкого солнца похож на расплавленное золото. В такие дни легко расстаешься с летом, пресытившись душой и телом и полуденной жарой, и ночной духотой, и синевой неба, и запахом цветущих лугов.
А еще весна, когда почки распускаются за одну ночь, как раз в тот момент, когда начинаешь думать, что зиме конца не будет.
И все же лето 1881 года было исключительным. Все они – и Джереми с Грейс, и Леонард с Сесили, и Бекки, и Ада со Стивеном, и Саймон, и Ройстон – запомнили его на всю жизнь.
Оно пришло рано, еще в мае, и щедро рассыпало свои дары по просторам Южной Англии. Как будто было послано людям в утешение после сурового января с его частыми снежными бурями и холодной весны. Полное жизненной силы и щедрое на краски и тепло, это лето готовило им немало сюрпризов. Дни напролет они бездельничали и смеялись, а по ночам устраивали шумные праздники. Молодые и беззаботные, свободные и непобедимые, они жили настоящим, наслаждаясь радостями искренней дружбы и первой любви. Их рассвет обещал так много!
В то лето, когда Ада Норбери вернулась домой, все только начиналось.
1
Паровоз пыхтел, окутанный клубами дыма, и походил на толстокожую гусеницу, метр за метром проедающую себе путь в зелени лугов и полей. Этим солнечным майским утром он выехал с лондонского вокзала «Ватерлоо» и двинулся на юго-запад. Ада улыбалась, узнавая лесную опушку, деревеньку или одинокий дом, и округляла темные глаза, когда видела что-нибудь новое. Собственно, изменилось не так много. Здесь, в графстве Суррей, время будто остановилось. От этих просторов веяло все тем же задумчивым, мечтательным покоем.
Вот колеса застучали по мосту, и сердце Ады забилось сильнее. Здесь река становилась широкой и полноводной. Через все графство Суррей несет Вэй свои искрящиеся селадоновые[3]3
Селадоновый цвет – серовато-зеленый. По названию особого типа глазури, применяемой для покрытия керамических изделий.
[Закрыть] воды, чтобы в этом месте соединиться с Темзой и уже вместе с ней течь на север, в сторону Лондона, и дальше, к морю. На своем пути Вэй пересекает городок Гилфорд, но прежде, чем достичь его сонных пределов, возле Шелфорда, вбирает в себя еще одну речушку, которую дети семьи Норбери некогда считали своей. Это Кранлей, и она настолько мелкая и узкая, что временами почти исчезает в прибрежных зарослях ив и ясеня. Но ее похожее на негромкий смех журчание тихими летними ночами было слышно даже в саду у Норбери. А стоило установиться более-менее теплой погоде, как дети дружно устремлялись к ней и строили плотины из ила, веток и пучков травы, пускали кораблики или просто плескались, оглашая берега криками и визгом. Они продолжали это делать и когда выросли и стали слишком взрослыми для таких забав.
Радость возвращения омрачала тоска по прошлому. Она не оставляла Аду и в последние несколько месяцев, разве поутихла с того самого дня, как началось это заманчивое и пугающее приключение, повлекшее за собой мучительную разлуку и означавшее не что иное, как бегство.
Пальцы Ады судорожно сжались, захватив полную горсть плотной ткани, из которой была скроена ее узкая юбка. Потом снова разжались и осторожно, почти благоговейно разгладили материю. Парижская модель, «практически не поддается износу, мадемуазель», как заверяли Аду в модном салоне на Рю-де-ла-Пэ. Юбку дополнял приталенный жакет до бедер и шляпка такого же насыщенного бардового цвета. Чем не костюм для современной и уверенной в себе молодой светской дамы?
– Простите, вы тоже едете до Портсмута?
Кровь бросилась Аде в лицо. Она вздрогнула и испуганно, исподлобья посмотрела на свою соседку, пожилую женщину в черном, с которой за все время пути не обменялась ни единым словом, если не считать короткого приветствия.
– Нет, только до Гилфорда, – тихо ответила Ада и даже чуть улыбнулась.
– Ах! – воскликнула дама, захлопывая книгу, до сих пор полностью поглощавшую ее внимание. – Надо же так обмануться! Еще на вокзале я обратила внимание на ваш огромный чемодан и подумала: «Бедное дитя, что заставило ее одну пуститься в столь долгий путь?»
– Всего-то сорок пять минут езды, – возразила Ада. – Встречать меня в Лондоне не имело смысла.
Она постаралась, чтобы это прозвучало как нечто само собой разумеющееся. Она гордилась тем, что предприняла это путешествие в одиночку.
– Я возвращаюсь из поездки по континенту, – добавила Ада. – Она длилась больше года, и только вчера я сошла на берег в Дувре.
Попутчица небрежно отбросила книгу и сложила руки на коленях.
– Набирались впечатлений? Прекрасно! Вы, конечно, побывали в Италии?
Ада кивнула:
– И во Франции, и в Германии. И даже в Греции.
От приятных воспоминаний лицо ее просветлело: путешествие по Рейну и красный камень Гейдельбергского замка в лучах закатного солнца, роскошные берега Женевского озера и хрупкая красота дворцов Венеции. В памяти промелькнули флорентийские башни и купола, фонтаны на античных развалинах Рима и роза, которую она положила на могилу Китса, афинский Акрополь и, конечно, Париж, с его чудесными кафе и уличными художниками, книжными лавочками на берегу Сены, великолепным Лувром и жутковатой красотой Нотр-Дама.
– Замечательно! – Ее попутчица вздохнула. – Ничто так не расширяет кругозор и не радует душу, как путешествия. Этих впечатлений вам хватит на долгие годы.
Ада снова улыбнулась, на этот раз шире.
– Жду не дождусь, когда смогу рассказать обо всем этом родителям, брату и сестре.
Ее соседка задумчиво покачала головой, в уголках глаз появились добрые морщинки.
– Разумеется, ведь с вами столько всего случилось за это время! Как же будут счастливы ваши родные снова видеть вас в своем кругу!
Ада беспокойно заиграла пальцами, на ее лицо легла тень. Рано или поздно ей предстоит серьезный разговор с родителями. Не сегодня и не завтра, но непременно до наступления лета. Она размышляла об этом еще там, на чужбине, и в долгих разговорах с мисс Сиджвик ее намерение созрело до твердого решения.
– Ги-и-илфорд! Следующая станция Ги-и-илфорд!
Поезд уже тормозил, и голос проходившего мимо купе кондуктора избавил Аду от необходимости ответить пожилой даме. Ада решительно натянула перчатки и схватилась за чемодан.
– Я выхожу. Счастливого пути! – попрощалась она с соседкой.
– Большое спасибо. И вам благополучного возвращения на родину! – отозвалась та.
Тормоза завизжали, вагон толкнуло, и локомотив, пыхтя и фыркая, остановился. В проем распахнутых дверей опустились металлические ступеньки, по которым Ада, опираясь на руку услужливого проводника, и сошла на перрон.
Над крытой платформой клубился дым, и люди, ожидавшие друзей или родственников из Лондона перед неуклюжим кирпичным строением вокзала или с минуту на минуту готовые броситься в сторону Портсмута, стояли как в тумане. В медленно рассеивающихся клубах носильщики разгружали багаж прибывших в Гилфорд и поднимали в вагоны сумки и чемоданы отъезжающих.
– Вот она! Адс! Мы здесь, здесь!
Это было ее детское, но до сих пор не забытое прозвище. Ада оглянулась. Легкая и смеющаяся, подобно рассекающему утренний туман солнечному лучу, ей навстречу бежала Грейс. Одной рукой она приподнимала подол голубого цветастого платья, другой придерживала соломенную шляпку.
– Грейси! – отчаянно выдохнула Ада.
Сестры бросились друг другу навстречу. Сейчас казалось, нет на свете силы, способной их разлучить.
– Добро пожаловать домой, дорогая.
Голос матери обволакивал, как нежные объятья. Ада почувствовала знакомый аромат лаванды и вербены, который, сколько она себя помнила, вселял в нее чувство защищенности.
– Мама!
Глаза наполнились слезами. При виде их Бекки перестала улыбаться, и ямочки на ее щеках разгладились. А Бен… старик Бен довольно морщил перед ней обветренное, похожее на печеное яблоко лицо. Он приложил пальцы к твидовой кепке, прежде чем взяться за чемоданы с бирками на ручках: «Ада Норбери. Шамлей Грин. Суррей, Англия».
Сердце Ады было готово разорваться от радости.
Я вернулась домой!
2
– Возьмем, к примеру, разведывательный рейд лорда Реглана в битве на реке Альма…
Полковник сэр Уильям Линтон Норбери сделал многозначительную паузу и холодно оглядел аудиторию. Два десятка молодых людей в форме цвета морской волны внимали его словам с неослабевающим вниманием. На нем был такой же темно-синий китель, однако на плечах и стоячем воротнике красовались свидетельствующие о ранге полковника знаки, а по боковому шву на брюках тянулась красная преподавательская полоса, в то время как единственным украшением кадетских мундиров оставались медные пуговицы.
Высокий и жилистый, полковник не утратил за годы отставки военной выправки, которая давно вошла в плоть и кровь. Хотя сейчас, почти в шестьдесят, поддерживать ее стоило немалых усилий. Его некогда будто высеченные из камня черты с возрастом потеряли былую четкость, словно поистерлись, овеянные ветрами Гиндукуша, омытые муссонными ливнями и шлифованные песками пустынь. Лучи палящего солнца проложили на лице полковника глубокие борозды и выщелочили некогда каштановые волосы до прозрачной, как лед, седины. Сосуды полопались от мороза и ветра, и теперь нос и щеки сэра Уильяма покрывала сеть красноватых разводов. Это лицо, отмеченное тяготами военной жизни с ее вечным балансированием на грани смерти и гордостью за безупречную службу британской короне, стало для курсантов воплощением их собственного будущего.
– Ну, кто готов высказаться?
Краем глаза полковник заметил поднятую в первом ряду руку, ту, которая всегда поднималась в таких случаях, непринужденно играя пальцами, в то время как локоть оставался лежать на столе, спокойно и без напряжения, – жест скорее самоуверенный, чем исполненный ученического усердия.
Однако выбор преподавателя пал на другого курсанта, который сидел, подперев кулаком угловатый подбородок и уставившись в пустоту. Он чуть заметно двигал ногой в такт неслышной мелодии, и это движение отзывалось ритмичными подергиваниями пера в его руке. Когда будущий офицер подавил зевок, мускулы нижней части его лица спазматически сократились.
– Кадет Дигби-Джонс!
Голова с коротко остриженными светло-русыми волосами дернулась, и Саймон Дигби-Джонс подпрыгнул, как черт из табакерки.
– Простите за невнимательность, сэр.
Юноша поднял на полковника большие глаза, серые, как дождевое облако, и такие же переменчивые. Только что их взгляд казался затуманенным виноватым выражением, однако вмиг прояснился и подернулся голубым, в то время как широкие губы скривились.
– К сожалению, я не могу ответить, – смущенно пробормотал кадет. – Когда я слышу слово «Альма», мои мысли уносятся совершенно в другом направлении.
К явному удовольствию Дигби-Джонса, по аудитории прокатился смешок.
Узкие губы сэра Норбери под серебристыми усами дернулись, словно в едва заметной улыбке, однако тут же приняли прежнее суровое выражение.
– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, джентльмены, – напомнил полковник. – Вас, мистер Дигби-Джонс, это касается в первую очередь.
В зале тут же воцарилась тишина. От внимания полковника не ускользнули заговорщицкие взгляды, которыми Дигби-Джонс обменялся с двумя кадетами за соседним столом, когда садился на место.
– Кадет Эшкомб!
Ройстон Эшкомб, со скучающим видом постукивавший по крышке стола, словно зашел в аудиторию по ошибке, вскинул голову, прежде чем подняться во весь свой внушительный рост.
– Чтобы получить более полное представление о диспозиции, лорд Реглан вместе со своим штабом форсировал реку, – начал он, – мимо французского огневого рубежа под командованием маршала де Сент-Арно слева и русского под командованием генерала Меншикова напротив него. Он нашел вершину холма идеальной огневой позицией и расположил там девятифунтовые орудия, впоследствии принудившие русских к отступлению.
Дождавшись удовлетворенного кивка полковника, кадет опустился на скамью.
– И как можно оценить это решение лорда Реглана с тактической точки зрения? Я хотел бы знать ваше мнение, джентльмены.
Кадеты выглядели озадаченными, а потом вдруг все как один занялись своими письменными принадлежностями. Внезапно обнаружилось, что в эту минуту у них нет занятия важнее, чем чинить карандаши и наполнять чернилами перья.
Полковник Норбери был известен своими каверзными вопросами, особенно когда дело касалось битв, в которых он участвовал лично. Например, этой войны, которая отгремела более тридцати лет назад, задолго до того, как молодые люди появились на свет. Там, в Крыму, англо-французские войска сжали армию русского царя в своих смертельных тисках. В битве на реке Альма и при Инкермане полк Норбери потерял более половины личного состава. «Их осталось немного, но они были выкованы из железа», – так говорили потом об этом подразделении. И здесь, в Королевском военном училище, никто ни разу не усомнился в правдивости этого высказывания.
В первом ряду поднялась все та же рука, и полковник тут же направился в ее сторону, медленно, чеканя каждый шаг. Только теперь самые внимательные из кадетов могли заметить, что он осторожно ступает на левую ногу, – отголосок тяжелого ранения, полученного в Индии и положившего конец его военной карьере. Крест Виктории – высшая военная награда Империи, для многих столь желанная, но присуждаемая лишь за исключительную доблесть, – стал полковнику утешением. Здесь, в Сандхёрсте, о нем и его обладателе ходили легенды.
Стивен втянул голову в плечи, уставившись в открытую тетрадь. Большой палец лихорадочно давил на авторучку. Скрип-скрип-скрип… Вот полковник остановился над ним. Курсанта прошиб холодный пот, когда он почувствовал на себе пронизывающий взгляд. «Ну, давай, Джереми, – мысленно умолял кадет. – Разве ты не видишь, как он шастает вокруг меня? Пожалуйста, Джереми, спаси меня».
– Кадет Норбери!
Как же паршиво приходилось ему, профессорскому сыну, в Сандхёрсте! Особенно на уроках тактики. Сущий ад!
Стивен поднялся, не чуя под собой ног. Он собрал в кулак всю свою волю, прежде чем взглянуть полковнику в лицо, как того требовали правила приличия. Стивен не увидел ни сочувствия, ни снисхождения в этих глазах, так мало походивших на его собственные. Стивен и его сестры унаследовали карий цвет глаз от матери, равно как и высокие скулы, и чувственный рот. А вот мягкие, как пух, каштанового оттенка волосы были явно отцовские.
– Ну?
– Рейд лорда… лорда Реглана был поистине героическим деянием, господин полковник, – заученно выпалил Стивен.
– Это почему же?
– Потому что…
Он запнулся. Мысли одна за другой обрывались под строгим взглядом сэра Уильяма. Голова стала пустой, как барабан.
Полковник Норбери шумно втянул носом воздух, и это означало не только конец терпению, но и милостивое разрешение расслабиться и сесть на место. Облегченно вздохнув, Стивен опустился на стул. В желудке похолодело от страха.
– Вам, похоже, не терпится высказаться, кадет Данверс, – обратился полковник к соседу Стивена, все еще сидевшему с поднятой рукой. – Что же вы имеете нам сообщить? Мы заинтригованы.
– Спасибо, сэр. – Джереми Данверс неторопливо поднялся и принял свою обычную для таких случаев позу: распрямил плечи, выпятил подбородок и заложил руки за спину, сомкнув их в замок. – Прежде всего, я нахожу операцию лорда Реглана необдуманной и легкомысленной.
Задние ряды неодобрительно загудели. Полковник поднял брови.
– В самом деле? И что же заставило вас сделать такой вывод?
– Лорд Реглан подверг опасности жизни членов своего штаба, не приняв при этом во внимание, что и сам может быть убит. Таким образом, – продолжал Джереми, – армия в любую минуту могла лишиться своего командующего. А для того, чтобы заново собрать воинские соединения под единым началом, требуется время, и это время мог использовать противник. Наихудшим и вполне вероятным последствием его действий был бы полный разгром наших войск.
Некоторое время полковник Норбери всматривался в лицо кадета, словно пытался прочитать что-то в его глазах цвета эбенового дерева. Лицо Джемери с густыми бровями оставалось неподвижным. Разве что сжатые губы выдавали нервозность.
– В таком случае, – спокойно возразил полковник, – меня интересует ваше мнение о поступке генерала Гофа, который на второй день битвы при Фирузшахре скакал впереди войска в белом плаще, чтобы отвлечь огонь противника от своих солдат на себя.
На несколько мгновений в аудитории воцарилась мертвая тишина.
– Не мне судить о нравственной стороне поступка генерала Гофа, господин полковник. – Низковатый, с хрипотцой голос кадета звучал все так же уверенно. – В конце концов, я, в отличие от вас, не присутствовал при этом. Однако из чисто тактических соображений могу оценить его маневр как ненужный и в высшей степени легкомысленный. Эффектный, вне всякого сомнения. Однако не имевший значительного влияния на исход битвы.
Глаза сэра Норбери сузились и заблестели.
– Если я вас правильно понял, мистер Данверс, вы утверждаете, что мы заблуждаемся, восхищаясь героическими поступками лорда Реглана и генерала Гофа? Смелый тезис!
– Грязный плебей! – прошипел кто-то в задних рядах.
Джереми Данверс и бровью не повел, хотя, конечно, слышал эту реплику. Зато полковнику было теперь на кого излить свой гнев.
– Держите рот на замке, Хаймор! – приказал он. – Когда вам будет что сказать, я предоставлю вам такую возможность.
– Да, сэр, – выдавил сквозь зубы Фредди Хаймор и спрятался за сидящего впереди товарища.
А полковник снова со стремительностью ястреба накинулся на Джереми.
– Так я вас правильно понял, мистер Данверс?
Оба еще раз посмотрели друг другу в глаза. Этот обмен взглядами походил на поединок.
– Нет, господин полковник, – ответил Джереми. – Я только хотел сказать, что и лорд Реглан, и генерал Гоф шли на большой риск и пренебрегали ответственностью за вверенные им войска. Ведь цель любой войны, насколько я понимаю, в том, чтобы разбить врага и свести при этом собственные потери к минимуму.
– Но оба победили, не так ли?
Обычно невозмутимый, полковник волновался, хотя голос его звучал на удивление мягко.
– Им повезло.
По аудитории пробежал шум.
«Какое неуважение…» – прошептал кто-то. «Кем он себя возомнил!» – воскликнул другой.
Полковник сделал резкий жест рукой, и кадеты замолчали.
– Мистер Данверс, я настоятельно советую вам задуматься над следующим вопросом: что представляла бы собой наша армия, если бы не такие люди, как лорд Реглан или генерал Гоф? Эти люди внесли немалую лепту в построение нашей Империи и сделали ее тем, что она есть.
Этими словами он, по-видимому, хотел положить конец дискуссии, но кадет Данверс без всякого смущения продолжил:
– Я не ставлю под сомнения их заслуг, господин полковник. В конце концов, в битве побеждает войско. Успешный бой, выигранная война никогда не были следствием действий одного человека. Это победа многих.
Возможно, произнося эти слова, Джереми Данверс имел в виду и своего отца. Так, по крайней мере, был склонен предполагать полковник Норбери, хотя не видел тому никаких подтверждений ни на непроницаемом для эмоций лице кадета, ни в интонации его голоса. Доблестный Мэтью Данверс вернулся инвалидом с той самой Крымской войны, и этот факт сыграл не последнюю роль при зачислении Джереми в Сандхёрст: военные чины из приемной комиссии как будто решили погасить долг перед отцом, устроив судьбу его сына.
– Кадет Хейнсворт!
Внимание аудитории обратилось в сторону юноши, которому полковник предоставил слово.
Среди питомцев Сандхёрста Хейнсворт выделялся не только своей внешностью. Его пшеничного цвета волосы завивались на затылке кольцами, несмотря на короткую, по уставу, стрижку, а глаза сияли синевой, как небо над графством Суррей. Черты его лица нельзя было назвать безукоризненно правильными: нос, пожалуй, выдавался вперед слишком сильно; линия подбородка с похожей на отпечаток пальца ямочкой казалась чересчур жесткой, а глаза с чуть опущенными вниз внешними уголками – узковатыми. Тем не менее кадет Хейнсворт по праву считался красавцем. Его солнечное обаяние чувствовал на себе каждый. Особенно когда Хейнсворт улыбался или смеялся, а делал он это часто: Леонард Джеймс Хейнсворт барон Хоторн, сын графа Грэнтэма, имел все основания быть довольным жизнью.
– Господин полковник. – Хейнсворт отвесил легкий поклон в сторону Норбери, прежде чем обратиться к Данверсу, который стоял, повернувшись к нему вполоборота. – В общем и целом я разделяю твою точку зрения, Джереми. Однако хочу тебя спросить: каким образом ты, став офицером, собираешься побуждать своих солдат к выполнению их долга? Ведь им придется жертвовать всем, вплоть до самой жизни?
Хейнсворт оглядывал своих товарищей, одного за другим, одаривая их обворожительной озорной улыбкой. В уголках его рта образовались складки. Попавшая под действие его обаяния аудитория одобрительно загудела.
– Ведь ты сможешь добиться этого не иначе, как собственным примером, – продолжал Хейнсворт. – Когда офицер, являя собой образец мужества, ставит на карту все, ему подражать будет любой солдат.
«Ленивый, но перспективный. Прирожденный оратор и офицер» – такова была единодушная характеристика, данная Леонарду Хейнсворту преподавателями Сандхёрста. И дело здесь не только в происхождении, чем могли похвастать едва ли не все кадеты, выходцы из знатных дворянских семей с соответствующим достатком. Характер и внешние данные – вот что делало Хейнсворта в глазах преподавателей идеальным офицером. И полковник Норбери гордился своим курсантом.
– Важный момент, мистер Хейнсворт, – кивнул он.
Наконец по его знаку оба кадета заняли свои места, и внимание аудитории снова обратилось на преподавателя.
– И это то, чего вы не должны упускать из виду ни при каких обстоятельствах: оставаться не только офицерами, но и джентльменами. Одно неотделимо от другого. Вы будете не только воинами, охраняющими мир нашей страны. Вам суждено стать элитой нации.
Полковник сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость последних слов. Блеск в глазах кадетов убедил его в том, что они возымели должный эффект.
– Вести за собой солдат станет не только вашим правом, но и – прежде всего – обязанностью. И люди будут смотреть на вас, ожидая приказов. По одному вашему слову им придется идти в огонь или лезть в самое адово пекло. И они сделают это, если вы сумеете убедить их, что и сами готовы на то же. Без колебаний и страха. На войне, джентльмены, – полковник переводил взгляд с одного кадета на другого, – ни в чем нельзя быть уверенным. Опыт прошлого – вот единственное, что у нас есть. И полагаться на него – неотъемлемое качество людей нашей профессии и нашего сословия. Хотя не следует забывать и о стратегии, которой я вас здесь учу.
Полковник снова на несколько секунд замолчал, а потом продолжил, чеканя каждое слово:
– Мужество. Храбрость. Твердость. Выдержка.
Его голос еще несколько мгновений будто висел в воздухе комнаты, пропахшей мелом, влажной шерстью и древесиной.
Тут, словно по заранее продуманному сценарию, прозвучал горн, возвестивший о конце урока. Заскрипели подошвы, зашуршала саржа мундиров, и кадеты дружно встали, отдавая честь.
– Двадцать страниц по этой теме к следующему разу, – объявил полковник. – Всего хорошего, господа!
Курсанты расслабились и загудели. Первая половина дня прошла. Этот вторник ничем не отличался от других: утреннее построение в половине седьмого, потом через полтора часа – первый урок, легкий завтрак, очередной медосмотр, снова построение, верховая езда и снова уроки до обеда. Далее опять занятия и тренировки до самого вечера и ужин в восемь. Только в субботу во второй половине дня им дозволялось отдохнуть.
– Не обижайся, что я поспорил с тобой…
Леонард сидел на столе, все так же обезоруживающе улыбаясь. Одна его нога стояла на полу, другой он болтал, перебросив ее через край стола. Небрежно набитый портфель он положил на бедро, придерживая его сверху сложенными в замок руками.
Джереми продолжал сосредоточенно укладывать свои вещи в видавший виды кожаный портфель.
– Не стоит извиняться, – ответил он. – Я вполне способен понять чужую точку зрения.
Леонард засмеялся и сделал виноватый жест в сторону Стивена. Тот в ответ лишь пожал плечами. Извинения Хейнсворта заботили его так же мало, как и манера полковника вести урок. К тому же он не чувствовал сейчас никакого желания защищать своего отца.
– Ведь ты поедешь в Гивонс Гров, Джереми?
Саймон Дигби-Джонс ковылял к его столу, размахивая портфелем. Рядом с Ройстоном, самым рослым в их компании, Саймон, едва дотянувший в свое время до шестидесяти четырех дюймов, необходимых для поступления в Сандхёрст, казался еще меньше и выглядел почти хрупким и юным, гораздо моложе своих восемнадцати лет..
– Да, тебя я тоже хотел бы там видеть…
Леонард оборвал фразу на полуслове, услышав голоса кадетов, направлявшихся к двери по центральному проходу между столами. Он выставил ногу, преградив путь одному из них. Лицо Хейнсворта омрачилось, пшеничные брови сошлись над переносицей.
– Эй, Хаймор! Если не трусишь, повтори-ка нам, что ты там шептал с задней парты!
Водянистые глаза Фредди Хаймора забегали. Встретив насмешливый взгляд Ройстона, а затем сердитый Саймона, он перевел их на Стивена и наконец остановил на затылке Джереми, избегая смотреть Хейнсворту в лицо.
– Пожалуйста! – Хаймор развел руками. – Все и так знают, что я думаю по этому поводу. Такой каналье, как Данверс, здесь не место…
– Э, нет, – грозя пальцем, оборвал его Леонард и показал на Джереми. – Ты должен сказать это не мне, а ему. Причем прямо в лицо… Коль скоро уделяешь такое внимание вопросам чести и всему такому, – язвительно добавил он со все той же обворожительной улыбкой.
– Оставь его, Лен, – вмешался Джереми, нервно поправляя пряжку на портфеле.
Бросив испытующий взгляд на Фредди, Леонард наконец убрал ногу и дал кадетам пройти.
– Ты же знаешь, я и Сис очень рассчитываем на тебя. – Леонард снова повернулся к Джереми.
Тот задумчиво поглаживал пальцем трещины на кожаном боку портфеля.
– Не бойся! – Леонард толкнул его плечом. – Все будет просто и непринужденно… Ну, или почти непринужденно, – поправился он, заметив язвительную усмешку на губах друга. – Я с радостью одолжу тебе фрак.
– Ты ведь не станешь пренебрегать нашим блистательным обществом… – возмущенно возвысил голос Ройстон.
– И не менее блистательным обществом наших девушек… – добавил Саймон.
– И дам… – снова подхватил Ройстон, подняв брови, – только ради того, чтобы все выходные торчать в этой дыре! – закончил он, грозя пальцем Джереми. – Только не говори, что тебе надо учиться! Ты уже сейчас с ходу сдал бы все экзамены, в отличие от нас, бедных, вынужденных зубрить в поте лица своего…
– Бекки тоже приглашена, правда, Стивен? – Леонард подмигнул приятелю.
– Я познакомлю тебя с Адой, она как раз только что вернулась домой, – покраснев, поспешил добавить Стивен.
Несколько мгновений Джереми молчал, смущенный их смешками. Пара карих глаз, запах свежего сена, клевера и примулы…
Он вскочил, схватившись за портфель.
– Посмотрим.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
