Книга: Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - Николас Старгардт

Всем нам, прочитавшим книгу, понравилось, как автор смог абстрагироваться от ситуации и рассказал историю абсолютно не предвзято, хотя, зная историю его семьи, он мог запросто выступить с осуждением всей нацисткой Германии. Он ничего не пропагандировал, не осуждал, не призывал к чему-либо, а просто описывал всё то, что происходило с немецким обществом в данный исторический период. Благодаря этому мы увидели, как легко рядовые немецкие граждане перепутали оборонительную войну, которую якобы они вели, с войной империалистической, которую вела немецкая власть их руками. Настроением и волей общества легко манипулировала нацистская пропаганда, в итоге это привело к чудовищным последствиям.

Книга она ведь, по сути, и посвящена тому, чтобы показать пропаганду как мощное оружие власти, которое позволяет ей повелевать массами, манипулировать национальным самосознанием. Именно благодаря такой пропаганде немцы сражались до самого конца, даже у стен Рейхстага.

Мы считаем, что книгу стоит прочитать каждому, кто задает себе вопрос: «а почему случилась в мире такая страшная трагедия?».

В нашем клубе книга Николаса Старгардта «Мобилизованная нация: Германия 1939-1945гг.» набрала 5,0 балла (это, кстати, максимальный балл) и оставила мощное впечатление у каждой, кто её прочитал. Наверняка мы еще не раз вернемся мысленно к ней, ну а сейчас мы приступаем к чтению книги июня и это книга Иэн Макьюэн - На берегу . Ждите отзыв через месяц.

Всегда Ваш, Ural Book Club! P.S. А если вы всегда мечтали вступить в книжный клуб, то мы всегда рады новым участникам и в профиле у нас можно найти информацию как это сделать. P.P.S. Если ты хочешь вернуться в клуб, то не забывай, что мы всегда тебя ждём!

Нация, воспитанная на лжи и ненависти! Ведомая честолюбивыми амбициями, ущемлённого параноика, который решил отыграться «за незаслуженные итоги первой мировой». Учили видеть врага наследственного, создавая пропагандистские штампы: во всём виноваты – евреи, «так как войну развязали именно они». Пропаганда ненависти и возмездия во всём, переворачивания фактов, создание фейковых кинохроник, с целью усиления ненависти и желания мщения – «прекрасная» работа Геббельса на многие годы. Ему удалось «вживить» в свою нацию радикальный антисемитизм, да и не только к евреям, ко всем. Очень многие картинки можно наблюдать и сейчас, в зоне конфликта, сотворенные по прообразу нацисткой пропагандисткой работы. Однако, пропаганда пропагандой, но я считаю, тут дело ещё и в самом народе – как можно оправдывать человекоубийство без вины виноватых, только потому, что ты не той нации. Концлагеря, массовые расстрелы, умерщвления. Поражало также отношение к своим же эвакуированным. А что они творили здесь, у нас...

Книга на меня произвела глубочайшее впечатление, шокирующее, негодование и разочарование, скорбь и обиду. Осознание того, что, увы мир несправедлив и многие злодеи так и не понесли заслуженного наказания, отделавшись лёгким испугом. А кто- то продолжал и дальше жить и сеять разрушающую и уничтожающую идеологию, результат чего, мы видим воочию в современном мире.

Многие вещи для меня открылись с другой стороны, о многом не принято было говорить в открытую. Но сейчас мне эти факты и вещи, с которыми пришлось столкнуться нашему народу во время сталинского режима и послевоенные годы, стали понятны и объяснимы. Слишком тяжело далась нам Победа! Слишком дорого мы заплатили за МИР! Поэтому считаю, что эту книгу следует прочитать, особенно в наши дни спустя 80 лет. НЕЛЬЗЯ этого забывать. Забудем – погибнем.

Сами они могли и дальше верить в то, что «всё было оправдано», однако во многих семьях между поколениями вырастали новые барьеры. В то время как молодёжь задавалась вопросом, почему немцы ввергли весь мир в такое ужасное бедствие, старшее поколение по- прежнему оставалось в плену пережитой катастрофы.

, а для того, чтобы взглянуть на то

как граждане воюющей страны воспринимали репрессии и жестокости на завоеванных территориях и в самой Германии, как относились к покоренным народам, к евреям и к «окончательному решению еврейского вопроса», а также на сложных взаимоотношениях между государством и церковью.

. Но я увидела обобщения, передергивания, подтасовку (которая видна даже моим неискушенным взглядом), подмену понятий и равнение всех под одну гребенку. Как и любой другой предвзятый "ученый" пропагандист автор не смог ни увидеть, ни показать мне нацию проигравшую в мировой войне. Дважды проигравшую. Я увидела лишь химеру, которую десятилетиями создает общество с целью найти паршивую овцу в стаде. С большим сожалением от вновь неоправданных ожиданий продолжу искать литературу, где автор не демонизирует, но способен трезво смотреть на исследуемый объект.

Несмотря на это, искренне заявляю — книга отличная, не зря у нее столько читателей и хороших оценок. Старгардт, профессор истории, не просто рассказывает о ходе войны. Вся книга основана на свидетельствах. Перед читателем проносятся отрывки писем, дневников, газет и речей, очень живо передавая чувства, мысли, насущные проблемы и состояние немцев и других жителей Германии.

Кто-то был искренне воодушевлен Гитлером. Кто-то с самого начала пророчил беду. Кто-то не мог продолжать жить в стране в согласии с совестью. Кто-то просто хотел выжить любой ценой.

Временами, конечно, читать страшно, особенно в части работы пропаганды, как холодно и расчетливо формировали общественное мнение, чтобы добиться нужных результатов. Но такой механизм полезно изучить, чтобы в любой политической ситуации слышать свое сердце.

Так что книгу рекомендую всем: и далеким от темы, и увлеченным.

Эта книга о длинной войне. Шаг за шагом на ее страницах мы проследим за видоизменением немецкого общества и за тем, как почти незримо, но необратимо отдельные люди приспосабливались к войне, течение которой, как они с каждым днем чувствовали все больше, перестало поддаваться какому бы то ни было влиянию с их стороны. Мы проследим за сменой ожиданий, колебаниями надежд и опасений личностей, проходивших через формировавшие их события. Истории этих людей дают нам эмоциональное мерило пережитого и служат нравственным барометром общества, вступившего на путь саморазрушения.

Можно ли получить объективную и всеобъемлющую картину отношения к происходящему у всего общества с помощью небольшого набора частных впечатлений и мнений? Очевидно что нет, отсюда у многих и ощущение , что Старгардт злоупотребляет попыткой поставить знак равенства между частным и общим.

Во вторых - автор формирует ощущение монолитной нации с редкими вкраплениями "отщепенцев", которая только и жаждала " тотальной войны", даже в августе 44-го, когда поражение многим уже стало очевидным.

Союзники, применявшие «научные» приемы при измерении степени успеха их собственной пропаганды среди немецких военнопленных, с огромным огорчением обнаружили, что вера в способность Гитлера осуществлять руководство страной поднялась с 57% в середине июля до 68% в первые дни августа 1944. На данном этапе режим не впадал в иллюзии и не путал радость облегчения с верой в прочность военного положения Германии. Как указывал председатель областного суда Нюрнберга: «Настроения в народе очень мрачные, что неудивительно, учитывая обстановку на Восточном фронте». Однако кризис возымел гальванизирующий эффект. Все рапорты и донесения подтверждали: люди ожидали, что «теперь наконец» будут сметены все препятствия на пути полной мобилизации для «тотальной» войны.

Хотя сейчас, многие авторитетные социологи придерживаются позиции, что соц. опросы в военное время и под давлением пропаганды не отражают реального настроения общества.

В остальном книга великолепна и насыщена массивом уникальных свидетельств и дает краткое объяснение, каким приемами оперировали нацисты, чтобы их очевидные преступления стали скрепляющим клеем объединения нации вокруг флага и вождя. Нехитрый набор самого примитивного вранья из детского сада отлично работающий и сегодня, который способен оболванить обывателя любого возраста, если информация подается от лица непререкаемого авторитета (государства или вождя нации):

- не нападение, а оборона

- мы посылаем во врага только "благородные бомбы", которые не трогают гражданских

Даже открытую угрозу Гитлера обернули в упаковку из обычной уже «оборонительной» терминологии возмездия за причиненное зло, чем оправдывался каждый шаг войны. За несколько дней до того Ширер записал разговор со своей уборщицей, женщиной из рабочей семьи, которая была замужем, как он полагал, за бывшим коммунистом или социалистом. «Почему они это делают?» — спросила она. «Потому что вы бомбите Лондон», отозвался Ширер. «Да, но мы бомбим военные объекты, а тем временем британцы бомбят наши дома». — «А может быть, — предположил Ширер, — вы тоже бомбите их дома?» — «В наших газетах говорят, что нет, — возразила она.

Плюсуем сюда репрессии любого инакомыслия вплоть до смертной казни приучающие "плетью и мечом" граждан "как смотреть на те или иные вещи и что считать достойным внимания".

Полицейское государство нацистов располагало более чем достаточной властью для поддержания диктатуры. Как только Германия мобилизовала себя для войны, список вредительских видов деятельности удлинился: под запретом оказались шутки и анекдоты, способные подорвать боевой дух вооруженных сил; отказ от работы по воскресеньям тоже влек за собой наказание. Свыше сорока нарушений или преступлений карались смертью. В немецком обществе наличествовало множество людей, нарушавших нацистские предписания в малом, но принимавших и выполнявших их в большом, помогая тем самым формировать «народную общность», построенную на насилии, заслугах и неравноправии. Оказалось невозможным заставить замолчать недовольных, когда речь заходила о несправедливости в рационировании, но, когда под колесо репрессий попадали основные жертвы нацистского режима, население держало рты на замке. Мы можем говорить о сложном и внутренне конфликтующем обществе — о социуме, в котором национализм пропитал не касающуюся политики повседневную жизнь, диктуя народу, как смотреть на те или иные вещи и что считать достойным внимания.

В книге Старгардт также отлично описал, как пропаганда загоняет людей в "спираль молчания" и постепенно "подталкивает «отщепенцев» к внешне не выражаемым, молчаливым переменам моральной позиции".

«Спираль молчания» - термин появился куда позднее, в 1974 г., уже в Западной Германии с легкой руки известной исследовательницы общественного мнения Элизабет Ноэль-Нойман. <...> Ее теория вполне применима к нацистской диктатуре, поскольку подчеркивает, как общественное мнение подчиняется частным, дополитическим воздействиям. По Ноэль-Нойман, страх изоляции и социальных санкций обычно заставляет молчать индивидов, чувствующих себя оказавшимися в меньшинстве, отчего еще больше снижается потенциальный процент таких личностей; а между тем пресса в репортажах о мнениях «большинства» расширяет и упрочивает его моральные позиции. Доводы Ноэль-Нойман к тому же высвечивают важный момент пересечения между публичной частной сферами общества, где значительная часть давления в направлении конформизма осуществляется на уровне повседневных контактов - в группах сходно мыслящих индивидов. Через внесение сомнения, замешательства, даже через унижение формирующие мнение связи в семье и на работе подталкивают «отщепенцев» к внешне не выражаемым, молчаливым переменам моральной позиции.

Насыплем сюда щепотку самых нелепых слухов и полунамеков, которые сложно проверить и получаем у обывателя ощущение «знания без знания».

Слух о том, будто в Соединенных Штатах немцев заставляют носить эмблемы со свастикой в качестве акта возмездия за звезду Давида в Германии, циркулировал еще до начала войны между двумя странами и впоследствии спорадически возникал снова и снова. Один американец, находившийся той осенью во Франкфурте, всякий раз, когда ему случалось выказать отвращение в отношении принуждения евреев к ношению желтой звезды, слышал от немецких знакомых «неизменный ответ в свое оправдание, будто эти меры вовсе не такие уж необычные. Они соответствуют тому, как американские власти поступают в отношении представителей немецкой национальности в Соединенных Штатах, заставляя их нашивать свастику на пальто и плащи». Поскольку немцы говорили о вещах, им неизвестных, задача нацистской пропаганды по формированию мнения о «еврейском» характере американской политики упрощалась, а с этим крепла уверенность в существовании «мирового еврейского заговора».

СМИ избегали разворачивать широкую или вообще открытую дискуссию о происходящем. В то же время они не скупились на демагогические оправдания уничтожению евреев и намеренно позволяли капля по капле сочиться полунамекам, позволявшим населению связывать абстрактные угрозы Геббельса и Гитлера с циркулировавшими среди людей конкретными сведениями о подробностях массовых казней. Создалось ощущение «знания без знания», которое как будто не требовало от публики выражения поддержки, одобрения или вообще чувства моральной ответственности. Такая схема демонстрировала способность функционировать очень долго - до тех пор, пока не будет пробита искусственная граница того, что дозволено сказать.

Также эффективно работало и ручное регулирование пропагандой публичного инфо-поля, тем самым сужая или полностью перекрывая пространство для дискуссий и несогласия граждан.

Хотя знание распространялось, оно не приводило к автоматическому поднятию вопроса о моральной ответственности, для чего понадобился бы хороший глоток кислорода широкого обсуждения. С осени 1941 г. утверждавший, будто «соотечественники» активно поддерживают клеймение евреев звездой и их депортацию, Геббельс скоро заметил, что, перенося тему в публичное поле, СМИ создают пространство для дискуссий и несогласия. Главный пропагандист отреагировал снижением накала антисемитской кампании в целом. Точно так же он некогда устранился от конфронтации с немцами по поводу «акций эвтаназии» и остановил все резкие попытки выступать в подобном ключе, избрав вместо этого подход «тонкого рекламирования», скажем, через популяризацию целесообразности помощи в добровольном уходе из жизни смертельно больной пациентки из фильма «Я обвиняю».
<...>
До известной степени подход Геббельса себя оправдывал. Как клеймение евреев, так и их депортации сделались вещами необратимыми, символическими актами, и они меняли отношение публики пусть медленно, но фундаментально.

Успехи нацисткой пропаганды по формированию нужного общественного мнение к происходящим вокруг бесчеловечным преступлениям от их имени, не были бы настолько эффективны, если бы не молчаливое согласие или прямая поддержка режима религиозными институтами стоявшими "на втором месте после самого нацистского режима по способности оказывать широчайшее влияние на умы в Германии и в оккупированной Европе."

Евреи вовсе не стали единственными, по поводу судьбы которых немецкие католические епископы дружно набрали в рот воды. Они создали для себя зловещий прецедент, когда не протестовали против массовых расстрелов в Польше в 1939 г. А ведь в число жертв тогда входили не только учителя, офицеры, девочки-скауты и евреи, но и польские католические священники. Пусть нацистские идеологи косились на церковь как на участницу международного заговора, немецкое духовенство осознавало свою национальную принадлежность.

Коль скоро ни одно официальное учреждение в оккупированной Европе не возвысило голос против депортации и убийства евреев, дискуссии по данному вопросу в Германии ограничивались в основном узкими рамками, установленными СМИ. Какое-то время в Германии в ходе Второй мировой войны спираль молчания работала исправно. Особенно примечательно тут то, что, если бы Геббельс продолжал прежнюю политику чтения проповедей, ему едва ли удалось бы достигнуть таких результатов. Как обнаружили управленцы СМИ режима, лишь намекая на хорошо известное большинству читателей, формировать нужное общественное мнение можно куда эффективнее, чем с помощью прямой пропаганды. Более того, методика Геббельса позволяла избежать опасности выставить напоказ нравственный разлом между беспощадным расовым прагматизмом национал-социализма и пронизывающей немецкое общество христианской этикой, отвращавшей его от откровенного убийства. Успех в достижении баланса в значительной степени зависел от молчания церкви — института, стоявшего на втором месте после самого нацистского режима по способности оказывать широчайшее влияние на умы в Германии и в оккупированной Европе.

В концовке Старгардт потрудился описать и то, как стремительно нацисты и им симпатизирующие обыватели меняли свое поведение, снимая с себя в том числе и груз личной ответственности за мировую трагедию, когда уже вовсю полыхал Берлин и сразу после подписания капитуляции  - в общем и целом легко и непринуждённо, мозг человека очень пластичен и способен на самые изощрённые кульбиты, если того требуют обстоятельства.

Мать и дочь быстро привыкли обходить мертвую лошадь на Хайдельбергерплац и трупы советских и немецких солдат, по-прежнему лежавших на улицах. Женщины заметили много свежих могил в садах; погибших хоронили явно в спешке. Основные коммунальные услуги еще не оказывались, а в очереди за водой у колонки по новому указу приоритет принадлежал евреям и инородцам. «А народ за, — отмечала Гебхардт 12 мая. — Все же правильно! Бедные евреи! Вдруг оказывается, все им всегда сочувствовали. Вдруг оказывается, никто и нацистом-то не был!». 

Прислушиваясь к разговорам на улицах восточного пригорода Фридрихсхаген на исходе апреля, когда еще полыхали бои за центр Берлина, Лизелотта Гюнцель испытала неприятное удивление от того, сколь стремительно меняли люди политическую ориентацию, «проклиная Гитлера». «Заснули и проснулись. Вчера они все нацисты, а теперь уже враз коммунисты. Из коричневой шкуры в красную, — отметила в дневнике 17-летняя девушка, решительно заметив: Я буду держаться подальше от всякого партийного восторга. В лучшем случае стану социал-демократом, как родители». Когда распространились известия о самоубийствах Гитлера и Геббельса, люди почувствовали себя брошенными руководством; их охватили ярость и возмущение, а заодно и ощущение, будто жизнь под пятой диктатуры освобождает любого от личной ответственности за все случившееся.

Сразу скажу книга хорошо написана. Много ссылок на документы, письма немцев, евреев. Но очень большая часть книги уделена событиям на фронте. Это, конечно, хорошо наконец разобраться, как же все было на самом деле. Про план "Голод" и военнопленных, то что не рассказывают в школе, про бомбежки немецких городов.

К сожалению, отношение немцев к войне показано крайне однобоко - по мнению автора 99% нации поддерживало войну, ненавидело евреев, русских и англичан, готовы были терпеть лишения, чтобы выйти победителями и беззаветно любили фюрера. Лишь единицы, такие как Ярауг, начальник лагеря для военнопленных, или дезертир Антон Брандгубер, оказались более человечными, и не хотели участвовать в чудовищных преступлениях.

Показав Германию бесчеловечно жестокой, автор как будто оправдывает бомбежки немецких городов. Он говорит, что немцы не поняли, за что им это. И такая позиция автора отталкивает меня. Не могу поверить, что в 21 веке кто-то может так открыто пропагандировать идею "кровь за кровь". Хотя чему я удивляюсь в 2024 году?

С "переговорами" Чуйкова можно разобраться самому ("посыльный" Геббельса генерал Кребс с белым флагом вышел в расположение армии Чуйкова с предложением переговоров, была установлена прямая связь с Москвой, но предложение было отвергнуто Москвой и Кребс отбыл восвояси) и тут совершенно непонятно, на кого пенять: на корявый перевод или домыслы автора. Вольных и лживых интерпретаций в книге хватает, расчёт строится на то, что никто не будет проверять первоисточники на которые обильно ссылается автор, а сами ссылки часто оформлены не должным образом указывают лишь на объемную книгу, без указании страницы откуда приведена цитата. Уже на четвертом(!!!) проверенном мной первоисточнике автор погорел:

Как и в других столицах, Будапеште и Вене, взятых соответственно 13 февраля и 13 апреля, в Берлине завоевание сопровождалось массовыми изнасилованиями

В первоисточнике на который ссылается автор, читаем:

Изнасилования, к величайшему сожалению, стали неотъемлемой частью войны на разных ее этапах. Достаточно вспомнить, что творилось во время наступления немцев на территории Советского Союза. Попытки изнасилования были и в оккупированных англо-американскими соединениями районах. Так, например, американские солдаты насиловали француженок в Нормандии, о чем писал в письмах домой не кто иной, как генерал Дж. Паттон.

И нет ни слова ни про Вену, ни про Будапешт, ни про Берлин, ни про Советскую армию. Далее ещё более стрёмное

Недели неудержимого ужаса в Берлине до того крепко впечатались в сознание населения, что даже воспитанные женщины из образованных классов забывали об обычной сдержанности; они обсуждали способы защитить себя и открыто говорили о пережитом. Одна коммунистка и боец, Хильде Радуш, рассказала будто некоторые женщины вставляли во влагалище медные затычки, позаимствованные у водопроводчиков. Металлический ободок резал член насильника. И тогда мужчина бежал прочь с воем, не понимая, что произошло, - вспоминала Радуш тридцать шесть лет спустя. - И отныне наш дом назывался "домом бешеных женщин"

Сама цитата взята из книги "Befreier und Befreite", исходя из первоисточника "наш(!!!) дом бешенных женщин" находился на Флотвеллштрассе в Берлине, а судя из биографии самой Радуш словенки по национальности, она всю войну находилась в партизанских отрядах на территории Югославии, а не в Берлине, как следует из приведенного текста. В самой книге на которую ссылается Старгардт, ссылок на слова Радуш нет. С помощью гугл-переводчика не владея немецким языком невозможно понять точный смысл сказанного, но другие истории приведенные по соседству рассказывают на какие ухищрения шли женщины из-за страха изнасилования, внушенного им геббельсовской пропагандой, а не о самих фактах изнасилования.

Услышав об отправке всех женщин в их рабочей бригаде из Силезии в СССР, 14-летняя Леони Баудиц и её мать воспользовались воспользовались помощью русских охранников и сбежали. Они вернулись в Бреслау, долго шли по разрушенным после двенадцати недель боев улицам, пока не добрались до здания, где жили раньше.

Книгу на которую ссылается автор найти не удалось. Как и любых других материалов касающихся насильственного отправления немецких и польских рабочих в СССР.

Но нужно сказать, что это не сборник отборной чернухи, а компиляция разнообразных, но с вкраплением чрезвычайно заангажированных материалов, с очень неоднозначной подачей и суждениями автора. Публикуется и "обратная сторона медали". которая меркнет по сравнению с историями "с перчиком" про доброго водопроводчика и медные затычки. Но я выделю и те воспоминания, которые не так бросаются в глаза и навряд ли останутся в памяти читателя:

Берлинцев сильно поразила скорость действий советских военных властей, которые стремительно восстановили подвоз продовольствия и приступили к расчистке улиц, ремонту трамваев и подземки; газоснабжение, подача воды и электричества тоже наладились удивительно быстро. Уже 3 мая Аннелизе Г. видела, как русские раздают «муку, картофель, хлеб и гуляш» немцам в «длинных очередях». Военный корреспондент Василий Гроссман по прибытии в Берлин обнаружил женщин метущими мостовые и расчищающими завалы мусора и обломков

Из воспоминаний Виктора Клемперера

Вступив в разговор с молодой немкой на улице по дороге к площади, он узнал, что, если не считать магазинов, которые солдаты прошерстили в первый же день, они «вели себя очень прилично. “И чернокожие тоже?” Довольная, она чуть ли не просияла: “Они даже дружелюбнее других. Нам совершенно нечего бояться”

И еще запись 15 мая 1945 из дневник Герты фон Гебхардт:

если кто и терроризировал мирное население, то только «соотечественники» – немцы очутились перед лицом новой волны преступности, но на этот раз со стороны земляков. По впечатлению Гебхардт, «любой русский при желании легко обзаводился подружкой». «Многие разгуливают под ручку… В общем и целом, все очень довольны. Русские отличные ребята», – написала она не без иронии, равно как и не без удивления

И в этом нет ничего удивительного, точно так любовь крутили повсеместно и во Франции и в Австрии и в самой Германии и естественно в самом Берлине независимо от национальности, вероисповедания и цвета кожи.

В связи с многочисленными манипуляциями особого доверия автор не вызвал, как только повествование выходило за пределы событий в нацисткой Германии, количество нареканий только росло. Сложилось впечатление, что его собственные взгляды на события в СССР формировались под воздействием пропагандистских материалов Фёлькишер Беобахтер (трактовка событий первых лет ВОВ, коллективизации, трансляция геббельсовской версии катынских расстрелов). Про отношение населения к двум главным событиям в жизни послевоенной германии: Потсдамскую конференцию и Нюрнбергский трибунал упоминается лишь вскользь. хотя послевоенным событиям уделено около 50 страниц. Если у кого-то появится желание ознакомится с событиями того периода, лучше ознакомится с работами Уильяма Ширера