Книга: ППГ-2266, или Записки полевого хирурга - Николай Амосов

Книга о буднях этого госпиталя, о том, как хирург Амосов прошёл войну от битвы под Москвой и до последнийх дней Великой Отечественной в 1945-м.

Воспоминания совершенно не паркетные. Они не только о победах на госпитальном фронте, но и о поражениях, о том самом личном кладбище, которое, если верить медицинской присказке, есть у каждого толкового врача. Ещё о том, как рос профессионализм наших военных врачей, благодаря чему были спасены тысячи и тысячи жизней.

Взгляд на войну глазами военно-полевого хирурга. С такими книгами сталкиваешься нечасто.

Прочитано в рамках игры "Книжное государство".

И пусть в книге нет привычной художественности (но это же и не художественное произведение), чистого и слаженного слога - больше всего книга похожа на торопливые записи в личном дневнике. когда впервые за 2-3 недели у тебя выдались 4 свободные минутки и ты торопишься записать все, чтобы не забыть, чтобы помнить, чтобы не сойти с ума, держа это все в себе - она производит неизгладимое впечатление своей правдой и невероятной силой отдельного человека и всего народа.

Мне было прежде всего интересно узнать, что чувствовал в годы войны врач, через руки которого ежедневно проходили сотни раненых. И я узнал. Что страшнее: бежать с винтовкой прямо на врага, зная, что в любую минуту тебя застрелят, или осознавать, что перед тобой лежат несколько сотен раненых, чьи жизни во многом зависят именно от тебя? Вроде бы во втором случае твоя жизнь вне опасности, но как жить с тем ты не смог спасти людей? Можно ли винить врача в том, что раненый умер? Конечно, нет! Вот только хирургу, под чьим скальпелем умер человек, от этого не легче. Я думаю, все полевые (и не только) врачи спрашивали себя в таком случае: есть ли в этом моя вина? Конечно, можно сказать, что, мол, идёт война, люди погибают, и нет в этом ничего необычного, или же взять всю вину на себя и покончить с жизнью. Но для того, чтобы хладнокровно взглянуть на произошедшее и решить, что я ошибся и в следующий раз попробую по-другому, нужно иметь не просто силу воли, нужно иметь стальной характер. И, я думаю, он был у Амосова и у многих других военных врачей.

Да и вообще, о какой вине врачей может идти речь, когда зачастую не было не только нормальной операционной, но и даже больных разместить было негде?! То, что врачам удавалось спасать жизни даже в таких спартанских условиях, иначе как героизмом назвать не могу. Амосов пишет:

Раненых спасать можно и самых тяжёлых – вот к какому выводу приходишь на исходе второго года войны.

То есть были бы условия – погибших было бы гораздо меньше. Но война есть война: нужно было спасать тех, кого можно было спасти в реальных условиях.

Возможно, всё, что написал Амосов, можно прочитать в учебниках, но для меня важно знать, как всё было на самом деле, услышать рассказ от первого лица. И я узнал, что на войне люди не только страдали, но и жили! Они болтали, шутили, влюблялись, женились, одним словом, они жили! Амосов закончил свои заметки мыслью, что наш народ обладает величием духа. Николай Михайлович не тот человек, который любит пафосные слова, и поэтому теперь я, наверно, лучше понимаю смысл этого высказывания («величие духа»), что в него вложил Амосов.

Мне было прежде всего интересно узнать, что чувствовал в годы войны врач, через руки которого ежедневно проходили сотни раненых. И я узнал. Что страшнее: бежать с винтовкой прямо на врага, зная, что в любую минуту тебя застрелят, или осознавать, что перед тобой лежат несколько сотен раненых, чьи жизни во многом зависят именно от тебя? Вроде бы во втором случае твоя жизнь вне опасности, но как жить с тем ты не смог спасти людей? Можно ли винить врача в том, что раненый умер? Конечно, нет! Вот только хирургу, под чьим скальпелем умер человек, от этого не легче. Я думаю, все полевые (и не только) врачи спрашивали себя в таком случае: есть ли в этом моя вина? Конечно, можно сказать, что, мол, идёт война, люди погибают, и нет в этом ничего необычного, или же взять всю вину на себя и покончить с жизнью. Но для того, чтобы хладнокровно взглянуть на произошедшее и решить, что я ошибся и в следующий раз попробую по-другому, нужно иметь не просто силу воли, нужно иметь стальной характер. И, я думаю, он был у Амосова и у многих других военных врачей.

Да и вообще, о какой вине врачей может идти речь, когда зачастую не было не только нормальной операционной, но и даже больных разместить было негде?! То, что врачам удавалось спасать жизни даже в таких спартанских условиях, иначе как героизмом назвать не могу. Амосов пишет:

Раненых спасать можно и самых тяжёлых – вот к какому выводу приходишь на исходе второго года войны.

То есть были бы условия – погибших было бы гораздо меньше. Но война есть война: нужно было спасать тех, кого можно было спасти в реальных условиях.

Возможно, всё, что написал Амосов, можно прочитать в учебниках, но для меня важно знать, как всё было на самом деле, услышать рассказ от первого лица. И я узнал, что на войне люди не только страдали, но и жили! Они болтали, шутили, влюблялись, женились, одним словом, они жили! Амосов закончил свои заметки мыслью, что наш народ обладает величием духа. Николай Михайлович не тот человек, который любит пафосные слова, и поэтому теперь я, наверно, лучше понимаю смысл этого высказывания («величие духа»), что в него вложил Амосов.

В книге понравилась прямота и честность, автор пишет и про неудачные операции со смертельным исходом, в том числе и по его вине. Николай Михайлович не идеализирует ни партию, ни военное руководство. Создается ощущение видения ситуации "as is". Встречаются критические замечания как в адрес отдельных руководителей, так и в адрес всего руководства в целом. При этом очень понравился общий позитивный взгляд Амосова на жизнь и людей, даже критикуя, он находит в людях положительные черты. Вот один из примеров:

Вот он сидит в коридоре за столом и пишет. Сухой, высокий старик, седина ежиком. Б. Д. Стасов, племянник Владимира Васильевича Стасова. Человек отличный, доктор хороший, а хирург — средний. Я так считаю и только чуточку сомневаюсь — могу ли судить? (Стаж у него — лет сорок, у тебя — неполных два).

Вот еще один:

Бессонычу в феврале 1942 года сделали трепанацию черепа из-за ранения головы с повреждением кости. Все быстро зажило, его комиссовали и ввели в штат. Он очень хороший, хотя и несколько нерасторопный.

А вот он пишет о своем авторитетном коллеге и начальнике:

Очень жаль. Я не могу сказать, что он мой учитель. Нет к нему такого ученического поклонения, «потолок» его, чувствую, не такой уж недосягаемый, можем и осилить… Я люблю его, как старшего брата, который всегда готов подумать вместе, дать совет, если может, погоревать и порадоваться… Разумеется, он научил нас многим вещам, передал опыт института Склифосовского, Юдина… Это, безусловно, ускорило наш прогресс. Главное, он разрешал дерзать. Зачем анализировать, просто жалко расставаться…

Амосов был человеком твердых принципов. Вот он, например, отказывается от сотрудничества с "особистом":

Я бы с дорогой душой… Но — не могу. Убеждения не позволяют, моральные установки… Он был разочарован. Но подписку о неразглашении разговорa взял. В этом я не отказал. Побоялся. Так что «заседание продолжается, господа присяжные заседатели». Вот с войной покончат и начнут новый заход…

Роднит меня с Н.М. неприятие бахвальства и парадной мишуры:

Со смешанным чувством еду домой, в Буду. Приятно, что доклады прошли хорошо. Приятно сравнивать себя с другими и убедиться: да, на уровне. Вот и ящик с гипсами едет обратно, жалко было выбросить, хотя на что они? Приятно завести знакомство с хорошими людьми — хирургами. Но противно слушать фальшивые речи, хвастовство и славословия. Ведь еще так далеко до Берлина.

Простые солдаты - они тоже такие:

— Как на фронте дела? Спрашивать этого не следует. Раненые — всегда пессимисты. Мы уже имеем опыт. Но, оказывается, нет, и у раненых психология изменилась. — Немец жмет… страшное дело! — Ну, а вы? — Мы-то? Мы стоим. Стоим, уперлись. Мужики не любят громких слов. Никто не сказал: «Стоим насмерть».

Выходит, это только не нюхавшие пороха пустословы и бездельники шапкозакидательством занимаются. Фу, как мне противно слушать всякие бахвальные речи с любых трибун и кафедр.

Трогательно выглядит краткая история его любви, хотя он упоминает о ней совсем по касательной. Вот один из маленьких эпизодиков:

Восемнадцать километров по глубокой грязи… Пришел поздно вечером, устал до полусмерти. Лида ужин взяла для меня. Попили чай, рассказал… Стало легче. Брак — неплохо придумано.

Вообще, до сих пор я читал книги о войне с описаниями либо передовой, либо тыла, либо вообще с объяснениями каких-то глобальных закономерностей. Эту же книгу отличает то, что здесь показан взгляд на войну с линии, идущей непосредственно за линией фронта - и не передовая, и не глубокий тыл.

Интересная книжка описанием множества бытовых ситуаций, иногда забавных, как эта:

Один раз бомбили днем, все столы в перевязочной были заняты. Не слышали, когда прилетели самолеты, и вдруг — взрывы совсем рядом, полезли стекла. Наших лежачих, тяжелых раненых, как ветром сдуло со столов — сразу оказались на полу. В палатах тоже попрятались под топчаны.

Война войной, а личные отношения между людьми складываются постоянно, в том числе между разными полами. Об этом есть упоминания в разных частях книги, то медсестры начали к саперам на свидания ходить, то в одном из мест базирования в госпиталь поздно возвращаются:

Девчонки просто возненавидели майора. И больше всего — за вечерние проверки. Когда было работы много, никто не проверял. Да и какая нужда — работали ведь почти по двадцать часов. А сейчас дело другое. Во-первых, появилось кое-какое свободное время. Во-вторых, и парней в Калуге немало. А девчонки — всегда девчонки, даже на войне. Трудная задача у комиссара.

Вот еще из описательных абзацев, интересное наблюдение о фильтрующем эффекте внимания:

Когда ехали, всю местность оценивали с точки зрения развертывания. Большой сарай — для сортировки, другой — для ходячих раненых, домики — резерв для палат… А если школа, да еще двухэтажная, да со стеклами — так это вообще мечта: там все можно развернуть! Офицеры мне рассказывают, что они так же на местность смотрят: где удобно обороняться и как бы они атаковали эту деревню…

В общем и целом, книге твердая девятка с половиной, я рад, что познакомился с такой цельной личностью. 9/10.