Текст книги "Магия Неведомого"

Часть II
ФРАН ТЕРМИС
СЕРЫЙ СТРАХ ВОРОВСТВА

1

Портшез внутри был огромным, даже странно иногда становилось Франу, казалось, что можно вот подняться с этих-то неверных, все время гуляющих под ним, матерчатых подушек и полосок ткани, и если утвердиться на досточках пола как следует, то прямо отправляйся шагать куда-то дальше – за трепещущие стенки или даже вверх… Но это лишь казалось, он знал, что с этими трюками Госпожи шутить не следует, таким боком выйдет, что и не рад будешь. Обычно-то портшез казался шестиместным, два места для сиденья сзади были чуть пошире, чем два места впереди, и еще два места снаружи, но сидеть там, разумеется, было не очень-то приятно. В общем, он расположился лицом к движению, а Калмета посадил перед собой, спиной вперед.

Големы неслись так, что только деревья мелькали за плотными кожаными, как и сиденья, занавесями, но закрывали они разве что от пыли и грязи, ни от мух, ни от жары спасения не было. А жарче становилось чуть не с каждым днем, потому что они уже определенно шли по Нижнему миру.

Сначала Фран этому удивлялся, вроде бы их должны останавливать на дорогах какие-нибудь стражнички местных баронов или мелких владетелей, но вот же – не останавливали, и они летели все дальше и дальше, будто их никто не замечал. Он даже стал думать, что портшез этот был так устроен, что каким-то образом присутствует здесь, в Нижнем мире, а все же и не вмешивается в него, фактически не проявляется в нем… Но все оказалось сложнее и необычнее.

Однажды они должны были переправляться через реку по мостику длиной едва ли в сотню шагов, чуть подождали сбоку, пока на мосту никого не будет, и впереди, с той стороны, никто с ними не столкнется, а потом едва ли не с громовым шагом по доскам моста перебежали одним махом, да так, что и реку внизу Фран не успел рассмотреть, но при этом произошло вот что – стражник, который должен был собирать подать за переправу, очумело застыл, замер на месте со своим бутафорским копьем, даже меч зачем-то стал вытаскивать трясущимися руками и так оглядывался по сторонам, что Франу многое стало понятно.

Стражник этот, бедолага, не видел их, не понимал, что по мосту проносится портшез Госпожи с ними, Франом и Калметом, внутри. Лишь слышал он этот топот каменных ног по доскам, лишь чувствовал, как весь его мост задрожал, лишь какой-то невидимой для него силой пахнуло, ну может, еще ветер от движения его задел…

Вот дорожная пыль големов иной раз выдавала, да и то не всегда. Как это получалось, Фран опять же не знал. Пару раз они топали по дороге, и пыль за ними поднималось, как от доброй сотни тяжелых воинов. А порой они почти так же неслись, так же трясло Франа с оруженосцем, и топот големов он так же отлично слышал, как всегда, но пыли никакой не было. И на звук никто из проходящих мимо крестьян не оборачивался, и никому в голову не приходило посмотреть на невидимое для смертного нечто, что проносилось мимо.

В общем, странно все это было, Фран и разгадывать эту загадку уже не пытался, лишь сначала недоумевал, а потом и удивляться разучился. Если так вот с ним получалось, значит, так и нужно – чему же тут удивляться?

А как-то раз они подошли к реке, через которую одна паромная переправа и была налажена, тогда вышло иначе. Големы отошли в сторону от большака и встали, Фран поднял занавеску, стал смотреть. Паром двигался туда-сюда, как заведенный, и лишь совсем к вечеру стало потише, уже и паромщики – три здоровенных гоблина, подчиняющиеся другому, маленькому и пронырливому гноллу, – вымотанные за день тяжелой работой, стали ленивее, не так налегали на канаты, и путь таким образом расчистился. Фран вылез из портшеза.

И стал для паромщиков виден. Он поправил плащ, белый, со знаком Госпожи, проверил меч и кинжал и дотопал до начальствующего гнолла. Тот сидел на краю своего парома, болтал ногами в светлой воде, отливающей заходящим солнцем, и жевал кусок ржаного хлеба с огурцом, щедро сдобренного солью. Трое его подчиненных гоблинов гоготали на берегу, играя на медные монетки в немудреную игру – кто больше пустит блинчиков по воде плоскими камешками.

Когда Фран шагнул к гноллу, тот даже жевать перестал, замер с выпученными глазами и ощеренными зубастыми челюстями. При этом он негромко зарычал, от неожиданности, должно быть.

– Любезный, – обратился к нему Фран, – переправь-ка меня на ту сторону.

– Одного не повезу, – буркнул гнолл, обернувшись на миг и убедившись, что его трое подручных тоже заметили неизвестно откуда, прямо из воздуха появившегося человека с кинжалом на поясе, без багажа и в плаще с неведомой, незнакомой вышитой эмблемой. – Жди, господин хороший, пока еще кто подойдет. Хотя – гнолл хитро прищурился и смерил невысокое уже солнце, – сегодня, может, и не получится. Поздновато, все честные-то обыватели уже на ночлег устраиваются. Да мы бы и сами ушли, вот только…

Что он хотел добавить, осталось неизвестным, потому что Фран спокойно, будто и впрямь был обычным путешественником, достал кошель и вытащил из него золотой. Это была для местного гнолла незнакомая монета, он взял ее осторожно, будто она могла обжечь его, но все же взял, прикусил клыками. Посмотрел на Франа уважительней, но и немного тверже.

– Вишь, мои ребята устали за день-то, добавить нужно, чтобы…

Фран даже не усмехнулся, достал еще три серебряных сестерция.

– На этом все, торговаться более не станем, принимайся за работу. – Он на миг запнулся, не зная, что еще добавить.

Но Франу помог один из гоблинов, который, увидев в руках хозяина эдакое богатсво, бодро заявил:

– А че, мастер, можно и гребануть на ту сторону-то… Какая разница нам, где ночевать, тут иль там?

– Ладно, – замахал на него руками гнолл, у которого деньги исчезли почти так же легко, как из воздуха и Фран перед ними появился. – Ежели так…

Но вот когда на паром зашли големы, когда паром под ними ощутимо просел, гнолл посерел теперь уже от настоящего ужаса. Франу на миг даже показалось, если бы этот самый гнолл так не ценил свое место, свою работу, бросился бы он бежать куда ноги несут… Вот только бежать ему было некуда. Да и гоблины, ребята покрепче, чем он, или чуть тупее, или более жадные, все же исправно встали к канату и принялись перетягивать паром на другой берег.

На середине реки гнолл, который только делал вид, что помогает своей рабочей троице, а на самом деле лишь бегал от одного к другому и покрикивал на них, вдруг заинтересовался, подошел к Франу и спросил:

– А позволено ли спросить, издалека путь держишь, господин хороший?

– Нет, не позволено.

– Как же так? Проезжие завсегда в разговоры пускаются…

– Вот так. – И для убедительности Фран щелкнул своим висевшим на поясе кинжалом.

До другого берега они дошли как надо, в полной уже тишине, без малейшей заинтересованности от паромщиков. Лишь перед самой высадкой он твердо приказал гноллу:

– Ты вот что, любезный, помалкивай о том, что видел сегодня. А то, не ровен час, мне возвращаться придется и еще разок твоей переправой воспользоваться, можем, встретиться, и если мне покажется, что разговоры тут разные пошли, тогда… Уж не обессудь.

– Дык мы понимаем, – промямлил гнолл.

– И работягам своим скажи.

– Будет исполнено. – Теперь гнолл, хотя и не привык этого делать, все же поклонился, причем с заметно возобновившимся испугом.

– И еще, – не унимался Фран, который заметил, что на подъездной части дороги к парому стоят какие-то телеги, – отгони этих-то, пусть они дадут нам сойти по чести. Иначе опрокинуть их придется… – Фран усмехнулся. – Тем, чего ты не видишь, но что тут есть.

– А как же? Есть, мы-то чувствуем… Будет исполнено, господин.

Но крестьяне или возчики, которые видели, что паром подошел к берегу по виду пустым, все же загородили дорогу телегами. Вот тогда Фран решился, забрался в портшез, который сам-то все время отлично видел, в отличие от паромщиков, и коротко приказал:

– Белый, вперед!

Одну телегу големы опрокинули, а другую растоптали, переломив надвое. И испугали коней, конечно, но на это ни Фран, ни Калмет внимания уже не обратили, они улетели дальше, не оборачиваясь. А Фран еще подумал, жаль, что крестьяне такими тупыми оказались, но пусть думают, что у них телеги сами от старости развалились или поломались на бревнах, которые к парому через мелководье вели…

Этот случай многому научил Франа. Во-первых, решил он, выходить им с Калметом из паланкина следует осторожно, чтобы вокруг никого из возможных свидетелей не оказалось. Пока они двигались по лесным дорогам, в относительно малонаселенных землях, трудностей с этим не было. Они попросту, как нормальные путешественники, отыскивали какой-нибудь придорожный трактир, останавливались где-нибудь в соседней рощице или в овражке, выходили, добредали до трактира и закупали побольше еды. То, что они уносили с собой корзины, полные снеди, и кувшины с вином и водой, для трактирщиков было непонятно, но не слишком, потому что отношение трактирщиков к странностям незнакомых путников зависело лишь от цены на все купленное. А платил Фран, кажется, с большим перехватом местных цен.

А во-вторых, в города Фран решил входить без портшеза. Понадеялся, что там, где ему придется все же показаться перед местными жителями, можно будет загнать големов куда-нибудь в уединенный сарай или даже в конюшню при трактире, поднанять на день-другой лошадок и уже въезжать в людные-то места так, чтобы не привлекать внимания. Но как это могло получиться на деле, он пока не знал.

Они продолжали двигаться все дальше и дальше на юг, и путешествие уже длилось семь дней, но с этим следовало лишь примириться. Как Фран подозревал, это был почти молниеносный бросок, у обычных обитателей Нижнего мира подобный поход занял бы не меньше полутора месяцев. Даже если двигаться налегке, без серьезной поклажи, лишь с оружием, деньгами и на хороших конях. Хотя разумеется, денег для этого потребовалось бы куда как немало.

А потом однажды ночью Фран проснулся с ужасом. Потому что прямо на ночной дороге, которую они выбрали перед закатом и которая куда-то должна была их вывести, на него навалился… звук. Всего одна нота или несколько нот, но слитых воедино. Звук этот был нескончаемым, и от него волосы вставали дыбом, озноб прокатывал по коже, а в костях возникала слабость и холод… Это значило, что они вот так, незаметно, перешли границу владений Госпожи и находились теперь под властью Вильтона Песка. О том, что это окажется так неприятно, так страшно даже, Фран и не догадывался прежде. Даже Калемиатвель стал беспокойным, но он все же был подчиненным и потому лишь немного поскулил, перед тем как снова уснуть.

Под утро звук этот сделался незаметным, но Франу почему-то казалось, что он не проходит, не исчезает, а продолжается, только они к нему привыкли, попросту смирились с ним. На големов, впрочем, это тоже произвело впечатление, они стали бежать чуть медленнее, а еще, когда Фран решился их покормить, потому что первая неделя путешествия подошла к концу, съели куда больше, чем рекомендовал еще в Верхнем мире шут Кнет Кокон.

Они ели и ели, глотали огромные кучи этой самой смеси, и выходило, что бочонков топлива для них хватит на меньший пробег, чем ожидалось. Но Франа это не особенно обеспокоило, как и Калмета.

– Да чего уж там, господин, – говорил его эльф-оруженосец, – может, мы и переборщили с пудрой этой, но ведь тут люди живут, и все, что нужно, можно купить… – Он даже поделился своими знаниями. – А если порошок кончится, мы тут нефтью запасемся, ее с гор привозят сюда под названием каменного масла.

– Откуда ты знаешь, что големы и нефть могут пить? – спросил его с подозрением Фран.

– Так слышал я про големов этих Госпожи нашей, только не думал, что доведется поездить на них. Про нефть мне точно говорили, могут ее пить эти… – Он мотнул головой в сторону, показывая на топочущих рядышком големов. – Я даже подумал, господин, что у господина Оле-Леха будет больше сложностей с теми конями, которые ему достались. Те вовсе, как мне трактирщица сказала, человечиной питаются, а где ее взять, если боя не происходит? Это ведь после хорошего боя трупов разных полно, чтобы ту четверку прокормить, а без сражения – не получится.

– Помолчи, – коротко приказал слуге Фран.

А сам стал думать, что и впрямь, может, у Оле-Леха сложнее будет задача, чем у него. И от этого почему-то все стало казаться чуть проще.

Деревни и даже города во владениях Вильтона оказались совсем другие, чем те, что они видели до сих пор. Тут было больше нелюдей, то есть гоблинов, орков, троллей и всяких прочих. Да и люди тут выглядели иначе, какими-то недокормленными, голодными, костистыми, с темноватой кожей. И одевались они беднее и скуднее, меньше было цветных одежд, все выглядело каким-то серым или бурым, да и оружия из них почти никто не носил при себе.

Но с этим можно было легко примириться, а вот с чем примиряться не хотелось – так с местной едой. Как правило, это была только соленая до невозможности брынза и капуста, которую тут готовили десятком разных способов. Чаще всего ее мелко рубили и жарили на каком-то не очень вкусном животном масле, отчего она делалась такой же бурой, как и одежда местных обывателей.

Но в общем, Франу уже не о местной кухне следовало думать, а о том, чтобы приступить к исполнению задания Госпожи. Вот только он не понимал, как к этому подступиться, не чувствовал, что может что-то сделать. Нет, на самом-то деле, как найти смертного, которого ему не удосужились даже описать и советов по этому поводу никаких не предложили?

Раздумывая над этим, он стал полагать, что големы каким-нибудь способом его сами определят и выведут на нужное место… Но потом сообразил, что все не так, ему, и только ему, следовало догадаться, кого и как найти и вытащить отсюда, чтобы Госпожа была довольна.

Мимо портшеза все так же, как прежде, мелькали деревни, иногда показывались замки странной, резковатой архитектуры. Иногда, но уже куда реже, чем в начале дороги, раскидывались города, но в них Фран еще не входил. Не до того было, или он все же понимал: если начнет в них заглядывать – только потеряет время, которого и так было не слишком много.

Неугомонный Калмет и тут не выдержал, высказался:

– Все же Госпоже нужно было снабдить нас более определенным приказом, чтобы мы могли… ну что-нибудь предвидеть, что ли.

– По зубам захотел, отродье? – взъярился Фран. – Тоже мне, Госпожу учить вздумал!

Калмет, конечно, не испугался, но умолк. И это было неплохо, потому что Фран и сам не знал, что ему делать. Да и взъярился он на оруженосца от ощущения непонятности и собственного бессилия, не иначе.

А потом, уже к исходу второго дня, как они оказались во владениях Вильтона Песка, когда они грохотали, по-прежнему незаметные для местных, по довольно наезженной дороге между полей несжатой ржи, случилось вот что.

Это была девушка, по всей видимости из какой-нибудь близкой деревни, с примесью человечьей крови, но в этом Фран был уже не вполне уверен. Она шла по краю дороги, удерживая в руке васильково-голубой платок, помахивая им на каждом шагу. Она смеялась, чуть закидывая голову, и даже не повернула голову в сторону пронесшихся големов, которые на этот раз так пылили по дороге, что не заметить их было вовсе невозможно. Или посмотрела, но ничего не увидела и почему-то – не удивилась. Просто пошла дальше, смеясь над своей здоровой, молодой радостью.

А потом она свернула вбок и спокойно, будто обычные вихри от чего-то невидимого каждый день проносились мимо нее, пошла по другой дорожке, более узкой, чем прежняя, наезженная. И так же помахивала своим платком, будто скромным, но не менее значимым, чем армейский вымпел, знаком жизни и почти полного довольства этим вот вечером и этой дорогой.

Тогда Фран, высунувшись почти по пояс из передка портшеза, заорал:

– Белый, стой!

Сразу, впрочем, остановиться не удалось, големы так разогнались, что пробежали еще шагов двадцать, прежде чем действительно остановились. А Фран лихорадочно обдумывал свое решение и наконец-то решился:

– Белый, сворачивай на ту дорогу, куда девушка эта пошла, с платком.

Приказ получился не очень внятным, но командир големов понял. Они довольно неуклюже развернулись, причем Франу пришлось держаться за какой-то ремень, свисающий сверху, с деревянной рамы носилок, а Калмет, дурья башка, и вовсе чуть не выпал, и пошли шагом к повороту. Свернули и снова стали разгоняться, поднимая за собой отчетливую пыльную полосу.

Фран попытался снова увидеть эту девушку, но… никого не увидел. Она просто как-то растаяла во ржи, стоящей сбоку от дороги, в пыли, поднятой големами, в мареве солнца, бьющего теперь в глаза Франу. Или он все же ее заметил, но она показалась ему теперь уже не юной и счастливой, а пожившей матроной, едва ли не старухой, и одеяние у нее было не цветастым, а серым, даже тот платочек, который был прежде васильковым, и не улыбка освещала ее лицо, а старила печать скорби и неизбывной муки…

Странно все это было, странней, кажется, и не бывало еще с Франом. И снова потянулись дороги, деревни и их жители, другие повозки – все серое, невыразительное, незнакомое.

Они летели теперь еще быстрее, вот только големов они, как оказалось, перекормили, и стали эти каменно-живые истуканы едва ли не огнедышащими. Однажды, когда Фран с Калметом пошли за ужином в деревенский трактирчик, их истуканы едва не подожгли своим дыханием ближайшую к деревне рощицу. То есть, возвращаясь с корзинами и кувшинами, рыцарь еще издали увидел, что над леском, где он оставил големов с портшезом, поднимается дымок. А потом чуть выше местных деревьев полыхнуло пламенем. Фран и Калмет чуть не бросили свой ужин, чтобы быстрее добежать до экипажа и разобраться, что же там происходит?

Оказалось, големы передрались, и что послужило причиной их ссоры, ни Фран, ни Калмет не стали даже гадать. Все равно эти чуждые живому миру и живым представлениям… произведения магии Госпожи не стали бы с ними объясняться. Впрочем, стычка была довольно серьезной, у одного из големов оказался сколот кусочек уха, или того выступа, который обозначал на их головах ухо, а у другого была заметная трещина поперек пуза. Вот только трещина эта, к немалому облегчению Франа, стала затягиваться и через день сделалась почти незаметной. А ухо, как утверждал Калмет, сделалось чуть меньше, чем прежде, но приняло почти первоначальную форму.

Еще через три дня после того, как им повстречалась та странная девушка, они вылетели к морю. И тогда остановились. Было утро, дождливое, по местным меркам холодное. Море накатывало на высокий, серый берег волнами, на которых вскипали шапки пены. Ветер, сделавшийся тяжелым от дождевых капель, едва не сорвал с Франа дорожный плащ, которым он пробовал укрыться, разглядывая каменный покосившийся указатель, стоящий на развилке дорог перед берегом. С одной стороны было щербатыми буквами обозначено что-то вроде «Ф…фисм», этот указатель был направлен дальше на юг, направо по побережью. А другой, и вовсе сбитый, с оставшимися буквами «…ная Кост», указывал на северо-восток, тоже по берегу, но уже влево от них.

Фран призадумался, и было чему. Он не знал, куда сворачивать на этот раз. Прежде почему-то знал, довольно твердо указывал Белому голему, куда сворачивать и куда бежать, а тут вдруг, как в первые дни их путешествия по владениям Вильтона Песка, снова не знал. И вдруг… Как тогда, на ржаном поле, он увидел, что в этой-то круговерти дождя, ветра и серой, надморской хмари летит птица. Таких птиц Фран прежде не видел, это было что-то на редкость крупное, красивое, ясное и очень точное едва не в каждом своем движении. И альбатрос этот – если это был альбатрос, конечно, – определенно летел налево, вдоль берега, что-то высматривая за серыми тучами, которые на севере клубились.

Фран посмотрел внимательнее в ту сторону. И увидел, что в просветах между клочьями тумана и косыми столбами дождя, гуляющего над морем, лежит гора, единственно синяя во всей этой невыразительной серости, уткнувшись, словно бы мордой, в пенный прибой, как огромный пес, который прилег у воды, чтобы напиться.

И этот цвет, и эта гора, которая снова как-то странно задела у Франа ощущения и даже мысли, пусть и не вполне осознаваемые, решили дело. Он залез в портшез и твердо приказал сворачивать налево, на северо-восток.

Они пролетели по указанной альбатросом дороге одну рыбацкую деревеньку, другую, а потом вдруг оказались в следующей, стоящей на побережье и чем-то снова Франу приглянувшейся. Непогода к тому времени чуть улеглась, и рыбаки высыпали на берег, чтобы посмотреть на свои лодки. Один из старых, но еще довольно крепких местных сидел спокойно на колченогом табурете перед развернутыми сетями и неторопливо чинил их. До него от дороги, на которой теперь оказался портшез, было едва ли с четверть мили. Фран приказал Калмету:

– Ты сходи к деду этому, спроси, что за местность? Узнай, в общем, куда мы прибыли?

Калмет ушел. Вернулся чуть не через час, довольный собой, вот только мокрый от продолжающегося мелкого дождичка, и доложил:

– Деревня называется Каперна, господин. И старик сказал, что впереди, всего-то милях в четырех, лежит город, местная столица, как я понял. Называется Береговая Кость. – Он снова помолчал, по своему обыкновению, чтобы договорить: – Сдается, господин мой, нужно тут коней поднанять, и тогда мы в этом городе будем еще до вечера.

– Тогда так, – согласился Фран. – Садись на переднее сиденье и осторожно скомандуй Белому, чтобы он тут спустился к морю. Найди укромное место, там портшез и оставим. В Каперну эту не пойдем, по дороге четыре мили отшагаем и на своих двоих. – Калмет кивнул и уже раздвинул передние занавеси, чтобы садиться на сиденье спереди, когда Фран решил окончательно: – Подожди-ка, я тут вылезу, а ты, как спрячешь големов, догоняй. – Привесил на всякий случай меч, проверил кинжал и кошель и стал вылезать. Лишь крякнул от неожиданности, когда ему в лицо ударил порыва ветра с дождем. – Береговая Кость, говоришь… И что у них тут за названия такие дурацкие? Посмотрим, стоило ли сюда забираться?