Текст книги "Закон военного счастья"

Глава 6

Перед обсерваторией его остановил пост строгих девиц. Ростик помучился немного дежавю. А может быть, и истинным воспоминанием – он был уверен, что-то очень похожее и в этом самом месте с ним уже когда-то было. Или у него окончательно сбрендили его немного странные мозги.

Впрочем, узнав, кто он, а главное, прочитав ту самую записку, которую ему вручил курьер, девушки решили от него отстать. Лишь одна из девиц чуть раздраженно проговорила:

– Что-то ты не похож на Гринева.

Рост так растерялся, что даже не придумал, что ответить. То ли девица имела в виду его отца, что вряд ли, потому что было давно, то ли все-таки его самого, но тогда странно, что в нем не узнали его же. Так или иначе, эта загадка осталась нерешенной.

Территория за обсерваторией охранялась не зря. С нее уходили вверх казавшиеся на расстоянии очень тонкими четыре капроновых шнура. Три из них были привязаны к тяжеленным бетонным колодам, бывшим станинам радиотелескопа, образующим треугольник со стороной более ста метров, а четвертый шнур поднимался строго из центра этого треугольника. И был он слегка прослаблен, видимо, натяжение представлялось для него неважным.

Все эти струны уходили вверх на высоту метров четырехсот, как решил Рост, и крепились к самому настоящему… воздушному шару. Большому, серебристому, чуть вытянутому, словно продолговатая груша, удивительно мирному и красивому. Про этот шар Ростик, конечно, слышал, несколько раз видел издали, но вот приблизился впервые.

Оказалось, что шар висел, вернее, плыл так высоко, что от него даже тень получалась какая-то разреженная. Еще очень странной была относительная мягкость струн, на которых он держался. Вблизи они были совсем не напряженными, их без труда можно было потянуть на себя, а если после этого выпустить их из пальцев, они слегка вибрировали.

– А вот щелкать не рекомендую, – раздался сбоку голос, и Ростик с радостью увидел директора обсерватории, старого знакомого отца, а ныне, как можно было надеяться, и самого Ростика – Бориса Михайловича Перегуду.

Рост делано вытянулся.

– Прибыл, похоже, для дальнейшего прохождения, ну и все такое… Что это, Борис Михалыч?

– Это? – Перегуда счастливо сощурился. – Это, Гринев, наше новое изобретение. Два года клеили, год собирали водород.

– Так он водородный?

– А где же мы тебе, мил-человек, тут гелий возьмем? Нет, я уверен, что гелий тут есть, но вот добыть его с нашими технологиями и нашей энерговооруженностью невозможно. – Как почти всегда бывало и прежде, разговор с Перегудой почти тут же переходил на прикладную науку, технологию и решение головоломных проблем.

– Но ведь водород?..

– Что водород? Водород – это вода, даже в Полдневье. Взяли ванну дистиллята, опустили пару электродов, поднатужились… Просушили то, что получилось, и вышло два моля водорода на один моль кислорода. Кстати, электричество получали из торфа, который вы добывали на юге.

– Я не о том. Я хотел сказать, что водород – опасно. Еще «Гинденбург»…

– Правильно, Гринев, тебя неплохо учили, оказывается. Водород – это опасно. «Гинденбург» и все такое… Но, понимаешь ли, выхода нет. – Перегуда поднял голову, любовно посмотрел на шар, паривший в вышине, и ласково прикоснулся к шнуру, удерживающему летательный аппарат. – Зато получилось неплохо, уже полгода висит, и хоть бы хны.

– А почему его удерживают три леера? Даже четыре!

– Четвертый – не леер. Пойдем.

Перегуда с видом бывалого заговорщика подошел к центральному шнуру, тому самому, который был не натянут, и тут-то Рост увидел, что это не один шнур, а несколько. Центральную его жилу составлял, конечно, капроновый пятимиллиметровый тросик. Но еще вдоль него шел проводок, очень похожий на тот, которым оснащались полевые армейские телефоны, или еще на какой-нибудь двужильный гибкий токовод.

– Ого, тут у вас все серьезно, – отозвался Ростик.

Вместо ответа Перегуда выволок из-под каменной будочки, похожей на собачью, куда входили через верх все эти провода… армейский телефон. Покрутил ручку и поднес трубку к уху.

– Алло, верх? Да, это я. Тут к вам гости… Нет, конечно, один, я подниматься не буду. В общем, это распоряжение Председателя, спускайте крюк. – Он повесил трубку и повернулся к Ростику. – Ты вообще-то как высоту переносишь?

– А что?

– Понимаешь, не все на это легко реагируют. Поднимутся метров на пятьдесят и начинают орать.

Рост поднял глаза, и у него нехорошо заурчало в животе. Прямо по центральному шнуру сверху сползал стальной блестящий карабинчик. На карабинчике висели лямки парашюта, со спокойным звоном металлических бляшек раскачиваясь вокруг пустоты, которую должно было заполнить Ростиково тело.

– С тобой-то проблем не будет. Ты у нас такой невероятный герой, что если что-то в Полдневье происходит, а тебя нет поблизости, то даже как-то не сразу верится. – Рост посмотрел на Перегуду. Тот посмеивался, но в смелости своей жертвы нисколько не сомневался. – К тому же оттуда вид – хоть за деньги продавай эти экскурсии.

Когда ремни опустились, Перегуда деловито защелкнул их вокруг Ростика, потом похлопал его по плечу и добавил:

– Ты слушайся командира, там, наверху. Он себя ведет как деспот, словно шар – его собственность. Но глаз замечательный, видит даже то, что в принципе увидеть невозможно. К тому же не ошибается.

Вдруг тросик над Ростиком напрягся и пополз вверх… Вернее, это сам Ростик пополз вверх. Сначала страх, возникший в животе, был еще преодолим, потом стал невмоготу, потом… Все стало интересно. Должно быть, потому, что впервые Ростика транспортировали как неодушевленную вещь. И это оказалось вполне разумным – если бы хоть что-то зависело от него, он наверняка от ужаса наделал бы ошибок и, чего доброго, еще сверзился. А тут все свершалось помимо его страхов.

Надо признать, подъем длился долго, Ростик даже слегка подмерз, пока его втащило в небольшой лючок, проделанный в дюралевом днище корзины. Тут он не успел очухаться, как его уже отволокли в сторону от пропасти в четыре сотни метров, разверзшейся под ногами, и стали освобождать от ремней.

А он, как оказалось, так привык к ним, что даже не хотел, чтобы его и освобождали. Он попытался отпихнуть эти руки, но потом увидел легкую дюралевую лебедочку, с помощью которой его поднимали, и ему стало так худо, что он даже перестал сопротивляться. И лишь тогда осознал, что его путешествие наверх закончено, что все завершилось благополучно.

Он вздохнул, вытер глаза, в которых застыла от напряжения какая-то муть, и огляделся. Он был внутри тесной, закрытой сверху тканью, как шатром, гондолы. Лишь потом он понял, что это не шатер, а сам воздушный шар, мерно колыхающийся какими-то легкими, едва заметными складками, должно быть, потому, что объем его был куда больше, чем требовалось для подъема на эту высоту.

Тогда он посмотрел на человека, который втащил его сюда, – это был Боец. Тот самый парень, с которым он пережидал вал борыма пару лет назад… Ну, когда этот вал впервые появился и оказался чересчур сильным и неожиданным.

– Боец, – позвал его Ростик, потом понял, что губы его не очень-то слушаются. Прочистил горло и позвал уже громче: – Боец, ты возмужал.

Парень действительно стал выше, сильнее, уверенней. Кроме того, у него появились мускулы, которые почему-то наводили на мысль о Коромысле, но Ростик отбросил ее как необязательную… Или слишком смелую, хотя он еще и не знал, в чем именно. Может, в том, что не один Коромысло стал чудо-богатырем, но вот и этот паренек тоже. Тогда, что ни говори, это не случайность, а некая закономерность, которую следует понять и обдумать.

Потом Рост перевел взгляд на второго человека… который оказался девушкой. И тоже знакомой. Это была хохлушка, та самая, которая была у него заряжающим во время налета пурпурных на Боловск.

– И ты здесь! – он сумел улыбнуться.

Боец на его улыбку ответил не сразу. Он посмотрел внимательно, почти сурово в его глаза и лишь потом с трудом, словно заржавленный, улыбнулся в ответ.

– Многие вообще без сознания сюда доползают, командир. Рад, что вы оказались из другого теста. А то не люблю я возиться с дохликами.

– Да, дохлики, как же, – отозвалась певучей скороговоркой хохлушка. – Сам-то небось, когда первый раз поднимался, чуть штаны не испачкал.

– Не выдумывай, – отозвался Боец.

– А я не выдумываю, – отозвалась хохлушка и попыталась еще что-то сказать. Но Рост остановил ее жестом.

– Боец, слушай, а я ведь не знаю твоего имени.

– Денис… – Он подумал, добавил: – Денис Пушкарев. А вот эта «трындычиха» – моя жена и одновременно сменщица.

– Сонечка Пушкарева, – протянула девушка руку и улыбнулась слегка обветренным и конопатым лицом, словно ни на миг в своей жизни не сомневалась, что она не Соня и уж, конечно, не Сонька, а именно Сонечка.

– Я рад, ребята, вас видеть. – Рост оглянулся на люк.

Сонечка, догадавшись о его душевных и телесных муках, опустила крышку люка и даже наступила на нее ногой. Рост покачал головой и подумал, что никогда не решится спуститься, и тут же понял, что спускаться придется скоро, может быть, через пару часов.

– Ладно, я в порядке. Показывайте, что у вас тут?

– Вы не знаете задания? – удивился Боец, то есть Денис. – Ну, тогда, наверное, вам следует показать это марево.

Рост оглянулся. В южном углу гондолы находился довольно сложный аппарат с манометрами, большими, еще с Земли, стальными белыми баллонами, одним голубым баллоном и какими-то дюралевыми ящиками, составленными так, чтобы служить кроватью. Сбоку от этого устройства находился откидной столик, который уже так давно не закрывали, что он даже немного покривился, и его, скорее всего, довольно скоро необходимо будет серьезно ремонтировать. Потом шла лебедка, с помощью которой Ростика и других «гостей» сюда втаскивали или спускали на землю, и все остальное, необходимое для жизнедеятельности экипажа, включая воду, пищу, светильное масло для готовки горячей пищи и ночной подсветки.

А вот около северного борта гондолы находился… Ростик даже хмыкнул от удивления, потому что там стоял невысокий, но очень мощный любительский телескоп. Таким телескопом на Земле можно было изучать Луну и всякие звезды, а тут, без сомнения, посредством этого инструмента велось наблюдение за «соседями».

– Телескоп, – Рост произнес это слово вслух, словно наслаждался им, как музыкой. – В самом деле, все довольно просто. – Его сделал Перегуда, – начал объяснять Боец. – У него тут неплохо оптические приборы стали получаться, он даже пятерых людей пригласил для механической работы, вот они и работают. Впрочем, сразу скажу – это не телескоп. Тот дает перевернутое изображение. А это, по сути, большая, очень сильная подзорная труба. Она позволяет видеть в неизмененном виде такие детали, просто дух захватывает.

– Ты, я вижу, как начал, так и остался наблюдателем, – сказал Ростик.

– Выходит, что так, – без улыбки согласился Боец.

Все-таки он был Бойцом, хотя сейчас и засел в тылу, а не на передовой. Но то, что он делал, было необходимо, Рост ни на мгновение не подумал, что парень отбывает тут номер, прячется от фронта.

– И что ты хочешь мне показать? – спросил Рост.

– Давайте я наведу, – отозвался Боец и сел на какой-то пуф вместо скамейки, чтобы не продавливать ее ножками не слишком прочное днище гондолы.

– Ты градусное деление не забыл? – спросила Сонечка. Она подошла к столу, достала кипу каких-то журналов, многие из которых были уже забытого Ростиком формата амбарной книги, и принялась ими шуршать. – Командир, посмотри.

Ростик подошел. Это был рисунок, сделанный не слишком искушенным художником, но все-таки какое-то представление об увиденном он давал. Вот похожая на столовую гору возвышенность, довольно высокая, раз в пять выше всех окружающих деревьев, вот другая, чуть дальше, вот… Рост подумал, что он бы нарисовал схематичнее, но и понятнее – это было, скорее всего, море. А между морем и дальней горой вверх поднимались какие-то извилистые линии.

– Что это?

– Это – сорок два градуса двадцать секунд, расстояние около трехсот километров, – доложила девушка. – Мы разбили весь окоем на градусные сектора и дальностные полосы – для ориентировки. И изучаем, изучаем… – Она горестно вздохнула. – Глаза – горят. Но в последнее время даже ночью пытаемся наблюдать.

Ростик не заметил бы этой фразы, пропустил ее, засмотревшись на другие рисунки, среди которых попадались даже гнездовья пернатых, чего он прежде никогда не видел, если бы Боец не оторвался от окуляров, сделанных так, чтобы не напрягать один глаз, а работать сразу двумя, и не бросил чересчур уж выразительный взгляд в сторону жены.

– Ну, чего ты, чего? – отозвалась Сонечка. – Это же не начальство, а Гринев. Ему можно.

– Можно – что? – спросил Рост.

– Болтунья она, – отозвался Боец. – Болтушка, болтологический феномен. – Он вздохнул. – В общем, я не знаю, как это определить. Не знаю, что вообще имею в виду, но что-то в последнее время стало не так.

– Неспокойно как-то стало, нездорово, – пояснила Сонечка.

– В каком плане?

– Если бы знал – объяснил бы. А так… – Боец махнул рукой. – В общем, надо смотреть, думать, а лишь когда что-то прояснится, тогда говорить.

– Правильно, – согласился Ростик, – только мне, как сказала Сонечка, можно и нужно говорить, даже когда непонятно. Я и сам попадался на этом, что-то чувствую, а что – неясно. И не раз оказывался прав.

– Да, – согласился Боец, – я слышал.

– Тогда чего темнишь?

– Не темню я. – Он уступил место у подзорной трубы.

Ростик сел и стал смотреть. Вот первая столовая гора. В «живом» виде она оказалась еще выше, наверное, метров за двести перевалила. И еще она поросла плотным кустарником, довольно высоким – если ставить неприметный пост, то непременно следовало занять эту верхушку. Разумеется, если наверх можно было вообще подняться без гравилета… Хотя, хороший пост можно обслуживать и гравилетом. Вторая гора была еще более высокой, но ее верхушка обвалилась и никакими укрытиями не располагала. Должно быть, поэтому стало видно, что в ее складках что-то шевелится… Вот это да, подумал Ростик. На горе, как на насесте, сидел летающий страус бегимлеси и, изгибая длинную шею, смотрел вниз, под гору. Вдруг изображение дрогнуло, потом ощутимо отъехало вниз и вбок.

– Да, такое бывает, – отозвался Боец. – Это кто-то внизу приехал в обсерваторию. Мы находимся на гибкой связи с основанием, а все равно иногда так дергает… Или когда ветерок поднимается – редко, но пять-семь дней в месяц бывает. Тогда даже близкие объекты вроде Одессы наблюдать невозможно.

– А Одесса отсюда видна?

– Отсюда все видно, – отозвалась Сонечка. – Кроме Водяного мира. Там горный хребет не дает, все-таки он выше.

– А выше хребта вы подняться можете?

– Можем, – отозвался Боец. – Только тогда приходится использовать кислородные маски и водород из шара улетучивается быстрее – все-таки его клеили в Полдневье, вручную, швы не слишком плотные. Вот и приходится раза два-три в день подкачивать.

Вдруг темная волна боли прошла по Ростику, закружилась голова, заболела почти как от удара. Но глаза почему-то стали видеть лучше. И он увидел – между морем, которое сначала вообще не воспринималось как объект, скорее как невыразительный серо-зеленый занавес в тусклых разводах теней на дне, и второй горой появились видимые даже на таком расстоянии горячие токи. Они поднимались вертикально и затемняли иные из полос моря.

– Вижу, – сказал Рост и сам удивился, как тускло звучал его голос. – Действительно, что-то горячее у них… греет воздух.

– Тебе повезло, командир, – сказала Сонечка. – Иногда по месяцу такого не бывает, а ты сел и сразу поймал.

– И как вы только увидели? – удивился Ростик.

– Для того и сидим, – отозвался Боец.

– С этим, кажется, ясно, – решил вдруг Ростик.

И, удивившись, должно быть, не меньше, чем Боец и Сонечка, стал поворачивать трубу влево, к северу. Попутно запоминая береговую линию, хотя теперь, зная ориентиры, почти наверняка нашел бы эту точку с маревом даже на самодельной карте. Но теперь его интересовало что-то другое, что-то идущее с севера.

Вот на миг мелькнули чуть более глубокие водные слои, а он и не заметил, что уперся в море, далекое, залитое уже не столько светом Полдневного солнца, сколько слоями тумана… И вдруг где-то очень далеко, на краю сознания или даже за этим краем, что-то мелькнуло. Что-то зловещее, черное и в то же время блестящее, несущее угрозу, уничтожение, смерть.

– Командир, – позвал Боец. – Когда мы нервничаем, тоже туда смотрим. И тоже видим.

– Откуда ты знаешь, что я вижу? – спросил Рост.

– Черные треугольнички, – почти беспечно произнесла Сонечка. Но было в ее голосе что-то такое, что не позволяло верить в беспечность.

– Это вы и хотели мне показать?

– Показать-то не хотели, но… Ты как-то сам увидел.

Рост подумал, еще раз помусолил край света подзорной трубой. Нет, туман вдруг стал гуще, черных треугольников, как выразилась Соня, уже не видно.

– Вы можете определить, где это? Насколько далеко?

– Почти у дальних островов, – отозвался Боец. – В пяти, а то и в семи тысячах километров.

– Я думаю, больше десяти тысяч, – сдержанно отозвалась его жена.

Ростик подумал. Это было далеко, очень далеко. Но почему-то он решил, что они летят сюда, к ним, к людям… Он потряс головой, боль проходила.

Внезапно на полу под столиком зазвонил армейский полевой телефон. Боец поднял трубку.

– Верх слушает. – Потом протянул трубку Ростику. – Это вас.

– Гринев у телефона.

Снизу сквозь треск раздался уверенный, но какой-то не вполне настоящий голос Рымолова.

– Говорит Председатель. Что, Гринев, сориентировался?

– Вы о восходящих токах горячего воздуха?

– О них. – Рымолов тяжело подышал в трубку. – Мы следили за этим местом почти месяц, не подвозят они туда торфа. Даже деревья на дрова не спиливают. А тепло вырабатывают. Тепло, энергия – один из коренных факторов выживания. Понимаешь меня?

– Понимаю, – сказал Ростик и подумал, что теперь ясно, кто приехал в обсерваторию. Наверняка машина была еще райкомская, только переделанная под спиртовое топливо.

– В общем, ты посмотри там еще… А завтра отправляйся с утра на аэродром. Тебя будет ждать твой приятель Ким. Задание такое – подобраться как можно ближе и узнать, чем же они так здорово свои котелки греют? Нет ли у них там нефти или еще какой-нибудь пригодной для нас субстанции? – Лишь эти слова, произнесенные в не совсем обычном для Рымолова тоне, выдавали его напряженность от разговора с Ростиком.

– Понимаю, Арсеньич.

– Да, и вот еще что. Если получится, сделайте все незаметно. Чтобы они не поняли, что за ними следят. Вытащить вас из плена, если у вас что-то провалится, мы не сумеем. Уж очень это глубоко на их территории произойдет.

– Тоже понимаю.

– Но если сумеешь, – продолжал уже совсем упавшим тоном Председатель, – все-таки достань образец того, чем они там оперируют. Неважно, что бы это ни было – нефть, сланцы, какой-нибудь особенный морской торф… Хотя в это я не верю.

– Попробую.

– Вот так, Гринев. – Председатель помолчал. Потом все-таки добавил: – Ну, удачи тебе, разведчик. Боюсь, дело безнадежное, потому тебя и посылаю. Без этого теперь, когда мы потеряли торфоразработки, вообще хана.

– Сделаю, что смогу.

– Ты уж постарайся. – Возникла тяжелая, долгая пауза. Потом Рымолов вздохнул и опустил свою трубку на рычаги.

– Полетите туда? – спросила Сонечка.

– Как ты догадалась? – вопросом на вопрос ответил Рост.

– Это нетрудно. Я догадалась, еще когда утром узнала, что вы к нам заглянете.

– Да, оказывается, существуют на свете более трудные задания, чем спуск с вашей гондолы. Кстати, откуда он говорил?

– У них внизу два аппарата – один сразу под нами, вы с него первый раз говорили. А второй – в кабинете Перегуды. Скорее всего, Председатель сидел там.

– Ясно. Ну, ребята, давайте ваши лямки, пожалуй, мне пора. Здесь я все уже выяснил.

Он был так задумчив, что даже не заметил, как спустился на землю. Да и спуск совершился быстрее, чем подъем. Или в самом деле, по сравнению с тем, что ему предстояло, этот спуск был совсем плевым делом?

Часть вторая
Зеркала без отражения

Глава 7

Ким оказался таким же, как раньше, да не совсем. Он погрузнел, в нем появилась какая-то плавность, а малоподвижное лицо стало еще более невыразительным. Кроме того, у него начали светлеть глаза. Это было невероятно – карие глаза стали приближаться к ореховому цвету, на что Рост и обратил внимание.

– Ты чего, – спросил он у друга, – совсем уже оевропеился? Даже глаза светлеют?

Ким блеснул на миг очень белыми зубами.

– Как скажет господина… Скажет европеися, буду европеися. Как господина скажет бедному кореися.

За такие шутки Ростик его в прежние годы поколачивал, но сейчас было как-то не с руки. Все-таки почти год не виделись, хотя новости друг о друге старались узнать раньше, чем все остальные.

Рост обнял его, потом хлопнул по черным завиткам на макушке, это был жест, знакомый обоим чуть не с младенческой поры. За это Ким стукнул Ростика по брюху.

– У тебя, часом, не водянка? Какой-то ты стал… пухленький.

– Я хотел тебе то же самое сказать.

Одноногий Серегин, который, несмотря на каменную, суровую физиономию, все отлично понимал, тем не менее спросил с выраженным сарказмом:

– Встреча друзей закончена? Может, за дело примемся?

Ким еще раз хлопнул Ростика по заду, без комментариев обозначая еще одно место, где у него прибавилось, потом кивнул.

– Примемся. Рост, какое у нас задание?

Ростик рассказал, показывая на карте примерные сектора, которые он увидел в подзорную трубу. Ким опечалился.

– Вот ведь зараза! – Про себя Ростик отметил, что раньше Ким, кажется, так не ругался. – И ведь поднимался я выше всех этих шариков раз тысячу, а заметили они.

– У тебя не было подзорной трубы, – отозвался Серегин.

– Ну и что? Мог бы догадаться и поставить.

– Тебе бы вибрация не дала, – высказался Рост. – Там, наверху, когда машина слишком близко проезжает, и то изображение начинает дрожать.

– Слышали мы об этой машине, – отозвался Серегин. – Говорят, что ходит на спиртовом топливе пополам с растительным маслом каких-то семян. Еще говорят – обкатка, то да се… А топливо, чтобы в Одессу сгонять, отливают по каплям.

– А то и вовсе нас гоняют, – вздохнул Ким.

– Тебя не гонять, ты, поди, сам и не попросишь? – спросил Рост.

– Наоборот, – отозвался Серегин. – Дальние земли обследовать – у них кубиков не хватает. А в Одессу сортирную бумагу везти в виде распоряжений – срочно да немедленно.

Рост подумал.

– Да, это верно. Обследование как-то остановилось. А это зря, тут ты прав.

– Еще бы, – кивнул и Ким. На миг стало видно, сколько рапортов с просьбой об этих дальних полетах он подавал, сколько отказов получил. – Хорошо… хоть сейчас смотаемся дальше обычного. Давай обсудим, как думаешь подбираться к этим горкам?

– Это не горки, – отозвался Рост, снова обращаясь к карте. – Скорее столбы. И на той, что дальше от марева, следует залечь, замаскироваться, а потом… Смотреть.

– Почему не на ближней к объекту?

– На ближней нет растительности. Кроме того, ее посещают летучие страусы. Подозреваю, что они могут поднять переполох, тогда наблюдения не получится. Да и пернатики, если мы обозначимся, начнут приглядывать за округой внимательнее. Понимаешь, у нас есть только один шанс, не больше.

– У вас еще такой шанс, – ворчливо отозвался Серегин, – если обнаружат, то кончат в момент. Одной лодкой вы от всей их стаи не отобьетесь. И помочь никто не сумеет.

– Верно, – согласился Ростик. – Поэтому я думаю, что заходить на столб нужно в темноте. Очень тихо, чтобы никто из их наблюдателей не трехнулся. И лучше, если под утро.

– А заходить ты хочешь как-то по-особенному? – спросил Ким.

– Я думаю, у нас есть два пути. Давай подумаем над обоими. Первый. Мы можем подойти к этому столбу со стороны полей, но придется пересечь всю пернатую обитаемую территорию…

– Вообще-то территория не бывает пернатой, – тихо отозвался Ким, не мог не поправить.

– Второе. Мы можем зайти со стороны моря. Это значит, что будет труднее. Потому что нам точно известно – берег свой они наблюдают довольно плотно, хотя судоходства у них нет. Это доказано.

– Я тоже слышал, – кивнул Ким. – Хотя участвовал только раз.

– Вместе участвовали, – согласился Ростик. – И было это тогда впервые. К счастью, отбились. Должно быть, повезло. Они сами не дали поглубже на их территорию залезть, а не то… Да, вот еще, с моря труднее будет ориентироваться, вообще можно проскочить нужное место.

– И в носу ковырять – можно палец сломать, – отозвался Серегин, – если не умеючи. Потому вас и посылают, соколики, что не должны вы промахнуться.

– А уходить как будем? – спросил Ким.

– Уходить можно напрямую, – сказал Рост. – Они вряд ли так наивны, что не догадаются, кто и зачем к ним пробрался. Но ведь поделать уже ничего будет нельзя.

Он и не подозревал, что эта его фраза приведет едва ли не к самой большой ошибке во всей операции. Он полагал, что они летят только посмотреть и потому пернатым будет легко их простить, если обойдется без стрельбы. Он не думал, что дело повернется совсем не так, и не без стрельбы. Но Ким уже запомнил эту сентенцию и, привыкнув доверять Ростику, поступит так, как поступать нельзя.

Ким принялся циркулем, вырезанным из деревяшек, отмерять расстояния.

– Если зайти с севера, потом срезать вот тут, – его циркуль пробил морские просторы ломаными прямыми, – потом строго на юг, чтобы не сбиться, как справедливо было замечено, потом вернуться… – Он помолчал. – М-да, получится почти тысяча километров. А значит, топлива нужно взять…

– Бери под завязку, – отозвался Серегин. – Мало ли что? И патронов вам я дам, сколько захотите.

– Тебе дай волю, – сказал Ким, – ты бы нас и бомбами снарядил.

– Бомбами – нет, они тяжелые очень.

– Бомбы? – спросил Рост.

– Горшки, начиненные аммиачной ватой, – махнул рукой Серегин. – Больше хлопают, чем взрываются.

– Ничего себе хлопают! – запротестовал Ким. – При удачном попадании дом Гошодов из лучшего их камня слизывает как языком, а ему все мало!

– Я не знал о таких испытаниях, – отозвался Рост. – А зачем дом триффидов бомбить?

– Прочнее просто ничего не нашли, – сказал Ким. Потом улыбнулся. – Ты не волнуйся, никто с твоими драгоценными кустиками воевать не собирается.

– Что у нас со временем? – спросил Серегин.

– Если лететь по тому маршруту, что наметился, то есть через море, то выходить нам нужно… Да, часа за три до темноты. Если не заблудимся, то через десять часов, самое позднее, будем на месте, а это… Час до рассвета.

– Хорошо считаешь, – сказал Рост. – Убедительно.

– Тогда, – в голосе Серегина появились приказные нотки, – до обеда спать. Машину я приготовлю. Если нет возражений, то Безголовую.

– Кого? – не понял Рост.

– Есть у нас очень легкая леталка, – пояснил Ким, – всего на четыре души, ходкая, хотя и любит нос задирать, а тогда хвост тормозит… У нее нет башенки на горбу, это позволяет километров семь в час прибавить.

– Башенки нет? А если за нами погонятся?

– Тогда перейдешь к Винторуку и будешь из кормовых пушек палить. Может, и отобьемся.

Раз имелись кормовые пушки, Ростику стало полегче.

– Вот что, – решил Серегин, – положу-ка я вас в разных казармах, а то проболтаете до самой побудки.

Так и вышло, хотя Ким и попытался немного протестовать. Но ничего не получилось, чтобы остудить его, Серегин даже часового поставил у комнаты, где уложил Кима, а потом, подумав, выставил солдатика у двери темной, хорошо проветриваемой кладовки, куда уложил спать Ростика. Как позже Рост узнал, конечно, это была не кладовка, а комната самого Серегина. Которой, кстати, он почти не пользовался – дневал и ночевал то в ангарах, то на полетной вышке.

Потом их разбудили. Они умылись, наспех проглотили отличный, приготовленный по летным нормам обед и поднялись в воздух.

Небо были чистым, как родниковая вода. Вот только не совсем летним, не пыльным еще, а с какой-то очень свежей сероватой дымкой. Лететь в таком небе было приятнее, чем гулять по лугу или купаться в море.

Конечно, Ким заставил Ростика поуправлять лодкой, похвалил за силу, которая в нем появилась, потом сам взял управление и побил рекорды Ростика почти в полтора раза. Потом они пролетели мимо Одессы, а примерно через час после этого выключилось Солнце. Ростик в темноте увидел огоньки города, который они с ребятами некогда открыли и который стал едва ли не самым главным успехом их трехлетней тут истории. Но довольно скоро и эти огоньки растаяли в тумане, поднявшемся над водой.

Этот туман вообще оказался штукой неприятной, главным образом потому, что на него никто не рассчитывал – ни Рост, ни Ким, что было еще существеннее. Оказалось, он и лодку тормозит, и ориентацию сбивает, и обшивка от него намокает. От этого Ким работал на своих рычагах, как грузчик, и довольно быстро стало понятно, что пухлость его тела – отнюдь не жир, а, наоборот, – мускулы, причем такой силы, что Ростику стало завидно.

А потом они вывалились из тумана, и по каким-то одному богу известным признакам Ким определил, что они оставили залив позади и идут теперь над океаном. Чтобы передохнуть, Ким бросил управление на Ростика, и новоявленному второму пилоту пришлось держать машину в черной, почти непроглядной тьме часа два, пока его узкоглазый друг восстанавливался.

Потом, разумеется, все кончилось тем, что Ким уже и не хотел брать рычаги, утверждал, что у Роста все отлично получается, что они и так дойдут, но шутки кончились, когда Ростик от усталости чуть не «выронил» рычаги на неожиданном скачке напряжения, неизвестно почему возникшем в котле. Или это был «провал гравитации», нечто, понятное только очень опытным пилотам.

Правда, была еще вероятность, что они проскочили очень маленький шквалик. В Полдневье, в котором по разным причинам почти не бывало ветра, иногда возникали настоящие шквалы… Ни Ростик, ни Ким, ни даже Винт, который знал об окружающем мире больше всех, не стали даже гадать, отчего это получается. Потому что причиной могло послужить что угодно. Даже воздушный червяк, который попытался атаковать их лодку, но промахнулся, хотя это и звучит сомнительно – чтобы червяк, да вдруг промахнулся…

Это могло быть нечто, еще не встречавшееся ранее, а потому и неизвестное людям Полдневья. Могло оказаться и что-то уже случавшееся, но все-таки неясное, потому что лодки… пропадали. За последний год, как сказал Ким, четыре лодки вышли из исходной точки, но до места назначения не добрались. А обломки нашли только от одной из них. Что случилось с ними – неизвестно. Черных ящиков тут, конечно, не было – не та техника, не та технология.

Потом они дошли до точки поворота на юг. Ростик даже посерьезнел. Момент в самом деле был решающий. Если все получится, они пересекут береговую линию, найдут выбранный столб и «залягут» в наблюдение. Если они ошибутся, наделают шуму, за ними погонятся и собьют, как мишень для упражнений в меткости.