Текст книги "Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого"

Глава XIII
Религия духа. Благочестивое размышление

Самое большое заблуждение исторического христианства связано с ограничивающим и мертвящим сознанием, что откровение закончено и ждать больше нечего, что здание Церкви достроено и покрыто крышей. Религиозный спор, в сущности, ведется вокруг вопроса о возможности нового откровения и новой духовной эпохи. Все остальные вопросы второстепенные. Новое откровение совсем не есть новая религия, отличная от христианства, а восполнение и завершение христианского откровения, доведение его до подлинной вселенскости. Вселенскости еще нет. Откровения духа нельзя просто ждать. Оно зависит и от творческой активности человека. Его нельзя понимать лишь как новое откровение Бога человеку, оно есть также откровение человека Богу. Это значит, что оно будет богочеловеческое откровение. Преодолевается в Духе разделение и противоположение божественного и человеческого при сохранении различения. Это есть завершение мистической диалектики божественного и человеческого. Это есть также конец объективации, выбрасывание откровения вовне, наивного реализма в понимании откровения.

В отношении человека и Бога возможен бесконечный духовный опыт. Могут подумать, что религия духа – а речь идет именно о ней – есть новая форма имманентизма. Но старые споры имманентизма и трансцендентизма нужно признать совершенно устаревшими. Самая постановка темы была совершенно неверна, отвлеченна и недиалектична. Подобно тому как нельзя разрывать между божественным и человеческим и утверждать отвлеченно одно из этих начал, нельзя разрывать и между трансцендентным и имманентным и утверждать их отвлеченно. Подлинная жизнь в соотношении одного и другого. Трансцендентное делается имманентным, и без его имманентности оно отвлечённо-безжизненно и есть лишь предел объективации. Имманентное же нельзя мыслить без трансцендентного, и жизнь в имманентном предполагает трансцендирование. Чистый имманентизм, отрицающий трансцендентное, есть пребывание в безвыходном кругу. Когда человеческое выдают за божественное и утверждают тождество одного и другого, подлинная жизнь прекращается и нет больше ее драматизма. Когда трансцендентное мыслится исключительно имманентным и нет трансцендентной тайны и дали, имманентное лишается жизни и содержания. Поэтому то, что называют в устаревших уже спорах имманентизмом, должно быть решительно отклонено.

Святой Дух есть принцип соединения Бога и творения.[120]120
  Об этом интересно говорит католик Henstenberg в книге «Das Bund zwischen Goti und Schöpfung».


[Закрыть] И в Нем должна открыться тайна творения, тайна антропологическая и космологическая. Религия Духа, которая есть также религия Троичности, менее всего будет походить на монистическую религию Духа Э. Гартмана, в которой нет ничего христианского.[121]121
  См. E. von Hartmann. Die Religion des Geistes.


[Закрыть] Наступление новой эпохи Духа, в которую войдут высшие достижения духовности, предполагает изменение человеческого сознания, новую его направленность. Это есть революция сознания, которое понималось статически. Мифы, легенды, догматы в ином свете представляются в зависимости от ступеней сознания, от преодоления его бездвижности и затверделости. Религия Духа будет религией совершеннолетия человека, выходом из детского и отроческого возраста.

Некоторые черты этой вечной и по внешности лишь новой религии, этой христианской и тринитарной религии, религии, освобожденной от рабства объектности, могут угадываться. В религии Духа, религии свободы, все представляется в новом свете, не будет авторитета и не будет возмездия, окончательно исчезнет кошмар судебного понимания христианства и вечного ада. В основе будет не суд и возмездие, а творческое развитие и преображение, богоуподобление. Будет раскрыта новая антропология и признан религиозный смысл человеческого творчества. Свобода будет увидена в первооснове. Идея Бога будет очищена от рабьего социоморфизма. В идее Бога самодовлеющего были еще остатки непреодоленного идолопоклонства. Только понимание Бога как страдающего, тоскующего по другому, жертвенного побеждает богоборчество и атеизм. Должен быть выражен дерзновенный парадокс богопознания: утверждение Бога всем моим существом значит, что Бог есть, человеческая свобода творит Бога, и это значит, что Бог есть, мое боготворчество есть творчество богочеловеческое.

Все это ведет к переоценке идеи Промысла, с которой более всего связан атеизм. Религия Духа есть ожидание, что будет раскрыта новая человеческая и человечная общественность, излучающая милосердие и любовь. Религия Духа есть также ожидание раскрытия нового отношения между человеком и космосом и космического преображения. Процесс разложения космоса, связанный с научно-техническим к нему отношением, приходит к концу, его последним фазисом будет разложение атома. Все это упирается в эсхатологическую тему, в активный эсхатологизм. И менее всего это означает оптимистическое понимание судьбы истории. Об этом было уже сказано. Откровение света совсем не означает отрицание тьмы. Наоборот, перед наступлением эпохи Духа человек должен будет пройти через сгущение тьмы, через ночную эпоху. Мы трагически изживаем обездушивание и опустошение природы, как бы исчезновение космоса (открытия физики); обездушивание и опустошение истории (Маркс и исторический материализм); обездушивание и опустошение души (Фрейд и психоанализ); конец войны и революция обнаруживают страшную жестокость, гуманность меркнет. Творец как бы уходит из творения. Он присутствует в нем лишь инкогнито (любимое выражение Киркегарда). Но все это может быть понято как диалектический момент в раскрытии Духа и новой духовной жизни. Нужно умереть, чтобы ожить. Происходит распятие человека и мира. Но последнее слово будет принадлежать Воскресению.

Мы не входим еще в эпоху Духа, мы входим в темную эпоху. Но предшественники нового откровения Духа были на протяжении всей истории христианства, и они есть и теперь. Всегда есть духовные люди, упреждающие время. Для понимания христианства как религии Духа имели значение восточные учители Церкви, особенно Ориген и св. Григорий Нисский, последний более всего, так как его учение о человеке самое высокое в истории христианской мысли и его духовность упреждает всю историю христианской мистики.[122]122
  См. Jean Daniélou. Platonisme et théologie mystique. Essai sur la doctrine spirituelle de Saint Grégoire de Nysse.


[Закрыть] Далее имеет огромное значение религиозное движение в Италии в конце XII и начале XIII века, которое было исканием христианства Св. Духа.[123]123
  См. Е. Gebhart. L’Italie mystique.


[Закрыть] Центральными фигурами были св. Франциск Ассизский, наиболее приближающийся к образу Христа, и Иоахим из Флориды, у которого были пророческие предчувствия, хотя иногда наивно выраженные. В народных религиозных движениях было уже что-то новое. После французской революции и наполеоновских войн в Европе возникли апокалиптические настроения, хотя и очень смутно выраженные.[124]124
  См. Viatte. Les sources occultes du Romantisme. T. II.


[Закрыть] Более глубокое значение для изменения человеческого сознания имело германское мистическое движение, начиная с XIV века, Экхардта, Таулера и др. Но самое большое значение имел Яков Бёме и потом Ангелус Силезиус.

Германская идеалистическая метафизика начала XIX века была также огромным событием в истории европейского духа, в диалектике божественного и человеческого, и в ней подготовлялась возможность нового сознания, несмотря на ошибочность ее монистической тенденции. Но во всей германской мистике есть уклон, враждебный эсхатологическому сознанию. В России наиболее выражена эсхатологическая устремленность и ожидание новой эпохи Духа, вера в возможность завершающегося откровения. Если сравнить одного из величайших русских святых, св. Серафима Саровского, и одного из последних католических святых, Cure d’Ars (Vianey), то поражает, что у Серафима все устремлено исключительно к Воскресению, к преображению всей твари в Духе Святом, т. е. к грядущему; у Cure d’Ars все устремлено исключительно к кресту, т. е. к прошедшему. Апокалиптические и эсхатологические настроения можно найти и в русских народных религиозных движениях, и в исканиях правды русской интеллигенции, и на вершинах русской религиозной мысли. Тут приходится называть имена, которые уже много раз упоминались, более всего Достоевского, Вл. Соловьева и Н. Федорова и даже стоящего в стороне от православной мысли правдоискателя и богоискателя Л. Толстого. Так же окрашены были религиозно-философские течения начала XX века.

Но одним из самых замечательных предшественников религии Духа был философ польского мессианизма Чешковский.[125]125
  См. уже цитированное Cieszkowski «Notre Père». Четыре тома.


[Закрыть] У него яснее, чем у Вл. Соловьева, выражена идея религии Духа как завершающего и полного откровения. Она выходит за рамки исторического христианства, но сохраняет связь с католической церковью. Связь с церковью имеет большое значение для того, чтобы движение к новому откровению Духа не принимало сектантского характера. И эта связь наиболее возможна на почве православия, в котором больше потенциальных возможностей, чем в католичестве. На почве католичества наиболее человеком Апокалипсиса был Л. Блуа, в нем силен профетический элемент. Но в этом изумительном писателе, как, впрочем, и у многих, пророческие предчувствия смешивались с остатками старых идей священной монархии, с культом Наполеона и пр. Огромное значение имеют такие люди, как Киркегард, но значение это не прямое. Ш. Пеги может также считаться предшественником религии Духа.[126]126
  В этом отношении богатые материалы дает Remain Rolland. Péguy.


[Закрыть]

Но предшественниками эпохи Духа нужно признать не только тех, которые сознательно почитают себя христианами, но и тех, которые нехристиане и в сознании своем даже антихристиане. Даже богоборчество может быть служением Богу и более религиозным, чем прохладность и равнодушие. Новая земля подготовляется трагическим опытом человека и творческой активностью человека. Предшественники эпохи Св. Духа не могут быть названы в традиционном смысле благочестивыми. Огромное значение имеет Ницше, его явление было важным моментом той диалектики божественного и человеческого, без завершения которой не может последовать новой религиозной эпохи. Также важно мессианское сознание в социализме, связанном сейчас с атеизмом. Из больших писателей конца XIX века был настроен профетически и говорил о Третьем Царстве, о Царстве Духа, Ибсен. Невозможно рационально определить границы, отделяющие Св. Духа от Духа. И то, что относят просто к Духу, может иметь отношение ко Св. Духу, действие Которого в мире универсально. Бог может не быть там, где Его хотят видеть, и Он может быть там, где отказываются Его видеть. Присутствие Бога в мире таинственно и неопределимо. Также не определимы границы Церкви. Эти границы твердо определяются лишь для целей властвования. Политика есть самая фатальная сила человеческой жизни, и она-то и искажала религиозную жизнь и делала кровавой историю Церкви. Эпоха Духа не будет допускать власти политики над жизнью Духа.

Очень длительная эпоха в человеческой истории прошла при стабилизации сознания, которое представлялось неподвижным и неизменным.[127]127
  См. мою книгу «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация».


[Закрыть] Этому сознанию соответствовало известное состояние мира, которое считалось единственной реальностью. Вера, которая есть обличение вещей невидимых, была направлена на иной мир, чем мир, соответствующий структуре средненормального человеческого сознания. Традиционная, школьная спиритуалистическая философия, очень отвлеченная, признавала духовную природу человеческой души. Но никаких горизонтов на иные миры от этого не раскрывалось, никакой духовный опыт не делался возможным. Все продолжало протекать в установленных границах, в порядке объективации духа и противоположении субъекта и объекта. Но объективация Духа, его самоотчуждение и выбрасывание вовне и есть главное препятствие для нового излияния Духа Святого в мире. Признание объективного Духа, которое и есть объективация Духа, и есть величайшая помеха для новой духовности, для наступления эпохи Духа.

Индусская религиозная и философская мысль верила в возможность изменения сознания, для нее сознание было динамично. В этом с ней схож оккультизм. Но совершенно отсутствовал динамизм истории. В христианской же Европе был огромный динамизм истории, но отсутствовало динамическое понимание сознания, сознание представлялось статичным, и с этим связана идея неизменной природы человека. Индусское понимание динамизма сознания не может нас удовлетворить вследствие монизма индусской мысли и непонимания роли человеческого начала, раскрывшегося в христианстве.[128]128
  См. недавно вышедшую книгу О. Lacombe. L’Absolu scion le Védânta. Les notions de Brahman et de l’Atman dans les systèmes de Sankara el Râmanoaja.


[Закрыть] Новой эпохе Духа, новому завершающему откровению будет соответствовать и иная структура человеческого сознания, и это изменение структуры сознания может подготовляться духовными усилиями. Объективации соответствовали ступени откровения. В процессе откровения то, что должно открываться изнутри и из глубины, представлялось открывающимся извне и сверху. Объективация есть всегда разрыв и раздвоение, то, что Гегель называет несчастным сознанием. Новое откровение Св. Духа есть прекращение отчуждения и объективации не в мысли только, а и в самой жизни, в жизненном духовном опыте, есть движение в глубину. Сознание переходит в сверхсознание, и раскрывается мир по ту сторону распадения на субъект и объект. Это будет означать расшатывание затверделого феноменального мира и большее просвечивание нуменального ядра мира.

Вселенская религия есть религия Духа, очищенного от порабощающих наслоений, Духа Святого, в котором полнота откровения и освобожденность. Это и есть вечное Евангелие. Человек есть смешанное существо. В нем есть соединение творения и Творца, материи, бессмыслицы, хаоса с творящим, созидающим образы нового. Творчество в мире есть как бы восьмой день творения. Подлинно новая жизнь творится не тем, что человек ставит себе внешние цели, в осуществлении которых он согласен и даже принужден пользоваться преступными средствами, а тем, прежде всего тем, что он изнутри излучает из себя благодатную, преображающую творческую энергию. Новая жизнь, новая эпоха Духа предполагает тотальное изменение человека, а не отдельной стороны его. Это и есть изменение моральное, интеллектуальное и эстетическое, равно как и изменение социальное. Это есть прежде всего появление новых душ. Не будет специально религиозной, церковной стороны жизни, но вся жизнь должна стать религиозной. Лишь духовно человек есть независимое существо, биологически и социально он зависит от природы и общества. Поэтому социальное движение без духовного движения бессильно и может оказаться возобновлением старого в новой лишь одежде.

Апокалипсис в символической форме изображает разрушительный путь зла. Но нельзя истолковывать Апокалипсис как фатум, как неотвратимость страшных результатов мирового процесса. Это означало бы совершенное отрицание свободы. Фатален лишь путь зла. Путь же добра основан на свободе человека, который соучаствует в миротворении. В откровении Духа в ином свете должен явиться апокалиптический конец. Апокалипсис исторического христианства изображает конечные судьбы человечества как предельное разделение и разрыв Бога и человечества, как то, что Гегель называл «несчастным сознанием». Апокалипсис религии Духа изображает конечные судьбы человечества как богочеловеческое творческое дело, как совместное дело Бога и человечества. Положительный, разрешающий конец должен зависеть и от человека, а не только от Бога. Фатум может быть преодолен свободой.

Исторический процесс двоится, и его результаты можно двояко оценивать. Но если бы в его конце не было ничего положительного, то миротворение не удалось бы. В Апокалипсисе есть пророчество о тысячелетнем царстве, которым символизируется положительный результат мирового процесса. Но историческая церковь очень боится миллениризма и замалчивает его. Эта символика по-новому еще должна раскрыться в окончательном откровении Духа. Идея тысячелетнего царства оставалась в историческом христианстве безжизненной и отвлеченной. Она получала жизнь и конкретизировалась в социальных движениях, по видимости внехристианских. Если отрицательные результаты всемирно-исторического процесса должны сгореть, то положительные результаты нужно мыслить конкретно, как полноту воскрешенной коммюнотарной жизни, как свободную коммюнотарность. Если бы жизнь человеческая стала воплощением вполне организованной, механизированной и рационализированной жизни масс, а не народов, стала распределенной по категориям и вместе с тем вполне тоталитарной, т. е. исчезли бы последние остатки свободы, то исчез бы дух и духовность, ибо дух есть свобода. Свободная коммюнотарность может быть лишь результатом духовного и социального движения, которые перестанут быть разделенными и противополагаемыми.

Воплощение и земная жизнь Иисуса была взаимопроникновением двух природ, рука Божия налагалась на избранника. Лишь в Воскресении Иисус окончательно поднимается на бесконечную высоту. То, что индивидуально произошло в Богочеловеке, должно произойти в богочеловечестве. Это и будет третье откровение Духа. Невозможно примириться с тем, что творческий жизненный подъем, экстатически пережитые мгновения светлой радости, творческой любви и освобождения исчезнут навеки и пропадут бесследно. В конце откровения – бесконечность, не дурная бесконечность, не знающая конца, а хорошая бесконечность вечности. В грядущем будет тьма и страдание, которых еще не бывало. Но будет и небывалый свет, будет явление нового человека, нового общества, нового космоса. Это будет завершение мистической диалектики Троичности.

Уже в Евангелии мы видим пневмоцентризм. Все происходит в Духе и через Духа. Этот пневмоцентризм с известного времени будет нарастать. Дух угашался в историческом христианстве, и история направлялась против христианства. Это было прохождение через разделение и разрыв богочеловеческой связи. В конце это была смерть перед воскресением к новой жизни. Смертельная тоска охватила человечество. Но сократится время, и конец времени наступит. Церковь, которая начинает производить впечатление бессильной, утерявшей дары Духа, будет явлена в своем вечном существе, в духе пророческом. Это Иоаннова Церковь, к которой ближе всего православие. Один русский апокалиптик сказал, что в православии было великое эсхатологическое терпение, но в глубине его было и великое эсхатологическое ожидание. В Церковь Духа Святого войдет и все творчески положительное, что казалось внецерковным и даже антицерковным. Проблема эсхатологическая есть последняя проблема в диалектике божественного и человеческого.

Глава XIV
Конец вещей и новый эон

Весь ход мыслей этой книги ведет к проблеме конца не как одной из проблем в числе других, а как к проблеме всеобъемлющей и главной. «Тезис: мир имеет начало во времени и заключен в границах пространства». «Антитезис: мир не имеет ни начала, ни границ в пространстве, но бесконечен как в пространстве, так и во времени».[129]129
  См. Kant. Kritik der reinen Vernkunft. Die Antinomie der reinen Vernunft. Erster Widerstreit der transzendentalen Ideen.


[Закрыть] Это одна из антиномий чистого разума в гениальной трансцендентальной диалектике Канта. Меня интересует здесь лишь антиномия, связанная со временем, и она должна быть распространена на апокалиптическую проблему конца во времени. Антиномии у Канта не могут быть преодолены, сняты (Aufhebung), употребляя гегелевское выражение. Разум находится во власти трансцендентальной видимости (Schein). Кант совершенно прав, что в пределах феноменального мира антиномии не могут быть преодолены. В проблеме нас интересующей одинаково нельзя мыслить, что мир будет бесконечно существовать во времени и что он кончится во времени. Для Канта нет развития, вытекающего из противоречий. Иной характер носит диалектика у Гегеля. У него антиномии разрешаются в диалектическом развитии. Тезис и антитезис преодолеваются, снимаются в синтезе.

Противоречия и порождают развитие. Открытие становления, развития было важным открытием Гегеля. Единство бытия и ничто порождает становление, развитие. Развитие в мире предполагает ничто. Но у Гегеля нет конца, нет по-настоящему эсхатологии. Диалектика конечного и бесконечного постоянно разрешается, но не завершается. Поэтому у него и мог получиться такой скандальный конец, как абсолютизация прусского монархического государства. Два самых гениальных философа Европы, Кант и Гегель, не дают разрешения диалектики противоречий, ибо не дают учения о конце вещей, которое дается лишь чуждым им профетическим религиозным опытом. Частичная правда была и у Канта, и у Гегеля, и они помогают осмыслить философскую проблему конца мира и истории, которая выражалась лишь на религиозном языке.[130]130
  См. мою книгу «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация».


[Закрыть] Неверно сказать, что у Гегеля есть лишь диалектика логическая. Вследствие признания тождества мышления и бытия диалектика логическая делается диалектикой бытия. На языке современных философских течений можно сказать, что у Гегеля была и экзистенциальная диалектика.[131]131
  В этом направлении его истолковывает Wahl и Käte Nadler. См. ее книгу «Der dialektische Widerspruch in Hegels Philosophie und das Paradox des Christentums».


[Закрыть] Таково его учение о господине и рабе и о несчастном сознании.

Мы не признаем тождества бытия и мышления, и потому диалектика носит иной характер и связана с религиозным духовным опытом. Парадокс в том, что когда нет перспективы конца, то все делается конечным. Вечность раскрывается лишь при перспективе конца. Диалектика антиномий не разрешима в пределах нашего мирового эона, стоящего под знаком объективации. В этом Кант более прав, чем Гегель. Но Гегель более прав, признавая развитие через противоречие, хотя и не дающее никакого разрешения. Парадоксальное противоречие в том, что мыслят конец времени, конец истории в этом времени. В этом трудность истолкования Апокалипсиса. Конец истории нельзя мыслить ни в пределах нашего испорченного времени как событие посюстороннее, ни вне исторического времени как событие потустороннее. Конец есть преодоление времени космического и времени исторического. Времени больше не будет. Это не конец во времени, а конец времени. Но время экзистенциальное, вкорененное в вечности, остается, и в нем-то и приходит конец вещей. Будет вхождение в новый эон. Это еще не вечность, которую тоже пытаются объективировать. Будет стерта резкая грань между посюсторонним и потусторонним.

Парадокс времени еще в том, что возможно таинственное совпадение прошлого и будущего, истоков и конца. Эсхатологическая проблема есть основная метафизическая проблема. Философы уделили ей очень мало внимания, почти никакого, потому что отделили философское познание от религиозного опыта, что есть ложное отделение, ложное понимание автономии познания. Мир должен кончиться, история должна кончиться. Иначе все бессмысленно. Конец есть торжество смысла, соединение божественного и человеческого, эсхатологическое завершение экзистенциальной диалектики божественного и человеческого. Мы должны вступить и, может быть, уже вступаем во время конца, которое будет неопределенной длительности.

С философской точки зрения конец мира и истории есть прежде всего преодоление объективации, т. е. преодоление мира отчужденности, необходимости, безличности, вражды. Образование мира объектов есть источник всех несчастий человека. Объект мне чужд и непереносим.[132]132
  Модный сейчас философ Сартр, талантливый и очень характерный для эпохи, в сущности есть раб объектности, мира вещей, мира феноменов, который не имеет реальности в себе. Глубока истина, что реальность зависит от творческой активности человека. Но Сартр хочет думать, что за являющимся нет ничего, нет тайны. См. его книгу «L’être et le néant» и мою книгу «Я и мир объектов».


[Закрыть] И Гегель связывал несчастное сознание с отношением к объекту, с раздвоением и разрывом. Сознание есть всегда раздвоение и разрыв, оно предполагает противоположение на субъект и объект и потому всегда заключает в себе несчастье. Преодоление раздвоения и объективации, выход из рабства миру объектов может быть назван пробуждением сверхсознания или высшего сознания. Объективация есть всегда охлаждение творческого огня. В истории есть охлаждающее развитие. Это есть то, что Ш. Пеги назвал «политикой» в отличие от «мистики». Судьба монастырей, революций, коммунистических колоний, толстовцев, духоборов, судьба любви («только утро любви хорошо»), посмертная судьба гениев говорит об охлаждающей объективации. На этом пути нельзя ждать разрешения мировой истории. Классическая культура хотела бы затвердения мира, между тем как мир должен быть расплавлен в огне. «Огонь пришел Я низвесть на землю и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» Эти слова были забыты в объективированном, охлажденном христианстве. Человек раздавлен между двумя дурными бесконечностями и хочет в этом положении так устроиться, чтобы не чувствовать его трагизма.

Паскаля ужасала бесконечность чуждых пространств. Но также ужасна бесконечность времени в прошлом и будущем. Эта двойная дурная бесконечность раскрывается в существовании, выброшенном вовне, т. е. в существовании объективированном, все более отрывающемся от нуменального ядра. Человек, недовольный настоящим, обращается или к воспоминанию о золотом веке в прошлом, или к ожиданию золотого века в будущем. Человек может вообразить себе лучшую, более прекрасную, более правдивую и праведную жизнь, чем эта опостылая жизнь. Но откуда берется у него эта сила воображения? Он все же не может этой силой воображения победить власть времени, т. е. роковую власть времени и в самом понимании золотого века. Человек материализирует тысячелетнее царство. Бл. Августину была чужда профетическая идея тысячелетнего царства, историческая Церковь была для него уже тысячелетним царством. Этим он остается во власти объективации. Но историческое христианство роковым образом кончается, и происходит неотвратимый переход к христианству эсхатологическому. Лучи света идут от будущего. Конечное грядущее соединяется с истоками прошлого. Есть три стадии откровения: откровение в природе, откровение в истории и откровение эсхатологическое. Окончательно и в полноте Бог открывается лишь эсхатологически. Этому предшествует богооставленность, тоска, механизация и опустошение природы, механизация и секуляризация истории, прохождение через безбожие.

Эсхатологическое откровение и есть откровение в Духе и Истине, которое есть откровение вечное. Существует трагическое столкновение между Истиной и миром, чистая, не искаженная Истина сжигает мир. Цель – достижение цельности, преодоление разорванности, ложной автономии мыслей, мечтаний, страстей, эмоций, желаний. Может быть страдание в разорванных частях души, в других же частях его может и не быть. Только потому, что страдание не захватывает всей души, человек может существовать, но существование его несчастное. Всемирная история напоминает не только трагедию, но и комедию. И комедия всегда одинаково кончается. Это есть фатальная неудача истории, о которой уже было говорено. Все опыты создания новой жизни – в историческом христианстве, в социальных революциях, в сектах и т. д. – кончаются объективацией, приспособлением к обыденности, в новых формах восстает старое: старое неравенство, властолюбие, роскошь, расколы и пр. Жизнь в нашем эоне есть только испытание и путь, но испытание имеет смысл, и путь ведет к завершающему концу. Легче было бы человеку, если бы он сознал, что предстоит еще открытие неведомого, откровение не только Св. Духа, но и нового человека и нового космоса.

Возможна пассивная и активная эсхатология. В большинстве случаев апокалиптические настроения приводили к пассивному ожиданию конца, к отказу от исторических задач. Такова была «Повесть об Антихристе» Вл. Соловьева. Апокалиптическое время понимается как ожидание и претерпевание действия сил Божественных и дьявольских. Это упадочная настроенность. Но возможна активная эсхатология. Самосознание, соответствующее достоинству человека как свободного духа, должно утверждать усиление человеческой активности и человеческого творчества во времена конца. Конец нужно понимать не пассивно-отрицательно только, но творчески-положительно. Я говорил уже, что всякий творческий акт человека носит эсхатологический характер и кончает этот мир. Конец разно представляется и разно понимается в зависимости от того, смотрят ли на него из исторического христианства или из более полного откровения Духа. Во втором случае человек есть субъект, а не объект, и творческий субъект.

Христианское сознание мало задумывается над тем, что род человеческий прекратится, если все станут совершенными христианами, абсолютно целомудренными или монахами. Тут эсхатологическая глубина проблемы пола. Обыкновенно повторяют, что цель брака – деторождение как высшее благо. Но вместе с тем думают, что это высшее благо происходит от того, что считают дурным и греховным. Розанов остро обличал лицемерие, которое происходит на этой почве. Только Вл. Соловьев и Киркегард думали, что в самом деторождении есть что-то дурное и греховное. Метафизика пола имеет непосредственную связь с проблемой конца. Во времена конца что-то изменится в жизни пола, после погружения этой стороны жизни в ужасную тьму и разложения должно наступить просветление. Любовь может преобразить ветхий пол и направить энергию пола, держащую человека в рабстве, на творчество. Возможность таких переключений энергии мы знаем. Для религии Духа, религии конца центральное значение получит любовь, любовь творческая и преображающая. Такую роль будет играть и любовь-эрос, и любовь-агапэ. Но прежде чем перейти к высшей эпохе и к единству, человеку предстоит до конца пройти путь раздвоения и путь страдания, с трудом переносимого. Нужно всегда помнить, что в конце своего пути Иисус воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?». После долгого исторического пути иную богооставленность пережил человек – Ницше. Мировой процесс носит трагический характер, его нельзя понять как сплошной поступательный прогресс. Злые результаты мирового процесса, которые могут и нарастать, ввергаются в небытие, но люди, живые существа, не могут быть окончательно ввергнуты в небытие. Есть одно только, что, может быть, заслуживает вечных адских мук, – это их слишком настойчивая защита, сопровождающаяся чувством удовлетворения.

Самая большая религиозная и нравственная истина, до которой должен дорасти человек, – это – что нельзя спасаться индивидуально. Мое спасение предполагает и спасение других, моих близких, всеобщее спасение, спасение всего мира, преображение мира. Самая идея спасения родилась из подавленности человека, она связана с судебным пониманием христианства. Она должна быть заменена идеей творческого преображения и просветления, идеей совершенства жизни. «Се, творю все новое». Творит не только Бог, но и человек. Эпоха конца есть не только эпоха разрушения, но также и эпоха богочеловеческого творчества новой жизни и нового мира. Церковь Нового Завета была символическим образом вечной Церкви Духа. В Церкви Духа будет читаться вечное Евангелие. Когда мы приблизимся к вечному царству Духа, то мучительные противоречия жизни будут преодолены и страдания, которые под конец усилятся, перейдут в свою противоположность, в радость; и произойдет это не только для будущего, но и для прошедшего, так как будет обращение времени и все живые будут участвовать в конце.