Текст книги "Хозяева Острога"

– Да брось ты! – Бадюг, как водится, придерживался совершенно противоположной точки зрения. – Страх – как квас. Если упился им однажды сверх всякой меры, то назавтра тебя уже ничего не берёт. Хоть горшками пей. Чего мне теперь, спрашивается, бояться, если я сегодня видел свое отражение в глазищах этого ящера? Соседского мужика, который на меня со спиралькой идет? Или гнусного призрака, бегающего, словно голодный клоп, по стенам?

– Давайте оставим споры хотя бы на один день, – попросил Темняк. – Пора готовиться к побегу. Напоминаю, это случится ночью и нам придётся действовать в кромешной темноте столь же уверенно, как и на свету. Без предварительных учений этого не достигнешь.

– Значит, назидательных рассказов сегодня не будет? – огорчился Бадюг. – Мне вчерашний, про крылатого змея, весьма понравился. Особенно как он блудницу подменял.

– С рассказами придётся повременить. Зато мы сами совершим такое, о чём в Остроге, надеюсь, когда-нибудь станут рассказывать легенды.

Глубокой ночью все они стояли прямо перед разделительной стеной и внимательно прислушивались к тому, что творилось далеко вверху, в неведомых обиталищах, доступных одним лишь всесильным Хозяевам.

Стая заранее построилась в маленькое, но плотное каре и каждый боешник держал по два щита – одним прикрывал голову, другим – бок. Получился домик, составленный из восьми щитов, но открытый спереди и сзади – рук, к сожалению не хватало.

Тюха, правда, предложил навесить на каждого ещё по одному щиту – кому на спину, кому на грудь – но это сочли излишеством. Дескать, мелкий мусор, даже упавший с большой высоты, сильно не поранит, а от огромной глыбы «хозяйской слезы» щиты всё равно не спасут – хоть пять их будет, хоть десять.

– Так ты говоришь, что во время сброса мусора стены исчезают, – для Свиста, как и для остальных боешников, это был сейчас самый актуальный вопрос.

– Не говорю, а утверждаю, – ответил Темняк, стоявший в первом ряду. – Однажды ночью, когда вы все спали, я уже подходил к стене и дождался-таки момента сброса. До сих пор шишки на голове побаливают… Да ты сам посуди – стена хоть и добротная, но свой предел прочности тоже имеет. Каково ей каждую ночь выдерживать такую бомбежку. А кроме того, утром это хорошо заметно по мусору. Если бы стена оставалась на месте, он ложился бы совсем иначе… Вспомни, крышу вчера убрали прямо на наших глазах. Только не знаю, кто это сделал, сами Хозяева или Смотритель.

– Меня такое положение, признаться, настораживает, – сообщил Тюха. – Если те, кто занимается сбросом мусора, преспокойно убирают стены, значит, они уверены, что по Бойлу в это время наобум не пройдешь.

– Да никто этим специально не занимается, – возразил Темняк. – Мусоросброс действует сам собой, без вмешательства Хозяев. Как однажды заведённая пружина… А насчёт того, что по Бойлу в это время не пройти, вопрос спорный. Я ведь однажды уже прошел, пусть и всего полсотни шагов. Прошел и жив остался. Просто надо держаться самой середины улицы и ни в коем случае не приближаться к стенам.

– Попробуй отыщи эту середину в такой темноте! – посетовал Бадюг.

– А на что тебе уши даны? Сальные истории слушать? Если от глаз помощи нет, придётся уши навострить, – сказал Темняк. – Ничего другого предложить не могу… Кажись, грохнуло где-то!

– И мне так показалось, – подтвердил Тюха.

Боешники невольно втянули головы в плечи, как это всегда делают люди, ожидающие от небес какой-либо подлянки, а Темняк на всякий случай ткнул щитом перед собой – проверил, на месте ли стена.

Над головой загромыхало, словно расшалившиеся мальчишки устроили на жестяной крыше игру в салочки, и в этот же момент щит, которым Темняк продолжал тыкать в стену, провалился в пустоту.

– Вперед! – приказал он. – Держитесь плотнее друг к другу. Хоть зубами, но держитесь. И, ради всего святого, не разнимайте щитов.

Вверху уже не ржавая жесть грохотала, а грозно рычала лавина, понемногу трогающаяся с насиженного места. Рычание это всё крепло и нарастало, пока вдруг не взорвалось бомбой – бомбой, не давшей и проблеска света, но обрушившей вниз град смертоносных осколков.

По щитам наперебой застучала, зазвенела, захлюпала, забарабанила всякая дрянь. Можно было представить себе, что творится сейчас непосредственно над стенами, если здесь даже нос нельзя было высунуть из-за щитов.

Боешники бежали вперед, словно арестанты сквозь строй палачей, не жалевших для них ничего – ни шомполов, ни розог, ни ушатов со всякой мерзостью (да и переполненные параши, похоже, частенько шли в ход). То один, то другой боешник вскрикивал, получив удар в незащищенную часть тела. Короче, это был ад, сущий ад, хотя большинству обитателей Острога он представлялся совсем иначе – как огромная яма, наполненная гигантскими клопами и блохами.

Трудно сказать, сколько времени бушевала эта мусорная буря – всего одну минуту или целые четверть часа, но всему есть свой срок, и грохот, сострясавший Бойло, затих столь же внезапно, как и пробудился. Стая на полном ходу врезалась в стену, возникшую как бы из ничего. (Эх, знать бы, сколько таких стен осталось позади.) Лязгнули щиты, столкнувшись между собой.

– Всё, приехали, – сказал Темняк. – Перерыв. Аж до завтрашней ночи.

Они на ощупь отыскали нору, расположенную поблизости от разделительной стены, а кроме того, снабженную колодцем, который угадывался по специфическому запаху сырости, и, забившись внутрь, завалили за собой вход. Сейчас они находились на чужой территории, временные обитатели которой представляли для стаи не меньшую опасность, чем сам Смотритель.

– Как ты полагаешь, сколько участков мы успели преодолеть? – первым делом поинтересовался Тюха.

– Кто его знает. Два, а может, и все три, – чувствовалось, что эта тема не очень-то волнует Темняка. – Сначала я пробовал считать шаги, но потом сбился.

– Два… – опечалился Тюха. – А я думал больше. – Сколько же ночей понадобится нам, чтобы вырваться на свободу?

– Это, как говорится, задача со многими неизвестными. Но если предположить, что Бойло не длиннее любой другой улицы Острога, то на нем может уместиться двадцать – тридцать отдельных участков. Пусть мы начали свой поход примерно с середины Бойла. Тогда на все дела уйдет ночей пять – семь. Если, конечно, никто из нас не споткнется и не сломает ногу. Тьфу-тьфу-тьфу…

– Семь ночей… – повторил Тюха разочарованно. – Да ещё семь дней. С ума можно сойти.

– Зато уж отоспимся вдоволь.

– А есть что будем? – буркнул Бадюг. – Запасов, которых мы взяли с собой, хватит от силы на пару дней.

– Тоже мне проблема! Кому-то придётся спозаранку, пока все спят, выбраться наружу и пополнить запасы.

– Люди-то, может, и спят. А вот что в это время Смотритель поделывает, неизвестно.

– Смотрителя бояться – на улицу не соваться, – пошутил Темняк. – Это я к тому, что риск остаётся неотъемлимой частью нашей жизни. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Да уж… – было слышно, как Тюха сопит и ворочается с боку на бок. – Представляю, какая сумятица поднимется по всему Бойлу, когда Смотритель хватится пропажи. Командир, ты уверен, что он нас не разыщет?

– Думаю, это станет ясно где-то к середине нынешнего дня. Или даже раньше. Но ты особо не отчаивайся. А то всё ёрзаешь да ёрзаешь, как заживо похороненный в гробу. Найдется управа и на Смотрителя.

– Я совсем не от предчувствий ёрзаю. Что-то блохи совсем заели. Даже и не знаю, с чего бы это они так разошлись.

– Наверное, от радости. Чуют, что скоро на волю вместе с тобой вырвутся… А если серьезно, я твоей беде могу помочь. Если не боишься щекотки, запускай моего ящера себе под одежду. Обещаю, что к утру все насекомые исчезнут.

– Неужели он их распугает?

– Да нет, просто сожрет. Ещё и дня не прошло, как он у меня за пазухой сидит, а под рубашкой уже ни одной блохи не осталось. Так их и хрумкает.

– Если он и до клопов такой охочий, то это не зверь, а целое богатство, – обрадовался Бадюг. – Он и себя, и своего хозяина прокормит. Норы от клопов очищать – самое выгодное дело в Остроге.

– Ну-ну, – проронил Свист. – Пристрастите его к клопам, а к человечинке он и сам пристрастится.

– Не беспокойся, когда он подрастет, нас в Остроге уже не будет, – пообещал Темняк.

Они отчётливо слышали и сигнал побудки, и хлопок, возвещавший о скором начале побоища, и душераздирающие звуки, сопутствовавшие всякому открытому смертоубийству, и ликующие крики победителей. Вне всякого сомнения, поблизости от них побывал и Смотритель, без вмешательства которого ни одна схватка на Бойле не считалась завершенной.

Так уж случилось, что на время лишившись свободы действий, они вынуждены были сейчас с тревогой прислушиваться к любому шороху, доносившемуся снаружи.

Однако к середине дня на Бойле наступило затишье. Можно было есть, но кусок не лез в горло. Можно было спать, но сон не шел. Можно было судачить, но язык не поворачивался. Они дожидались прихода ночи с тем же душевным содроганием, с каким раньше дожидались прихода дня. Путешествие под мусорным градом и помойным ливнем было не менее опасным, чем схватка с врагами.

На сей раз заранее условились, что Темняк поведет стаю чуть быстрее, чем прежде – кое-какой опыт ночных прогулок уже имелся, – а Тюха будет считать шаги. Цель, прежде почти недостижимая, уже брезжила где-то вдали, и достичь её хотелось как можно раньше.

Второй ночной рывок мало чем отличался от первого, хотя, конечно, были и свои нюансы – низвергавшийся сверху мусор содержал не только твердые фракции, заставлявшие греметь щиты, но и густую жижу, липнувшую ко всему подряд и оставлявшую на коже нестерпимый зуд. Тюха называл её «хозяйской почесухой».

Кое-как добравшись до очередной норы и обсудив итоги хлопотливой ночи, пришли к неутешительному выводу – имея при себе щиты, а не крылья, за один прием можно было преодолеть максимум два участка. Таким образом пребывание на Бойле грозило затянуться (вот он, пресловутый закон подлости!)

Зато всех радовал сиротка-ящер, которого Темняк назвал странным именем Годзя (уменьшительное от Годзиллы). Слопав всех насекомых, паразитировавших на Тюхе, он освободил от этой напасти и Бадюга. На очереди оставался лишь один Свист, еще не решивший окончательно, стоит ли по собственной воле лишаться того, что, вполне возможно, ниспослано свыше.

Третья ночная вылазка прошла по уже испытанной схеме – сначала долгое ожидание у стены, а потом отчаянный бег сквозь обвалы, лавины, камнепады, зыбучие потоки и сыпучие оползни, сквозь мрак, мрак, мрак.

Снова Бойло продемонстрировало свой опасный норов – рядом со стаей упало нечто столь огромное, что все окрестности дрогнули. Случилась и маленькая беда – Бадюг обронил один из своих щитов.

За это он потом получил гневную отповедь от Темняка – стая без щита, что красотка без зуба, – и клятвенно пообещал утречком отыскать среди мусора новый.

Однако утром его благим намерениям помешал богатырский сон, и Бадюг удосужился сунуться на улицу только во второй половине дня, когда все обязательные мероприятия на Бойле уже должны были завершиться.

Но закон подлости словно следом за ними ходил – недаром Тюха предупреждал всех, что сегодня его снедает тяжелое предчувствие. После отлучки Бадюга не прошло и четверти часа, как снаружи раздалась горячая перебранка, грозящая вот-вот перейти в серьёзный конфликт. Похоже, что Бадюга застукали за каким-то неблаговидным делом.

Надо было срочно выручать неудачника – хоть прохвост, но свой – и стая в полном составе высыпала наружу. Для вящей убедительности каждый прихватил с собой оружие.

Свет, от которого наши любители ночных прогулок уже успели отвыкнуть, предательски резанул по глазам, но сквозь набежавшие слезы они сразу узрели пятёрку чужих боешников – скорее всего, новичков – вовсю наседавших на Бадюга. Тот, правда, держался молодцом и отбрехивался как мог.

Оппоненты обвиняли его сразу во всех смертных грехах, а главное в воровстве, чего впрочем, не отрицал и сам Бадюг. Но дальше позиции сторон диаметрально расходились. Если пострадавшие утверждали, что из их жилой норы были самым циничным образом похищены все пригодные для боя щиты, то ответчик с пеной у рта доказывал, что щиты в момент совершения преступления находились снаружи и вполне могли сойти за бесхозное имущество. «Сторож возле них не стоял» – таков был главный и единственный довод Бадюга.

Положение усугублялось ещё и тем, что чужая стая состояла из крайне вспыльчивой и далеко не безгрешной публики – Гробов, Печек и Ножиков. Сами с младых ногтей нечистые на руку, они весьма ревниво относились к аналогичным слабостям других. (Впрочем, тут они не были оригинальными. Как ни странно, но в повседневной жизни пьяницы частенько презирают пьяниц, шлюхи недолюбливают шлюх, а дураки терпеть не могут друг друга.)

– Потише, ребята! – попросил Темняк, всячески демонстрируя свои добрые намерения. – Пошумели – и хватит. Сейчас во всём разберемся. Криком делу не поможешь, зато грыжу наживёшь.

– Да что тут разбираться! – чужаки были настроены весьма воинственно. – Кто вы вообще такие? Откуда здесь взялись? Это наш участок! Мы его своей кровью завоевали! И не надо на нас нахрапом переть! Можно и нарваться!

Ещё неизвестно, чем бы это всё обернулось, начни Темняк качать права и бряцать оружием, но он лишь дружески улыбался да приветливо помахивал рукой. Едва только шум стал понемногу стихать – глотка не шмонька, отдыха требует – как командир заговорил снова:

– Ребята, клянусь, что мы не имели никаких видов на этот участок, а уж тем более претензий к вам. Здесь мы оказались совершенно случайно. Говоря откровенно, мы находимся сейчас в бегах и ищем самый удобный путь, чтобы покинуть Бойло. Едва только стемнеет, тут и духа нашего не будет.

– Врёшь! – отвечали ему. – Не верим тебе! Не было ещё такого случая, чтобы кто-то из Бойла сбежал! Вы, наверное, самозванцы! Недаром морды черным намазали, клоповье племя!

– Спокойно, спокойно… Мы одержали на Бойле немало побед, в том числе и над чудовищами, – в доказательство своих слов Темняк продемонстрировал всем Годзю, заметно отъевшегося на обильной блошиной диете. – Однако после здравых рассуждений мы решили не искушать судьбу и сбежали. Так уж получилось, что сегодня нам срочно понадобился щит. Уж простите нашего приятеля, ненароком покусившегося на вашу собственность. Он слегка подслеповатый и нередко путает чужое со своим. Кому не знаком этот маленький грешок. А взамен за щит, причем один-единственный, мы отдадим вам «кишкоправ» – оружие весьма надежное и действенное. Надеюсь, что нам он уже не пригодится.

Напряжение несколько спало. Во-первых, доводы Темняка звучали довольно убедительно, а во-вторых, связываться с закаленными ветеранами, кроме всего прочего, вооруженными ещё и смертоносным «кишкоправом», как-то не хотелось. Да и чего ради связываться – Смотритель это случайное побоище вряд ли оценит и в число зачётных побед ни в коем разе не занесёт.

– «Кишкоправ», говоришь, – чужаки задумались. – В обмен на щит… А что – годится! Берем… Дома-то когда собираетесь быть?

– Как получится. Но не позднее, чем через пять дней, – ответил Темняк. – Может, привет кому передать?

– Да ладно, зачем родне лишний раз душу бередить. Нас там, наверное, уже и забыть успели. Пусть живут себе.

– Так отдаёте, значит, щит? – Темняк спешил воспользоваться удобным моментом.

– Бери. Только с «кишкоправом» не обмани.

– Как можно! Тюха, отдай им «кишкоправ».

Когда взаимовыгодный обмен состоялся и стена недоверия окончательно рухнула, обе стаи смешались и стали вспоминать общих знакомых, как погибших на Бойле, так и оставшихся за его пределами. По рукам пошел Годзя, вызывавший всеобщий восторг. Дабы окончательно расставить все точки над «i», Темняк произнес краткую прочувственную речь:

– Ребята, я не зову вас с собой, и на это есть свои причины. В побег нельзя пойти просто так, за компанию. Эту мысль сначала нужно выстрадать, выносить в себе, сжиться с ней. Она должна на время стать вашей маниакальной идеей. Да и трудно рассчитывать на успех столь массового побега. Этим мы только погубим и себя, и вас. Очень хочу, чтобы вы меня правильно поняли.

– Да ладно, что тут объяснять! – Темняка дружески хлопали по плечам. – Мы и сами в побег особо не рвёмся. Сначала посмотрим, как тут дела обстоят. Удачи вам!

Но удача, наверное, отстала от стаи Темняка ещё во время самой первой ночной вылазки. Удача – создание деликатное и привередливое. Пробиваться сквозь мусорный шквал и хлебать помои – это не по ней. Уж лучше встретиться вновь где-нибудь в более приятном местечке.

Эти сумбурные мысли возникли в голове Темняка сразу после того, как он понял – случилось самое страшное из всего, что вообще могло случиться.

Смотритель нашел-таки их, причем не с неба свалился, а будто бы из-под земли вырос.

Добегались, значит!

Человеку очень трудно возненавидеть неодушевленный предмет, одинаково индифферентный и к добру, и к злу, но Смотритель такой сомнительной чести добился – беглые боешники при виде его аж зубами заскрежетали.

Появление Смотрителя в неурочное время – событие всегда чрезвычайное, причем чрезвычайное со знаком минус. Ведь не миловать он явился, а, должно быть, казнить.

Новички с перепугу шарахнулись во все стороны. Некоторые едва не налетели на Смотрителя, но тот проворно увернулся – как видно, берег новичков для грядущих схваток.

А расправа – по понятиям боешников неизбежная – между тем откладывалась. Смотритель пребывал как бы в оцепенении и своей сакраментальной лютости почему-то никак не проявлял.

Вполне возможно, что эта встреча поставила его перед дилеммой, почти неразрешимой для примитивного искусственного создания. Прежде в понимании Смотрителя существовали лишь две категории боешников – победители и побежденные, причем каждая категория заслуживала совершенно особого отношения к себе.

Но эти четверо никакого конкретного статуса не имели (беглецов на Бойле не существовало по определению). Уничтожать их вроде было и не за что, поощрять – тем более. Подобная неопределенность вносила разлад в машину, привыкшую действовать по четко заданной программе.

И всё же какой-то резерв самостоятельности у Смотрителя оставался, и он повёл себя по примеру сторожевой собаки, поступки которой определяются не только врожденными инстинктами, но и длиной поводка.

Боешники уже и не знали, что им делать – прощаться с жизнью или преспокойно возвращаться в нору, – когда Смотритель, совершив стремительный маневр, оказался в тылу у стаи и стал оттеснять её на середину улицы.

– Назад гонит, – буркнул Бадюг. – Опять в жернова. Урод проклятый…

– А давай не пойдем! – предложил Свист, впитавший гонор с молоком матери.

Стая замешкалась, и тогда воздух вокруг неё бесшумно полыхнул. Боешники заорали, заревели, застонали, завыли – ни дать ни взять хор новоявленных евнухов, только что подвергшихся кастрации.

– Наказывает, – прохрипел Темняк. – Порет, но не казнит… Это уже хорошо.

– Судить нас, наверное, будут, – предположил Тюха.

– Какой там суд! – возразил Свист. – Разве ты чересчур шустрых клопов судишь? То-то и оно! Если сразу не замучили, значит, на прежнее место вернут.

– Командир, а где же обещанное средство против Смотрителя? – напомнил Тюха.

– При мне, – ответил Темняк. – Повременить надо. Пусть Смотритель себя сначала во всей красе покажет.

– Ты ещё поцелуйся с ним!

– Пусть с ним Хозяева целуются. А мы завтра будем целоваться с самыми роскошными блудницами Острога.

Вскоре стая, подгоняемая беспощадным и бдительным конвоиром, достигла разделительной стены – последнего рубежа, который им удалось преодолеть на пути к свободе. Все тяготы, лишения и надежды предшествующих дней (а главное, ночей!) пошли насмарку.

Смотритель припал к невидимой, но явственно ощущаемой стене, и его медузообразное тело стало понемногу выпучиваться на ту сторону. Когда одна половина Смотрителя оказалась здесь, а другая там, он замер, как бы приглашая боешников следовать за собой.

Их вполне понятное замешательство, вызванное скорее новизной ситуации, чем строптивостью, было пресечено новым ударом боли, распространявшейся от Смотрителя, как круги по воде. Людям словно бы давали понять, что отныне их участью стало слепое беспрекословное повиновение.

Делать нечего, если провалился в дерьмо – ныряй глубже. Почти прижавшись к Смотрителю – его оболочка была холодной и скользкой, как стена самого глубокого колодца – боешники безо всяких помех перешли на соседний участок.

– Так я и думал, – сказал Темняк, сохранявший если и не хладнокровие, то по крайней мере, его видимость. – Спасибо, конечно, учтивому проводнику, но нам не по дороге.

Не замедляя шага, он извлек из своих объемистых карманов «термалки», давно гревшие, а заодно и холодившие его ноги, и стал соединять их воедино – холодное к холодному. Получилась «хозяйская кочерга», на концах которой сразу возникли язычки яркого пламени.

Оружие было как-будто бы готово к применению, но в таком виде оно Темняка не устраивало. Огнемёт он хотел превратить в бомбу, даже не принимая во внимание связанный с этим риск.

Дабы осуществить свой план, Темняку пришлось приостановиться и несколько раз садануть «кочергой» по массивной глыбе «хозяйской слезы». В отместку за столь вольное поведение, он был наказан новой вспышкой боли, затронувшей и других боешников.

– Потерпите ребята, – взмолился Темняк, в кровь прокусивший свою губу. – Потерпите. Недолго осталось.

Теперь он, стараясь больше не отставать от Смотрителя, на ходу колотил «кочергой» куда ни попадя. Уяснив суть проблемы, верный Тюха подхватил оброненный кем-то щит и подставил его торец под удары командира.

Так они и шагали себе – под лязг понемногу деформирующейся «кочерги» и под зловещее шипение вышедшего из-под контроля пламени. Даже человек с совершенно атрофированным чувством самосохранения должен был невольно призадуматься – а чем в конце концов может закончиться эта веселенькая прогулка.

С трудом удерживая разгулявшуюся «кочергу» в руках, Темняк предупредил товарищей:

– Как только я крикну: «Получай!», вы должны броситься на землю лицом вниз. По моим расчётам всё должно закончиться благополучно, но если что – не поминайте лихом. Не ошибается только тот, кто вовремя избавляется от свидетелей своих ошибок.

– С огнем шутишь, – неодобрительно молвил Бадюг. – Помню, случай был, когда от баловства с «кочергой» сгорела целая улица.

– Вот только не надо выдумывать! – возмутился Свист. – Это вы, Верёвки и Одёжки, упившись киселём, подожгли старую Жрачку, а потом свалили всё на «кочергу», которую сами же туда и подбросили.

– Неподходящий момент выбрали вы для воспоминаний, – в каждом слове Темняка ощущалось огромное внутреннее напряжение. – Всему свое время… А вот для моей «кочерги» время, похоже, уже настало… Получай, безмозглая тварь! Это тебе за все наши унижения! И учти, не мы первые начали.

«Кочергу» он швырнул с таким расчётом, чтобы туша Смотрителя прикрыла боешников от взрыва. Однако смертоубийственный снаряд не полетел по прямой, а начал рыскать в воздухе, словно ласточка, на лету охотящаяся за мошкарой.

Головокружительные маневры «кочерги» завершились тем, что она повернула обратно и едва не пронзила Тюху, уже упавшего ничком в мусор. Это был последний привет (а точнее сказать, кукиш), посланный коварной судьбой своим недавним любимчикам.

– Тюха, спасайся! – крикнул Темняк. – Промашка вышла!

– У нас, командир, промашек не бывает! – с этими словами Тюха голой рукой схватил вот-вот готовую взорваться «кочергу» и устремился прямиком к Смотрителю, который, казалось, был обеспокоен вовсе не попыткой покушения на него, а странным поведением подопечных, вдруг возжелавших поваляться в мусоре.

Огромное полупрозрачное тело ничего собой не заслоняло, и поэтому все происходящее было видно, как сквозь стекло. Вот Тюха, подбежавший к Смотрителю вплотную, сунул ему под брюхо «кочергу», обильно извергавшую огонь и искры, вот он отступил назад, оттесняемый надвигающейся тушей, а вот уже превратился в кровавую кляксу, точно комар, попавший между схлопнувшимися ладонями.

Вслед за тем Смотритель, вобравший в себя всю силу взрыва – под ним даже не грохнуло, а только глухо чавкнуло – утратил прозрачность, словно стакан воды, в который плеснули молока.

Когда Темняк подбежал к месту происшествия, о Тюхе напоминала только кровавая каша, облепившая Смотрителя. Больше не осталось ничего – ни кусков тела, ни клочьев одежды.

Только что погиб хороший парень, вольно или невольно спасший своих товарищей, а о нем сейчас некогда было даже доброе слово сказать – другие заботы буквально держали за горло. Ну что это за жизнь!

Подпорченный Смотритель был похож на огромный целлофановый пакет, наполненный не то мутной жижей, не то столь же мутным дымом. И хотя видимых повреждений на оболочке не имелось, для исполнения своих прежних функций он уже вряд ли годился.

Сразу возникал вопрос, а почему создание, обладавшее мгновенной реакцией и молниеносной быстротой, даже не попыталось защищаться. Впрочем, ответ был слишком очевиден – защищается тот, кто подвергается нападениям. А зачем защищаться тому, кто подобную возможность даже не допускает?

Именно поэтому свирепая касатка, не имеющая природных врагов, так легко идет в человеческие руки.

Уцелевшие боешники тем временем уже встали на ноги, и для Темняка наступил момент, не менее рискованный и сложный, чем вся эпопея со Смотрителем. Теперь, когда символ насилия, господствовавший на Бойле, был благополучно повержен, надо было принудить людей, обременённых всеми своими слабостями, пороками и суевериями, действовать вразрез с тем, что для них являлось здравым смыслом, а для самого Темняка – дремучей косностью.

Тут было мало слов. Тут не помогли бы ни угрозы, ни посулы.

Тут приходилось наизнанку выворачивать душу.

– Не спрашивайте меня ни о чем, – сказал он Бадюгу и Свисту, своим последним соратникам. – Не спорьте со мной. Не возмущайтесь. Не скорбите о Тюхе. Всему этому будет свой срок. Делайте только то, что от вас сейчас требуется. Делайте то, что делаю я.

Было в его голосе, в его глазах и в его поведении что-то такое, что заставило обоих боешников смирить свой нрав и по примеру Темняка изо всех сил навалиться на огромную беспомощную тушу.

Смотритель, либо окончательно выведенный из строя, либо только парализованный, не катился, а как бы переливался внутри самого себя. Но это было всё же легче, чем толкать каменную глыбу соответствующего размера.

Прошло немало времени, прежде чем Свист решился задать вопрос:

– Зачем мы это делаем?

– Чтобы жить! – ответил Темняк с неожиданной страстью. – Чтобы выбраться на волю! Чтобы забыть страх! Нажимай!

Стена, которую за минувшие сутки они умудрились преодолеть уже дважды, была почти рядом. Тело Смотрителя прошло сквозь неё безо всякого сопротивления и тем самым проложило дорогу людям.

Здесь их встретили давешние новички, всё ещё обсуждавшие необыкновенные события, свидетелями которых они поневоле стали.

– Выручайте, братцы! – обратился к ним Темняк. – Изнемогаем, сами видите. Со Смотрителем беда случилась. Надо срочно доставить его в починку. Боимся, что сами не справимся.

– А что с ним такое? – удивились новички. – Надорвался нашего брата в пепел обращать? Или с верхотуры сорвался?

– Да нет. Это его другой Смотритель так отделал. Наверное, от ревности. Если мы его с Бойла живым не вытащим, всех боешников ожидает суровая кара.

– Раз надо – значит, надо, – новички чесали голову, но соглашались. Ложь Темняка была настолько невероятной, что затмевала любую правду.

Примерно то же самое повторилось и на следующем участке, только теперь его обитателей уговаривали уже сами новички, а Темняку оставалось лишь кивать да поддакивать. Идея, брошенная в массы, очень скоро начинает жить своей жизнью, хотя далеко не всегда праведной.

Обездвиженного Смотрителя катили с шутками и прибаутками, а все оказавшиеся здесь Верёвки, не исключая и Бадюга, затянули торжественную песню, способную распугать даже стадо буйволов.

Стены сдавались одна за другой, и скоро число добровольных помощников возросло во много раз. Сам собой зародился слух, что Бойло упраздняется и все боешники отныне могут считать себя свободными. Мнения по этому поводы высказывались настолько противоположные, что несколько стай сошлись в отчаянной схватке.

Раздоры хоть и уменьшили количество тяглового люда, но уже не могли повлиять на исход предприятия, задуманного и осуществленного Темняком (хотя, если говорить объективно, это было скорее нагромождение импровизаций и случайностей, чем плод трезвого расчёта). Процессия, сопровождавшая Смотрителя, была так велика, что стена, смыкавшаяся позади неё, каждый раз прихватывала с собой двух-трех отставших.

В запарке никто не заметил, что Бойло осталось позади и вокруг уже всё другое – по улицам разгуливают люди, стены размалёваны в веселенькие цвета, из нор выбиваются дымки очагов.

Женщина, попавшаяся им навстречу, посторонилась и вежливо сказала:

– Пусть клопы не беспокоят вас, – что означало: «Здравствуйте».

Только сейчас они опомнились и оставили в покое опостылевшую тушу, уже утратившую всякое сходство со Смотрителем (мусор облепил её, словно мухи дохлую крысу).

– Да это же улица Горшков! – воскликнул Свист. – Родная улица Тюхи! Мы на воле!

– Киселя! – заорал Бадюг. – Побольше киселя! И пошлите за блудницами!

– Умойся сначала, – посоветовал ему Темняк, вновь напустивший на себя невозмутимый вид. – Блудницы подождут, а вот насчет киселя ты правильно распорядился. Помянем Тюху. Только сначала закатим Смотрителя обратно на Бойло. Среди добрых людей ему места нет…