Текст книги "Между плахой и секирой"

– А ведь верно. – Лилечка озадаченно умолкла. – Ты сам все время меня сбиваешь. Так нельзя.

– Больше не буду. – Лева нервно откашлялся и, чуть приоткрыв рот, наклонился к Лилечке.

– А ты хоть раз целовался, певец страстной любви? – хихикнула Лилечка.

– Целовался, – кивнул Лева.

– С кем это, интересно? – Лилечка подбоченилась. – А ну, отвечай!

– С тобой. На дне реки. Ты разве забыла?

– Это меняет дело, – обреченно вздохнула она. – Ладно уж… Только губы-то не поджимай, не укушу.

После первого поцелуя Лева почувствовал себя так, словно его укачало на карусели. Чтобы не упасть, он вцепился в Лилечку, и они вместе сели под куст, на котором наподобие флага победы полоскалось ее платье, кстати, уже почти сухое.

– Ну что, понравилось? – спросила Лилечка шепотом, словно боялась, что их могут подслушать. – Еще?

– Еще! – простонал Лева, чувствуя, как его покидает не только обычная рассудительность, но и разум вообще.

– Ах какой ты хитрый… Но что уж тут поделаешь, раз начали… Только не надо меня руками лапать.

С запоздалым стыдом Лева убедился, что его руки находятся совсем не там, где полагается быть рукам воспитанного человека – правая на чашечке Лилечкиного лифчика, левая на ее округлом и гладком бедре.

Он попробовал было целоваться без рук, но не выходило. Прежней близости не хватало, что ли. Пришлось обхватить девушку за плечи. Впрочем, она сама, целуясь, обняла Леву за шею и даже запустила пальцы в его шевелюру.

Невинная забава, начатая нашей парочкой под кустом, похоже, затягивалась, и Лилечка устроилась поудобнее, да так, что куда бы Лева теперь не тыкался губами, попадал только в ее лицо или шею.

На лифчике что-то само собой отлетело (Лева себе такую вольность никогда бы не позволил), и бретельки сползли с плеч девушки. Она попыталась было что-то возразить, но сумела выдавить только нечленораздельное мычание – в этот момент ее язык находился в Левкином рту.

Пространство для ласк сразу увеличилось – даже неискушенный в любовных утехах Лева догадался, как можно с приятностью использовать два эти сокровища, буквально свалившиеся ему в руки. Но прежде, чем припасть ртом к ее соскам – таким же алым, как и губы, – Лева, не лишенный дара эстетического восприятия, успел отметить, что за долгие годы эволюции природа не сумела создать ничего более гармоничного по форме, чем молодые женские груди.

– Не надо, не надо… – шептала Лилечка, лобзая Леву в макушку, а сама все плотнее прижималась к нему и даже груди свои для его удобства поддерживала снизу ладонями.

Старательно делая все то, к чему его побуждало неосознанное телесное желание и ненавязчивый Лилечкин напор, Лева каким-то никогда не дремлющим уголком сознания понимал, что это не все, что игра зашла слишком далеко, чтобы окончиться безрезультатно, и что ему еще предстоит нечто такое, что может принести и несказанное наслаждение, и несмываемый позор. Все говорило за то, что Лилечка не такая уж простофиля в любовных делах, как это могло показаться вначале, и одними ласками ее до экстаза не доведешь. Пора было переходить к решительным действиям, но страх опростоволоситься перед любимой (что для него являлось уже неоспоримым фактом) одолевал плотскую страсть.

Развязка тем не менее приближалась – на Лилечке уже вообще ничего не было, и он даже не понимал, как это могло случиться. Все тело ее влажно блестело от поцелуев, а кое-где в особенно нежных местах расцветали пока еще тусклые розы легких кровоподтеков.

Была не была, решил он, ощущая себя как неопытный циркач, которому впервые в жизни предстоит пройти по натянутому над бездной канату. Пан или пропал! Ведь когда-нибудь да надо начинать.

Продолжая целовать уже порядочно распухшие девичьи губы, он попытался расстегнуть свой ремень, на котором чего только не висело: и пистолет в кобуре, и пустая фляжка, и штык-нож, и брезентовый подсумок со всякой всячиной. Однако мягкий живот навалившейся на него Лилечки мешал добраться до пряжки, а отклониться назад не давал куст. Когда же Лева с грехом пополам освободился наконец от своей амуниции, загремевшей и залязгавшей при этом, Лилечка резко отстранилась.

– Ты чего? – недоуменно спросила она.

– Ничего… – Ну что еще мог ответить на этот вопрос бедный Лева?

– Не смей! – Туман, заволакивавший до этого глаза девушки, быстро рассеивался. – Ишь, какой быстрый… Я ему как другу доверяла, а он скорее штаны снимать!

– Я как ты… – растерянно пробормотал Лева.

– Как ты… – передразнила она его. – Это совсем разные дела! Да и не снимала я ничего. Ты мне сам все белье изорвал.

Действительно, лифчик требовал серьезной починки, а на трусики Лева даже глянуть боялся.

– Отвернись! – приказала она.

За спиной Левы зашуршал куст, а потом затрещала материя платья.

– Во, блин! – с досадой сказала Лилечка. – Что за напасть сегодня такая? Все по швам расползается… Можешь теперь повернуться, только штаны сначала подтяни.

Послушно исполнив все указания, Лева увидел, что Лилечка старается приладить к платью оторвавшийся рукав.

– Как же я в этой рвани ходить буду? – сетовала она, критически оглядывая свой наряд. – Ведь такое крепкое платье было! Я его и надела специально… Ладно, не стой столбом. Пошли, – она взяла Леву под руку. – А теперь послушай меня, миленький. Договоримся раз и навсегда. Всякому баловству пределы есть. Я не Верка, чтобы под всех подряд ложиться. Хочешь со мной дружить – дружи. Станет тоскливо, приходи, я тебя всегда пожалею. А о серьезных вещах поговорим после того, как домой вернемся. Согласен? Что молчишь?.. Понимаю, что ты обо мне сейчас думаешь. Дескать, если уж мне так с варнаками повезло, значит, я последняя потаскуха, да? Я ругань вашего Зяблика по гроб жизни не забуду! Никогда его не прощу! Пережил бы хоть кто-нибудь из вас то, что я тогда пережила! Не на варнаков я в обиде, а на вас, охламоны!

Она вырвала свою руку, заплакала и побежала вперед, сверкая прорехами в платье…

Приближаясь к бивуаку, разбитому на речном берегу, Цыпф ожидал всего, чего угодно: грубых шуточек, ехидных советов, многозначительных взглядов – но, как ни странно, его появление прошло почти незамеченным. Общество было целиком занято новой и весьма серьезной проблемой, возникшей буквально на пустом месте.

С чем-то похожим Лева уже успел столкнуться под кустиком, давшим им с Лилечкой недолгий приют. Одежда, еще вчера вполне добротная, сегодня расползалась на части. Ватага выглядела, словно шайка оборванцев. Неизменный малахай Толгая светился проплешинами, будто бы его моль побила. У Смыкова на ботинках отвалились подошвы. Зяблик, лишившийся ремня еще на том берегу, теперь даже шевелиться боялся – при каждом резком движении его куртка и брюки осыпались трухой. Верка, все еще обернутая в полотенце, демонстрировала всем свои превратившиеся в кисею одежды.

– Да это речка наверняка виновата! – доказывал Зяблик. – Не вода в ней, а кислота какая-то!

– Была бы кислота, у вас бы, братец мой, шкура чесалась, – возражал Смыков. – Я, между прочим, при переправе ничего своего не замочил, а результат тот же.

– Не зря, выходит, тот красавец голышом бегал, – вспомнила Верка. – Нельзя по Эдему в одежде разгуливать. Вы что, про Адама с Евой забыли?

– Им-то что… они стыда не знали, – печально вздохнула стоящая в стороне Лилечка.

– Стыд, как говорится, не дым, глаза не выест. – Зяблик выглядел как никогда хмуро. – Одежду в крайнем случае можно и из листьев сделать. Тут позаковыристей дела могут прорезаться… Я, значит, разобрал все же свою зажигалку. Все в ажуре – и кремень, и фитиль. Зря на них грешил. Только вместо самогона девяностоградусного в зажигалке вода оказалась. И хихикать тут нечего…

Ни слова не говоря, Артем пустил по кругу сумку, в которой хранился бдолах.

– Не понял… – Зяблик носом втянул воздух. – Сюда что, коты нагадили?

– Да, запашок… – скривился Смыков.

– А внутри-то, внутри! – ужаснулась Верка. – Слизь какая-то!

– Подумать есть над чем. – Артем покосился на Цыпфа. – Что-то наш профессор приуныл. С чего бы это?

– Неудовлетворенные желания приводят к депрессии, – авторитетно заявила Верка. – В особенности неудовлетворенная похоть.

– Вам виднее, – вяло огрызнулся Цыпф, у которого и без того сердце было не на месте.

– Признаться, мне импонирует коллегиальность, с которой вы решаете важные вопросы, – сказал Артем. – Вот и попробуем разобраться во всем случившемся совместными усилиями. Пусть каждый постарается вспомнить то, что лично ему здесь показалось особенно странным. А глубокоуважаемый Лев Борисович эти факты сопоставит и проанализирует.

– А что же вы сами?..

– Я, конечно, не останусь в стороне. Но тут важна не логика, а знание точных наук. По крайней мере, мне так кажется. Ну, начинаем!

– Мне, например, больше всего запомнился этот голый красавчик, – мечтательно произнесла Верка. – И совсем не за то, о чем вы подумали. Странно все же… Здесь хоть и рай, но ходить без трусов очень неудобно.

– У Веры Ивановны, конечно, своя точка зрения, – ухмыльнулся Смыков, – но лично меня удивило другое. Почему в здешнем лесу нет ни пней, ни валежника, ни опавшей листвы. Вы наши леса вспомните. Из-за бурелома да сухостоя дальше опушки не сунешься. Куда это все девалось? Дворники тут, думаю, штатным расписанием не предусмотрены.

– Теплее, – кивнул Артем. – Уже теплее… Кто следующий?

– Я свое замечание уже высказал, – жуя незажженную самокрутку, буркнул Зяблик. – Ладно, самогон, конечно, может выдохнуться, но не за такое же время! И вот еще что, – кончиком языка он попробовал крупицу махорки. – Знатное курево было. До потрохов пробирало. А теперь – натуральная солома.

– Табак, следовательно, разделил участь бдолаха, – Артем слегка прищурился. – Все один к одному… А ты, Лилечка, что скажешь?

– Не знаю, – девушка пожала плечами. – Вы спрашиваете, что мне здесь кажется странным… Мне все страно… Вроде бы рай. Тихо, красиво… А на душе тревожно… Как будто бы кто-то над нами опыты ставит… Заманили в ловушку и проверяют, что мы делать будем, если голыми останемся. Про следующий опыт и догадываться боязно. Читала в одной книжке, как люди когда-то над подопытными собаками издевались. Бр-р-р…

Последним пришла очередь Толгая, от которого, впрочем, ничего путного и не ждали. Ход его мыслей и принципы логики были так же путаны и непредсказуемы, как заячьи петли.

– Черу сгнил, – Толгай продемонстрировал всем свой пришедший в негодность малахай, а потом постучал пальцем по голове. – Баш целый… Кыны сгнил, – он отбросил в сторону ножны, – кыпыч целый… – сабля в его руках описала стремительную дугу, под корень срезав ближайший куст. – Зачем бояться?

– Действительно, на металлах пребывание в Эдеме никак не сказывается, – задумчиво произнес Артем. – Та стрела, наверное, попала в дерево довольно давно… Ну как, Лев Борисович, посетила вашу баш какая-нибудь светлая уй, я хотел сказать, мысль.

– Подождите… Сейчас… Сначала надо выстроить логическую цепочку… Итак, что мы имеем… Отсутствие следов отмерших растений на фоне довольно богатой эдемической флоры… Разрушение предметов одежды и снаряжения без признаков негативного воздействия на человеческие организмы…

– Не только одежды, но и табака, спирта… – добавил Артем.

– Пластмассы. – Верка вертела в руках расческу, которая выглядела так, словно ее довольно долгое время держали над огнем.

– Что же здесь общее… что? – бормотал Цыпф, полузакрыв глаза.

– Люди и деревья живые, а пни и одежда – нет, – безапелляционно заявил Смыков.

– Металл тоже неживой… Нет, тут что-то другое… Хотя мысль интересная…

Лева торопливо вытащил из кобуры пистолет, довольно уверенно проделал все необходимые для подготовки к стрельбе манипуляции и, направив ствол в небо, нажал на спуск. Боек четко клацнул по донышку патрона, но выстрела не последовало. Тогда Лева передернул затвор и повторил все сначала, но с тем же результатом. Пораженная публика молчала, только Зяблик удивленно присвистнул.

– Понятно, – сказал Лева как бы самому себе и попытался засунуть пистолет обратно в кобуру, разлезшуюся по швам и сейчас очень похожую на растоптанную ночную туфлю.

– Ты пояснее выражайся! – Зяблик повысил голос. – Тебе, может, понятно, а нам нет.

– Все вещества в природе делятся на органические и неорганические, – в устах Левы этот неоспоримый факт звучал как печальная новость. – Основное их отличие состоит в том…

– Ты нам Лазаря не пой, – прервал его Зяблик. – Покороче давай. Все в школе химию изучали.

– Кроме меня, – возразила Лилечка.

– И Толгайчика, – добавила Верка.

– Впрочем, детали здесь несущественны, – продолжал Лева. – Важно, что это принципиально разные по строению вещества. Деревья, спирт, пластмасса, человеческое тело, почти вся его одежда – это органика. Железо, камень, вода, песок – нет. Скорее всего, в Эдеме присутствует какой-то неизвестный природный фактор, разрушающий мертвую органику. Именно мертвую, как только что справедливо заметил товарищ Смыков.

– Вот хорошо, – сказала Верка. – Ни могил не надо, ни помоек, ни туалетов…

– Порох тоже органика? – поинтересовался Зяблик, внутренне уже готовый к ответу.

– Конечно. Бездымный порох производится на основе нитроцеллюлозы, а в состав дымного входит древесный уголь.

– Теперь, братец мой, вам наконец понятно, почему стрела была цельнометаллической? – совсем не к месту оживился Смыков.

– Понятно… Мне все теперь понятно… Скоро такие стрелы у нас с тобой в брюхе торчать будут. Безоружными мы остались! Пара ножей на всех да Толгаева сабля. Теперь нас любой гад голыми руками возьмет. Сваливать отсюда надо срочно.

– Без бдолаха? – удивился Цыпф.

– Да хрен с ним!

– Без бдолаха Нейтральную зону не пройти.

– Тихо! – Смыков наподобие ветхозаветного пророка воздел к небу руки. – Попрошу внимания! Тут двух мнений быть не должно. Оставаться в Эдеме опасно, уходить без бдолаха – смертельно опасно. Самое дорогое для нас сейчас – время. Нужно не только найти этот проклятый бдолах, но и успеть уйти отсюда прежде, чем он сгниет. Поэтому предлагаю до конца пребывания в так называемом Эдеме ввести единоначалие. В виде исключения.

– В начальники ты, естественно, предлагаешь себя? – нехорошо прищурилась Верка.

– А кого же еще? – искренне удивился Смыков.

– Есть тут и более достойные кандидаты. Лично я предлагаю передать руководство человеку, на деле доказавшему свои необыкновенные способности и неоднократно выручавшему нас в самых безвыходных ситуациях. – Верка многозначительно покосилась на Артема.

– Спасибо, как говорится, за доверие, но боюсь, что не оправдаю его, – ответил тот. – Есть причины, в силу которых я могу покинуть Эдем буквально в любой момент… Лев Борисович, подтвердите.

– Да, – кивнул Лева. – Такие вот дела… Нам следует надеяться только на свои силы.

– Желательно на свежие, – вставил Зяблик. – Предлагаю в бугры Левку. Молодой, башковитый, а кусаться еще научится.

За это предложение, кроме самого Зяблика, проголосовали Верка и Толгай, Смыков был категорически против. Лилечка воздержалась. Попытка самоотвода была пресечена самым решительным образом.

– Не брыкайся, тебя общество выдвинуло. Обязан подчиниться, – сказал Зяблик. – Принимай власть. Скипетра или там гетманской булавы у нас не имеется, но на первое время сойдет и так. Со своей стороны обещаем беспрекословное подчинение, хотя волюнтаризма не потерпим. Запомни, как мы тебя выдвинули, так, в случае чего, и задвинем.

Убедившись в бесполезности споров, Лева уступил воле большинства и уже спустя пять минут отдавал на диво толковые и лаконичные распоряжения. Первым делом разобрались с остатками одежды. Органика пострадала вся без исключения, но по-разному. Если ситцевые и льняные вещи уже рассыпались в прах, то брезент, кожа и особенно кирза еще держались. Из сапожных голенищ, рюкзаков и ремней для Верки и Лилечки на скорую руку соорудили что-то вроде бикини, а для мужчин – набедренные повязки. В дальнейшем предполагалось использовать для одежды листву, луб и ветки местных растений – на день-два авось и хватит. Все ненужное, в том числе и пистолеты, запрятали в кусты. Потом провели инвентаризацию всех имеющихся колюще-рубящих металлических предметов. Выяснилось, что члены ватаги вооружены следующим образом: Толгай – саблей, Зяблик – финкой, Смыков и Цыпф – штык-ножами, Верка – скальпелем, а Лилечка – парой шпилек для волос. Посетовали на то, что так безалаберно распорядились найденной в лесу железной стрелой, но возвращаться за ней не стали – плохая примета. Перекусили все теми же изрядно поднадоевшими корешками и без промедления тронулись в путь. Ватагу вел Артем – была надежда, что загадочный Кеша сжалится над своим партнером по телесной оболочке и выведет его прямиком на плантацию бдолаха.

Эдем был уныло и однообразно прекрасен – глазу не за что зацепиться. Возможно, предание о том, что горы, болота и пустыни создал не кто иной, как дьявол, имело под собой основание. Ведь давно известно, что ад куда более веселое место, чем рай.

Живность, попадавшаяся на пути, размерами не превышала кролика, но не могла быть отнесена ни к млекопитающим, ни к рептилиям, ни даже к насекомым. Скорее всего это был конечный этап эволюции слизней, улиток и медуз. Аппетита они не вызывали даже у малоразборчивого в пище Зяблика.

Ватага двигалась по двенадцать часов в сутки. Но никто не уставал, питались кое-как, но голода не испытывали, спали на голой земле, но видели сладкие сны. Оставшийся без письменных принадлежностей Цыпф рисовал карту похода куском графита на спине Толгая, который имел теперь законное право избегать купаний в попадавшихся на пути ручьях и речках.

На третий день пути все уже носили пышные и легкомысленные, но недолговечные костюмы лесных нимф и сатиров, которые приходилось менять после каждого перехода. Раны Зяблика зажили окончательно, у Верки на лице появился румянец, Цыпфа перестала мучить хроническая зубная боль, а Толгай избавился от фурункулеза. Что ни говори, а климат в этих местах был благодатный.

– Я, наверное, так хорошо себя с тех пор не чувствовал, как первый раз ширнулся, – говорил Зяблик. – Гадом буду, брошу все и останусь тут. Буду на манер этого Рукосуева корешки грызть и голяком бегать. Не жизнь, а малина.

– Вы, братец мой, слова Рукосуева забыли, – напомнил Смыков. – Про здешний люд, который зверям ни в чем не уступает.

– Туфту он заряжал. Нас отвадить хотел. Где это зверье двуногое? Я всякую срань за десять верст чую. Хоть в аду, хоть в раю… Нет, тут, похоже, все чисто. Может, и наведываются аггелы изредка. Накосят бдолаха и сразу назад тикают.

Ватага наудачу плутала среди рощ и лугов Эдема, не удаляясь от границ Нейтральной зоны дальше чем на один-два перехода. Плантации бдолаха должны были находиться где-то поблизости, иначе все предприятие теряло смысл – за пределы земного рая попало бы не волшебное зелье, а ком вонючего гнилья.

За это время ничего из ряда вон выходящего не случилось, и Цыпфу так и не представилось повода использовать свои диктаторские полномочия. Лилечка демонстративно сторонилась его, и несчастный Лева отводил душу только в беседах с Артемом. Обычно тот больше слушал, чем говорил, лишь изредка вставляя веское слово, но иногда на него накатывало…

Благодаря этим редким вспышкам откровения Лева узнал о необыкновенных мирах, похожих на Землю ну разве что только составом атмосферы, и о необыкновенных народах, чья психология отличалась от человеческой еще кардинальней, чем психология дельфинов или орангутангов.

Перед ним открылась даже не бездна, а бездна бездн, наполненных бесчисленными мирами, в каждом из которых зарождались, возносились и обращались в тлен могущественные цивилизации, где племена, несметные, как песок на океанском берегу, шли друг на друга войной, где рядом с кровожадными дикарями жили изнеженные полубоги, где свет добра мешался с заревом злодейства, где не существовало такой истины, какую нельзя было бы оспорить, и таких законов, какие нельзя было преступить…

Однажды как бы сам собой зашел разговор о загадочном существе по имени Кеша, тень которого, говоря возвышенным слогом, незримо витала где-то рядом.

– Создания, обделенные разумом, встречаются на каждом шагу, а вот создания, обделенные телом, – это какой-то феномен, – осторожно, чтобы никого не обидеть, произнес Цыпф. – Даже трудно представить, каковы естественные условия существования таких особей, как он.

– Скорее всего Кеша и сам не знает, какой мир и для каких целей породил его. Я встретился с ним не по своей воле в странном месте, называемом городом Стеклянных Скал, в дебрях проклятой стихиями Времени и Пространства, обреченной на гибель страны. Он напал на меня первым, но не смог одолеть. Я к тому времени уже обладал способностью защитить свое сознание от подобных наскоков. Да и слаб он был тогда, неопытен… Не знаю почему, может, из жалости, может, из любопытства, я позволил Кеше поселиться в уголке моего мозга. С тех пор мы вместе. Сейчас он уже окреп, и между нами случаются нешуточные конфликты. В такие моменты люди воспринимают мое поведение как приступ шизофрении. Хотя это совсем не так… Когда-то человек обрел разум для того, чтобы успешнее удовлетворять потребности тела. Но все со временем меняется. Человеческое тело медленно и верно превращается в инструмент для удовлетворения потребностей разума. Похоже, что цель эволюции именно такова… Вот так и получилось, что у этого инструмента, – Артем похлопал ладонью по своей груди, – нынче два хозяина. Один пользуется им в ситуациях обыденных, а значит, почти постоянно. Другой изредка, но в ситуациях необычных, чему вы были свидетелями во время гибели города Сан-Хуан-де-Артеза.

– А вдруг Кеша когда-нибудь пожелает стать единоличным владельцем вашего тела? Вы этого не боитесь?

– Ничуть. Как я понял, для Кеши это лишь временный союз. Одна из метаморфоз, которую он должен пройти, прежде чем стать полноправным представителем своей расы. Но это случится еще не скоро. А пока мы неплохо уживаемся вместе.

– Ну дай-то Бог… А выдворить вас из Эдема он больше не пытается?

– Как я догадываюсь, этот замысел не отменен. Но Кеша отлично понимает, что я буду сопротивляться всеми доступными мне средствами. Поэтому он не решается идти на конфликт. В нашем с ним положении это чревато обоюдными потерями…

– А если… – Цыпф понизил голос. – Если ему предложить компромисс?

– Интересно, какой? – Слова Левы, судя по всему, заинтриговали Артема.

– Он, конечно, не забыл местонахождение плантации бдолаха? Вот пусть и проведет нас прямиком к ней. После этого мы не будем задерживать его, то есть вас, в Эдеме, – охотно объяснил свой план Лева.

– Вы уверены, что потом сумеете самостоятельно выбраться отсюда? – Артем внимательно глянул на Цыпфа.

– Почему бы и нет?

– Допустим, с помощью бдолаха вы осилите путь через Нейтральную зону, хотя еще неизвестно, какие новые ловушки могут подстерегать там человека… Но ведь и после этого вас будет отделять от родных мест довольно приличное расстояние… Хохма, Трехградье, так, кажется, называются эти страны?

– Да.

– Как вы думаете пробраться через них? Без оружия, без припасов, почти голые?

– Там будет видно, – с напускной беззаботностью ответил Лева, и сам уже много думавший над этой проблемой. – Как говорится, даст Бог день, даст Бог и пищу.

– Поговорка хорошая, но не забывайте, что Бог давно отнял у вас не только день с ночью, но и многое другое… Так мог говорить, лежа на печи, крестьянин, а вам, прежде чем лезть в пекло, надо все хорошенько обдумать.

– У нас еще будет на это время. – Цыпф был явно смущен столь резкой отповедью. – Главное сейчас – бдолах.

– Да, задали вы мне задачку… – Артем поскреб затылок. – Ну хорошо. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ваше предложение дошло до моего компаньона. Дальнейшее будет зависеть только от него. Думаю, результат станет ясен в самое ближайшее время.

Результат стал ясен уже через пятьдесят минут, если только часам Смыкова можно было доверять (Зяблик, дабы уязвить своего вечного оппонента в идеологических спорах, распустил слух, что некоторые детали механизма «командирских» изготовлены из синтетических смол, а значит, принимать всерьез показания стрелок уже нельзя).

Артем, до этого выбиравший путь исключительно по принципу «куда глаза глядят», резко свернул с заранее намеченного маршрута и повел ватагу к маячившим на горизонте пологим, густо поросшим лесом холмам, то есть в места, которые он раньше избегал (картина, запечатлевшаяся в его сознании, свидетельствовала о том, что плантация бдолаха расположена на открытом пространстве).

Пройдя еще пять или шесть километров, в седловине между двумя холмами, столь живописно украшенными райской растительностью, что на любом из них вполне мог располагаться Божий престол, они наконец нашли то, что так долго и упорно искали.

Поле бдолаха выделялось на фоне обычного эдемского пейзажа примерно так же, как холщевая заплата – на парадном фраке. Сухие и жесткие кустики, густо усыпанные сизоватой рыхлой крупой – не то листочками, не то цветами, – резко контрастировали с обычной для этих благословенных мест нежной и шелковистой травой.

Зато уж запах вокруг стоял действительно необыкновенный – тут Артем оказался прав на все сто процентов. Сладкий, густой и дурманящий аромат кружил голову и томительно-приятно сжимал сердце. И пары минут не прошло, как люди забыли, для чего сюда пришли, какие опасности им угрожают нынче и какие тяжкие лишения предстоят впереди. Кто-то задремывал стоя, кто-то бездумно пялился на окружающие райские кущи, кто-то, по примеру Зяблика, обрывал верхушки кустиков и, растерев их в ладонях, жадно глотал.

Леву Цыпфа, впавшего в сладостное оцепенение одним из первых, вернул к реальности увесистый тумак Артема.

– Лев Борисович, не забывайте о своих непосредственных обязанностях! Ваше войско на грани морального разложения.

Возможно, дело не ограничилось только физическим воздействием и этими словами, потому что Лева вдруг ощутил в своем сознании такую необыкновенную ясность, словно все извилины его мозга щеточкой почистили.

– Прекратить! – он шлепнул Зяблика по рукам, на что раньше никогда бы не решился.

То же самое пришлось проделать и с Веркой, внезапно утратившей свою обычную профессиональную осторожность, а Толгая и Смыкова он просто хорошенько встряхнул. Зато к Лилечке Лева притронуться не посмел, и та продолжала грезить наяву.

– Скорее, скорее! – подгонял ватагу новоявленный командир. – Рвите бдолах! Каждый должен взять столько, сколько сможет унести! Поторапливайтесь! Здесь нельзя долго задерживаться! Обрывайте только верхние веточки!

– Куда этот чертов бдолах девать! – озлился Зяблик. – Ни мешка, ни сумки, ни карманов… Может, я его, как хомяк, за щеку буду складывать?

– Ты его в сноп вяжи, – посоветовала Верка, в школьные годы неоднократно выезжавшая в подшефный колхоз на уборку льна. – Сначала собираешь пучок потолще… Вот так… Потом из тех же стеблей делаешь обвязку. Перевясло называется… Закручиваешь – и готово.

– Ну уж нет! – уперся Зяблик. – Не получается, хоть убей. Дачные гарнитуры из лозы вязал, а сноп не могу… Лучше ты за меня сделай.

Кто-то растолкал Лилечку, и она, опомнившись, включилась в общий трудовой процесс. Сооруженный ею сноп в прежние времена мог украсить Талашевскую районную выставку достижений народного хозяйства.

В заготовках не участвовали лишь двое – Артему бдолах был без надобности, а Лева не желал подрывать свой авторитет руководителя, рабочим органом которого, как известно, является горло и лишь в крайнем случае указательный палец.

– Как обратно идти, знаете? – с тревогой спросил у него Артем, чье пребывание в Эдеме, похоже, заканчивалось.

– Карта есть. Не ошибемся, – Лева кивнул на Толгая, чья спина была сплошь разрисована графитом. – Лишь бы не употел сильно… Эй, батыр, не налегай так! Хребет береги!

– Как только до Нейтральной зоны доберетесь, бдолах просушите… Да и смолоть его не мешало бы.

– Незримых нам нужно опасаться?

– Нет. Те, кто идет из Эдема, их не интересуют.

– Ну и слава Богу. Значит, вернемся той же дорожкой, что и пришли.

– Было бы неплохо. Я когда вас, беспомощных, в Эдем тащил, не все вещи успел подобрать. Аккордеон остался и, кажется, пара дорожных мешков. Вам бы они сейчас здорово пригодились.

– Постараемся найти.

– Ну тогда, наверное, все, – Артем похлопал Цыпфа по плечу. – Пойду, пока люди делом заняты. Потом объясните им что к чему. Лилечке особый привет.

– Мы уже не увидимся? – Цыпфу почему-то стало нестерпимо тоскливо, словно с ним прощался не чужой человек, а старый и добрый приятель.

– Сам не знаю… Кое-какие незаконченные делишки еще остались… Возможно, я загляну напоследок в Отчину. Тогда и свидимся. А пока желаю всем удачи.

Его рука опять легла на плечо Цыпфа – не только легла, но и легонько подтолкнула его вперед. Так взрослые прогоняют от себя детей, чтобы те не видели их в момент горя или слабости.

Лева сделал по инерции несколько шагов, выждал пару минут и только тогда посмел оглянуться. На том месте, где только что стоял Артем, порхали черные пушистые снежинки.

Лилечку подвело чрезмерное усердие в работе. Сильно опередив других сборщиков бдолаха, девушка добралась почти до центра плантации. Наклонившись в очередной раз, она увидела в путанице сизых веточек нечто такое, что заставило ее издать звук, обычно определяемый словарями как визг, только куда более пронзительный. Не исключено, что слышать его можно было даже в ультразвуковом диапазоне.

Все дружно бросились к Лилечке на помощь, но первым, как ни странно, успел Цыпф, находившийся от места происшествия дальше всех. Напрочь забыв прошлые обиды, девушка вцепилась в него, как испуганный детеныш обезьяны – в свою мамашу.

– Ну все, все, – Лева гладил ее по волосам. – Он же мертвый, он не кусается…

– Действительно, – сказал Смыков, раздвинув рукой заросли бдолаха. – Как он может кусаться? Головы-то нет.

– Ты, Верка, права оказалась, – скривился Зяблик. – Жмуриков тут хоронить не надо… Сами на нет сходят. Но зато как перед этим выглядят… Тьфу!

– И головы нет, и пальцев. На правой руке. – Смыков преспокойно продолжал осмотр неведомо откуда взявшегося трупа.

– Может, отъел кто-нибудь? – высказал свое предположение Зяблик.

– Кто здесь мог их отъесть? Мышки-норушки? Разве вы местную живность не видели?

– Мало ли что мы видели… Прилетели стервятники откуда-нибудь.

– Стервятники бы первым делом потроха склевали. Вон они, все наружу торчат. И печенка, и селезенка… Хоть анатомию изучай, – авторитетно заявил Смыков.

– Ты, главное, позыркай, нет ли при нем какого-нибудь оружия.