Текст книги "Заграничные прения о положении русского духовенства"

Но замечательно, что даже и этот автор не может не сознаться в справедливости многих замечаний о недостатках духовного звания. Так, например, восхваляя семинарское образование, он, однако же, не может не признать следующих фактов (стр. 10):

Что касается до нравственного воспитания в духовных училищах, то его нельзя назвать вполне удовлетворительным. У нас более учат, чем воспитывают. Воспитание ограничивается почти только отрицательными мерами. Стараются не допускать воспитанников до шалостей и проступков; но мало заботятся о возбуждении воли к самодеятельности, о развитии живого сознания своих будущих обязанностей и стремления действовать неуклонно и неутомимо в звании учителя, руководителя, духовного отца народа. Беспрекословное повиновение даже одному капризу начальника – вот что считается обязанностью ученика! Оттого в характере семинариста образуется какая-то упругость, тягучесть, способность сживаться с обстоятельствами, выносить то, чего другой никогда бы, может быть, не перенес, но нет жажды свободной деятельности, стремления простереть свое влияние далее казенной формы; яснее сказать – нет желания и ревности стать чем-нибудь более, чем одним совершителем таинств и обрядов для народа…

Может быть, автору кажется, что это недостаток неважный; но едва ли не он-то и служит причиною того, до рабства смиренного, беспрекословного отношения, в котором находятся часто духовные лица не только к своим начальникам, но и к помещикам, значительным прихожанам и вообще лицам сколько-нибудь влиятельным… Автор статьи сам сознает это и говорит далее (стр. 13):

Не осуждаем намерений начальства духовных училищ; оно имеет в виду послушание иноческое и исполнением своих приказаний без рассуждения думает приучить к смирению. Но прямо скажем, что оно ошибается и достигает противоположных результатов. Монашеское послушание есть обет произвольный и потому не обязательный для всех; требуй его от того, кто сознательно отрекся от своей воли! Начальник не должен забывать, что он не есть закон, но наблюдатель за исполнением закона. Зная горькие следствия непослушания, подчиняются и капризу; но в душе остается скорбное чувство оскорбленного достоинства. Опыт показывает, что безропотно послушные подобного рода приказаниям в жизни семейной и общественной сами становятся деспотами. Ласковое, доверчивое, отеческое обращение смягчит грубость первоначального воспитания, даст свободу развитию мальчиков, принесет им решение на многие вопросы жизни, укажет им и настоящий способ действования в будущем их служении.

Говоря о духовных консисториях, автор также не может не согласиться, что их положение дурно. Вот его слова (стр. 28):

Консистории все ругают; лучшею считают петербургскую; в московской по крайней мере члены не берут взяток, а в провинциальных, говорят, они не уступают и подьячим в этом деле. Решительное преобразование их необходимо но только для спокойствия духовенства, но и для чести человечества. Самые строгие, самые деятельные архиереи, несмотря на все свое желание, не в силах исправить это зло при нынешнем устройстве, и украсить Георгием 1-й степени нужно бы того, кто изобрел бы проект, разбивающий наголову это полчище взяточников.

Архиереев автор защищает от нареканий «Описания»; но и тут не может не заметить, что действительно – «жалкие формы, груды письменных дел из архиерея делают только чиновника; придумайте меры к сокращению этих пустых переписок, этой формальности, которою всегда может прикрыться злоупотребление, но которая отнимает время от дел духа и жизни» (стр. 41).

Таких сознаний довольно много можно найти во всей книжке; но мы обращаем внимание только на первую статью ее, потому что в ней только соблюдено еще некоторое уважение к фактам и есть дельные указания. Статья священника Грекова тоже имеет некоторое достоинство, но факты, приводимые в ней, слишком частны и не дают еще права ни на какие общие выводы: он говорит о своем приходе только. Что же касается до остальных пяти статей, то в них ничего нет, кроме общих мест реторической амплификации{11}11
  Термин «амплификация» многозначим. Добролюбов, по-видимому, употребляет его в значении, которое дает «Толковый словарь» В. И. Даля: риторическая фигура; многословие, велеречие, повторение одного и того же разными словами.


[Закрыть]. Один, например, в опровержение того, что нынешнее преподавание в семинариях отстало и схоластично, приводит – что бы вы думали? – на 23 страницах имена русских архиереев, проповедников, ученых и вельмож, получивших образование в духовных училищах с XVII века. Между этими именами есть, конечно, никому не известные или замечательные вовсе не с блестящей стороны, как, например, Красовский, Сидоровский, Исаев, Донков, Никита Крылов{12}12
  Имя профессора римского права Московского университета Н. И. Крылова, близкого по своим взглядам к славянофилам, упоминается Добролюбовым неизменно в отрицательном контексте (см., напр., наст. изд., т. 1, с. 631).


[Закрыть], Прокопович-Антонский{13}13
  Ироническая характеристика писателя и профессора Московского университета А. А. Прокоповича-Антонского содержится в рецензии Добролюбова на книгу Н. В. Сушкова «Московский университетский благородный пансион» (II, 459–465).


[Закрыть], Кирьяк Кондратович, Рубан, д. с. с. Шпиловский и т. п. Но это бы еще не беда. Дурно то, что весь этот перечень нейдет к делу. Мы все знаем, что первый университет основан у нас в 1755 году, а гимназии стали открываться в царствование императора Александра I. Поэтому мы нимало не восстаем против того, что Ломоносов, например, учился сначала в московском и киевском духовных училищах; но только что же из этого? Неужели подобные факты, хоть бы их было вдесятеро больше, чем представлено автором, доказывают, что нынешнее преподавание в семинариях и то, какое было 20–30 лет тому назад, – вполне современны и удовлетворительны?

Другой автор, написавший «о благотворном участии церкви и пастырей ее в судьбах России», – хочет доказать, что несправедливо упрекать нынешнее наше духовенство в разных недостатках, потому что оно имело полезное влияние на нашу историю… Как будто эти две вещи как-нибудь вяжутся между собою!..

Против таких статей спорить нечего: ясно, что авторы их более любят фразу, нежели дело, и рассуждение с ними будет переливаньем из пустого в порожнее.

Но мы заметили еще одну черту во всех статьях опровержений – это противоречие авторов в разных вопросах. Мы выше уже указали их несколько. Приведем здесь еще одно, касающееся предмета довольно важного – жалованья духовенству. Одно опровержение на «Описание» так порицает его автора, недовольного тем, что архиереи не согласились на предполагавшееся введение жалованья (стр. 23–24):

Прилично ли, законно ли иерею произносить проклятие на архиереев за то, что они восставали против жалованья духовенству? Без всякого прекословия, говорит апостол, меньшее от большего благословляется… Неужели автор книги не мог отгадать причин, которые побуждали архиереев к подобной мере? 1) Дело шло о епархиях, где духовенство имеет достаточное содержание и без того. 2) Определение жалованья священникам от казны могло поставить их на степень чиновников, зависимых от гражданского начальства, а для силы церкви, для ее значения, для сохранения ее чистоты требуется ее самостоятельность. 3) Вознаграждение от прихожан за совершение треб сближает священника с прихожанами, поставляет их в более тесное взаимное отношение, заставляет священника заботиться о любви прихожан, а прихожан – принимать участие в его семейном положении. Один архиерей писал к Н., что некоторые священники, получающие жалованье, не хотят совершать требы, не хотят служить молебнов, требуя за них неумеренного вознаграждения. Прихожане не терпят в священнике корыстолюбия и притязательности, но с любовию дают по мере средств своих и почли бы себя оскорбленными, если бы священник отказался принять приношение их усердия. Рассказывали мне примеры, что прихожане стали удаляться от священников, как от чиновников, когда те стали жалованье получать; их подкупают, говорят они, и особенно этим пользовались раскольники, чтобы отдалить народ от духовенства.

Нам кажется, что статья эта писана тоже светским человеком, мало понимающим настоящее положение и надобности духовенства. Он говорит, между прочим, с некоторою небрежностью: «Средства жизни священников действительно скудны, но надобно припомнить, что и потребности их ограничены. Они рождены в этой скудости, в ней воспитаны, и им не тяжело и нести ее» (стр. 23). Такой отзыв показывает – или человека богатого из духовных, или вовсе не духовного. Духовное лицо, священник Греков, говорит вот что (стр. 153):

Порок корыстолюбия в духовенстве зависит не от воспитания и не от природных наклонностей духовного сословия, а от способов его содержания. Обеспечьте нас как следует, дайте нам приличное содержание и тогда требуйте от нас совершенного бескорыстия. Мы не только не пожалеем тогда о своих доходах, но, напротив, будем радоваться, что избавились от этой тяжкой и горькой необходимости питаться подаянием. Это – мысль, общая всего духовенства, желание, постоянно высказываемое.

Одно сопоставление подобных мест доказывает уже, как необходимо для духовенства гласное, печатное обсуждение вопросов, касающихся его внешнего положения и устройства. Пусть не боятся духовные, что подобным обсуждением может быть унижено достоинство православной церкви. Напротив, ничем оно столько не ослабляется, как постоянным молчанием о духовном сословии, постоянным отчуждением его от того движения, которое совершается в литературе. Образованное общество, с одной стороны, видя недостатки, неизбежно существующие в духовенстве, а с другой, замечая, что все молчат о них, между тем как громко говорят о всем другом, – общество имеет полное право думать, что духовенство само враждебно всякому исправлению и усовершенствованию, нетерпимо ко всякому постороннему мнению и желает навсегда остаться при тех же порядках, какие у него существуют ныне… Такое мнение сделалось теперь почти повсеместным в обществе, и духовенство не иначе может изменить его, как дозволением свободно и гласно обсуждать его действия и даже некоторые условия теперешней организации духовного ведомства.

Надеемся, что просвещенное духовенство примет без огорчения и без всяких подозрений наши искренние замечания, имеющие в виду единственно общую пользу. Появление в печати этой статьи да послужит доказательством того, что и духовное ведомство не желает стеснять благонамеренного и спокойного обсуждения относящихся к нему вопросов, до которых наконец необходимо же когда-нибудь дотронуться.

Примечания

Условные сокращения

Белинский – Белинский В. Г. Полное собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

БдЧ – «Библиотека для чтения».

ГИХЛ – Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. I–VI. М., ГИХЛ, 1934–1941.

ЖМНП – «Журнал министерства народного просвещения».

Изд. 1862 г. – Добролюбов Н. А. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), т. I–IV. СПб., 1862.

ЛН – «Литературное наследство».

Материалы – Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. (Н. Г. Чернышевским), т. 1. М., 1890 (т. 2 не вышел).

МВед – «Московские ведомости».

ОЗ – «Отечественные записки».

РБ – «Русская беседа».

РВ – «Русский вестник».

РСл – «Русское слово».

СПб Вед — «Санкт-Петербургские ведомости».

Совр. – «Современник».

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939–1953.

Впервые – Совр., 1860, № 3, отд. III, с. 1–18, за подписью «Андрей Критский». Вошла в изд. 1862 г. с восстановлением цензурных изъятий. Первоначальный вариант статьи, предназначавшийся для № 1 «Современника» за 1860 г., был запрещен духовной цензурой. Добролюбов переделал статью и направил в Петербургский комитет духовной цензуры вместе с письмом, в котором указал на изменения, сделанные им в соответствии с замечаниями цензора, а также на необоснованность некоторых замечаний (см.: IX, 503–504). В исправленном виде статья была пропущена (с цензурными искажениями), но тем не менее вызвала недовольство в Главном управлении цензуры (подробнее о цензурной истории статьи см.: VI, 485–486).

В статье «Заграничные прения о положении русского духовенства» Добролюбов выступает – уже во второй раз – с критикой официозных опровержений книги И. С. Беллюстина «Описание сельского духовенства», изданной без имени автора в Лейпциге в 1858 г. и запрещенной к ввозу в Россию (первое выступление но этому поводу – рецензия на «Мысли Светского человека…»; см. примеч. 2). Автор книги – провинциальный священник – нарисовал в ней яркую картину нравственного разложения, невежества, нищеты и бесправия низшего духовенства. О впечатлении, которое она произвела, позволяет судить отзыв обер-прокурора Синода А. П. Толстого, который назвал Беллюстина «духовным Щедриным» (ЛН, т. 63, с. 198). По словам протоиерея В. Г. Певницкого, «как громом поразила и пришибла тогдашних архиереев эта громкая книга», «все интеллигентные люди… постарались ее достать… и прочитать, как ни трудно это было» (Русская старина, 1905, № 5, с. 542–543; см. также: Никитенко А. В. Дневник, т. 2. М., 1955, с. 31). В высших церковных сферах книга вызвала сильное беспокойство. Близкий к ним духовный писатель А. Н. Муравьев настоятельно просил митрополита московского Филарета: «Прикажите непременно написать ответ на книгу о сельском духовенстве. Вы медлите, а книга сия, как яд, производит глубокие язвы в высшем кругу, и ей верят, как евангелию» (Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 15. СПб., 1901, с. 127–128), и поспешил сам написать такой ответ – «Мысли Светского человека о книге «Описание сельского духовенства» (СПб., 1859). Более серьезной попыткой нейтрализовать впечатление, произведенное «Описанием сельского духовенства», явился сборник «Русское духовенство» (Берлин, 1859). Составителем сборника был бывший цензор Н. В. Елагин, автор брошюры «Искандер-Герцен» (Берлин, 1859) и других официозных сочинений, которые, по отзыву III Отделения, «никогда не пользовались уважением и почти никем не читаются» (см.: Герцен А. П. Полн. собр. соч. и писем, под ред. М. К. Лемке, т. 22. М. – Л., 1925, с. 123). Елагин постарался представить сборник как выражение мнения самого духовенства о крамольной книге. Издание сборника за границей, по-видимому, также было рассчитанным ходом: попыткой использовать авторитет русской заграничной печати против нее самой.

Вместе с тем «Описание сельского духовенства» вызвало критику и в демократической среде. В архиве «Колокола» частично сохранилась рукопись, содержащая разбор этой книги (см. публикацию П. Г. Рындзюнского в ЛН, т. 63, с. 201–206). Неизвестный автор, считая, что духовенство, как и религия, осуждено историей на вымирание, выступает против каких-либо улучшений в положении этого сословия, гак как видит в них угрозу умственному прогрессу. «Падайте молча, глубже, вы этого достойны», – говорит он русскому духовенству (там же, с. 202). Этот отзыв оттеняет широту демократизма Добролюбова, который, разделяя отношение корреспондента «Колокола» к религии и церкви, не мог отказать в общественном внимании бедственному положению целого социального слоя.

Не имея возможности прямо обратиться к запрещенной книге, Добролюбов пропагандирует ее, показывая неубедительность «опровержений» и извлекая из них факты, подтверждающие правдивость «Описания сельского духовенства». Но статья Добролюбова, в отличие от других откликов на сборник «Русское духовенство» (Светоч, 1860, кн. 1, отд. III, с. 85–94; Московский вестник, 1860, № 4; БдЧ, 1860, № 6 – рецензия П. И. Вейнберга), на сводится к выявлению беспомощности и несостоятельности этих «опровержений». Защита запрещенной книги служит Добролюбову поводом и формой для оправдания и даже «обоснования» бесцензурной литературы вообще. При этом Добролюбову пришлось проявить большую изобретательность, так как осуждение в печати цензуры, как и любого другого государственного учреждения, было цензурными правилами запрещено. Внешне в статье критикуется, и то довольно умеренно – за «крайности», – только одно цензурное ведомство – духовное, а светскую цензуру автор даже ставит в пример за то, что она, не допуская обсуждения основ общественного порядка, разрешает критику частных злоупотреблений и недостатков. При этом Добролюбов указывает, что такая критика «не только не разрушает нашего государственного принципа, но еще и укрепляет его». Такими исполненными скрытой иронии «похвалами» критик – в период наибольшего ослабления цензурного гнета и всеобщего убеждения в процветании гласности – демонстрирует отсутствие подлинной гласности в России, а заодно еще раз подчеркивает мелкотравчатость либерального обличительства. С другой стороны, критик отстаивает: право личности «свободно и прямо выражать свои мысли», даже если они противоречат существующим законам, и указывает на бесцензурную литературу как на неизбежный результат этой естественной и неискоренимой потребности.

Настоящая статья – наиболее значительное, но не единственное выступление Добролюбова в защиту свободы слова. Таковы также переведенная критиком статья из английской газеты «Times» «О праве журналов следить за судебными процессами» (III, 385–388), рецензия «Постановления о литераторах, издателях и типографиях» (см. примеч. 4). Эти выступления дополняли и поясняли постоянные насмешки Добролюбова (главным образом – в «Свистке») над обличительством и другими проявлениями либеральной «гласности», насмешки, которые нередко воспринимались как выражение равнодушия и даже вражды к свободе слова. Примером служит известная статья А. И. Герцена «Very dangerous!!!» (Колокол, 1859, 1 июня). Статья Добролюбова, возможно, является своеобразным ответом на обвинения Герцена. Ту же тему разрабатывает Н. Г. Чернышевский в статье «Вопрос о свободе журналистики во Франции» (Совр., 1859, № 10).