Текст книги "Легендарные разведчики. Книга 1"

А чуть позже ликвидировать Кубе ценой своей жизни поклялся агент группы «Местные» Куликовский. Группа называлась так неслучайно. Входили в нее в основном белорусы, жившие раньше на территории Западной Белоруссии, где их звали «местными». Командиром «Местных» был опытный разведчик и будущий Герой Советского Союза Станислав Ваупшасов. А Куликовский, тесно связанный с партизанами, руководил у немцев отрядом самообороны. Имел все необходимые пропуска, чтобы проникнуть даже в Генеральный комиссариат. Ваупшасов честно предупредил Куликовского, что ни одного шанса выйти оттуда после покушения у того не будет. Но Куликовский был непреклонен. Спокойно зашел в комиссариат, предъявив аусвайс, уселся в ожидании приезда Кубе. Но то ли тревожным жестом, то ли какими-то нюансами поведения насторожил гитлеровцев. Они окружили его, потребовали сдать оружие. Куликовский предпочел смерть плену. Убив двух немцев, пустил в себя пулю.

«Местные» во главе с Ваупшасовым провели еще одну операцию. Подготовили ее тщательно, привлекли для этого немало помощников. Кубе не мог не приехать на городской вокзал, где ждали специальный поезд с фронта. В поезде находились высший командный состав и офицеры. Людям Ваупшасова удалось немыслимое. Они заминировали охранявшийся днем и ночью вокзал. Взрыв прогремел в точно назначенный час, уничтожив немецкую верхушку. Но не Кубе. Тот приехал на вокзал гораздо позже.

И еще была одна попытка. Из минского подполья дошла до партизан проверенная информация. Гауляйтера ждут на заводе, где полно разбитой немецкой техники. Кубе хотят показать, как ее ремонтируют в главном цехе. Его и заминировали. Понятно, на скорую руку. Подпольщики рассчитывали, что до прибытия Кубе оставался час-полтора и следов минирования заметить никто не успеет. А уж после будет не до того. «После» не наступило. Гауляйтер так и не приехал. Цех пришлось всё равно взрывать, завод надолго вышел из строя.

Кубе должен был быть ликвидирован 10 июня по дороге на Слуцк. Группа военной разведки подготовила засаду и уничтожила немало соратников Кубе. А его самого в длинном кортеже машин не оказалось.

Гауляйтера хотели подорвать в театре 22 июня, где немцы отмечали начало войны. Взрыв уничтожил десятки немецких офицеров, но Кубе в театр не пришел.

Вроде бы удалось подобраться к его имению под Минском, но и здесь не получилось. Чудом удалось заложить мину в машину Кубе. Но автомобиль отправился в поездку без хозяина. Тот в последний момент изменил решение и остался в своем особняке.

В сентябре 1943 года Кубе был приглашен на банкет в офицерской столовой. Он дал согласие, и его терпеливо ждали. Прогремевший взрыв уничтожил три десятка фашистских офицеров. Но гауляйтер на банкет не явился.

А в «Бригаде дяди Коли» руководство операцией поручено было майору госбезопасности Ивану Федоровичу Золотарю. Они с мамой после войны встречались, и на фотографии он написал уже в Москве: «Моему боевому товарищу Надюше Троян от майора госбезопасности Ивана Золотаря». В отряде «Буря» за операцию по уничтожению Кубе отвечал начальник разведки Володя Лапин, настоящее имя, по-моему, – Владимир Рудак.

В бригаде решили пойти по другому пути, более сложному, исключительно рискованному. Решили искать подходы к особняку на Театральной улице, где жил Кубе. Этот особняк существовал в Минске до 1970-х годов, и находилось в нем правление Союза писателей Белоруссии. Затем его снесли.

В 1943 году Минск находился на осадном положении. У всех казарм, домов, где размещались немцы, – опорные точки с охраной, а в квартале, где жил Кубе, строжайшие проверки. На улицу, где был дом Кубе, можно было попасть, только имея специальный документ. Даже многочисленной обслуге Кубе, его жены Аниты и двух маленьких сыновей надо было пройти две проверки, чтобы войти в зловещий особняк. Сначала их тщательно обыскивали нижние чины, а при входе в сам дом – дежурные офицеры.

А мама поддерживала связь с минским подпольем. Была удачлива, осторожна и с людьми сходилась не просто умело, а легко, искренне. Поэтому поручали ей самые сложные задания. Поставили перед ней задачу – сначала собрать сведения о распорядке жизни как можно большего числа обитателей дома.

И тут Кубе ошибся, допустил роковой просчет. Забывшись, пренебрегая предупреждениями охраны, купался в роскоши. Слишком много челяди, всякой обслуги. По самым приблизительным подсчетам, обслуживали дом около сотни человек, в том числе местные жители. Среди них, как верили в специальной группе «Артур», входившей в «Бригаду дяди Коли», мог, должен был отыскаться кто-нибудь, кто бы решился помочь партизанам.

Если бы верный человек был даже не найден, а хотя бы присмотрен, предварительно определен, надо было его завербовать и затем любым способом внедрить в дом.

Учитывая знание немецкого, маме сделали документы, и она переселилась в Минск под своей фамилией. Она даже заключила фиктивный брак, чтобы в случае чего объяснить этим свой переезд в Минск. Молодой человек, выбранный в «мужья», догадывался, что мама – подпольщица. Поэтому и помог.

Мама начала искать подступы и обнаружила, что в этом особняке работает горничной Татьяна Калита – бывшая студентка медицинского института, учившаяся на несколько курсов старше ее, которая потом преподавала в том же институте. А с мужем Татьяны мама училась в одной группе.

Связалась с Татьяной Калитой. Выяснила у нее, что среди обслуги, убирающей дом, трудно найти подходящего для партизан человека. Гестапо для этой работы подбирало тех, кто советскую власть ненавидит.

Однако, намекнула Калита, есть среди прислуги народ порядочный. У некоторых родственники до войны работали в государственных учреждениях – партийных или военных. Была и еще категория граждан – обиженных немецкой властью, втихую презирающих фашистов и того же Кубе. Но самой надежной была только одна горничная – Галина Мазаник. Настоящее ее имя – Елена.

Есть несколько версий того, почему Мазаник была допущена в дом Кубе.

По одной из них, 55-летний гауляйтер благоволил к красивым девушкам. А Елена Мазаник была женщиной интересной. И у нее сложились очень хорошие отношения с женой Кубе – Анитой и двумя их детьми. В доме Кубе ее называли «Большой Галиной». Анита со временем собиралась забрать ее в Германию. Но даже «Большой Галине» не разрешалось убираться у них в спальне. Эти обязанности выполняла другая горничная, преданно служившая немцам. Искать подходы к ней было бесполезно.

Эти сведения в Центре проверили. И выяснилось, что немцы действительно недосмотрели. Мазаник и ее муж до войны работали… в минском НКВД, она – в столовой, муж – шофером, а теперь он в Москве.

Почему гестаповцы допускали подобные просчеты? Потому что им и в голову не приходило, что чувство ненависти может пересилить страх. Они считали, что сопротивление на местах подавлено, и сами уверовали, что жители Белоруссии превращены в послушных рабов. Исход войны не был еще предрешен. Но те, что стали служить фашистам ради спасения собственной жизни, чтобы не подохнуть с голоду, натерпевшись и насмотревшись, имели теперь к гитлеровцам свои счеты. И до колебавшихся, сомневавшихся начало доходить, что просто так отсидеться не получится.

Вот отрывки из письма, которое белорусские партизаны отправили одному из таких, то ли предавших, то ли надеявшихся пересидеть, но со временем прозревших.

«Гражданин Малюшкевич!

Мы получили сведения, что Вы недовольны немецкой властью, беззастенчивым грабежом Вашей Родины, неслыханными издевательствами над нашим народом.

Приятно слышать, если наши сведения верны, что Вы еще сохранили совесть честного человека. Но одного пассивного недовольства теперь мало. Нужна активная борьба с теми, кто пришел незваным гостем на нашу родную белорусскую землю, нужна решительная помощь тем, кто уже теперь с оружием в руках борется с немецкими захватчиками.

Ваше общественное положение, Ваши знакомства и связи, доверие, которое немцы оказывают Вам, Ваше безупречное по отношению к немцам поведение до последнего времени могут дать Вам возможность оказать нам, партизанам, неоценимую помощь в борьбе с врагом. Вместе с тем Ваша помощь партизанам дает Вам и Вашей семье полную возможность спасти свою жизнь от неминуемой расплаты, которая в самом недалеком будущем ожидает Вас и Ваших коллег по работе. И не только спасти свою жизнь, но еще заслужить почет и уважение в случае, если Ваша помощь будет достаточно эффективной.

Германия, которой Вы служили до сих пор (надеюсь, Вы не настолько наивны, чтобы думать, что служите “незалежной Беларуси”), стоит уже на пороге поражения. Катастрофа Наполеона повторится и для Гитлера, но в еще более широких размерах.

Во время летне-осенней кампании 1943 г. (обычного сезона для немецкого наступления) Красная Армия не только отбила немецкое наступление, но сама перешла в контрнаступление…

Мы, партизаны, предлагаем Вам связь с нами и надеемся, что трезво взвесив факты, Вы согласитесь на наше предложение. Если Вам дорога своя жизнь и жизнь Вашей семьи, Вашей жены и детей, если в Вас жива совесть честного человека, если гуманность, любовь к Родине и свободе доступны и дороги Вашему сердцу, Вы, как всякий честный интеллигент, будете работать с нами.

Перед Вами два пути: или позор и репрессии Вам и Вашей семье, или честная и радостная работа на благородном поприще воспитания юношества после войны. Мы думаем, что Вы изберете второй путь.

Человеку, передавшему Вам это письмо, Вы дадите ответ на наше предложение. Если Вы хотите встретиться с нами, сообщите точное место и время встречи. Если немедленная встреча не представляется для Вас возможной, сообщите о Ваших возможностях, а мы в свою очередь дадим Вам ряд заданий.

Если же Вы не согласитесь на наши предложения и попытаетесь выдать человека, передавшего Вам это письмо, в руки немецких властей, смерть Вам и всем членам Вашей семьи будет единственной расплатой за Ваше предательство. Заверяю Вас в этом честном слове партизана. Письмо уничтожьте тотчас после прочтения.

Секретарь Борисовского Горкома комсомола – Владимир Б.».

Да, многим, вступившим по собственной ли воле или в силу обстоятельств в связь с гитлеровцами, надо было что-то предпринимать, причаливать к своему берегу. И если в 1941-м он виделся далеким, уже недостижимым, то теперь стал приближаться. К тому же оттуда, со своего берега, протягивали руку партизаны.

Моей маме представился случай выйти на Елену Мазаник. Было несколько встреч. Из дома Мазаник отпускали редко, и она, чтобы приходить к маме, придумала, будто у нее болят зубы. Записывалась к врачу, и мама этот момент использовала.

Но не сразу Елена Григорьевна, ставшая после войны маминой близкой подругой, согласилась сотрудничать с партизанами. Поначалу боялась, требовала доказательств, что мама действительно выполняет поручение командира партизанского отряда.

Мама передала в отряд всю полученную информацию. Партизаны смогли получить простенький, однако очень важный чертеж расположения комнат в доме Кубе, сделанный Еленой Мазаник.

Восемнадцатого августа 1943 года между Мазаник и мамой состоялся разговор. Это не было даже вербовкой. Просто одна смелая и убежденная в правоте молодая женщина поставила перед другой, в которой больше не сомневалась, сложную задачу: надо убить Кубе в его доме. Другого пути нет. Мазаник дала согласие. Начались уже вполне конкретные обсуждения, как практически осуществить акт возмездия.

Думаю, две организации – военная разведка и разведка НКВД – свою работу в какой-то степени координировали. Упоминал об этом в своих воспоминаниях и начальник партизанского штаба Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко. Мама сообщила о вербовке Мазаник в свой разведывательный отряд. Оттуда эту информацию передали в «Отряд дяди Димы» – его действия контролировала военная разведка. В распоряжении партизан были магнитные мины английского производства с часовым механизмом.

В сентябре 1943-го Мария Осипова из «Отряда дяди Димы» смогла доставить такую мину Елене Мазаник. А та прикрепила эту мину к пружинам кровати Кубе. В три часа ночи 22 сентября произошел взрыв. У Кубе оторвало левую часть тела.

По некоторым рассказам, беременная третьим ребенком Анита фон Кубе находилась рядом с мужем, но чудом не пострадала. По другим – Елена Григорьевна посоветовала ей спать в другой комнате. У них были доверительные отношения. «Большая Галина» знала, что между Анитой и Кубе нет согласия, и сжалилась над молодой немкой. Анита Кубе дожила в Германии до глубокой старости и до конца дней старалась всячески обелить своего супруга.

Ну, поведение Аниты объяснимо. Но в последние годы нашлись и другие «адвокаты», которые пытаются представить палача чуть ли не защитником белорусского народа, спасавшим от казни даже евреев. Увы, подобная чушь тиражируется и в нашей прессе. Ее даже пытаются обманом выдать за официальную российскую точку зрения.

А моя мама, еще не зная о взрыве, – после него прошло всего несколько часов, – пробиралась в уже оцепленный город, чтобы передать мину той же Мазаник. Запрятала мину в торт и благополучно миновала все посты. Ее и проверяли, и обыскивали. Но мама обладала хладнокровием уникальным, к тому же была человеком очень общительным. Она заговорила охранников – и мину пронесла.

Когда пришла на место, где должна была встретиться с Мазаник, выяснилось, что город блокирован, потому что ищут убийц Кубе. Мама поняла, что надо как можно скорее уходить в лес. Но выйти из города было практически невозможно. Да еще с миной. Ее потом часто спрашивали: зачем опять рисковала жизнью, снова пронося сквозь кордоны эту английскую мину? Разве нельзя было от мины избавиться? Ведь Кубе казнен, акт возмездия совершен. Она объясняла мне: партизанам не хватало таких вот английских миниатюрных мин, выбросить мину – это как избавиться от боевого, лично тебе доверенного оружия. Такие были понятия о чести у того, боевого, партизанского поколения. На выходе из города маму проверяли стоявшие в оцеплении словаки в немецкой форме. Она с ними нашла контакт, и они ее выпустили из Минска. А через несколько дней в партизанский отряд пришли 12 словаков из того подразделения.

Для фашистов уничтожение Кубе стало страшным ударом. Они объявили траур. Гитлер прислал в Минск самолет с гробом для Кубе.

Немцы провели следствие. Довольно быстро выяснили, кто провел операцию. И Гитлер объявил всех ее участниц своими личными врагами. Были у него в личных врагах и подводник Маринеско, и художник Борис Ефимов…

Елену Мазаник и Марию Осипову одним кружным путем, а маму другим доставили на далекий хутор в «Отряд дяди Димы». Пришлось понервничать, дожидаясь самолета из Москвы. Нельзя им было оставаться в белорусских лесах. И после войны, по крайней мере мама и Елена Мазаник, опасались мести со стороны недобитых фашистов.

После смерти Кубе в Минске начались облавы. Невиновных ни в чем людей арестовывали на улицах, врывались в их дома. Две тысячи человек были убиты.

Сегодня раздаются голоса: мол, не надо было убивать Кубе. Все равно немцев погнали бы. Но знали ли об этом те, кого обрекли на смерть в концентрационных лагерях и тюрьмах, те, кто рисковал жизнью, метр за метром освобождая нашу землю от оккупантов? Известие о казни Кубе люди встретили как акт справедливого возмездия. Немцы тоже поняли, что безнаказанно совершать преступления на чужой земле им никто не позволит. Гитлеровская теория о бесполезности действий одиночных фанатиков была разбита. Моральное состояние немцев было подавлено. Они понимали: если добрались до Кубе, будут карать и других. Кто следующий?

Между тем маму с подругами доставили в Москву на специально присланном самолете. И там им пришлось пройти сложную процедуру долгого, детального, однако, если можно так сказать, дружелюбного допроса. «Протокол допроса Троян Надежды Викторовны от 23 октября 1943 года» был рассекречен спецслужбой совсем недавно по просьбе автора этой книги.

В Москве долго обсуждали, чем наградить трех основных участниц успешной операции. Итог дискуссиям подвел Сталин: «Надо дать Героя всем трем смелым девчонкам».

Двадцать девятого октября 1943 года, в день рождения комсомола, Надежде Троян, Елене Мазаник и Марии Осиповой были присвоены звания Героев Советского Союза. Золотые звезды Героев им вручал в Кремле «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин.

Если не ошибаюсь, этого звания удостоились лишь 95 женщин, из них трое – за уничтожение Кубе.

Приведу здесь один короткий рассекреченный документ:

«сл-2

СПРАВКА

на Героя Советского Союза ТРОЯН Надежду Викторовну

ТРОЯН Н. В., 1921 года рождения, уроженка дер. Дрисса Витебской области, белоруска, член КРСС, до Отечественной войны училась на 2 курсе Медицинского института в г. Минске.

С первых дней немецкой оккупации Минской области ТРОЯН установила связь с партизанским отрядом Героя Советского Союза тов. ЛОПАТИНА П. Г. и выполняла ряд важных специальных заданий командования этого отряда. Она неоднократно проникала в расположения воинских частей противника и дважды внедрялась в административные органы оккупантов, где собирала необходимую разведывательную информацию и передавала ее в отряд. Принимала непосредственное участие в подготовке операции по ликвидации палача белорусского народа Кубе.

За боевую деятельность в тылу противника, проявленное мужество и героизм в борьбе с немецкими захватчиками в годы Великой Отечественной войны ТРОЯН Надежде Викторовне присвоено звание Героя Советского Союза.

НАЧАЛЬНИК ЦЕНТРАЛЬНОГО АРХИВА КГБ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР – полковник

Подпись (расшифровка подписи)

“5” мая 1965 года».

Далее от руки:

«Справку и фото в 1 экз. получил

Подпись (расшифровка подписи)

5/V-65 г.».

На справке – пометки от руки: «Группа “Артура”».

Одна деталь меня, признаться, удивила. На справке значится номер страницы – 345 (!). Сколько же всего было мамой совершено! О чем, возможно, мы никогда не узнаем. И о чем, бесспорно, были осведомлены мамины друзья – партизаны и чекисты.

А мама до последних дней жизни дружила с Еленой Мазанию. Та жила в Минске, долгие годы работала заместителем директора библиотеки Академии наук Белоруссии. С Осиповой они обе контактировали реже. Может быть, так сложились взаимные симпатии. А может, сказывалась принадлежность к различным спецслужбам – разведке и ГРУ, к которой относилась Осипова?

После отъезда мамы в Москву ее семья – родители и брат Женя по-прежнему оставались в лесу. Мою бабушку Дусю наградили медалью «Партизану Великой Отечественной войны».

Об участии в удачном покушении на Кубе заявили сразу несколько отрядов. Одному из их командиров, приписавших этот подвиг «своим», пришлось после расследования понести наказание.

Мама хотела вернуться в лес. Но ее туда по понятным причинам не пустили. Было очень рискованно. На всех, кто имел хоть какое-то отношение к уничтожению гауляйтера Кубе, фашисты объявили охоту.

Надежда Троян стала студенткой третьего курса Первого медицинского института имени Сеченова. Там преподавали такие светила! Абрикосов, Збарский, Семашко, Ахутин, Виноградов… Медики произносят их имена с трепетом. К примеру, Збарский бальзамировал тело Ленина, Виноградов был лечащим врачом Сталина. Мама гордилась, что рекомендацию в партию ей давал сам Семашко.

Как я предполагаю, больше всего ей нравились акушерство и педиатрия. Была она обычной студенткой. В 1947-м сдала на «отлично» государственные экзамены и получила красный диплом.

В ноябре 1945 года Центральный комитет комсомола включил ее в состав делегации на Первый Всемирный конгресс молодежи в Лондоне. Собрали в основном бывших фронтовиков. И они пришли в гимнастерках, в бушлатах, в военных шинелях. Среди девушек были летчицы бомбардировочной авиации, немцы называли их ночными ведьмами. В составе делегации были Герой Советского Союза, белорусский партизан Петр Миронович Машеров – впоследствии многолетний руководитель республики и секретарь подпольного обкома комсомола Михаил Васильевич Зимянин, ставший вскоре одним из заметных партийных работников.

Для поездки в Англию делегатам выдали костюмы, которые почти всем показались шикарными, а для многих вообще оказались первыми в жизни. Среди тех, кто помогал делегатам приодеться, был комсомольский завхоз – парень хороший, доброжелательный, но малообразованный. Собрал он однажды всю группу, человек двадцать, и спрашивает: «Ребята, вроде все одеты, обуты, всё есть. Может, чего не хватает?» Ему отвечают: «Спасибо, но вот эмоций у нас маловато». Завхоз не понял: «Чего-чего? А сколько вам надо?» Ребята знали, что чего у завхоза ни попросишь, всё давал, только уменьшал в два раза. И попросили: «А можно килограммчиков десять?»

Мама любила розыгрыши и стала разыскивать якобы включенного в делегацию Остапа Бендера. При перекличке никакого Бендера, конечно, не оказалось, а завхоз разволновался: «А кто это? Он откуда?» Его успокоили: «Это из Азербайджана. Возможно, уехал домой».

Встречали наших ребят в Лондоне хорошо. Делегация – солидная, была пресс-конференция, множество встреч. На конгрессе приняли очень важный документ – обращение к молодежи всего мира: «В войне мы были едины. В мире мы должны оставаться объединенными. Мы так же, как и вы, хотим мира, свободного от войны и страданий. И он будет у нас. Вперед за наше будущее. Ноябрь 1945 года».

В Лондоне зашел с иностранными сверстниками разговор о героизме. И мама рассказала делегатам о Зое Космодемьянской. В первый раз она услышала о подвиге Зои еще в Минске в 1942-м. Говорили о партизанке, как ни странно, немецкие солдаты. Чуть позже историю о погибшей разведчице Зое довелось услышать в «Бригаде дяди Коли». Мама подружилась с Любовью Тимофеевной, матерью Зои и Александра Космодемьянских – двух Героев Советского Союза. У меня и моего старшего брата книга о Зое и Шуре, написанная и подаренная нам их мамой Любовью Тимофеевной, была одной из самых любимых.

Когда начались нападки на Зою и сам ее подвиг попытались поставить под сомнение, моя мама поддержала журналиста, писателя Георгия Николаевича Фролова, долгие годы собиравшего материал о Космодемьянской и других молодых партизанских разведчиках. Она даже написала послесловие к книге Георгия и Ирины Фроловых «Москвички-партизанки – Герои Отечества».

На том конгрессе в Лондоне был в составе делегации Герой Советского Союза Виктор Ливинцев, командовавший 1-й Бобруйской партизанской бригадой. Это он впоследствии написал книгу о другой молодой разведчице Елене – Лёле – Колесовой, посмертно, как и Зоя, удостоенной звания Героя.

А еще одной разведчице – Вере Волошиной, погибшей в районе Наро-Фоминска приблизительно в то же время, что и Космодемьянская, звание Героя, но уже России, присвоили в 1994 году.

У мамы осталось на всю жизнь теплое отношение к комсомолу, к молодым. Она всегда и с радостью откликалась на детские и молодежные мероприятия. На Красной площади принимала школьников в пионеры. Когда приглашали, выступала на комсомольских съездах.

И в 1947 году Надежда Викторовна Троян вышла замуж за Василия Игнатьевича Коротеева, моего отца. Он был фронтовым журналистом, военным корреспондентом «Красной звезды», как его друг Константин Симонов и Михаил Шолохов. Провел всю войну на передовой, был ранен. Первая статья о подвиге 28 панфиловцев, совершивших подвиг под Москвой у разъезда Дубосеково, подписана Василием Коротеевым. Воевал в Сталинграде, откуда он родом. До войны был главным редактором «Сталинградской правды». Он дошел до Берлина и расписался на рейхстаге.

После войны работал в «Литературке», был собственным корреспондентом «Известий» в Египте. Встречался с президентом страны Гамалем Абдель Насером. Освещал визит Хрущева. Написал несколько книг. Одна из наиболее известных – о капитане «Варяга» Рудневе.

Жили мы в доме на Беговой, недалеко от улицы Правды, где давали квартиры многим журналистам. В 1949 году родился мой брат Саша. В 1954-м – я. Семья у нас была дружная, веселая. Из детских воспоминаний сложилось впечатление, что всегда дом был полон людей. Вечно у нас кто-то гостил, оставался ночевать.

Но в конце 1950-х отец тяжело заболел. Долго не поднимался с больничной койки. Оперировали его в Научном центре хирургии, где я долгие годы работал. А в 1964-м отец умер. И вдруг в доме всё стихло.

Мама, врач на кафедре госпитальной хирургии, начала брать какие-то дополнительные дежурства, подработки. Жить-то как-то надо было. Наступил непростой период.

Пришел к нам однажды Константин Михайлович Симонов. Говорит маме без всяких предисловий: «Надя, у меня вышла книга, там и о Василии. Хочу поделиться гонораром». Дал он маме тысячу рублей. По тем временам да для нашей семьи – сумасшедшие деньги. А однажды пригласил меня к себе домой, тут, недалеко от станции метро «Аэропорт». Подписал мне книгу «Разные дни войны». И тогда, мальчишкой, я понял разницу между понятиями «хороший знакомый» и «друг». Симонов – друг и настоящий.

Кафедра госпитальной хирургии, где после войны работала мама, – это та самая, что впоследствии стала Институтом Петровского. Ее коллегами были мой будущий профессор Иван Захарович Козлов, будущий академик, ректор Первого мединститута Владимир Иванович Петров – оба только что вернулись с фронта. Надо было двигаться вперед, и они изучали языки, читали иностранные медицинские журналы.

В 1950 году пришел на кафедру госпитальной хирургии Первого меда Борис Васильевич Петровский. Великий врач, с которым у нашей семьи до последних его дней сохранялись теплые отношения. Был он прекрасным учителем. Мама защитила у него диссертацию по сложной и мало тогда у нас разработанной теме и была в 1965-м утверждена в звании доцента по кафедре хирургии.

Мама работала на кафедре долго. И Первый мед был для нее родным домом. Гордилась она и своими учителями, и своими студентами, среди которых тоже был Герой Советского Союза – медик, летчик-космонавт Борис Борисович Егоров.

По пятницам Борис Васильевич Петровский проводил так называемые докторские учебные конференции, на которых каждый заведующий отчитывался о сделанном. Это людей воспитывало, объединяло. И мама, даже когда уже работала в других местах, обязательно по пятницам приезжала в Первый мед.

Она была знакома со многими легендами той советской эпохи – летчиками Байдуковым, Водопьяновым, Мосоловым, Ляпидевским, Чечневой, Кожедубом, Маресьевым, радистом Кренкелем, маршалами Жуковым и Коневым, руководителем отряда космонавтов Каманиным, писателем Сергеем Смирновым, открывшим для нас имена многих неизвестных героев Великой Отечественной.

В 1967 году министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский назначил Надежду Викторовну Троян директором Научно-исследовательского института санитарного просвещения. Занимался этот институт, как тогда говорили, пропагандой здорового образа жизни. Мама ездила по всей стране, встречалась с врачами разных стран.

В 1971 году ее избрали председателем Исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР. В то время это была мощная организация, выполнявшая часть функций нынешних МЧС и Минздрава.

По представительности Красный Крест не уступал Международному олимпийскому комитету, а Надежда Викторовна Троян была вице-президентом Международного Красного Креста и общалась с самыми высокопоставленными особами – с королевой Великобритании, с президентом Никсоном, иранским шахом Пехлеви и многими другими. Одной из задач Красного Креста было постоянное привлечение доноров. И мама для этого много ездила по стране, в том числе и на гремевший в ту пору БАМ.

Благодаря маме я был знаком с некоторыми разведчиками, в том числе с нелегалами. В частности, я лично знал Павла Анатольевича Судоплатова, руководившего в годы войны Четвертым управлением, а также Михаила Ивановича Филоненко и его жену Анну Федоровну Камаеву, которые тоже были партизанами.

Филоненко и Камаева дружили с мамой, но после войны, году в 1947-м, куда-то исчезли. Теперь-то можно рассказать их историю. Они стали нелегалами, работали сначала в Чехословакии, затем в Латинской Америке. У них трое детей, родившихся там и не подозревавших, что они русские. Когда Михаил Иванович серьезно заболел, пришлось срочно возвращаться в Москву. Как же тяжело далось это и ему, и Анне! Их дети только в Москве поняли, кто их родители: «Теперь мы знаем, кто вы. Вы – русские шпионы». На родном языке дети не говорили.

Прекрасный хирург Бураковский сделал Михаилу Ивановичу Филоненко аортокоронарное шунтирование. Сегодня – это рабочая операция, хотя весьма непростая. Тогда она была связана с большим риском. Помимо этого у Филоненко был рак поджелудочной железы.

Короче, возникли проблемы: требовалось диетическое питание. В Латинской Америке пара «работала миллионерами», по крайней мере, были людьми очень обеспеченными. А зарплату, которая шла им в Советском Союзе, они перечисляли в Фонд мира. Когда приехали на родину, денег у них оказалось немного, а хороших продуктов достать было трудно. Помните это словечко «достать»? И мама специально ходила к Андропову. Он помог. Но продукты требовались постоянно. И когда мама стала руководителем советского Красного Креста, то получила право на талоны в закрытую столовую на улице Грановского. И однажды она нам с братом объявила: половина талонов – нам, половина – Филоненко. Мы часто навещали Михаила Ивановича, когда он лежал в госпитале. Как-то раз я пришел и долго говорил с ним. На редкость откровенным получился тогда у нас разговор. Это сегодня, как врач, я понимаю, что было у него предчувствие – ночью Филоненко умер.

А однажды маму пригласили на празднование годовщины, не помню уж какой, образования внешней разведки. И пришла она домой радостная. На ее пригласительном билете были роспись «Рудольф Абель» и еще маленький рисунок с русским пейзажем. Они, нелегалы, были закрыты. Но маму знали многие. Рудольф Иванович вежливо осведомился: «Не будете ли вы против, если распишется и мой коллега?» И тот, что был гораздо моложе Абеля, тоже поставил подпись – «Лонсдейл». Так мама познакомилась еще с одним нелегалом – Кононом Молодым. Ну, и третья подпись – Зоя Ивановна Воскресенская. Мы-то ее знали как писательницу, автора детских книг о Ленине, а не как разведчицу Зою Рыбкину.

Еще мама рассказывала мне, что когда приходила на стадион «Динамо» в праздники, то всегда встречала Игоря Иванова, занимавшего пост министра иностранных дел. Его отец был одним из командиров отряда ОМСБОН.

До последних дней своей жизни мама активно участвовала в ветеранском движении. Кстати, это она добилась, чтобы в Москве станцию метро «Измайловская» переименовали в «Партизанскую».