Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3"

Хотя в июле 1784 года Ибраим-хан и отправил своего посланного в Россию с просьбой о подданстве[62]62
  Рапорт Бурнашева Потемкину 6 июля 1784 г. № 535.


[Закрыть], но переговоры с ним по этому делу не привели ни к каким результатам.

Глава 3

Поездка П.С. Потемкина в Тифлис. Свидание его с царем Ираклием. Характеристика членов грузинского царского дома и их взаимные отношения. Беспорядки во внутреннем управлении Грузии. Плата лезгинам. Военное устройство грузин. Вторжение лезгин в Грузию и отражение их при помощи русских войск. Происшествие в Ганжинском ханстве

Обширные виды, которые имел князь Потемкин на Азербайджанский край, требовали, чтобы исполнители его предначертаний, генерал-поручик Потемкин и царь Ираклий, ближе познакомились друг с другом и при личном свидании утвердили между собой связь и дружбу. «Приобретя его доверенность, – писал светлейший брату, – несомненно вы управлять им будете». С этой целью П.С. Потемкину было приказано отправиться в Грузию и взглянуть на страну, избираемую театром всех будущих действий.

Мы видели, что Ираклий давно искал этого свидания и, когда узнал, что дела задерживают поездку Потемкина в Тифлис, хотел сам отправиться в Стефан-Цмиду, чтобы в случае необходимости ехать даже на Кавказскую линию. Готовность эта была отклонена из-за того, что поездка Потемкина в Грузию обуславливалась не только политическими нуждами царя, но изучением внутреннего состояния страны и сбором по возможности подробных сведений об окрестных правителях и их отношениях как к Грузии, так и к своим подданным.

В начале сентября генерал-поручик Потемкин в сопровождении генерал-майора Самойлова отправился в Грузию. Встреченный там всеобщим восторгом, он привез, однако же, неудовлетворительные сведения о стране и уехал с убеждением в совершенном расстройстве механизма управления. Сведения, доставленные ему полковником Бурнашевым и доктором Рейнегсом, и личные наблюдения убеждали в справедливости такого заключения.

Потемкин так описывал членов грузинского царского дома.

В лице царя Ираклия он встретил шестидесятидвухлетнего старца среднего роста, несколько согбенного, но бодрого. Ираклий еще сохранял пылкость характера и остроту взгляда, который устремлял исподлобья при всяком разговоре, делая это, по замечанию Потемкина, «может быть, для того, чтобы приметить движение лица того, с кем говорит». Человек умный и опытный, Ираклий был один из тех, кто может отвечать двусмысленно[63]63
  Из ордера генерал-поручика Потемкина подпоручику Чорбе от 1 февраля 1788 г. Госуд. арх. XXIII, № 135, карт. 45.


[Закрыть] и вполне усвоил все особенности азиатской политики. В молодости и в зрелые годы он был необыкновенно деятелен, вспыльчив, нетерпелив и сам занимался всеми делами государства. Любя свое отечество, он стремился к улучшению быта подданных и старался дать им европейское образование. Человек в высшей степени набожный, он не только не пропускал ни одной церковной службы, но сверх того ежедневно часа по два молился в своем кабинете, и никакое происшествие не могло прервать его молитвы.

Удрученный годами и ощущая бремя в правлении, года за четыре до приезда П.С. Потемкина в Тифлис Ираклий стал вводить в дела свою супругу царицу Дарью, женщину с трезвым умом, но хитрую и суровую. Происходя из рода князей Тархановых, царица Дарья была третьей супругой Ираклия, ей было тогда около сорока пяти лет. До крайности властолюбивая, она, пользуясь расположением мужа и преклонностью его лет, мало-помалу забирала власть в свои руки, входила во все дела, участвовала в царских советах и, внушив Ираклию неограниченное доверие к себе, скоро сумела поставить себя так, что все делалось не иначе как с ее согласия. Слепое доверие царя, передача власти в руки жены имели впоследствии самое гибельное влияние на судьбу Грузии. Они стали поводом к раздорам в царском семействе, едва не приведшим Грузию к гибели. Покровительствуя своим детям и ненавидя родившихся от прежних жен, Дарья была источником всех раздоров, неурядиц и многих бедствий в стране, достойной лучшей участи.

Происки царицы Дарьи были причиной, что Ираклий совершенно устранил от дел своего старшего сына царевича Георгия, родившегося от второго брака Ираклия с Анной, княжной Абашидзе, которому было тогда около тридцати пяти лет. Георгий был чрезвычайно тучен, несколько апатичен, но отнюдь не глуп. Он имел лицо доброе, душу откровенную и подобно отцу отличался набожностью, был сведущ в Священном Писании и постоянно окружен духовными. Георгий не искал военной славы, был миролюбив и склонен к благоустройству. Женатый на княжне Андронниковой, он имел четырех сыновей, из коих старший, Давид, был любим Ираклием за остроту ума, находчивость, смелость, а впоследствии и за военные способности.

Второй сын Ираклия и первый от царицы Дарьи, царевич Юлой, пользовался ее особенным покровительством, но был скрытен, имел лицо притворное и, не отличаясь умом, любил пощеголять.

Царевича Вахтанга, третьего сына Ираклия, в бытность Потемкина в Тифлисе там не было. Он отправился в Имеретию сочетаться браком с княжной Цилукидзе. Остальные дети Ираклия были несовершеннолетние.

За недолгое пребывание в Грузии генерал-поручик Потемкин вынес убеждение, что все члены царского дома «привязаны к России, все учатся русской грамоте и несколько уже объясняться могут».

«Двор царский, – доносил он[64]64
  В рапорте князю Потемкину-Таврическому от 10 октября. № 461.


[Закрыть], – в рассуждении положения земли не без великолепия, по обычаю персиян. Чиноначальники, яко все азиятцы, горды и низки, взирая с кем имеют дело; раболепны пред царем и худо исполняют его повеления. Неустройство в управлении велико; все доходы и расходы царства на откупу. Бояре обкрадывают царя; народ низкий утеснен».

Что касается соседних ханов, то с переходом Грузии под покровительство России все оказались союзниками ей, все прислали в Тифлис своих представителей, чтобы поздравить Ираклия с произошедшим событием. Ханы Хойский и Шекинский клялись в преданности России, причем последний просил Ираклия в знак союза и дружбы разрешить ему вывоз хлеба из Грузии, так как его подданные крайне нуждались в этом. Ираклий II не отказал в просьбе, но, чтобы придать себе большее значение в глазах хана[65]65
  «Азиатские народы, – писал Ираклий в одном из писем Потемкину, – не прилагают проницания о прямой важности и величестве, а ограничивают свое заключение по единому только зрелищу, какое представляется, всякое великолепие, поражающее их очи, подчиняет и их сердца».


[Закрыть], объявил его посланному, что многого дать не может, ибо заготовляет продовольствие для русских войск, которые скоро вступят в Грузию.

Хойский Ахмет-хан искал покровительства России, и в июле 1784 года князь Потемкин писал хану, что если он по примеру шамхала Тарковского пришлет письменное прошение, то будет принят под защиту России, утвержден в ханском достоинстве и получит многие милости от императрицы[66]66
  Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 48. Арх. кабинета его величества, ев. 441.


[Закрыть]. Вмешательство Порты и ее тайные происки отклонили хана от преданности к России. Зная, что из-за предприимчивости и богатства Ахмет-хан пользуется большим уважением во всем Азербайджане, Порта пожаловала ему титул сераскира и передала в управление часть Азербайджана[67]67
  Рапорт генерала Потемкина князю Потемкину от 10 октября, № 461. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 47.


[Закрыть]. Надеясь сделаться независимым от властителей Персии, Ахмет-хан прервал переговоры о покровительстве России.

Ближайшие соседи Грузии ханы Эриванский и Ганжинский считались зависимыми от царя Ираклия. Когда в конце 1783 года скончался Хусейн-Али-хан Эриванский, жители ханства отправили в Тифлис армянского архиерея, двух сыновей хана и нескольких знатных лиц с просьбой утвердить на ханстве старшего сына умершего. Царь утвердил этот выбор и по обычаю послал подарки вновь избранному Хусейн-Али-Гулам-Али-хану[68]68
  Рапорт полковника Бурнашева генералу Потемкину 20 ноября. Там же, карт. 46.


[Закрыть].

Ганжинское ханство не имело тогда хана, который был ослеплен и находился в заточении у Ибраим-хана Шушинского. Зверские поступки Мегмет-хана Ганжинского со своими подданными и неисполнение данных им обязательств заставили царя Ираклия и Ибраим-хана Шушинского, соединившись, двинуться в Ганжу и силой принудить хана признать над собою власть царя Грузии. Мегмет хотел сопротивляться, но был взят в плен, ослеплен и брошен в заточение. Ганжа поступила в управление союзников, имевших там своих представителей или губернаторов. Совместное управление шло удовлетворительно, но, когда Ираклий стал искать покровительства России, шушинский Ибраим-хан начал склонять ганжинских жителей на свою сторону. Он образовал несколько партий, произвел волнение в народе, кончившееся, однако же, тем, что в конце 1788 года ганжинцы выгнали из города обоих правителей. Ираклий не хотел отказываться от обладания Ганжинским ханством и для подчинения его своей власти просил содействия русских войск. Князь Потемкин считал притязания Ираклия на Ганжу справедливыми и писал, что царь во всяком случае должен иметь преимущество пред шушинским Ибраим-ханом[69]69
  Ордер князя Потемкина генералу Потемкину 22 апреля 1784 г. Там же, карт. 47.


[Закрыть].

Во время пребывания генерал-поручика Потемкина в Тифлисе Ираклий просил его упрочить власть царя Грузии в Ганже и Эривани, вытребовать от Порты повеление пашам Ахалцихскому и Карсскому, чтоб они не держали лезгин и не совершали разбойных вторжений в Грузию.

Хотя ближайший и довольно сильный в Дагестане лезгинский правитель Омар-хан Аварский и прислал своего посланного в Тифлис поздравить Ираклия и узнать о его благополучии и посланный хана уверял полковника Бурнашева, что Омар готов пожертвовать для России собственными интересами, в действительности это был один из самых враждебных и недоброжелательных владык. На требование генерала Потемкина прекратить вторжения в Грузию Омар отвечал, что лезгины вообще жадны до денег и добычи, а он человек бедный, не имеет, чем платить им, и потому не может удержать от грабежей и хищничества. Охотник до всякого рода поборов и подарков, аварский хан рассчитывал, что русское правительство назначит ему жалованье, лишь бы прекратить хищничество, но в Дагестане было много вольных общин, не зависящих от аварского хана, следовательно, жалованье ему было бы напрасною тратой денег. Не получив желаемого, Омар-хан сбросил личину и, как увидим ниже, стал действовать враждебно.

Из прочих владык Дагестана шамхал Тарковский и уцмий Каракайдагский были действительно нам преданы и искали покровительства.

Муртаза-Алий шамхал Тарковский еще в январе 1784 года отправил прошение на высочайшее имя, в котором просил принять его со всеми подвластными ему народами в подданство России. «Повелите, всемилостивейшая государыня, – писал он[70]70
  Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 46.


[Закрыть], – присоединить принадлежащие мне пределы к пространному своему государству и включить меня с народом, мне зависимым, в число своих верноподданных». Особым письмом Муртаза-Алий просил при заключении договора о подданстве подчинить ему ингушский народ, от него зависимый, на котором остались еще неуплаченные подати шамхалу.

Удовлетворяя желание Муртазы-Алия, императрица пожаловала ему шубу, саблю и в данной ему грамоте[71]71
  От 27 февраля, ПСЗ. Т. XXII. № 15, 942.


[Закрыть] писала, что выработку окончательных условий подданства поручает генерал-фельдмаршалу князю Потемкину, как главному в том крае начальнику. Кончина шамхала на время прервала переговоры и стала причиной, почему шамхальство было принято в подданство России гораздо позже.

Второй правитель Дагестана, Амир-Хамза уцмий Каракайдагский, также писал, что повергает себя к подножию престола и «не соблазнят его в противную сторону ни деньги и никакое сокровище»[72]72
  Письмо уцмия Потемкину. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 47.


[Закрыть]. Уцмий обещал не допускать своих подданных вторгаться в Грузию и действовать заодно с прочими лезгинскими общинами, отношения к которым царя Ираклия были странны и запутаны. Он делил все лезгинские селения на мирные и немирные. Первыми Ираклий считал тех, которым сам платил жалованье, обязывающее их не совершать набегов в Грузию, все же остальные аулы были в числе немирных. Таким образом, спокойствие Грузии зависело от количества отпускаемых царем денег, и лезгинское селение один год мирное, не получив жалованья, переходило на следующий год в число немирных. Случалось и несколько иначе: если селение получало жалованье, а глава его не получил особых подарков, то собирал себе партию и грабил грузин, не стесняясь.

Приученные к тому, что грузинский царь откупался от них подарками и деньгами, лезгины пользовались этим. Обычно за получением жалованья отправлялся старейшина и приводил с собой огромную толпу вооруженных, число которых доходило иногда до 600–700 человек. Все время пребывания в Тифлисе они вели себя весьма нагло и производили буйства, нередко оканчивавшиеся убийствами и грабежами. Царь не смел перечить незваным гостям, потому что находился в их руках и мог поплатиться за это жизнью или всем своим достоянием.

Пока эта толпа находилась в Грузии, царь обязан был кормить ее на свой счет. «Ежели у которого из них лошадь падет, – доносил полковник Бурнашев[73]73
  См. список дагестанских уездов и деревень. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 47.


[Закрыть], – ружье или сабля испортится, царь за все платит. Когда ж военные их люди домой возвращаются, царь дает им подарки. Сверх того всегда у царя живут на царском содержании до 300 или 400 человек лезгин; ежели и те отъезжают, дает царь и им подарки».

Ежегодный расход на лезгин простирался до 50 000—60 000 рублей. Года за три до описываемого времени Ираклий потребовал от мирных лезгин вспомогательные войска и, когда они пришли, дал им кроме подарков в первый раз 100 000, в другой раз 110 000 рублей и сверх того некоторые взяли и платье.

Таковы были отношения грузинского царя с так называемыми жителями мирных селений, все же остальные жители гор относились к числу немирных и, собираясь небольшими партиями, совершали весьма частые вторжения в Грузию и разоряли население без всякой пощады. Почти все пограничные грузинские селения были опустошены и уничтожены, поля выжжены, а жители уведены в плен и томились в неволе. Страна с каждым годом разорялась все больше и больше, царь Ираклий не видел выхода и не знал, как помочь горю. С прибытием русских войск в Грузию Ираклий умолял полковника Бурнашева защитить страну от грабительских вторжений и откровенно признавался ему, что собственными силами сделать этого не может. «Никто не станет, конечно, упрекать грузинское дворянство в недостатке храбрости, но, – доносил полковник Бурнашев[74]74
  Потемкину в рапорте от 2 мая 1784 г.


[Закрыть], – по безначалию их и беспорядку, а особливо в небытности царя и простые грузины худо слушаются своих начальников, а дворяне – никого. Сумнительно производить с ними дела, заблаговременно распоряженные, да и в самом сражении ожидать точного исполнения приказов невозможно. Для преподания им образца порядка и послушания небесполезно б было видеть им пред собою, как в обыкновенной службе, так и во время сражения, наших регулярных легких войск. Небольшая часть оных могла бы послужить к совершенному воспрещению впадений частых лезгинских, как чрез недремлющее надзирание, так и чрез конечное поражение в преследованиях».

Для этого пришлось бы ввести в Грузию новые войска, но полковник Бурнашев сам признавал, что это если не совершенно невозможно, то весьма затруднительно из-за недостатка продовольствия.

«Хотя, – писал он, – усердие и готовность царская служить и споспешествовать нам не имеет поистине пределов, но по бессилию, по неимению властей подчиненных, по крайнему небрежению исполнителей его указов не следует весьма часто по его расчетам. Прибавлю к сему видимый недостаток в деньгах, но и из тех похищают немилосердно, ибо почти нет не только книг расходных, но с нуждою и отчет словесный».

Выросшие цены на хлеб и общий недостаток его заставляли даже опасаться и за продовольствие тех двух батальонов, которые уже находились в Грузии, а между тем Ираклий уверял всех, что хлеба в Грузии много, и просил прислать ему 4000 русских войск для наказания лезгин. Он настаивал на этом тем более, что на рассвете 15 июля партия лезгин, переправившись через Алазань, напала на кизихское селение Чугань. Хотя оно было расположено на высокой горе, жители его по беспечности, по отсутствию караулов и разъездов были атакованы совершенно неожиданно. Грузины не видели, как значительная партия грабителей спокойно подошла к подножию горы, спешилась и атаковала селение. Застигнутые врасплох жители, бросив свое имущество, спасались, кто куда мог. Напавшие в течение двух часов грабили и опустошали селение, убивали противящихся, забирали сколько могли людей, пожитки и весь скот. Грузины потеряли при этом тринадцать человек убитыми, до семидесяти человек было уведено в плен, все имущество разграблено, и сама деревня подожжена в пяти местах.

При первом нападении на Чугань Кизихский моурав (управитель) собрал в селении Бодби всех вооруженных грузин, но не решился идти с ними на помощь атакованным, а ограничился тем, что отправил посланного к командиру Горского егерского батальона с известием о нападении неприятеля. Посланный имел дурную лошадь, и хотя подполковник Квашнин-Самарин тотчас же выступил со своим батальоном, но не мог прийти вовремя, ибо до селения Чугань было двадцать пять верст от нашего лагеря. Егеря шли все время беглым шагом, но пришли, когда все уже было кончено, лишь горела деревня да пылали стога сена.

«Отчего грузинские войска, собравшиеся в Бодби, – доносил Самарин[75]75
  В рапорте полковнику Бурнашеву от 16 июля. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 48.


[Закрыть], – благовременной помощи подать не успели, – от робости ли сие произошло или не чаяли себя быть в состоянии, по не-бытности моей в то время там, мне неизвестно… При сем также за необходимое нахожу донести, что находящаяся здесь грузинская артиллерия, а особливо от вчерашнего перехода, почти вся рассыпалась, так что чуть держится. В случае какого движения взять оную с собою будет опасно, дабы, изломавшись, не замешкала батальону и не причинила бы затруднения оставлять для нее в том месте прикрытие. Действия же от нее никакого надеяться не можно»[76]76
  Бурнашев послал Самарину один двенадцатифунтовый единорог русской артиллерии.


[Закрыть].

Материальная часть артиллерии была вообще в плохом состоянии в Грузии, патронов и зарядов не хватало, а порох хотя и был в небольшом запасе, но «вовсе негодный, грузинской фабрики»[77]77
  Рапорт полковника Бурнашева П.С. Потемкину 2 мая 1784 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 45.


[Закрыть]. Получив сведения о таком неустройстве, Екатерина II пожаловала Ираклию двадцать четыре орудия различных калибров и приказала отправить их в Грузию с двойным комплектом зарядов и снарядов. Генерал-поручик Потемкин в бытность свою в Тифлисе также обращал внимание царя Ираклия на необходимость улучшения всех боевых средств, но Ираклий откровенно признавался, что не в силах этого сделать. Он говорил П.С. Потемкину, что, хотя подданные его и весьма храбры, но не могут устоять против лезгин, одно имя которых наводит на них страх и робость. Царь просил прислать в Грузию шесть полков пехоты с полным содержанием, и, когда ему было отказано, просил разорить Джары и Белоканы, главные лезгинские селения, теми двумя батальонами, которые были в Грузии. Царь обещал обеспечить наши батальоны продовольствием и для содействия им собрать до четырех тысяч человек грузинских войск. П.С. Потемкин отвечал, что для истребления селений, удаленных от границ Грузии, необходимы значительные силы, которых нет и взять неоткуда, что к тому же от такой экспедиции нельзя предвидеть никакой пользы, потому что, завладев этими селениями, Ираклий не в состоянии будет их удержать. Царь принял отказ с крайним огорчением, и Потемкин, видя, что беспрестанные вторжения лезгин «столь сердце его надсадили, что, казалось, и расположением одним наказать услаждался уже немало», предложил Ираклию наказать ближайшие к его границам селения, дабы лезгины видели, что не всегда они могут совершать нападения безнаказанно. Оставшись вполне доволен этим предложением, Ираклий просил только привести его в исполнение как можно скорее.

Возвращаясь из Тифлиса в Георгиевск, генерал-поручик Потемкин оставил в Грузии прибывшего с ним генерал-майора Самойлова, которому и поручил командовать экспедицией. В состав отряда были назначены оба егерских батальона с четырьмя полевыми орудиями и сопровождавшие в Грузию Потемкина эскадрон Астраханского драгунского полка и около сотни донских и уральских казаков[78]78
  Рапорт П.С. Потемкина князю Потемкину 10 октября, 14. Госуд. арх. XXIII, 13, карт. 45.


[Закрыть].

Наступавшая осень заставляла Самойлова торопиться выступлением в поход и окончанием экспедиции, но все его усилия оставались совершенно напрасными. Обещанные для содействия нашим батальонам грузинские войска не были готовы и собрались весьма медленно, они не имели ни боевых припасов, ни провианта. Запасов продовольствия для наших батальонов также не было, и генералу Самойлову стоило больших усилий снабдить свои войска только десятидневным провиантом. «Я голову свою вскружил, – доносил он генералу Потемкину[79]79
  В рапорте от 1 октября 1784 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 47.


[Закрыть], – и с ног сбил подполковника Кишинского, чтобы достать у грузин нужное войску нашему пропитание и для такого подвига, который прямо им пользу принести должен. Я нимало не могу в том на царя пенять – он всею душой готов исполнить все, что ни требуется от него, но подданные его совсем иные люди. Прежде, нежели захотят они сделать то, что приказывается, надобно мне несколько раз к царю, к архимандриту, к мелику и к каким-то казначеям посылать, которых тщание только в том состоит, чтоб скрадывать царя. Я исключаю из числа сего архимандрита Гаиоса, который всякое от меня нужное требование тщился не только доводить до царя, но еще и ему представлять о скорейшем по оному решении».

Обеспечив себя десятидневным продовольствием, Самойлов решился выступить, не дожидаясь сбора грузинских войск, и надеялся 4 октября быть в Кизихах, куда в тот же день обещал прибыть и царь с ополчением, которое к этому времени успеет собраться. Ираклий уверял Самойлова, что в Кизихах они найдут достаточно продовольствия и что русские войска будут им полностью обеспечены.

«Дай Боже, – говорил Самойлов, – чтоб они сдержали свое слово вернее прежнего», – но Ираклий и в этом случае не исполнил данных обещаний.

Вместо того чтобы 4 октября быть в Кизихах, царь только в этот день оставил Тифлис и лишь вечером 7-го числа соединился с генералом Самойловым в селении Мачхан. Ираклий привел туда вместе со своими войсками и сто двадцать имеретин под началом князя Георгия Цилукидзе, сопровождавшего новобрачных царевича Вахтанга и его супругу[80]80
  Рапорт полковника Бурнашева генералу Потемкину 4 октября. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 48.


[Закрыть].

В Мачхане генерал-майору Самойлову пришлось испытать то же, что он испытывал в Тифлисе, и видеть во всем затруднения и крайний беспорядок. Почти на глазах соединенных сил лезгины грабили и опустошали селения, жители которых просили помощи. Самойлов настаивал на скорейшем движении вперед, но Ираклий, хотя и понимал, что движение необходимо, медлил, отговариваясь тем, что ожидает умножения своих сил. Царь не составил еще программы будущих действий. Он говорил Самойлову, что следует идти к Белоканам и разорить их, а несколько часов спустя замечал, что хорошо бы было нанести первый удар селению Джарам. Ежеминутные перемены заставляли генерала Самойлова сожалеть, что Ираклий сам принял начальство над грузинскими войсками, а не прислал одного из своих военачальников, «ибо, – доносил он, – того я бы принудил ко всему, а царю только представлять лишь могу. Его высочество соглашается совсем на резоны мои, но только и всего, а поспешности не прибавляется нимало».

Чтобы положить конец бездействию, Самойлов предложил Ираклию два плана действий: или идти прямо на Белоканы и, разорив их, продолжать путь к Джараму, или же разорить лежащие за Алазанью лезгинские селения и потом идти другой дорогой также к Джараму. Царь предпочел последний план, как наносящий ущерб большему числу селений, но все не решался выступить, говоря, что войска его не все еще собрались[81]81
  Рапорты Самойлова генералу Потемкину 8 и 9 октября. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 47.


[Закрыть].

Время уходило, и Самойлов опасался, что экспедиция вовсе не состоится. Наступила глубокая осень, прекрасные дни сменились ненастьем, и в течение четырех суток шел проливной дождь, вода в Алазани быстро поднималась, и можно было ожидать, что переправа вброд окажется невозможной. Между тем в лагере было получено известие, что партия лезгин, вторгшаяся на территорию Грузии, переправившись через Алазань и соединившись с несколькими сотнями новых разбойников, двинулась было к Ганже, но, узнав о приближении русских войск, вернулась обратно. Генерал-майор Самойлов, видя, что представлялся удобный случай встретиться с неприятелем, не переходя реки, не стал уже спрашивать мнения Ираклия, но тотчас же выступил из лагеря и утром 14 октября настиг лезгин близ урочища Муганлу, тянувшихся к близлежащему лесу, с намерением через него пробраться к Алазани. Как ни старался Самойлов пресечь неприятелю дорогу в лес, ему это не удалось, ибо лезгины, заметив наши войска, пошли на рысях и скрылись в лесу. «Царь весьма желал, – доносил Самойлов[82]82
  Потемкину в рапорте от 14 октября. Там же.


[Закрыть], – чтоб их в то же время наказать, но до прибытия пехоты нашей ни один из грузин к лесу не подвинулся, и самые их князья стояли неподвижно».

Как только прибыла пехота, Самойлов тотчас же приступил к атаке. Он составил две колонны, одна, в двести егерей под командой подполковника Аршеневского, назначалась для атаки леса с правой стороны, другая, из ста егерей под начальством поручика Голоктионова, должна была наступать с левой стороны. Общее командование двумя колоннами поручено было подполковнику принцу Гессен-Рейнсфельдскому. В резерве правой колонны находился подполковник Квашнин-Самарин с Белорусским батальоном, а в резерве левой – подполковник Мерлин с Горским батальоном. На правом фланге пехоты встали казаки с несколькими сотнями лучших грузинских стрелков, между батальонами были драгуны, а левее всех на открытой поляне расположилась артиллерия, притом так, что могла обстреливать противоположный берег Алазани. Позади русских стояли грузинские войска, при которых находился и царь Ираклий.

Распорядившись таким образом, Самойлов двинулся в атаку. Взобравшиеся на деревья и все время следившие за движением наших войск лезгины встретили наступавших весьма сильным огнем, но после упорного пятичасового боя вынуждены были отступить и поспешно переправляться через реку под огнем нашей артиллерии. Неприятель оставил до двухсот тел на месте, не считая тех, которые были увезены или утонули в реке, у нас было семнадцать убитых и раненых, в том числе тяжело ранен и вскоре умер принц Рейнсфельдский.

Переночевав на поле сражения, Самойлов чрез урочища Карагач, Стефан-Цминду и Мачханы 20 октября возвратился в Тифлис. Победа не принесла никаких ощутимых результатов, так как все дело ограничилось одним рассеянием толпы разбойников.

«Весьма бы было полезнее, – писал князь Потемкин, – если бы начальный удар на лезгин произведен был сильнейшим образом по умножении войск в Грузии и если бы при самом первом случае испытали они всю тягость наших поражений, чрез то бы навсегда облегчились наши предприятия. Страх оружия российского наипаче бы распространился повсюду, и сии разбойники не дерзнули бы уже когда-либо схватиться с нами». Хотя замечание это было вполне справедливо, с другой стороны, нельзя отрицать, что и этот незначительный успех произвел огромное впечатление не только на грузин, но и на самого Ираклия.

Обрадованный победой, царь устроил торжество при вступлении русских войск в свою столицу и пригласил Самойлова прямо в собор, где патриарх ожидал их для благодарственного молебна за дарованную победу. При провозглашении многолетия императрице произведены были пушечные выстрелы[83]83
  Рапорт Самойлова Потемкину 20 октября 1784 г.


[Закрыть]. На следующий день царь объявил Самойлову, что в патриаршей церкви будет совершено служение о здравии князя Потемкина-Таврического, как покровителя Грузии. Самойлов пригласил в церковь всех офицеров, а по окончании службы ездил к царю благодарить за такое «к главному начальнику нашему уважение»[84]84
  Рапорт Самойлова Потемкину 22 октября 1784 г.


[Закрыть].

Ираклий радовался этой победе вдвойне: во-первых, потому, что ненавистные ему лезгины потерпели поражение, а во-вторых, потому, что последствием ее была покорность ганжинцев.

Узнав о движении русских войск к Алазани и видя, что лезгины их оставляют, жители Ганжи отправили посланных к Ираклию с объявлением, что они по-прежнему отдают себя в царское правление. Депутаты приехали в Тифлис накануне прибытия Ираклия, для которого это событие было самым лучшим плодом победы, ибо Ганжинское ханство приносило ему наибольшую часть доходов. Занятый покорностью Ганжи, Ираклий оставил без внимания то обстоятельство, что вскоре после победы при Муганлу лезгины снова вторглись в его владения со стороны Ахалциха, разорили деревню князя Орбелиани близ Куры, взяли в плен 27 грузин и угнали около 1500 голов рогатого скота[85]85
  Рапорт полковника Бурнашева Потемкину 2 ноября, № 79. Госуд. арх. XXXIII, № 13, папка 47.


[Закрыть].

Не лезгины, а Ганжа привлекала теперь к себе внимание грузинского царя. Он вошел в переписку с Ибраим-ханом Шушинским, и союзники дали друг другу взаимное обещание снова завладеть Ганжей, иметь там своих губернаторов и по-прежнему делить пополам все доходы ханства. Союзников беспокоило только вмешательство в их дела нухинского хана, решившего поддержать ганжинцев.

Одновременно с отправкой депутатов в Тифлис ганжинцы послали депутатов и к Ибраим-хану с просьбой, чтобы он освободил заключенного хана с братьями и отпустил его в Ганжу. Ибраим прогнал посланных и приказал усилить надзор за заключенным ханом. Тогда Ахмет-хан Нухинский отправил в Ганжу сына ганжинского хана Али-Бега, которого жители приняли с восторгом и назвали своим беком. Нухинский хан прислал ему подарки и провозгласил ханом, жители встретили присланные подарки музыкой и пальбой. Не ограничиваясь этим, Ахмет-хан предложил Ираклию прервать свои отношения с Ибраим-ханом Шушинским и тогда обещал содействовать в подчинении ганжинского ханства Грузии, но с условием, чтобы там был поставлен ханом кто-либо из фамилии прежних ганжинских ханов. Не встретив у Ираклия сочувствия к своему предложению, нухинский хан пригласил в Ганжу лезгин, которые в начале ноября числом 3000 переправились через Алазань и двинулись к Ганже. Чтобы преградить им путь в Ганжу, Ираклий просил полковника Бурнашева поддержать его русскими войсками. Взяв по три роты от батальонов Горского егерского и Белорусского и два единорога, Бурнашев 8 ноября выступил из Тифлиса по дороге к Ганже. После трех переходов в селении Марнеули было получено известие, что лезгины, следовавшие в Ганжу, повернули к Ахалциху. Ираклий бросился их преследовать, Бурнашев последовал за ним[86]86
  Рапорт Бурнашева Потемкину 8 ноября, № 82. Журнал похода, приложенный к рапорту Бурнашева от 25 ноября, № 84.


[Закрыть]. Егеря делали усиленные переходы, тащили на себе орудия, испытывали все лишения похода, но лезгин не догнали и, по выражению князя Потемкина, ходили «по-пустому, изнурительно для российских войск и несовместно со славой, ими приобретенною»[87]87
  Ордер князя Потемкина генералу Потемкину 11 января 1785 г.


[Закрыть].

Лезгины успели пробраться в Ахалцих, куда их призывал Сулейман-паша для совместных действий с турецкими войсками против имеретинского царя.