Текст книги "История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3"

Глава 8

Бедственное положение Грузии из-за вторжений дагестанских горцев. Недостатки грузинских войск. Царь Ираклий просит помощи. Участие Порты в набегах горцев. Вторжение турок в Имеретию и Омар-хана Аварского в Грузию. Переговоры его с царем Ираклием. Князь Чавчавадзе предлагает Ираклию сделать князя Потемкина вассалом Грузии и уступить ему часть своих владений

Волнение горцев, проявившееся почти на всем протяжении Кавказской линии, и ограниченное число войск, назначенных для ее защиты, лишали нас возможности оказать какую-либо помощь Грузии, а между тем ее положение крайне беспокоило генерал-поручика Потемкина. С началом неприязненных действий кабардинцев и чеченцев прервалось наше сообщение с Грузией, и находившиеся там два егерских батальона казались обреченными на гибель. Они были лишены самого необходимого и в течение почти целого года не получали ни жалованья, ни обмундирования. Продовольствие их находилось в самом печальном положении. Ираклий, обещая обеспечивать продовольствием наши войска, доставлял провиант с крайним затруднением, неаккуратно и притом только муку, круп же батальоны вовсе не получали.

При смутных обстоятельствах и том положении, в котором находилась Грузия, можно было опасаться, что доставка продовольствия в будущем пойдет еще хуже, что не только нельзя будет сделать никакого запаса на случай движения и открытия военных действий, но что батальоны не будут получать его, даже оставаясь на месте. Для обеспечения наших войск оставалось одно средство: послать в Грузию русские деньги, чтобы командиры батальонов могли, не завися от царя, сами закупать продовольствие, но это было невозможно из-за прекращения сообщения.

«Грузинские дела, – писал князь Потемкин[229]229
  В ордере П.С. Потемкину 13 октября. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 50.


[Закрыть], – меня меньше бы озабочивали, если бы не поступал тамошний начальник вопреки моим предписаниям. Я именно запретил раздроблять егерей на части: они должны быть вместе и брать позицию не самую передовую, ибо, отстоя несколько от идущего на них неприятеля, не подвергнутся первому оного стремлению. Грузины опрокинутые при них находили бы убежище, а неприятель – упор. Не знаю, будут ли уметь воспользоваться крепостью тамошних мест и есть ли где заготовленный провиант, дабы в случае превосходного нападения могли безвредно дожидаться помощи. Меня беспокоит положение Грузии, а паче состояние войск наших. Старайтесь всеми мерами удержать теперешнее стремление лезгин. Зима придет скоро, а между тем и фанатизм (к Мансуру) пройдет. Напишите Омар-хану (Аварскому), отвлекая его от нападения на грузин. Вспомните доброе его расположение, прежде вам оказанное, почему вы одобрили его верность к службе ее императорского величества, и что, к сожалению вашему, оставляет он вас в слове в то время, когда исходит к нему монаршее благоволение, поставляющее состояние его завидным».

Генерал-поручик П.С. Потемкин не находил другого способа помочь делу, иначе как разгласить, что в Грузию отправлен новый и весьма значительный отряд русских войск, и с этой целью приказал генерал-поручику Леонтьеву придвинуть к Моздоку Кабардинский и Бутырский полки и Донской казачий Грекова полк. Не ограничиваясь одним сосредоточением этих войск, а желая придать слуху большую достоверность, Потемкин поручил Леонтьеву предпринять с отрядом такое движение, «которое бы могло принято быть, как будто подлинно в ту сторону оно (войско) идти готово»[230]230
  Ордера Потемкина генералу Леонтьеву 6 и 9 сентября, № 50 и 53.


[Закрыть].

Ни распространение слуха, ни даже движение войск не устрашили и не обманули лезгин и прочие дагестанские племена, действовавшие одновременно против Грузии и войск, расположенных на Кавказской линии. Горцы хорошо знали, что все войска на линии заняты, что для прохода в Грузию для них существовал только один путь, представлявший большие затруднения для движения и в то же время весьма удобный для защиты небольшим числом вооруженных. Враги Грузии отлично понимали, что помощь со стороны России при тогдашнем положении дел была невозможна или, по крайней мере, весьма затруднительна, а потому готовились к вторжению в Грузию с полною надеждой на успех. Грузинские разъезды доносили, что скопище лезгин со стороны Джаро-Белокан намерено 16 сентября напасть на кизихские селения. По получении этих сведений полковник Бурнашев тотчас же выступил из Тифлиса и расположился в Сигнахе. Сюда приехал Ираклий II, а за ним стали прибывать из разных селений небольшими частями вооруженные жители, которые, собственно, и составляли то, что называлось царскими войсками.

Имея сведения о сомнительной преданности жителей Кизиха и опасаясь, что они перейдут на сторону неприятеля, полковник Бурнашев советовал Ираклию следовать в Кизих и, не допуская, чтобы мусульманские подданные Грузии соединились со своими единоверцами-лезгинами, атаковать последних при переправе их через Алазань. Царь не согласился с этим предложением и, по совету своих близких, намерен был действовать оборонительно, чтобы защищаться только от нападений в крепких местах Кахетии.

Омар-хан Аварский переправился между тем в Караагаче через Алазань с 11 000 отборного войска и, остановившись 15 сентября у подножия горы Накорцихе, выжег все сено, накошенное окрестными жителями.

Поутру 17 сентября в Сигнахе узнали, что неприятель уже переправился через Пору и, зайдя в тыл собранному в Сигнахе отряду, намерен двигаться к Тифлису. Имея в своем распоряжении не больше 1000 плохо вооруженных грузин, Ираклий не решался ни встретить ими неприятеля, ни даже отрядить часть конных для наблюдения за движением Омар-хана. По совещании с полковником Бурнашевым решено было оставить в Сигнахе больных, следовать как можно скорее кратчайшим путем через Магару к Тифлису и иметь в виду главным образом охрану столицы Грузии.

Пройдя двадцать верст, соединенный отряд остановился лагерем, в который приехал к Ираклию племянник ганжинского старшины Аджи-бека с 50 всадниками. Он сообщил, что Ибраим-хан Шушинский, пользуясь замешательствами в Грузии, хочет захватить Ганжинское ханство в свои руки, что шушинский хан уже лишил жизни находившегося в заключении и ослепленного Мегмет-хана Ганжинского, что, собрав войска, он уже подошел к Ганже и расположился в пятнадцати верстах от города, что Ибраим отправил к Омар-хану, своему шурину, 8000 денег и просит его прийти к нему с войском, чтобы овладеть Ганжей. Эта новость крайне опечалила Ираклия, не желавшего отказаться от Ганжи и все еще надеявшегося на подчинение ханства своей власти. Царя успокаивало только известие, что Аджи-бек обещал защищаться до последнего и сохранить преданность грузинскому царю.

Отступая к Тифлису и присоединяя стекавшихся с разных сторон вооруженных грузин, число которых достигло теперь трех тысяч, отряд пришел 18 сентября в Согореджи, где узнал, что лезгины, подойдя к Куре, остановились при урочище Карай всего в двадцати пяти верстах от столицы. Опасаясь, что неприятель, у которого было много конницы, сделает быстрый набег на Авлабар, предместье Тифлиса, Ираклий не надеялся, что жители окажут сильное сопротивление «не столько по малости могущих противиться, – доносил Бурнашев[231]231
  Рапорт Бурнашева Потемкину 25 сентября 1785 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 49.


[Закрыть], – сколько по внутреннему неустройству и неудовольствию мещан по причине сильных налогов от правящих городом».

Ранним утром 19 сентября Ираклий с Бурнашевым, выступив из Согореджи, следовали к Тифлису и по пути узнали, что неприятель, переправившись при Карае на правый берег Куры, перешел затем реку Алгета ниже селения Марнеули. Это движение указывало, что дагестанцы намерены соединиться со своими единоверцами и спешат в Борчалы, грузинскую провинцию, населенную исключительно магометанами. Предыдущие контакты и взаимная переписка давали лезгинам надежду, что мусульманские подданные царя соединятся с ними и отложатся от Ираклия. Сам царь был почти убежден в неблагонадежности своих подданных, однако, желая предупредить восстание, торопился преследовать неприятеля и по возможности не дать ему исполнить свое намерение. Ираклий отовсюду сзывал своих подданных на защиту отечества, отдавал распоряжения по защите Тифлиса и упрашивал Бурнашева поторопиться с переправой через Куру. Войска наши делали усиленные переходы и переправлялись через Куру в Тифлисе по мосту, грузины толпами сгонялись в стан Ираклия, который переправился на двенадцать верст выше Тифлиса вброд. Все, кто мог носить оружие, были призваны на защиту родины.

20 сентября Ираклий насчитывал у себя пять тысяч человек, усиленных восемью ротами русских войск и четырьмя сотнями ингушей и осетин, прибывших по вызову царя. Сделав переход в сорок верст, войска около девяти вечера достигли селения Марнеули, где и расположились лагерем. Омар-хан, вторгшись в Борчалы и не разоряя селений, взял аманатов и потянулся ущельем вверх по реке Дебеда к Ахтальским серебряным заводам, разорил их и церковь, овладел крепостью Агджа-Кале и, вырезав там 640 человек обоего пола, захватил в плен 860 душ, преимущественно греков, работавших на заводе[232]232
  Рапорт Бурнашева 4 октября, № 42.


[Закрыть].

Когда наши войска вместе с грузинскими прибыли к ущелью у реки Дебеда немного выше крепости Агджа-Кале, неприятеля там уже не было: он ушел в глубь ущелья и, как говорили, потянулся к замку Лори. Ираклий не решался преследовать врагов и опасался войти в ущелье. Он не имел даже точных сведений, где находится неприятель, ибо толпа вооруженных грузин была не способна ни к какой разведке. В грузинских войсках царствовал полнейший беспорядок и непослушание. «В самом деле, – доносил Бурнашев[233]233
  Рапорт Бурнашева 25 сентября.


[Закрыть], – не только нет передовых отрядов, но с нуждою и ночные разъезды, а оттого не имеем мы скорых и верных о неприятеле известий: все толпятся около наших войск». Никто не слушал приказов; многие расходились по домам, так что для водворения какого-нибудь порядка Ираклий вынужден был употребить строгость, не приведшую, впрочем, к положительным результатам. Царь приказал ловить беглецов, но, хотя некоторым пойманным были обрезаны уши, побеги не прекратились, и царское войско скоро уменьшилось почти наполовину. Ираклий насчитывал до трех тысяч, но было ли столько, решить трудно, потому что это была толпа без строя, без дисциплины и без деления на части.

Для разведки вынуждены были вызывать охотников, которые за большую плату, пробираясь тайно по лесам и поднимаясь на горы, высматривали неприятеля издали и, дождавшись ночи, возвращались окольными путями. Они доставляли самые неверные сведения, притом только на третий день – время, за которое неприятель мог исходить всю Грузию вдоль и поперек.

В таком безвыходном положении Ираклий возлагал надежду только на новую присылку русских войск. Из лагеря при реке Дебеда он отправил к П.С. Потемкину третьего посланного с письмом, в котором писал, что, если через двенадцать или пятнадцать дней русские войска не прибудут в Грузию, страна эта должна погибнуть.

«Без нашей воли докучаем сим нашим писанием, – писал царь Потемкину[234]234
  В письме от 25 сентября. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 49.


[Закрыть], – потому что по согласию турка и лезгина претерпеваем великое бедствие нашей земли, и может быть, что большее мучение и печаль случится. Мы не бережем себя, ежели кровь наша будет в пользу нашему отечеству, понеже никогда не жалели себя по должности нашей, кольми паче на сие время, в котором большие утеснения окружают нас и наши земли, где терпение бед и оказание храбрости предлежит всем. Но не чаем мы, ни народ наш, чтобы после нашей крови в покое и безопасности пребывали б наши и избавились от больших бедствий».

Мы видели, почему Потемкин не мог удовлетворить просьбу Ираклия. Он отвечал царю, что употребит все средства, чтоб оказать помощь, «но как можно послать войска, – спрашивал Потемкин, – когда дорога в Грузию вся испорчена? Я не замедлю приступить к исправлению оной, и тогда все, что от меня будет зависеть, исполнить не премину».

Предоставленный самому себе, грузинский царь все время оставался на одном месте. В это время Омар-хан, поднявшись по Дебеде до селения Узунлар в сорока пяти верстах от Тифлиса, отрядил одну партию к замку Лори, где та, не трогая укрепления, выжгла в окрестностях весь хлеб, сено и все, что только можно было истребить. Не встречая сопротивления и считая, что он нанес достаточное разорение Грузии, Омар-хан отправил к Ираклию грузинского дворянина Мурванова с объявлением, что готов помириться и стать союзником, если царь заплатит по пятидесяти рублей за каждого из пленных и положит ему, Омар-хану, ежегодное жалованье в десять тысяч рублей. Ираклий чрез того же Мурванова отвечал, что готов заплатить за каждого пленного по сорока пяти рублей – половину деньгами, а половину парчами – и что если Омар выйдет из его пределов за Алазань, тогда он поведет с ним дальнейшие переговоры. Не ожидая от Омар-хана удовлетворительного ответа, Ираклий отправил для подкрепления гарнизона в замке Лори семьдесят охотников с обещанием выдать каждому по пятьдесят рублей.

Помощь прибыла как раз вовремя, ибо 28 сентября Омар-хан атаковал Лори, но, не добившись успеха, скрылся из виду. Опять никто не знал, куда он направился. Прибывшие в разное время из Лори поодиночке грузины говорили только, что неприятель ушел, а куда – неизвестно. Прошло несколько дней, а сведений о неприятеле все не было, и Ираклий предполагал, что Омар-хан пошел на соединение с войсками Сулейман-паши Ахалцихского и что, получив от него помощь и несколько орудий, он устремится на Тифлис. Предположение это, казалось, готово было оправдаться, ибо 3 октября из Ахалциха вернулся один грузин, посланный туда Ираклием, который объявил, что видел лезгин у озера Топаравани, а на пути к Ахалкалакам узнал, что Сулейман-паша послал в Константинополь донесение о вступлении в Грузию Омар-хана и испрашивал у Порты указания, как ему поступать в данном случае. Ираклий счел за лучшее не ходить за неприятелем и отступил к Тифлису, как единственному месту, которое он при своих средствах намерен был защищать. Свое отступление он объяснял, однако же, тем, что намерен стать в центре своего царства и иметь возможность подать помощь во все стороны, куда бы неприятель ни устремился. По прибытии в столицу было получено известие, что Омар-хан пошел в Ахалкалаки, следовательно, на соединение с пашой Ахалцихским.

Теперь опасность Грузии грозила со стороны Ахалциха, но, несмотря на настояние Бурнашева отправить хотя бы часть войск для обороны границ с этой стороны, Ираклий не трогался с места. Турки, соединившись с лезгинами, партиями от 300 до 700 человек делали набеги по обоим берегам Куры, угоняли скот, грабили имущество и уводили в плен жителей. Набеги производились, очевидно, с позволения турецкого правительства. Хотя Порта, вследствие требования нашего посла, и разослала соседним пашам запретительные фирманы, в которых приказывала не трогать быка, если лежит, и не заставлять его подняться, тем не менее втайне она покровительствовала всем враждебным действиям против России и, не жалея денег, рассылала их азербайджанским ханам и горским владельцам. Посланные Порты время от времени появлялись в разных местах Закавказья и в Дагестане. Один пробрался к осетинам с поручением уговорить их портить дороги и мешать всякому сообщению между Россией и Грузией[235]235
  Рапорт П.С. Потемкина князю Потемкину 20 декабря, № 410.


[Закрыть]. Если осетины не согласились исполнить желание турецкого правительства, то происки Порты среди других племен не прошли бесследно, и число неприятелей России ежедневно увеличивалось. «Долгом поставляю, – доносил полковник Бурнашев[236]236
  Рапорты Бурнашева П.С. Потемкину от 4 и 15 октября, № 42 и 44.


[Закрыть], – точное представить состояние относительно нас в Грузии, что соседи коварны и вообще нам неприятели; союзник во всех частях слаб и ненадежен; продовольствие войск наших не в моей власти и доставляется весьма медленно, и сверх сего не имею я других средств, кроме царской стороны, получать сведения о делах соседних».

Грузины были совершенно не способны добывать сведения, и много времени прошло с тех пор, как Ираклий получил последние новости о неприятеле. До Тифлиса дошли только слухи, что жители Памбак, страшась вторжения лезгин, ушли в Эриванскую область, а некоторые дошли до Карса. Хотя Сулейман-паша и требовал с угрозами от хана Эриванского отдать ему все, принадлежащее грузинам, хан отказал и принял всех бежавших с их имуществом под свое покровительство. Ибраим-хан Шушинский, все еще стоявший под Ганжей, пользуясь замешательством в Грузии, пытался было овладеть городом, но был отбит с уроном. Тогда он отправил Ираклию письмо, в котором уверял, будто отступил от Ганжи по его совету и что, желая сохранить с ним союз и дружбу, отправил к Омар-хану посланного с предложением помириться с Ираклием. Карабахский хан говорил, что если Омар-хан откажется исполнить его требование, то он готов содействовать Грузии своими войсками. Не доверяя Ибраиму, Ираклий просил его прислать не войска, а деньги на военные издержки, которых, конечно, хан Шушинский не прислал, точно так же, как не думал делать никаких предложений Омар-хану Аварскому.

Последний, расположившись со своим ополчением в Ахалкалаках, получил от Сулейман-паши Ахалцихского 100 кес денег и содержание для войск. Соединившись с лезгинами и предполагая совершить новое вторжение в Грузию, Сулейман отправил в Имеретию к царю Давиду посланного с обнадеживанием, что Порта пришлет царю саблю, шубу и фирман на признание его в царском достоинстве, если Давид присоединится к ним со своими войсками.

Отказ Давида крайне раздражил союзников, и Омар-хан недолго думая вторгся в Имеретию, имея до шести тысяч лезгин и до тысячи ахалцихских турок. Едва эта весть достигла столицы Грузии, как полковник Бурнашев по просьбе Ираклия тотчас же выступил с егерскими батальонами из Тифлиса и, пройдя Мцхет, остановился на Мухранском поле. Следовавший за ним Ираклий остановился со своим ополчением в самом Мцхете, и оба положили оставаться на месте до тех пор, пока не получат более определенных сведений о неприятеле.

27 октября пришло известие, что Омар-хан атаковал замок Ва-хань, принадлежащий князьям Абашидзе и стоящий на границе Имеретин с Карталинией. Ираклий сразу же двинулся со своей конницей вперед и пошел к городу Гори, чтобы заготовить там провиант для наших войск. Бурнашева он просил оставаться на Мухранском поле до получения известий от царя. Ираклий не верил в справедливость слухов, считая невероятным, чтобы лезгины вместе с турками осадили Вахань, так как князь Абашидзе и Сулейман-паша были в дружеских отношениях. На следующий день 28 октября Ираклий сообщил Бурнашеву, что слухи правдивы, и просил его следовать на соединение, причем сообщал, что царь Давид, соединившись с Дадианом Мингрельским, прибыли к селению Марели с войсками, число которых, по словам царя, простиралось до пятнадцати тысяч.

В Гори Бурнашев не нашел продовольствия, обещанного Ираклием, и смог запастись провиантом только на полтора дня. Оставив в Гори обоз и больных, Бурнашев пошел дальше, переправился через Лиахву и вечером 30 октября достиг Сурама, куда в тот же день прибыл и Ираклий со своими войсками, которых царь насчитывал до 1500 человек. В Сураме наши батальоны простояли два дня, чтобы сделать необходимые запасы продовольствия и исправить артиллерию. Омар-хан Аварский все еще находился перед замком Ваханским. Не будучи в силах овладеть им штурмом, он пробовал два раза подорвать его порохом, как сделал это в Ахтале, но неудачно. Тогда он прибег к хитрости и сумел вызвать к себе под предлогом переговоров о мире владельца замка князя Абашидзе, зятя имеретинского царя Соломона. Зная, что при Омар-хане находятся князь Папуна Церетели, родной брат бывшего имеретинского посла в С.-Петербурге, и один из его однофамильцев, князь Абашидзе вышел к Омар-хану, но был схвачен, связан и объявлен пленным. Этот изменнический поступок Омар-хана не ослабил энергии осажденных: не отвечая на требования сдаться, они решили отстаивать крепость и просили помощи. Ираклий хотел тотчас же идти к ним и послал сказать имеретинскому царю Давиду, чтоб он соединился с ним 1 ноября при селении Небозири, чтобы оттуда объединенными силами атаковать неприятеля. Однако в ночь на 1 ноября, к удивлению Ираклия[237]237
  «Сия крепость, – писал Ираклий Потемкину, – так была крепка, что никогда не думал я, чтоб могли взять оную».


[Закрыть], было получено известие, что гарнизон замка сдался лезгинам, и причиной сдачи были не столько повреждения в крепости, сколько мучения и пытки, которым лезгины подвергли князей Абашидзе на глазах гарнизона. Не желая видеть страдания своих князей, ваханцы открыли ворота и поплатились за это самым жестоким образом: все мужчины числом до 700 человек, за исключением князей, были лишены жизни, а строения замка обращены в пепел.

Уничтожение Ваханского замка заставило Ираклия остановиться. Он написал царю Давиду, чтобы тот преследовал лезгин, а сам он с русскими войсками отрежет им путь отступления, если они двинутся на Тишхеты. Лезгины не пошли, однако, этой дорогой, они двинулись к Ахалциху через горы самыми трудными путями и ушли, никем не преследуемые. Русские войска вернулись к Куре и расположились ниже селения Чалы. Сюда прибыл и царь Ираклий с остатками ополчения, а вслед за тем и посланный имеретинского царя с сообщением, будто Омар-хан намерен напасть на Кутаис. При всем желании помочь Давиду Ираклий не мог этого сделать из-за крайне расстроенного состояния своих дел.

«Грузия приходит в крайнее разорение, – доносил Бурнашев[238]238
  В рапорте Потемкину от 4 ноября, 1785 г. Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 50.


[Закрыть], – купечество (торговля) вовсе пресеклось в рассуждении опасности по дорогам, хлебопашество помешано по причине сборов на службу поселян и оставленных ими вовсе деревень. Его высочество войск в собрании содержать не может по неимению денег, ибо доходы его почти вовсе уничтожились от собственных же войск, а особливо горских: где они ни стоят или идут походом, по своевольству их оставляют везде следы совершенного опустошения. Грузины вовсе опустились, одни только наши батальоны[239]239
  Численность которых в то время не превышала 1800 человек.


[Закрыть] должны делать фас на все стороны, но и тем продовольствие трудно».

«Если через короткое время не подадите мне помощи, – писал Ираклий П.С. Потемкину[240]240
  В письме от 5 ноября 1785 г.


[Закрыть], – то отечество мое разорится до основания, да и останусь я в посмеянии моих неприятелей. Чрез нынешние обстоятельства многие примут магометанский закон, чтоб избежать от смерти и погибели, некоторые же предадутся лезгинам, а остальные разбегутся по разным местам. Если же я уцелею со своею фамилией от неприятелей, то все-таки останусь один без людей и без призрения».

В столь затруднительных обстоятельствах Ираклий решился отправить письмо Омар-хану. Царь писал, что в течение 33 лет он сохранял дружбу и доброе согласие с его отцом, что нередко оказывал благодеяния не только отцу, но и самому Омар-хану, и просил прекратить вторжение лезгин в Грузию и возвратить захваченных ими пленных. Омар, признавая справедливость слов Ираклия, отвечал ему, что, имея желание оказывать сыновнее послушание, беспрестанно просил признать его сыном, прислать ему подарки, но был обижен тем, что царь считал его не сыном, а дагестанским белади[241]241
  Белади – предводитель горской партии грабителей.


[Закрыть]. Аварский хан говорил, что готов сохранять дружбу и согласие, если Ираклий изменит относительно его свое поведение. «Мы живем в Дагестане, – писал он Ираклию, – сила земли сей вам довольно известна, и мы вступили с войсками в Грузию сражаться, получать добычу, а не умножать нашу славу. Если угодно вам судить по справедливости, то должно признаться, что вы сами подали причины к случившимся в Грузии происшествиям. Но нам неприлично требовать отчета от столь великого человека в его деяниях. Взятые пленные разделены уже войском по дагестанскому обыкновению, и теперь нет возможности собрать оных. Впрочем, донесут вам словесно обо всем Мирза-Мегмет и Алискант».

Уполномоченные явились в Тифлис в конце декабря с предложением Ираклию помириться с Омар-ханом Аварским, но с тем, чтобы грузинский царь обязался платить Омару ежегодно по 10 000 рублей и выдал единовременно 10 000 рублей для удовлетворения дагестанских старейшин, бывших в войсках аварского хана. Ираклий отвечал, что готов дать 10 000 рублей дагестанским старейшинам, а самому Омар-хану будет давать ежегодно по 4000 рублей, и, если хан на это согласен, пусть пришлет для заключения окончательного договора своих лучших и довереннейших чиновников.

Чтобы со своей стороны оказать содействие скорейшему примирению царя Грузии с аварским правителем, генерал-поручик Потемкин отправил Омар-хану в подарок 1000 червонных и богатую табакерку с обещанием, что, если он оставит в покое Грузию и будет верным России, он исходатайствует хану монаршее благоволение[242]242
  Рапорт Потемкина кн. Таврическому 24 ноября 1785 г., № 376.


[Закрыть]. Как человек весьма жадный, Омар готов был поклясться чем угодно в своей верности, лишь бы получить подарки и присланные деньги. «Вы изволили писать, – отвечал Омар-хан генералу Потемкину[243]243
  Госуд. арх. XXIII, № 13, папка 50.


[Закрыть], – о вступлении войск наших во владения царя, отца нашего, и что царство грузинское присоединено теперь к Российской империи. Мы как прежде с его высочеством царем, отцом нашим, были в союзе, так и теперь будем и его земель беспокоить не станем. Искать причин случившимся теперь происшествиям бесполезно, однако же то справедливо, что не мы, а сам царь, отец наш, подал к сему причины, коих изъяснить откровенно в сем письме нам невозможно».

Человек нетвердый в данном слове, изменчивый по характеру, Омар-хан не внушал к себе никакого доверия, ибо были примеры, что, ведя переговоры о мире и согласии, он вторгался в союзную страну, грабил и разорял селения. Пребывание такого человека с многочисленным войском в Ахалцихе, по соседству с Грузией, не могло не беспокоить Ираклия, хорошо знавшего, что для Омар-хана нет в жизни ничего святого. Несмотря на переговоры о мире, царь должен был ежеминутно ожидать вторжения лезгин и потому обязан был принимать все меры к обороне. К прискорбию своему Ираклий понимал, что его подданные не в состоянии защитить себя от посторонних вторжений, что большая часть населения, дававшего лучших военных, покинула Грузию: казахи и шамхорцы переселились в Шушу, а шамшадыльцы – в Ганжу, жители Памбак, как мы видели, ушли в Эриванское ханство, и некоторые из них достигли Карса, многие армяне и грузины оставили отечество и удалились в Кизляр и Моздок. По признанию самого Ираклия, Грузия была так разорена и находилась в таком бедствии, в каком не была со времени разорения шаха Аббаса. После разорения ахтальских рудников царь лишился 100 000 рублей дохода, остался совершенно без денег и не имел никаких средств на содержание войск, которые необходимо было бы собрать ввиду могущего явиться неприятеля. Горесть царя усиливалась постоянными попреками царицы Дарьи, твердившей, что причиной всех бедствий Грузии был переход под покровительство России. Мнение царицы разделяли и многие князья, полагавшие сначала, что с подписанием трактата они будут без всяких заслуг осыпаны милостями императрицы. Ираклий один нес на себе всю тяжесть подавляющих обстоятельств и умолял князя Потемкина подать ему руку помощи.

В декабре он писал светлейшему[244]244
  Бутков, ч. II, 188 и 189.


[Закрыть] и просил прислать десять тысяч русского войска помимо того, которое уже находилось в Грузии, и оставить его до окончания смутного времени. А также прислать ему или в подарок, или взаймы тридцать тысяч рублей для найма войск, так как, по его мнению, русские войска не могли ни в каком случае до весны перейти через Кавказские горы. Ираклий спрашивал находившегося при князе Потемкине своего министра князя Герсевана Чавчавадзе, что он должен сделать, чтобы приобрести полное доверие русского правительства и добиться его помощи. Князь Чавчавадзе уверил Ираклия, что князь Потемкин хочет жениться на одной из его дочерей, и советовал царю сделать светлейшего вассалом и уступить ему горные места на всем пространстве от Дарьяла до Ананура. «Хотя, – писал князь Чавчавадзе, – народу здесь мало, но на бумаге будет довольно древних замков, а в натуре – крепких мест».

Обманывая царя в столь трудных для него обстоятельствах, князь Чавчавадзе не скупился на подробности. Он писал царю, что такая уступка будет благотворна для Грузии, что князь Потемкин построит в Дарьяле крепость и укротит осетин, обеспечит дорогу в Грузию, а из Ананура сделает прекрасный европейский город, наполнит его фабриками, художниками, купцами, и европейский порядок, водворившись в Грузии, сделает ее счастливой. Предложение это, как увидим ниже, осталось неисполненным, зато междоусобцы в Персии ослабили ее настолько, что князь Потемкин все еще ласкал себя мыслью о возможности освобождения христиан и образовании за Кавказом самостоятельного христианского государства.