Текст книги "Катастрофа в Восточной Пруссии. Августовское сражение 2-й русской армии в 1914 г."

Из всего изложенного выше, в частности из приказа по армии от 21 августа, можно сделать вывод, что командование 8‑й герм. армии после длительных колебаний приняло правильное решение активно обороняться против 2‑й русской армии силами 1‑го, 17‑го, 20‑го арм. и 1‑го рез. корпусов на восточном берегу Вислы.

Но, приняв это решение и отдав в этом смысле соответствующие приказы, а также подняв боевую активность потрепанных корпусов, командующий 8‑й армией ген. Притвиц и начальник штаба армии ген. Вальдерзее должны были передать последующее руководство армией новому командованию. 21 августа оба они были освобождены от занимаемых должностей, а вместо них, по предложению ген. Мольтке, были назначены: командующим 8‑й армией ген. Гинденбург и начальником штаба армии ген. Людендорф.

5. Оценка обстановки новым командованием

Прежде чем изложить деятельность нового командования 8‑й герм. армии, считаем необходимым кратко охарактеризовать лиц, призванных восстановить положение на востоке.

Генерал от инфантерии Пауль Гинденбург особыми талантами не отличался. Еще за три года до начала мировой войны был уволен в отставку и жил с той поры в Ганновере. По плану мобилизации 1914 г. для него не было предусмотрено никакого назначения, хотя Гинденбург, несмотря на свои 68 лет, и хлопотал об этом. 3 августа он был у Мольтке, и последний обещал ему особенно важное назначение, как только возможность такового представится по ходу военных действий.

Назначая Гинденбурга на ответственный пост, ген. Мольтке подкрепил его ген. Людендорфом, который в мирное время был советником Мольтке по вопросам стратегического развертывания и «борцом за усиление вооруженных сил и широкое усовершенствование их вооружения». В первые же дни войны Людендорф прекрасно зарекомендовал себя в роли строевого начальника и сыграл исключительную роль в захвате Льежа. Людендорф считался по праву одним из талантливых офицеров генерального штаба и последовательным учеником Шлиффена. Перед отъездом на восток Людендорф был у кайзера и вместе с орденом за взятие Льежа, надо полагать, получил указания от верховного главнокомандующего в отношении взаимоотношений с командующим армией.

В то время когда Притвиц после некоторых колебаний принял, наконец, решение о перегруппировке войск против 2‑й русской армии, германское главное командование установило непосредственную телефонную связь с корпусами 8‑й армии и осведомилось о положении войск. По свидетельству Шефера, начальник штаба 20‑го арм. корпуса полк. Гелль в разговоре по телефону с ген. Мольтке высказался в том смысле, что наступление 2‑й русской армии на позиции корпуса вовсе не является основанием для оставления Восточной Пруссии, что корпус предполагает отразить наступление русских под Гильгенбургом и при этом, по мере возможности, перейти в наступление правым флангом. Полк. Гелль доложил, что обойдется собственными силами, тем более что 3‑я рез. дивизия выгружается теперь позади левого фланга корпуса в Алленштейне, а не в Дейч-Эйлау, как намечало командование армии.

Корпуса, бывшие 20 августа в бою под Гумбиненом, также высказали уверенность в успехе. При этом ген. Белов доложил, что третьего дня 1‑й рез. корпус «победоносно провел бой с превосходными силами, во всяком случае с гораздо более сильной артиллерией… войска великолепны, моральное состояние хорошее». Ген. Макензен также с уверенностью смотрел на будущее, хотя именно его 17‑й корпус потерпел под Гумбиненом серьезную неудачу и, как он приказал донести, понес очень тяжелые потери, особенно в пехоте. Ген. Франсуа чувствовал себя полным победителем. По его впечатлению, противник понес тяжелые потери.

Если раньше мы имели случай отметить, что донесение штаба 8‑й армии не соответствовало действительности, то на этот раз мы можем отметить, что одно из донесений корпусов, донесение ген. Белова, является просто фантастическим. Командир 1‑го арм. корпуса ген. Франсуа продолжал считать себя победителем, приписывая победу войскам своего корпуса, еле успевшим отступить от Сталюпенена, а под Гумбиненом едва сумевшим при тройном превосходстве потеснить 28‑ю пех. дивизию, чтобы затем оказаться не в состоянии вести ее преследование.

Именно в его корпусе, во 2‑й пех. дивизии, подразделения 33‑го фузил. полка 20 августа вели бой между собою и убили при этом своего командира полка полковника ф.-Фуметти[20]20
  Макс Гофман. Записки и дневники, стр. 150.


[Закрыть].

Но всех превзошел командир 1‑го рез. корпуса. Он со своим корпусом не мог справиться с одной 30‑й русской дивизией и двумя батальонами 160‑го Абхазского пех. полка, имевшими вместе всего 68 орудий (в том числе корпусная артиллерия), а между тем ген. Белов доносит о победе над превосходными силами русских, якобы имевших громадное превосходство в артиллерии. Мы привыкли подобные явления встречать в практике старой русской армии. Приведенные данные показывают, что соотечественники Клаузевица, за исключением командира 17‑го корпуса ген. Макензена, были отнюдь не лучше воспитаны, чем русские высшие военные начальники. Один из гениальных полководцев фельдмаршал Суворов, шутя, говорил, что не надо жалеть противника, когда пишешь о его потерях… Немецкие генералы действительно не жалели противника в своих донесениях.

На основе донесений корпусов ген. Мольтке и вызванный в ставку ген. Людендорф якобы отдали распоряжения войскам 8‑й армии приостановить отступление. Людендорф в своих мемуарах[21]21
  Людендорф. Мои воспоминания, т. I, стр. 41 и след.


[Закрыть] идею приостановления отступления приписывает себе.

Доверяя, однако, более документам, нежели воспоминаниям ген. Людендорфа, приходится сделать вывод, что 1‑й арм. корпус выгружался в Дейч-Эйлау по просьбам командира 20‑го корпуса ген. Шольца и командования 1‑го арм. корпуса, а также начальника оперативного отдела штаба 8‑й армии подполк. Гофмана, на что штаб главного командования дал только свое согласие. Что же касается приостановки движения 17‑го арм. и 1‑го рез. корпусов, то на этот счет никаких приказов отдано не было, а корпуса по собственной инициативе и взаимной договоренности на 23 августа сделали дневку в соответствии с директивой главного командования.

Но вернемся к ген. Гинденбургу. В то время когда в Кобленце начальник штаба армии ген. Людендорф вел беседы с кайзером, ген. Мольтке и с другими начальствующими лицами по поводу операций в Восточной Пруссии, ген. Гинденбург, как он сам пишет, занимался устройством семейных дел, будучи до этого знаком с положением на фронте исключительно из газет. Но в течение 23 августа Гинденбург получил из штаба главнокомандующего ряд сообщений, которые дали ему общее представление о настоящем положении 8‑й армии. В ночь на 23 августа он сел в специальный поезд, чтобы вместе с вновь назначенным начальником штаба армии направиться в Мариенбург.

В поезде ген. Людендорф в течение получаса докладывал ему обстановку и директивы, полученные им в Кобленце.

По приезде нового командования в Мариенбург были заслушаны доклады ген.-кварт. Грюнерта и начальника оперативного отдела штаба армии – Гофмана. Сущность этих докладов сводилась к тому, что все делается по уже принятому еще Притвицем решению и по указаниям Мольтке, после этого оба пошли спать.

В общем, новому командованию армии пришлось только заняться уточнением уже проводившегося в жизнь решения на новую операцию.

6. Действия 1‑й русской армии после Гумбинен-Гольдапского сражения

Мы видели растерянность командования 8‑й герм. армии вследствие неудачного для немцев сражения 20 августа под Гумбиненом, а также вследствие обозначившегося наступления 2‑й русской армии от Нарева. Но растеряться на войне можно не только при неуспехе, доказательством чего может служить командующий 1‑й русской армией ген. Ренненкампф.

После сражения 20 августа, когда 28‑я пех. дивизия была оттеснена с большими потерями, а 29‑я пех. дивизия отошла на восток, когда в тылу этих дивизий наводили панику в обозах германские кавалеристы 1‑й кав. дивизии, а 1‑я отд. кав. бригада ген. Орановского отошла на 20 км в тыл, командующий 1‑й армией Ренненкампф, переживший тревогу на ст. Вержболово от появившихся вблизи немецких разъездов, определенно растерялся. Ген. Ренненкампф недооценивал успешного хода боя на фронте прочих корпусов в общей связи с неудачей на своем правом фланге.

Вследствие отсутствия разведки ни командующий армией, ни его войска не знали, в каком направлении отходят немцы, а также с каким намерением они предпринимают этот отход. К тому же ген. Ренненкампф держался весьма самостоятельно относительно командования фронта и своего соседа. Ренненкампф не доносил штабу фронта о сражении 20 августа, что заставило командующего фронтом запросить Ренненкампфа, соответствуют ли действительности данные газетных агентств о занятии 1‑й армией Гумбинена. Верховное же командование еще 19 августа телеграммой за № 3034 запросило ген. Ренненкампфа о положении его армии[22]22
  ВИА, д. № 137324, телеграфа 3034. Судя по тому, что около 22 час. 20 августа войска 3-го корпуса получаю благодарность Николая Николаевича. Ренненкампф послал донесение о победе прямо верховному главнокомандующему, вероятно, как ответ на телеграмму № 3034.


[Закрыть].

В течение 21 августа никаких приказов по 1‑й армии не последовало. Этот день войска 1‑й армии стояли на прежнем фронте и закреплялись. Только 22 августа командующий армией принял решение и отдал приказ о продолжении наступления[23]23
  Одной из причин остановки 1-й армии после Гумбиненского сражения была необходимость наладить подвоз с тыла продовольствия и, главное, боеприпасов, которые в 20-м и 3-м корпусах и 40-й пех. дивизии были 20 августа израсходованы почти полностью.


[Закрыть]. 22 августа войска 1‑й армии продолжали укрепляться на всем фронте, кроме 30‑й пех. дивизии, которая в этот день заняла Даркемен. Задачей на 23 августа войскам 1‑й армии ставилось: овладеть фронтом Цулькинерский лес, р. Писса, Гумбинен, Буйленский лес, Динглаукен. Заблуждение самого ген. Ренненкампфа относительно неприятеля вводило в заблуждение и командиров корпусов, которые больше верили ему, чем своим частным начальникам, а эти последние знали об отходе немцев перед фронтом армии и в этом смысле представляли свои донесения в штабы корпусов. Предприимчивые пешие разведчики в эти дни освещали фронт 1‑й армии в пределах полуперехода, но не далее. Однако штабы армии и корпусов не догадались в эти дни выбросить сильные разведывательные отряды на наиболее важных направлениях, чтобы установить, где находятся немцы. Двинувшись вслепую на запад, войска 1‑й армии продвигались беспрепятственно, встречая на своем пути иногда небольшие разъезды противника.

Характерно, что до Гумбинен-Гольдапского сражения войска 1‑й армии в течение шести суток покрыли расстояние в среднем 120 км (20 км в сутки), а в течение следующих шести суток (не считая дня боя 20 августа) преодолели пространство в 60 км, т.е. темпом 10 км в сутки.

Потеряв немцев, штаб 1‑й армии вместо разведывания, какое требовалось ему организовать, предпочел гадать о направлении отхода немцев. Было предположено, что немцы отходят на Кёнигсберг на том лишь основании, что дивизия Бродрюка и 2‑я ландв. пех. бригада действительно отходили в этом направлении, что было установлено конным отрядом Хана-Нахичеванского, имевшим соприкосновение с частями 2‑й ландв. бригады на р. Прегель. Что же касается донесения начальника 1‑й кав. дивизии ген. Гурко о признаках отступления 17‑го арм. корпуса ген. Макензена по шоссе на Даркемен, то ему в штабе армии не было придано значения.

В течение 24 и 25 августа войска 1‑й армии медленно, с излишней осторожностью, продвигались на запад по пустому пространству, собирая сведения о противнике от местных жителей. Кёнигсбергский укрепленный район приковал внимание командования 1‑й русской армии и командования фронтом. 25 августа генерал-квартирмейстер штаба 1‑й армии ген. Байов, полагая необходимым обложение Кёнигсберга, где, по его мнению, укрылись 1‑й и 17‑й герм. корпуса, представил доклад командующему армией о дальнейшем оперативном использовании армии, в котором он делал вычисления о количестве войск, необходимых для этого обложения.

Относительно же действий армии в сторону Вислы ген. Байов не сказал ни единого слова, упустив из виду, что 8‑я герм. армия еще не уничтожена, а также и то, что директивой главнокомандующего в свое время требовалось совместными действиями 1‑й и 2‑й армий взять в клещи 8‑ю герм. армию западнее Мазурских озер. Но если ген. Байов рассматривал обстановку, ограничиваясь полосой действий 1‑й армии, то, казалось бы, фронтовое командование должно было смотреть на события, по крайней мере, в рамках фронта. Но и фронтовое командование не смогло подняться выше и смотреть шире на ход войны, чем ген. Байов.

26 августа командование фронтом отдало директиву о том, что дальнейшей целью 1‑й армии является обложение Кёнигсберга примерно двумя корпусами, впредь до замены их резервными дивизиями; остальными силами армии следует организовать преследование той части войск противника, которая, не укрывшись в Кёнигсберге, стала бы отступать к Висле. Наступление к западу должно идти на фронте Эльбинг, Саальфельд. Совокупные действия 1‑й и 2‑й армий должны прижать отступающих к Висле германцев к морю и не допускать их до Вислы. В этом смысле были даны указания и командующему 2‑й армией.

Отдавая эту директиву, командующий фронтом допустил непоправимую ошибку, не указав армиям дней и рубежей концентрического преследования отходивших германских войск, что и обусловило последующий разнобой в действиях 1‑й и 2‑й русских армий.

Командующий 1‑й армией ген. Ренненкампф занялся исключительно подготовкой обложения Кёнигсберга, начал хлопотать о перевозке из Ковно крепостной артиллерии для осады крепости и т.п.

В конечном счете русское фронтовое командование и командование 1‑й русской армии отвлекли половину войск 1‑й армии на Кёнигсберг для обложения этой крепости, а другую половину армии остановили до тех пор, пока не будет закончено это обложение, предоставив 2‑ю армию самой себе в предстоявшей ей борьбе против 8‑й герм. армии западнее Мазурских озер.

Конечно, наличие крупного укрепленного района на фланге 1‑й русской армии стесняло последнюю в ведении операций между этой крепостью и Мазурскими озерами, но только до той поры, пока 1‑я русская армия не примкнула свой левый фланг ко 2‑й русской армии западнее Мазурских озер. Это смыкание разобщенных флангов сократило бы фронт обеих армий более чем на 100 км, что позволило бы им образовать сильные резервы в сторону правого фланга за счет тех войск, которые призваны были, растянувшись в нитку, связывать разобщенные фланги 1‑й и 2‑й армий. В этом случае 1‑я армия могла уклонить на юг свои коммуникации, примерно через Августов, Гродно и Осовец, Ломжу, т.е. на такое расстояние, которое гарантировало бы армейский тыл от всяких попыток кёнигсбергской группы немцев разгромить его. Да и это последнее вряд ли могли выполнить те войска, которые имел в виду командующий 1‑й армией, т.е. два германских корпуса.

Остается, однако, неясным, почему на период обложения Кёнигсберга половина 1‑й русской армии должна была стоять на месте. Очевидно, что армии нужно было произвести необходимую перегруппировку в связи с обложением Кёнигсберга, что могло быть сделано при движении вперед, т.е. в западном направлении. Но вместо этого войска стоят на месте, не занимая даже покинутого противником пространства, где русские войска могли бы, по крайней мере, пользоваться местными средствами и уничтожить германскую полицию и ландштурм. Наконец, можно было выбросить вперед часть сил хотя бы с целью разведки, примерно по одному передовому отряду от дивизии. Но и этого сделано не было. По характеру действий 1‑й армии можно думать, что она дошла до пограничных столбов нейтральной страны.

В то время когда 1‑я армия «содействовала обложению Кёнигсберга», генерал-квартирмейстер штаба русского главного командования ген. Данилов вел переговоры с начальником штаба северо-западного фронта ген. Орановским. В этих переговорах Данилов добивался согласия перебросить один русский корпус (2‑й арм.) на левый берег Вислы, в состав новых армий, собиравшихся главным командованием в районе Варшавы для похода на Берлин.

Эти переговоры свидетельствуют о том, что главное командование не было знакомо с событиями в Восточной Пруссии.

Бой под Гумбиненом русское главное командование рассматривало на основании ложных донесений ген. Ренненкампфа как полную русскую победу. Русские считали, что в бою 20 августа войска 8‑й герм. армии разгромлены, что от них имеются только «остатки 1‑го и 17‑го корпусов», укрывшиеся в Кёнигсберге, и что у немцев, следовательно, остались только два корпуса – 1‑й рез. и 20‑й арм., – которые могли быть легко разгромлены войсками 2‑й русской армии.

Такова прелюдия «Танненберга», обусловившая течение и исход этого сражения.

Глава III
Марш-маневр 2‑й русской армии Юго-Западнее Мазурских озер и отход главных сил 8‑й германской армии

1. Степень готовности войск 2‑й русской армии

В свое время, при рассмотрении планов сторон, мы уже имели случай отметить, что по расчетам главного командования к вечеру двенадцатого дня мобилизации войска 2‑й армии заканчивали сосредоточение, кроме одного корпуса. По этому расчету выходило, что в состав 2‑й армии войдут: 4, 5, 6 и 15‑я кав. дивизии, 2, 6, 15 и 23‑й арм. корпуса, а также 1‑я стр. бригада. К этому времени только один 13‑й арм. корпус не заканчивал еще сосредоточения. Если смотреть на степень готовности войск армии глазами главного командования, то можно, конечно, считать сосредоточение 2‑й армии законченным. Однако дело обстояло не так.

Прежде всего, 2‑я армия, по решению главного командования, развертывалась на пространстве от Августова до Вислы и даже западнее этой реки, что составляло протяжение около 300 км. Кроме того, войска армии были эшелонированы в глубину от Августова до Гродно и от Млавы до Варшавы, т.е. на расстояниях от двух до пяти переходов (от 50 до 120 км). При этом из состава войск 2‑й армии выделены были гарнизоны в Гродно, Ломжу, Новогеоргиевск, Варшаву и ряд других пунктов обширного района сосредоточения войск 2‑й армии. Что касается дивизионных, корпусных и армейских тылов, то последние или находились в процессе организации или еще не подошли к своим частям. По сути дела, к вечеру двенадцатого дня мобилизации войска 2‑й русской армии были рассредоточены на пространстве, составлявшем около 30 000 кв. км, что равнялось территории целого государства (в то время Бельгия занимала 29 465 кв. км). Можно ли в таком случае считать армию сосредоточенной?

Как известно, под окончанием сосредоточения армии понимается не только окончание перевозки войск для данной армии, но занятие этими войсками группировки, соответствующей выполнению ближайшей задачи армии, и подготовка тыла, т.е. наличие возимых запасов в войсках по положенным нормам, накопление в армейских складах запасов, обеспечивающих армию на первые семь – десять дней операции, а также формирование армейских и войсковых транспортных средств, допускающих снабжение армии всем необходимым на глубину ближайшей задачи армии. При отсутствии перечисленных признаков считать армию сосредоточенной вряд ли можно.

Как показал опыт 2‑й русской армии, начать операцию без тылов, необходимых запасов и без транспортных средств – это значит рисковать не довести ее до конца или вести ее без хлеба, без сухарей, без огнеприпасов, без возможности наладить подвоз и эвакуацию.

2‑я армия, по существу, не закончила своего сосредоточения к сроку, который определяло главное командование.

Кроме того, командующий 2‑й русской армией ген. Самсонов не был согласен с планом главного и фронтового командования.

Он предлагал совершенно новую оперативную идею: всему северо-западному фронту вести операции юго-западнее Мазурских озер, одной армией – по восточному, а другой – по западному берегу Вислы. Между прочим, такой вариант представляет несомненный интерес. Если бы русские армии северо-западного фронта в 1914 г. развернулись и повели свои операции по плану, предложенному ген. Самсоновым, то для немцев была бы исключена возможность использовать свое преимущество – действовать по внутренним операционным линиям. Армии северо-западного фронта не были бы разобщены Мазурскими озерами и на широком фронте с примкнутыми флангами атаковали бы немцев западнее Мазурских озер и западнее Вислы. В этом случае задача обороны Восточной Пруссии для немцев еще более осложнялась, и, вероятно, немцам пришлось бы самим разделить свои силы, имея одну часть их в Восточной Пруссии, а другую – в Западной и Познани, т.е. создались бы совершенно новые условия войны на восточно-прусском театре.

Однако соображения ген. Самсонова не соответствовали плану войны. Армии северо-западного фронта, в том числе и армия Самсонова, сосредоточивались и развертывались, как известно, для операций в другом варианте, и изменить уже проводившийся в жизнь план было немыслимо. Чтобы действовать по плану ген. Самсонова, армиям фронта следовало сосредоточиваться в других районах, а именно: 1‑й армии – в районе сосредоточения 2‑й армии, а 2‑й армии – западнее Варшавы. Иными словами, соображения ген. Самсонова были неприемлемы в данной конкретной обстановке. Иное дело, если бы они были положены в основу плана развертывания от 1 мая 1912 г.

Соображения ген. Самсонова свидетельствуют о том, что столь ответственный военный деятель, как командующий армией, а до того командующий округом, видимо, не вполне понимал невозможность вести операции по одному плану, а сосредоточение и развертывание армий осуществлять по другому плану. Кроме того, генеральный штаб в мирное время должен был ознакомить будущего командующего армией с ближайшими задачами его армии. Если бы тогда определилось его несогласие с планом войны, то следовало назначить другого командующего, который с начала войны знал бы, что ему делать, и проникнутый идеями генерального штаба проводил бы операцию своей армии не против своих убеждений, как это имело место у ген. Самсонова.

В общем, к двенадцатому дню мобилизации 2‑я русская армия была разбросана в огромном пространстве, корпуса ее удалены один от другого на расстояния, исключавшие взаимодействие, сам же командующий армией держался иных взглядов относительно плана операций северо-западного фронта.