Текст книги "Эпидемии. Так начиналась микробиология"

Окончив курс в Военно-медицинской академии в 1883 г. и вернувшись в Одессу, я стал работать в Городской больнице, в нервном отделении проф. О. О. Мочутковского, где стал ординатором в женской палате. Здесь было несколько больных различными формами истерии. Эта болезнь привлекла мое особое внимание. Изучая ее проявления, я наблюдал следующий интересный факт.

Очень частым симптомом истерии является потеря болевой чувствительности – общая или ограничивающаяся отдельными участками кожи. Наиболее обыкновенно бывает гемианестезия, т. е. нечувствительность половины тела – правой или левой.

Желая определить границы этой анестезии, я делал легкие уколы булавкой вправо от средней линии груди в области потери болевой чувствительности и вдруг заметил, что больная вздрагивает, так как уколы стали болезненны.

Ближайшее исследование показало, что бывшая анестезированной правая сторона стала чувствительной к боли, но что, кроме того, левая сторона тела потеряла болевую чувствительность: произошел перенос анестезии с одной стороны тела на другую. Повторные раздражения, не доходившие в отдельности до сознания, суммируясь, вызывали болевые ощущения.

Для меня было ясно, что проводящие к головному мозгу центростремительные пути целы, но что самый мозг болен и не сознает приходящих к нему ощущений (остающихся поэтому бессознательными). Повторное же их появление в известной части мозга ее вылечивает за счет противоположной части.

В связи с этим толкованием факта переноса чувствительности я обратил внимание на то, что все употреблявшиеся в нашем отделении терапевтические мероприятия – массаж, растирание беленным маслом, электрические ванны и пр. являлись только кожными раздражениями, эффективными даже при кожной анестезии благодаря своей повторяемости.

В эти рассуждения должна, однако, была быть внесена поправка благодаря учению о внушении. Больные истерией особенно охотно поддаются внушению, которым можно объяснить перенос анестезии не только повторными уколами, но также разными иными способами, как, например, под влиянием металлов и магнита. Проделывался такой опыт: у больной с гемианестезией приставлялся к нечувствительной стороне магнит (или прикрепляласъ к руке золотая, серебряная или иная металлическая пластинка) и оставлялся на несколько времени, после чего обнаруживался перенос анестезии. Можно легко убедиться, что во всех таких случаях местное воздействие служит только для локализации действия, вызываемого внушением. Последнее же и само по себе может у поддающихся субъектов вызывать как восстановление, так и потерю чувствительности.

Поэтому для выяснения сравнительной эффективности раздражения и внушения следовало заняться последним.

Наиболее могучим внушение бывает в состоянии гипноза. С гипнотизмом я ознакомился, кроме литературных источников, в Париже у Шарко и в Нанси у Льебо… и его сотрудников (Бонне, Льеншуа и Бернгейм). Я, кроме того, и сам проделывал опыты гипнотизирования.

В конце концов, я пришел к заключению, что соматическое влияние внушения, даже подкрепленного гипнозом, довольно преходяще и слабо.

Этому выводу противоречат известные случаи, когда под влиянием внушения пилюли из хлеба вызывают понос, а приклеенные к коже бумажки имеют действие горчичников. Нельзя забывать также знаменитый пример Луизы Лато, у которой появлялись язвы во всех тех местах, которые отмечены у Христа.

Если исключить последнюю как случай исключительной силы внушения под влиянием религиозного фанатизма (она так живо представляла себе мучения Христа, что у нее образовались язвы на руках и ногах, а также на голове, на предполагаемом месте шипов венка), то остальные примеры указывают на значение местного раздражения для усиления действия внушения.

Таким образом, я вернулся к своему опыту – влияния повторных неощущаемых (анестезированной кожей) раздражений уколами иглы. Я сопоставил с этим сильную реакцию здоровых на легкое соприкосновение при щекотании.

Прийдя к заключению, что повторение очень слабых раздражений может вызывать значительный несоизмерный с ними эффект и что к таким же слабейшим раздражениям сводятся все процедуры нашего нервного отделения, я задумал проверить эту мысль на опыте.

Для этого я создал аппарат из двух частей. В одной был обшитый бархатом молоточек, способный производить легкое поглаживание, в другой – заводной механизм для поддержания постоянного движения молоточка.

Для применения своего аппарата я остановился на больной, лежавшей у нас уже 2 года. У нее был полный паралич нижних конечностей и диагностировалось начинающееся перерождение пирамидальных пучков. Я приставил свой аппарат к ее подошвам при легком с ними соприкосновении и оставлял так на 2–3 часа. Через несколько дней мне удалось заметить в ногах больной слабое подергивание при моем побуждении их согнуть. До сих пор же они были абсолютно неподвижны. Это подергивание являлось указанием на благоприятное действие лечения и позволило мне поставить хороший диагноз. Действительно, больная вскоре стала двигаться и совершенно выздоровела.

К сожалению, на этом прекратились мои работы в данном направлении, так как я получил от Общества одесских врачей командировку в Париж к Пастеру для изучения предохранения от бешенства, и вслед затем специализировался в области микробиологии.

Только много лет спустя мне удалось связать эти исследования с вопросом своей этой специальности.

Еще до моих только что указанных работ грейфевальдский психиатр обобщил в 1883 г. в своем учебнике положения Пфлюгера о влиянии проходящего по нерву гальванического тока на мышечные сокращения в основной биологический закон для всяких раздражений. Согласно этому закону, слабые раздражения пробуждают деятельность живых элементов; средние – ее усиливают, сильные – тормозят, очень сильные – парализуют.

В 1887 г. Гуго Шульц, профессор фармакологии в том же Грейфевальде, выставил аналогичные положения по отношению к лекарствам, действие которых на органы диаметрально противоположно в зависимости от дозы, причем для некоторых патологических состояний требуются значительно меньшие дозы, чем при норме. На следующий же год в работе о действии ядов на дрожжи он дал этим мыслям более общую формулировку, согласно которой возбуждающее действие всякого раздражения на жизнедеятельность любой клетки обратно пропорционально силе раздражения.

Затем в 1892 г. вышла брошюра Р. Арндта «Об основном биологическом законе», в которой уловленная Пфлюгером, Арндтом и Шульцем закономерность изменения результатов раздражения от его силы или, иначе, перехода количества в качество иллюстировалось на самых разнообразных примерах (переход количества в качество).

Таким образом возник закон Арндт – Шульца о том, что, во-первых, нередко слабые раздражения дают больший эффект, чем сильные, и что, во-вторых, раздражимость больных элементов резко повышена.

Дальнейшие исследования показали, что этот закон имеет очень общее значение. Ему подчинены и некоторые физико-химические процессы, как набухание и коагуляция желатины и действие катализаторов, энзимов и т. п. Закон этот, очевидно, касается самых основных жизненных процессов.

Правда, в некоторых случаях противоположный эффект от различных доз раздражителей или ядов зависит не от извращения одного и того же процесса, а от возникновения наряду с возбуждением второго угнетающего с иным механизмом. Так, уменьшение сокращения мышцы, при усилении восходящего тока, зависит не от уменьшения раздражающего эффекта более сильного тока (в области катэлектротона), а от падения проводимости в нерве (в области анэлектротона).

Возбуждение известных отделов организма от малых доз может быть обусловлено парализующим их действием на тормозящие отделы. А большие дозы угнетают это косвенное возбуждение[8]8
  Все подобные возражения по поводу закона Арндт – Шульца делались главным образом потому, что им пользовались гомеопаты для укрепления своего учения. Оно ведь утверждает, что действие лекарств усиливается, потенцируется, по мере их разведения. Но гомеопатические разведения чрезмерны и не могут быть поддержаны даже законом Арндт – Шульца.


[Закрыть].

Значение эффективности слабых раздражений или ядовитости малых доз еще более повысилось благодаря открытию олигодинамического действия металлов, сделанному Негели. Он нашел, что металл, например медь, брошенный в сосуд с водой, где находятся живые организмы, их убивает, хотя медь не растворяется в воде в сколько бы то ни было определенных количествах. Это олигодинамическое действие было быстро подтверждено для микробов, которые погибают в чашечке Петри в окружности положенной в нее монеты. При этом, однако, было доказано, что ничтожное количество металлических солей растворяется и в воде, и в питательной среде, куда помещаются металлы.

Вторым важнейшим доказательством значения малых доз были опыты Кравкова (1922) о границах возбудимости живой плазмы, обнаруживавшими видимый эффект при действии на вырезанный орган одной молекулы вещества в литре жидкости.

Оставляя в стороне опыты Кравкова, которых условия мне недостаточно известны, по поводу олигодинамии Негели следует отметить, что в них имеется повторность или, вернее, непрерывность ядовитого действия, исходящего от металла, постоянно отделяющего в ничтожных количествах растворимые соли. Дальнейшая судьба закона Арндта – Шульца связана с работами Бира и проблемой неспецифической терапии.

С древнейших времен в медицине соперничают два различных терапевтических метода – специфический и неспецифический.

С одной стороны, история врачевания заполнена розысками панацеи, универсального лекарства, элексира, излечивающего все болезни и дающего долголетие. С другой стороны, неизменно среди врачей сохранялось убеждение, что каждая болезнь должна лечиться подходящими для нее особыми средствами. Неспецифическая терапия опиралась на физиологию, рассматривая болезнь, как извращение нормальных жизненных функций, и специфическая – на этиологию, стремясь подавить чуждую организму причину заболевания. Несмотря на такое принципиальное расхождение, неспецифическая и специфическая терапия постоянно переходила одна в другую. Раз какое-нибудь лекарство помогало при одной болезни, его начинают применять при других, пока не убеждаются в его бесполезности и даже вреде.

Интересно было бы проследить историческую смену этих универсальных панацей. В древнем Египте особенно полезное влияние приписывалось рвотным и патогенным средствам. Впоследствии, в средние века главное внимание обращалось на опорожнение кишечника слабительными и промывательными. К этому затем присоединилось кровопускание. Людовику XIII (1601–1643) в последние 10 месяцев жизни было дано 215 слабительных, поставлено 210 клистиров и сделано 48 кровопусканий.

В противоположность этому обобщающему направлению неспецифической терапии специфическая добилась немногих, но более прочных успехов. Хинин при малярии, ртуть при сифилисе, эмитен при дизентерии стали окончательными приобретениями врачевания. С нарождением микробиологии специфическая терапия получила теоретическое обоснование и приобрела решительный перевес. Расцвет ее связан с развитием и применением иммунологии. Наступила эра лечебных сывороток и вакцин.

С другой стороны, отыскание веществ, которые обладали бы способностью уничтожать микробы в животном организме, увенчавшись полным успехом и дав блестящие результаты в руках Эрлиха, повело к возникновению химиотерапии – второго отдела специфической терапии.

Вскоре, однако, при обширном распространении специфической вакцинации оказалось, что со специфическими результатами тесно сочетаются и неспецифические, часто не менее благоприятные.

Но замечательно, что к неспецифической терапии подошли не этим путем, а на основе клинического наблюдения, что иногда новая болезнь, присоединяясь к первоначальному страданию, ведет к его излечению. Случавшееся часто в прежние времена рожистое осложнение ран и язв иногда вело к улучшению и даже излечению волчанки, гонореи с ее последствиями, опухолей и т. п. После ряда работ Пастера, Кантаны, Ракузы, Эммериха и др. (см. Основы иммунологии, стр. 103) было установлено, что некоторые бактерии и особенно палочка синего гноя и ее продукты могут препятствовать росту сибиреязвенных и иных микробов. Ввиду этого Румпф (1893) лечил брюшнотифозных больных впрыскиванием убитых культур бактерий синего гноя. И только вслед за тем Френкель применил с той же целью стерильные брюшнотифозные культуры. Таким образом возникли вакцино– и неспецифическая бактериотерапия, повлекшая за собой протеинотерапию, после чего стали получаться блестящие результаты от самых разнообразных препаратов. Тогда в 1914 г. сразу хлынул поток неспецифических лекарств. Не только брюшной тиф купировался внутривенным впрыскиванием вакцин, родильная горячка – вакциной кишечной бактерии, рожа и ревматизм – введением молока, сифилитический паралич – туберкулином, кожные болезни автогемотерапией, но даже дифтерия лечилась нормальной лошадиной сывороткой вместо антитоксической (Петерсен, 1928).

Следует отметить, что в пользу неспецифической терапии были обширные клинические данные. Вот что говорит отец вакцинотерапии Райт: «Когда в индийской чумной комиссии сообщали, что (предохранительные) чумные прививки излечивают экзему, бленнорею и разные другие инфекции, я полагал, что эти факты не заслуживают исследования: я был того же мнения, когда по поводу брюшнотифозных прививок указывали, что они уменьшают восприимчивость к малярии. Однако статистика показала, что пневмококковые (предохранительные) прививки не только сократили на 80 % смертность от пневмонии, но что они уменьшили на 50 % смертность от других болезней». Подобные же неспецифические результаты специфического воздействия отмечены и в других случаях. Когда в Северо-Американских Соединенных Штатах ради борьбы с брюшным тифом проводилось снабжение населения чистой питьевой водой, то вслед за снижением числа брюшно-тифозных заболеваний наблюдалось и сокращение туберкулезной смертности. Ферран прививкой сотни тысяч людей от туберкулеза утверждал, что– его «вакциноальфы» снижают общую смертность новорожденных и излечивают бленнорею, ревматизм и другие страдания.

Вакцинотерапия покоится главным образом на клинических наблюдениях и мало подтверждается экспериментальными данными. На этом, вероятно, основании увлечение 1914 г. было недолговечно, и уже в 1926 г. на съезде германских естествоиспытателей и врачей протеинотерапия встретила отрицательное отношение со стороны обоих докладчиков.

В активе неспецифической терапии имелись, однако, и экспериментальные данные. Одни из них были настолько солидны, что повели к действительному обогащению врачебного арсенала; другие же, получившие сначала обширное распространение и сопровождавшиеся в ряде случаев успешными результатами, затем были преданы полному забвению. А лечение сифилиса ртутью? Серная мазь, втираемая в кожу?

Я приведу примеры различных методов неспецифической терапии, которых свидетелем мне пришлось быть.

Начну с металлотерапии. Вальбум нашел, что различные простые соли металлов в очень значительном разведении (например, соли марганца в концентрации одной тысячной молекулярного веса в миллинормальном разведении. Основы иммунологии, стр. 138), действуя как катализаторы, могут сами по себе или в сочетании с антителами или вакцинами иммунизировать и излечивать инфекции и интоксикации. Но для этого благоприятного эффекта необходима определенная оптимальная концентрация солей, причем как с уменьшением, так и с увеличением ее этот эффект ослабляется. Вообще он в начале экспериментировал на животных, предотвращая и излечивая различными солями отравление токсинами (дифтерия, столбняк и т. д.) и смерть от мышиного тифа. Затем он более подробно исследовал, насколько различные металлы способны предотвращать развитие типичных для туберкулеза поражений. Оказалось, что большинство (и в том числе медь и золото) не влияют на течение туберкулеза у свинок. Во вторую группу входят: вольфрам, платина и орбий, соли которых не предотвращают развития туберкулеза, но его вылечивают. В третьей же группе находятся металлы, соли которых совершенно предотвращают появление туберкулезных изменений у зараженных животных. Это – барий, алюминий, церий, селен, кадмий, молибден, рутений. Экспериментальные работы Вальбума нашли себе применение в санаториях и клиниках Скандинавии и во многих других местах Европы. Он сообщил, что уже было произведено более 200 тыс. впрыскиваний такого рода и что некоторые пациенты непрерывно лечатся 3–5 месяцев без каких-либо неприятных побочных последствий. Но замечательно, что благоприятные результаты при легочном туберкулезе получены с солями марганца и бериллия (Вальбум, 1926), отнесенными Вальбумом к первой группе.

Работы Вальбума относятся к 1923–1926 гг. Теперь о его лечении туберкулеза ничего не слышно.

Но продолжаются работы с теми двумя металлами – медью и золотом, которые в экспериментах Вальбума оказались недействительными и отнесены ими к первой группе.

Особенно большое внимание привлекли к себе в свое время (1924) соли золота… Это вещество способно вызывать острую реакцию у туберкулезных и впрыскиванье его погубило в первое время немало больных. (Опыты Менкина с железом на туберкулезных кроликах.)

Медсен и Мерфи посвятили санокризину интересную экспериментальную работу и утверждали, что это вещество способно излечивать туберкулез кроликов. Я не стану подробно разбирать их работу, так как по признанию самих авторов – она не могла быть ими повторена. Санокризин, однако, до сих пор еще держится, как и многие иные препараты золота.

Соли меди рекомендовались для лечения туберкулеза давно и много раз. Теперь испытывается органическое соединение – янтарная медь (действие висмута на сифилис. Опыт Кона… с вырезыванием висмутового депо. Приписка отца).

Другие металлы применялись для лечения рака. Очень интересные результаты дали экспериментальные исследования Вассермана. Соединениями селена с эозином он вызывал распад опухолей у мышей (1911). Но этот успех не имел продолжения.

Гораздо дольше просуществовал коллодийный свинец в экспериментальных и клинических исследованиях Блер-Беля (1927). Он получил излечение 20 % иноперабильных больных.

Несколько позже (1929) было сообщено об очень благоприятных результатах лечения опухолей у животных смесью железа с синей краской. Однако, несмотря на все эти работы с металлами, лекарственное лечение туберкулеза и рака до сих пор не получило авторитетного признания.

В 30-х годах широкое распространение получило лечение лизатами органов и тканей, которому приписывалось органо-специфическое действие. Под руководством Тушнова были произведены с гистализатами очень разнообразные и интересные опыты, напечатанные в двух сборниках (1930 и 1934). Они имели в виду доказать специфичность гистолизатов, что, по-видимому, допустимо. В последнее время на смену лизатам стремятся утвердиться в терапии метаболизы – продукты промежуточного обмена веществ в организме.

Чрезвычайно важным и окончательным обогащением медицины явилось открытие Вагнер-Яурега – возможности лечения прогрессивного паралича малярией (1920), что до него было указано Розенблюмом в Одессе. Из первых 9 больных, которые были заражены малярией, 3 выздоровело. Таким образом, благодаря Вагнер-Яурегу явилась возможность лечить также парасифилитические поражения нервной системы, которые не поддаются препаратам мышьяка и висмута. Он установил, что заражение паралитиков малярией ведет в 50 % случаях к временному или окончательному исчезновению симптомов болезни. Вместо малярии стали применять спирохеты возвратного тифа, а затем оказалось, что лечебным действием обладает лихорадка, чем бы она ни вызывалась. Такое местное или общее повышение температуры нашло себе применение и при других болезнях (гонорея, энцефаломиелит лошадей, энцефалит С.-Луи, бруцеллез, артрит и сердечные болезни на почве ревматизма).

Эта целительность лихорадки объясняется в некоторых случаях тем, что высокая температура убивает возбудителей болезни. Действительно сифилитическая трепонема и гонококки погибают уже при 40°. Интересно, что после первого приступа малярии повышается реакция Кона крови паралитиков, но затем слабеет и к пяти неделям окончательно исчезает.

Другой метод неспецифической терапии, который до сих пор не утратил своего значения, принадлежит Ав. Биру. Он указал на целебную роль гиперемии, как активной, так и пассивной, при различных страданиях, и ввел различные приемы для ее воспроизведения. Затем, обобщая всевозможные способы неспецифической терапии – от горчичника до впрыскивания крови и иных веществ, он указал, что все они имеют своей целью произвести раздражение, и возвел таким образом терапию раздражением во всеобщий принцип всяких лечебных процедур.

Продолжателем Бира стал Гольдберг. Его первые опыты описаны в брошюре «Биологическое действие освещенных кварцевой лампой металлов». Для усиления олигодинамического действия металлов он пропускал ультрафиолетовые лучи через воду, покрывавшую различные металлы – железо, медь, ртуть, серебро, золото. Эта вода, заключавшая металлические коллоиды и ионы, послужила ему для многочисленных и разнообразных опытов. Она задерживала рост бактерий, реставрировала утомленное сердце лягушки, ускоряла рост цыплят и поросят. Дистрофические грудные дети поправлялись и избыточно прибавляли в весе под влиянием железистой воды. Питье ее оказало также хорошее действие на рабочих литейного цеха ремонтно-тракторного завода в Воронеже.

Подкожное и внутривенное применение препарата Гольдберга лошадям, заболевшим гангренозным мокрецом, вызывало бурное экссудативное воспаление пораженных частей и вело к излечению.

Кроме того, Гольдберг мог демонстрировать фотографии излеченных его препаратом случаев волчанки и экземы. Это было в 1934 г. и являлось одним из примеров металлотерапии. Через 6 лет, однако, в новой брошюре, озаглавленной «Терапия раздражением», Гольдберг относит свой способ лечения к всеобъемлющей области применения раздражения к лечению и входит, следовательно, в число приверженцев бировской теории «раздражающей терапии». Устанавливая, однако, что не всякое раздражение ведет к излечению, Гольдберг старается выяснить – путем опытов – отчего зависят благоприятные результаты некоторых видов раздражения и, в частности, его железистой роли. Такое существенное отличие между различными видами раздражения Гольдберг находит в том, что только некоторые, а именно ведущие к излечению, возбуждают торможение. Это торможение и является, по мнению Гольдберга, залогом успешной терапии.

Я не могу согласиться с этим мнением. Во-первых, совершенно непонятно, каким образом торможение возбуждения может излечивать патологический процесс, а, во-вторых, средство Гольдберга, судя по приведенным опытам на лошадях, вызывает не торможение, а, напротив, воспалительную реакцию пораженных частей.

Действительно, подобное усиление воспаления очень часто является моментом, с которого при разнообразных лечебных процедурах начинается излечение пораженных частей организма. Особенно хорошо это видно при лечении волчанки туберкулином.

Другая очень распространенная теория для объяснения эффекта бактерио– и протеинотерапии была предложена Видалем с сотрудниками, которые указывали, что при внезапном нарушении коллоидального равновесия в жидкостях организма происходит шок, который характеризуется рядом неспецифических симптомов: одышкой, коллапсом, желудочно-кишечными расстройствами, судорогами и особым синдромом кровяной системы – гемоклазическим кризисом: падением кровяного давления, несвертываемостью крови, изменением рефректометрического показателя крови, лейкопенией, обратной лейкоцитарной формулой, уменьшением числа кровяных пластинок. Они котировали, что этот коллоидоклазический шок имеет большое сходство с кризисами, которыми сопровождается выздоровление от инфекционных болезней. Эти естественные кризы были поэтому поставлены в связь с коллоидоклазией. Отсюда явилась мысль об искусственном вызывании целительного шока нарушением коллоидального равновесия соков больного организма.

Было экспериментально доказано, что шок (пептонный, сероанафилактический) способен купировать септицемию, вызванную (в рукописи пропуск – ред.) и что для этого достаточен шок средней силы и даже слабый. Многочисленные клинические наблюдения обнаружили действительность лечения посредством терапевтического шока различных общих и местных инфекций. Оказалось, что и бактерийные протеины способны вести к коллоидоклазическому шоку, чем объясняется эффект бактериотерапии. От этих бактериальных вакцин, как и от впрыскивания молока или пептона, наблюдается очень быстрый (от нескольких минут до часа) эффект: у больного наблюдаются повторные ознобы, температура повышается, пульс ускоряется, появляется головная боль, тошнота, иногда рвота, понос, упадок сил или беспокойство; затем лихорадка внезапно заканчивается обильной испариной при подавлении остальных симптомов. После этой сильной реакции болезнь может сразу окончиться кризисом или перейти в быстрое выздоровление.

Ради такого терапевтического эффекта применялись все перечисленные выше специфические и неспецифические препараты: вакцины на смеси микробов (часто от 3 и до 12 видов), различные белковые и иные вещества, неизвестная смесь бактерий с патологическими продуктами, молоко, кровь, собственная или других лиц и т. д.

Бактериотерапия особенно была распространена во Франции в 20-х годах. Она применялась при разных инфекциях: брюшном тифе, коклюше, гриппе, бруцеллезе, особенно постоянно при фурункулезе (вакцина Брускетини из многих штаммов стрептококков, стафилококков, пневмококков, бактерий синего гноя, кишечной и других убитых эфиром), при пневмонии, дифтерии, бленнореи, вульвовагинитах, метритах и т. д.

В настоящее время это увлечение бактериотерапией себя изжило, особенно ввиду обогащения медицины сульфамидными соединениями, имеющими почти универсальное лечебное действие при инфекциях.

Пошатнулась вместе с тем и коллоидоклазическое объяснение механизма действия бактериотерапии и вообще неспецифического врачевания.

Анализ наблюдавшихся при этом явлений указывает на вызываемую убитыми бактериями и сходными веществами троякого рода реакцию. Яснее всего она обнаруживается при введении туберкулина чахоточным. Это местная, общая и очаговая реакции.

Местная реакция – при подкожной или внутрикожной прививке – обычно ограничивается небольшим припуханием, маленьким болезненным при дотрагивании узелком на месте укола. При слишком большой дозе появляется сильная припухлость и краснота.

Общая реакция состоит в повышении температуры от нескольких десятых до 1°, в ускорении пульса, в ощущении усталости, недомогании, головной боли. Более сильная реакция указывает на шок, объясняемый, как далее указано, не коллоидоклазией, а отравлением.

Очаговая реакция сказывается в лечимых поражениях усилением болезненности, различными ощущениями (жара, покалывание, зуд), а главное, гиперемией, увеличением экссудации и нагноения.

Особенно подробно эта тройная реакция изучена, как сказано, у туберкулезных.

Местная реакция состоит в появлении папулы. По гистологическому строению она сходна с бугорком, так как состоит из инфильтрации одноядерных лейкоцитов с эпителиоидными и гигантскими клетками; в центре имеется некротический фокус с казеозным распадом.

Общая реакция выражается лихорадкой с сопутствующим явлением со стороны крови, сосудов и т. д. Кровь устремляется к периферии внутрь при симпатикотоническом состоянии кожи и парасимпатическом во внутренних органах и при изменении распределения по сосудам нейтрофильных лейкоцитов.

Очаговая реакция состоит в перифокальной гиперемии, сопровождающейся отеком, после чего следует обширная лейкоцитарная инфильтрация бугорков и размножение тканевых клеток. В дальнейшем наступает разрешение воспаления, характер которого зависит от дозы туберкулина и восприимчивости больного. Кох при громадных дозах получал некрозы. Наблюдались также гангрены и абсцессы. Более часто бывало казеозное превращение всех бугорков или только их центров. Наиболее же благоприятна инкапсуляция бугорков путем развития соединительной ткани. В конце концов, очаги испытывают сокращение объема и атрофию.

Возникновение этой тройной реакции объясняется тем, что внесение в ткани посторонних неиндифферентных веществ вызывает повреждение клеток, причем выделяется гистамин или гистаминоподобное вещество, а также лейкотоксин. Эти тела ведут к появлению гиперемии на месте своего возникновения и еще более сильной реакции вплоть до воспаления в очагах болезни, которые по закону Арндт – Шульца во много раз чувствительнее здоровых тканей. Эта последняя очаговая реакция, порождая новые количества флогогенных продуктов, ведет к лихорадке со всеми ее аттрибутами.

С другой стороны, весьма вероятно, что вызванное чем-либо повышение температуры в свою очередь наиболее отражается на больных участках, порождая в них очаговую реакцию.

Таким образом, очаговая гиперемия и общая лихорадка тесно между собой связаны, взаимно обусловливая одна другую, и обе вместе благоприятно влияют на течение болезни, как это выше указано для того и другого процесса.

Вакцинальная лихорадка при куриной холере и сибирской язве

Много лет тому назад, в 1887 г., мною было найдено, что лихорадка возникает при попадании в кровь бактерий или их продуктов и сопровождается разрушением их во внутренних органах. С углублением наших знаний мы стали понимать, что связанное с лихорадкой перераспределение крови с оставлением покровов для наполнения внутренностей уносит посторонние вредные предметы в ретикуло-эндотелиальную систему.

Опыт показал, что все описанные реакции отнюдь не должны быть сильными и что даже очень слабые, выявляемые только при помощи особых диагностических приемов, могут быть достаточно благоприятными. Этим именно подтверждается закон Арндт – Шульца, по которому сильные раздражения могут быть гораздо менее полезны, чем слабые.

Выше было указано, что часто в истории медицины сменяются методы неспецифической терапии и их пользование.

В последние годы придавалось исключительное значение трофическим влияниям нервной системы и приемам их вызывания. Так, пользовались некоторым успехом методы откачивания цереброспинальной жидкости или вливания новокаина в почечную капсулу.

В настоящее время особенное внимание исследователей обращается на ретикуло-эндотелиальную систему и способы ее активирования.