Текст книги "В действующей армии"

XIX. Японская тактика

Всем начальникам отдельных частей роздана только что отпечатанная брошюрка, знакомящая их с главными основами японской тактики, насколько они выяснились за время настоящей войны.

Эта тактика действительно заслуживает не только внимания, но и тщательного изучения.

В данную же минуту она представляет высокий интерес не только для военных сфер, но и для всех русских, вообще, так как может бросить известный свет на совершающиеся на театре войны события.

Как известно, военная тактика, предусматривает все явления боевой жизни, начиная с похода и кончая охранением тыла армии.

В походе японцы избегают идти ложбинками, а предпочитают горные тропинки, причём горы служат им при этом надёжным прикрытием.

Идут они медленно, что объясняется непривычкой их ходить обутыми, причём часто сапоги заменяют соломенными сандалиями.

На биваке они принимают особенно строгие меры охранения, расставляя сторожевые посты в шахматном порядке.

К ним нельзя применять пословицы «А la guerre, comme А la guerre»[6]6
  фр. – на войне как на войне.


[Закрыть], так как на биваке у них полный комфорт, прекрасные палатки, плетёные стулья, кресла, походные кровати – всё это, конечно, для офицеров.

Для начальствующих лиц отводятся китайские фанзы, которые быстро оклеиваются обоями и т. д.

Солдатам тоже предоставлены всевозможные в походе удобства.

Всё это им позволяет делать огромный обоз, тянущийся за армией и состоящий из вьючных мулов и кули – корейцев и китайцев – и множество женщин, среди которых преобладают китаянки.

Японский солдат в походе налегке, в руках его винтовка, на нём лишь сумка с патронами, фляга с водой и порция прессованного риса; у каждого есть карта.

Всё остальное в обозе.

Рекогносцировки совершаются смешанными отрядами.

За несколькими конными японцами идёт столько же пехотинцев и, когда передние пускают лошадей рысью, пехотинцы бегут за ними.

Выбрав позиции, японцы действуют с большею осторожностью.

Впереди их идут китайцы, которые вместе с тем несут и шпионскую службу.

Им платят большие деньги, но за каждое недонесение или ложное донесение мгновенно переселяют в тот мир, где «нет ни печали, ни воздыхания».

Китайцы, в совершенстве знающие местность, обшаривают все кустики и, не найдя неприятеля, доносят об этом.

После этого идут передовые разъезды, а затем движется первая линия войска.

Солдаты, придя на позицию, тотчас ложатся и начинают окапываться, и только тогда подходит вся часть.

Я уже писал, как тщательно устраивают японцы свои позиции и как декоративно, изящно выглядят они.

Сигнализация у них доведена до совершенства.

Говорят, что посредством костров.

На сопках вырываются две-три ямы, обкладываются камнями, и в них кладётся гаоляновая солома, которая держит жар сильнее каменного угля.

В случае надобности солома поджигается и даёт густой дым.

Условленное число этих дымовых столбов и служит сигналом.

Орудует этими сигналами обыкновенно китаец, который живёт на сопке и получает за это жалование три рубля в месяц, а для самозащиты – револьвер-винтовку системы Маузера.

Для нас он является мирным китайцем, личность и жизнь которого неприкосновенна.

Неприкосновенны и китайцы, бродящие по сопкам и дорогам, около рельсового пути, но ни за одного из них нельзя поручиться, чтобы он не был подкупленным японским шпионом.

В бою японцы держатся германской тактики, т. е. ударяют центром и стараются охватить флангами.

Это, именно, те обходы, один из которых в битве при Вафангоу решил дело несколько иначе, нежели оно могло окончиться.

Следуя неуклонно правилу, что в современных войнах решающую роль играет артиллерия, японцы, главным образом, действуют артиллерийским огнём и пулемётами, которые у них есть при каждой роте, и ружейным огнём на расстоянии.

Таким образом они предпочитают «пулю-дуру», которую однако у них нельзя назвать такою, так как тщательно при походе изучая местность, они мельчайшие её подробности наносят на план, и эти планы служат им для измерения высоты прицела, особенно перед теми позициями, которые они раньше посетили и отошли от них.

Стреляют они очень метко.

Штык-молодец в руках наших солдатиков остаётся молодцом, но японцы редко допускают противника до штыковой работы, хорошо понимая, что против неё они бессильны.

Так под Тюренченом, когда наши бросились в штыки, японцы расступились как Чермное море перед евреями, а резервы встретили наших храбрецов убийственным огнём.

Там, где работает русский штык, для японцев нет спасения!

Это ещё раз доказало последнее дело под Хаяном.

Резервы у японцев имеются всегда в достаточном количестве, и тыл армии тщательно обеспечен.

Прибавьте ко всему этому азиатскую хитрость, наблюдательность и предусмотрительность до ничтожных мелочей, которые часто во время войны играют крупную роль, и вы должны будете признаться, что Россия имеет в японцах недюжинных и достойных её противников.

Это общее мнение военных корифеев.

Об отношениях японцев к китайцам я уже упоминал.

Замечу лишь, что они не грабят их фанз, не трогают их хозяйства и полей, но за известную плату и под угрозой смерти за ослушание, китайцы обязаны доставлять им всё, начиная с провианта и кончая потребным количеством «кули» и женщин.

И китайцы охотно исполняют это, несмотря на то, что дорого японцы платят только шпионам, а в общем весьма часто случается, расплачиваются квитанциями за счёт будущей «русской контрибуции» (!?!?).

Довольно призрачная плата.

Но китаец прежде всего и даже, если хотите, охотнее всего подчиняется силе.

Он прирождённый раб, быть может, в силу своего государственного устройства.

Жажда наживы, тоже всосавшаяся ему в плоть и кровь, заставляет его проявлять только кажущееся подчинение, а добродушное, ласковое отношение делает его наглым.

И то, и другое явилось результатом щедрости и добродушие русских людей.

Сколько бы русский ни дал китайцу за услугу или за продаваемый товар, он услышит непременно.

– Мало, мало…

Наглость китайцев относительно русских здесь может быть иллюстрирована на каждом шагу.

Ни один самый оборванный и грязный китаец, попадающийся вам на встречу на улице, не посторонится и не даст вам дороги, если вы не поднимите палки или не сделаете угрожающего жеста.

Не далее, как на днях в Ляояне, я сижу у себя в фанзе и пишу.

Дверь открыта для воздуха.

Вдруг в неё влезает оборванный полуголый китаец, смотрит на меня с наглой улыбкой и, держа в одной руке папиросу, другую протягивает ко мне.

– Ичку… – грубым тоном говорит он.

– Что такое, – не понимаю я.

– Ичку… – повторяет китаец и жестом указывает на свою папиросу.

Я понял тогда, что он явился ко мне за спичкой, схватил лежащий на моём столе хлыст и замахнулся.

Китаец преобразился, как-то особенно почтительно пригнулся и быстро исчез.

Я посвящаю эти строки «китаефилам».

На южном фронте нашей армии с 21 до 26 июня произошли следующие военные действия.

К востоку от реки Ляохе все перевалы заняты противником, главные силы которого сосредоточены у Фандяпуцзы.

Так показывают лазутчики.

Генерал Ренненкампф 21 июня выступил с 3 сотнями из Сяосыра к Саймацзы в тыл противника.

Передовые части последнего были оттеснены и к полудню, 22 июня, наш отряд занял перевал Сычоулин.

После полудня противник получил подкрепление и перешёл в наступление, что заставило наш отряд отойти на север от перевала.

У нас 3 казака ранены и один убит.

Японцы оставили в наших руках много трупов убитых японцев и одного пленного.

Генерал Ренненкампф отошёл к Сяосыру.

Таково, как мне удалось узнать из официальных источников, положение в настоящее время театра военных действий.

Близость японцев к Ляояну нельзя сказать, чтобы не продолжала тревожить ею русского населения, хотя тревога эта, говорят, напрасна.

Нахождение командующего армией в Дашичао доказывает неосновательность всё ещё идущих здесь толков о возможности занятия японцами Ляояна.

А впрочем, кто знает?

Это, во всяком случае, было бы печально, если не с военно-статистической, то с эгоистической точки зрения.

Здесь все имеют своё pied-Ю-terre, да Ляоян всё же считается самым чистым городом в Маньчжурии.

Эта репутация не мешает ему быть всё-таки очень грязным и полным всякой нечисти.

В китайских фанзах, где волей неволей приходится жить, множество всевозможных насекомых и гадов: тарантулы, сколопендры и т. п.

Моя левая рука, несмотря на все принятые мною предосторожности, вся искусана.

Небезопасно, в этом смысле, и вне фанз.

Не далее, как вчера, со мной и известным героем китайской войны 1900 года и военным писателем Ю. Л. Ельцом произошёл следующий, чуть не окончившийся печально для одного из нас случай.

Мы в третьем часу дня вошли в Ляоянский сад, где кормят скверными, но всё же лучшими здесь обедами.

При входе в сад растёт целый ряд густых кустов.

Из-под одного-то из них совершенно неожиданно для нас поднялась большая, почти двухаршинная змея, блестевшая на солнце яркой зеленовато-серой чешуёй и с высунутым жалом бросилась в нашу сторону.

Всё это было дело секунды, но Ю. Л. Елец не растерялся и, быстро выхватив шашку, моментально отрубил голову ядовитой гадине, а затем разрубил пополам и её извивавшееся тело.

Таким образом он спас жизнь, мою или свою, неизвестно, так как укус этой породы китайских змей, по отзывам китайцев, считается смертельным.

Признаюсь, я пережил скверную минуту, гораздо худшую чем на передовых позициях, куда и думаю снова выехать.

В военно-хозяйственных сферах заспешили с вопросом о «карманном мясе» д-ра Власевича.

Об этом мясе я уже писал.

Как слышно, он вскоре приступит к его заготовке в больших размерах.

В настоящее время солдат несёт на себе запас сухарей на несколько дней.

Каждый поймёт, что сухари могут утолить голод в случае лишь крайности, но если питаться исключительно ими в течение более или менее продолжительного времени, то нетрудно, с одной стороны, нажить катар желудка и затем подорвать общее питание, а отсюда один шаг до тифов и всяких других заразных заболеваний.

Ввиду этого обстоятельства весьма желательно снабдить его на более продолжительный срок здоровой и питательной пищей.

Раз есть возможность снабдить его мясом, то во избежание перегрузки, можно ему уменьшить количество полагающихся сухарей.

В высших военных сферах до сих пор господствует уверенность, что японцы сумели сохранить свою операционную линию в Корее, куда и отступят своевременно и откуда их придётся выбивать шаг за шагом.

При таких обстоятельствах вопрос о продовольствии войск приобретает действительно первенствующее значение.

XX. В отряде графа Келлера

Великолепное впечатление выносится из поездок на передовые позиции в наступившие после нескольких дней ливня ясные дни.

Днём очень жарко, но вечера прохладны и положительно великолепны.

Но и ляоянская невыносимая жара умеряется, когда вы выедете за город и углубитесь в «сопки».

Так называются по-маньчжурски горы, хотя они далеко не представляют из себя действительных сопок, т. е. потухших вулканов.

Их вершины теперь действительно часто дымятся, но это, как я уже писал, дым сигналов, подаваемых японцам услужливыми китайцами.

Среди гор прелестные долины, то и дело пересекаемые светлыми как кристалл речками, видимо ручейками и лишь от дождей сделавшимися полноводными.

Воздух чистый и свежий.

Едешь лёгкой рысцой и, увлекаясь окружающими тебя картинами природы, положительно забываешь, что на сопке или при повороте может пред тобой вырасти хунхуз или японец и пустить в тебя пулю.

Но, заподозрит читатель в преувеличении, разве японцы так близко от Ляояна?

На это я могу ответить категорически:

Да, близко, их разъезды встречаются верстах в двадцати от города.

Но не об этом речь.

Я только хотел этим сказать, что для штатских путников такой сюрприз, как встреча с японцем или хунхузом, в этих местах возможна.

Отряд генерала графа Келлера расположен в 50-60 верстах от Ляояна на восток.

Далее идут передовые позиции, находящиеся всего в двух верстах от позиций японских.

В бинокль ясно видно, как движутся их маленькие и тоненькие фигурки, иные, придерживая свои шашки или сабли, видимо офицеры – перебегают из фанзы в фанзу.

Японцы расположились в китайской деревне и растянулись по сопкам.

Наши тоже имеют позицию на горах.

Спустился мрак – здесь темнеет быстро, довольно рано и как-то сразу.

Зажглись на биваках костры.

И вдруг послышалось стройное пение.

Огромный колоссальный хор пел сперва «Святый Боже», затем: «Спаси Господи, люди Твоя» и потом «Отче наш».

Это солдаты пели молитвы перед сном.

Соседние горы гулким эхом повторяли это пение, и оно как бы широкой волной охватывало неизмеримое пространство, достигая, конечно, до ушей японцев.

– Какое, – думаю я, – впечатление производит оно на них?..

– Никакого! – быть может, скажут мне.

Я не поверю этому.

Слишком сильно, слишком торжественно это пение сотен грудей, чтобы не подчинить себе всякого, кто имеет уши, чтобы слышать.

Я был буквально растроган, и слёзы как-то сами собою брызнули из моих глаз.

Кульминационный пункт нервного раздражения.

Но была картина ранним утром, которая уже окончательно потрясла меня.

Два полка шли на передовые позиции.

Перед отходом служили молебен и кропили святою водою.

И вот во время этого-то молебна вдруг из тысячей грудей понеслось пение: «Спаси, Господи, люди Твоя!», и все головы обнажились, точно фуражки с двух полков были сорваны ветром.

Держа ружья наклонёнными к левой руке, солдаты молились.

А эхо гор вторило этой молитве, и она, казалось, неслась в вышину, к небу.

И несомненно донеслась, и солдаты с ружьями на плечах стройными рядами двинулись в поход, освещённые лучами яркого солнца, игравшими на остриях штыков.

– С Богом, братцы! – невольно вырвалось у каждого, наблюдавшего эту поразительную по своему величию картину.

В отряде генерала графа Келлера ещё свежо впечатление дела 21 мая под Хаяном.

Это было молодецкое дело.

Тёмною ночью отряд в четыре тысячи человек под начальством подполковников Лечицкого и Горского тихо пошёл на передовой отряд противника.

Его заметили и открыли по нем огонь, но наши солдатики продолжали идти под выстрелами и наконец молча без криков «ура» – так было приказано – бросились в штыки.

Две роты японцев были уничтожены, до двухсот японцев взяты в плен, лишь незначительная часть, считаемая единицами, спаслась бегством под покровом ночи.

Но в увлечении боя наши двигались всё вперёд и вперёд, и к рассвету очутились перед целой дивизией неприятеля.

Пришлось отходить, но отходить лощиной, под убийственным огнём с гор.

Несмотря на такое, более чем критическое положение, наши батальоны отошли в порядке, имея, сравнительно с их положением, незначительные потери.

Многие довольно серьёзно раненые остались в строю.

Так один офицер, получивший две пулевых раны в левую кисть руки, навылет, сам перевязал себе рану и не только остался при своей части, но и после окончания дела не пожелал идти на перевязку, что обыкновенно сопряжено всё же с некоторым служебным отличием.

– Стоит ли из-за царапины! – говорил он и говорил без всякого признака рисовки.

Его скромность, скромность героя, не позволяет мне назвать его фамилию.

Я дал ему в этом слово.

По мнению графа Келлера, бой под Хаяном имел огромное значение для выяснения способа борьбы с противников.

По предположению генерала в первых числах июля должно произойти решительное сражение.

Высказывается мнение, которое имеет не мало сторонников, что наши передовые, как южные, так и восточные отряды, имеют дело не с армией Куроки и Оку, которые сосредоточены у Фынхуанчена и Порт-Артура, а с территориальной армией – армии же генерала Нотсу вовсе не существует, и он сам утонул.

Последнее известие здесь циркулирует уж давно.

Как подтверждение этого мнения указывается на то, что японская армия, особенно состоящая против восточного отряда, вооружена совершенно иначе, чем главные армии японцев; вынимаемые у наших раненых пули оказываются не в никелевой, а медной оправе и большего калибра, нежели пули винтовок.

Раны от них очень болезненны и больших размеров.

Кроме того, как говорят, констатировано несколько случаев стрельбы пулями с обрезанными конусами.

Такие пули, как известно, разрываются, и раны от них в большинстве случаем смертельны.

У убитых и раненых в карманах находят пилюли красного цвета.

Иные уверяют, что это средство от дизентерии, свирепствующей в японских войсках, а иные, что это род «допинга».

Интересно бы было произвести анализ этих пилюль.

В Лаояне в бараках «Красного креста» лежит раненый пленный японский офицер.

Я пробовал его интервьюировать с помощью переводчика, но он упорно ничего не отвечал на мои вопросы и только любезно улыбался.

По сообщению его соседей, он вообще говорит мало и лишь раз высказал своё желание побывать в Москве и в Петербурге.

В отряде генерала Мищенко захвачена японская повозка с тюками прокламаций, напечатанных по-русски в Токио и обращённых к нашим солдатам.

В них японцы убеждают солдат сдаваться в плен и даже переходить на их сторону, обещая за это великие и богатые милости.

Как наивность!

Жаль даже, что эти вздорные бумажонки не попали в руки нашим солдатикам – они сумели бы употребить их на «цигарки» и на… другие надобности.

XXI. Математическая стрельба

В долине реки Ляохе 24 июня против отряда генерала Ренненкампфа, занимавшего Сяосыр, японцы начали наступление незначительными силами.

Генерал Ренненкампф остался в Сяосыре для производства разведок сил и намерений противника.

24 июня против отряда полковника Мадритова 2 роты и один эскадрон японцев заняли Цзяолин.

Наши охотничьи команды отошли на 10 вёрст к северу.

29 июня произошёл ожесточённый бой в горах близ Дашичао.

Наши войска вели себя изумительно, многие легкораненые офицеры и солдаты оставались в строю даже после вторичного поражения.

После боя, продолжавшегося несколько часов, японцы принуждены были отступить, потеряв убитыми и ранеными, как говорят, до 8.000 человек.

Мы тоже отошли к Дашичао, откуда все обозы уже отправлены в Хайчен, куда должны отойти наши войска и где ожидается решительное сражение, если только японцы пойдут далее; пока они укрепляются у Гайчжоу.

Наши потери ещё не приведены в известность, но тоже, как слышно, значительны, хотя, конечно, меньше японских.

Позиции у Хайчена, которые мы займём, представляют из себя равнину.

Сопки и холмы оканчиваются у Дашичао.

Нашим доблестным войскам, всё получающим и получающим подкрепления из России, будет где разгуляться и показать врагу силу русского оружия.

Предстоит настоящее сражение, грудь с грудью, а не «математическая война», как остроумно назвал войну, которую с нами ведут японцы, один молодой генерал.

– Почему вы называете её «математической»? – спросил я.

– Как, разве вы не знаете, что они как свои пять пальцев знают местность, разделяют её на плане на квадраты, и жарят пулями и снарядами по прицелу на известное расстояние по этим квадратам. Математики, а не воины…

Действительно «математики», но видимо начинается поворот, и они скоро совершенно собьются в своих счётах и расчётах.

Из уст в уста передаётся «крылатое слово» командующего армией А. Н. Куропаткина.

Прочитав в одной из иностранных газет, что японцы, находя, что война затягивается, надеются, что державы своим вмешательством принудят Россию заключить с ними, как с победителями, почётный мир, заметил, улыбаясь:

– Странно, а по моему мнению, война ещё не начиналась…

Если вдуматься глубоко в эти слова и сопоставить их с совершающимися событиями, то придётся признать их справедливость.

Мы до сих пор, выражаясь языком Суворова, «заманиваем» японцев, и хотя бои под Тюренченом и Вафангоу окончились для нас значительными потерями, но ничего не изменили в заранее определённом плане компании, плане, где всё происшедшее являлось лишь прелюдией войны, а сама «война» должна начаться вскоре, но ещё, действительно, не начиналась.

Пронёсся слух о более чем успешном отбитии штурма японцев от Порт-Артура.

Японцы повели штурм в ночь на 28 июня, думая, что наши этого не ожидают.

Но наши не дремали, подпустили их к линии фугасов.

Последние стали взрываться один за другим.

В это самое время у нас зажглись полевые огни.

Стало светло, как днём. Загремели орудия. Наш флот с моря стал действовать перекидным огнём, и японцы потерпели полное поражение, потеряв 28.000 ранеными и убитыми, т. е. более трети осаждающей армии.

Военные «авторитеты», со многими из них мне удалось побеседовать, считают эту неудачу японцев под Порт-Артуром эпизодом, могущим иметь влияние на весь ход компании.

– Если только это известие верно, – осторожно говорят они, – то это поражение японцев несомненно отразится на всём театре войны, они начнут ещё более поспешно, бросив прикрывающие их действия демонстрации, стягиваться к Фынхуанчену… Порт-Артура им не видать, как своих ушей, а если они не сумеют уйти во время в Корею, то им придётся скоро запросить пардону, и война будет кончена не позднее сентября-октября месяца…

Быть может этот взгляд несколько оптимистичен, но вообще, несомненно, что поражение под Порт-Артуром может во многом изменить характер настоящей войны.

Весь вопрос в том, не преувеличены ли слухи о деле 28 июня.

Но они подтверждаются со всех сторон.

Передают такие подробности, которые поневоле уничтожают сомнения.

Приведу самый полный рассказ о событии, источником которого служат сведения, полученные от русского консула в Чифу.

Так, по крайней мере, говорит рассказчик.

– В ночь на 28 июня японцы решили взять штурмом Порт-Артур. Солдатам выдана была усиленная порция «саки»[7]7
  японская водка.


[Закрыть] и «коки» – возбуждающего вещества, и они двинулись, но в темноте попали в волчьи ямы и в сетки, устроенные перед укреплениями, и в линии фугасов, которые начали взрываться. Русские подпустили их на довольно близкое расстояние и вдруг зажгли полевые огни и осыпали колонны японцев снарядами из орудий.

Японцы смешались и побежали. Генерал Фок преследовал их до станции Наньгуанлин, у которой и занял позиции.

В адской бойне японцев легло более 28.000, а наших 1.800 человек убитыми и ранеными.

Кстати о нашей артиллерии.

В обществе и в печати не раз указывалось будто бы на превосходство японской артиллерии перед нашей.

Оказывается, что это тоже далеко не справедливо.

Я имел по этому поводу беседу с одним из офицеров восточного отряда графа Келлера.

– Я был на самых передовых позициях, – сказал он мне, – и даже к тылу у японцев и наблюдал за действиями нашей артиллерии. Могу сказать положительно, что она не только не уступает японской, но и превосходит её. Меткость наших выстрелов поразительна… По третьему прицелу снаряд всегда попадает. Но очень часто попадание совершаются по второму и первому… Японцы между тем, должны пристреляться, чтобы их артиллерия действовала разрушительно… Вся беда в том, что наша артиллерия постоянно занимает одну и ту же позицию, к которой легко пристреляться, а между тем японская быстро переходит с места на место, да и снарядов японцы тратят массы, а у нас в этом случае соблюдается разумная экономия.

– Вы говорите «разумная».

– Непременно, ведь большинство выпускаемых японцами снарядов, несмотря на их пресловутую «математическую» стрельбу, тратятся непроизводительно. Тоже следует сказать и о их ружейном огне. Они не жалеют патронов и во время похода осыпают огнём каждую показавшуюся им подозрительной сопку, каждый кустик, стреляют залпами по одиноким всадникам и пешим, не говоря уже о разъездах в два-три человека, которых буквально засыпают пулями. Надо быть безумцами или иметь неистощимый запас патронов, чтобы делать это.

В ляоянском саду интересная встреча с штабс-капитаном Россовым.

Это знаменитость.

Он прекрасно знает китайский и английский язык, объехал и обошёл весь Китай, был в Японии, где его застала война. Он стал выдавать себя за корреспондента датских газет и успел в конце концов благополучно вернуться в ряды русских войск.

Это очень скромный, почти застенчивый офицер, о себе не говорит ничего.

Как я ни старался навести разговор на его любопытные приключения, все мои попытки оказались безрезультатными, как большинство японских выстрелов.

– Вы знаете, – сказал мне познакомивший меня с ним д-р Власевич, – его в Японии заставляли петь датский гимн, и он пел…

В Ляояне несколько японских пленных.

Все они рассказывают, что с большим страхом ожидали своей участи после того как попались в плен.

– Почему же это?

– Нам начальство объявило, что русские – жестокие дикари, которые всех пленных предают мучительной смерти, а потому нам не советовали отдаваться им живым в плен, а предпочитать смерть.

– Ну, а теперь что вы об этом думаете…

– Что дальше будет – не знаем, а теперь нам лучше не надо… – отвечают, конечно, через переводчика японцы.

По их довольным, улыбающимся лицам можно и без всякого переводчика заключить, что «им лучше не надо».