Текст книги "Переписка Н. В. Гоголя. В двух томах"

16 апреля 1847 г. Москва [17861786
  Шенрок, т. 4, с. 474. Сверено с автографом (ЦГАЛИ).
  Написано на копии второго «письма» Н. Ф. Павлова к Гоголю.


[Закрыть]]

Вот тебе и второе письмо Павлова, любезный друг. Извини, что не пишу к тебе, как бы хотел. Дай срок, окончу скоро свой публичный курс. Тогда буду свободнее. Покамест посылаю тебе все здесь о тебе напечатанное. Обнимаю тебя. Твой С. Шевырев.

Апр. 16. 1847. Москва.

У великого князя наследника[17871787
  Будущий Александр II.


[Закрыть]] родился сын Владимир, и вчера Москва праздновала новорожденного.

Книга твоя, там что ни пиши, говорят, вся разошлась. Выхлопотал ли ты новое издание в том виде, как хотел?[17881788
  В действительности книга расходилась не так быстро, как ожидалось. От замысла переиздания «Выбранных мест…» в дополненном виде Гоголь отказался летом 1847 г.


[Закрыть]]

Второе письмо Павлова произвело менее действия. Говорят, что он тебя разбирает юридически, как стряпчий[17891789
  Белинский писал в связи с первым из «писем» Павлова: «<…> вся сила статьи в том и заключается, что Павлов бьет Гоголя не своим, а его же оружием и имеет в виду доказать не столько нелепость книги, сколько ее противоречие с самой собою» (Бел., т. 12, с. 351).


[Закрыть]]. Нравится это так называемой ультразападной партии, которая на тебя сильнее всех рассердилась за книгу.

13 (25) мая 1847 г. Марсель [17901790
  Сочинения и письма, т. 6, с. 400–403; Акад., XIII, № 173.


[Закрыть]]

Марсель. 25 мая.

Перед самым выездом из Неаполя получил твои два пакета со вложением двух критик из газет и маленькой твоей записочки[17911791
  Гоголь покинул Неаполь 29 апреля (11 мая) 1847 г. Записочка – вероятно, письмо Шевырева от 16 апреля 1847 г. Две критики – «письмо» Павлова и статья Ап. Григорьева «Гоголь и его последняя книга».


[Закрыть]]. Благодарю тебя за все это много, бесценный друг мой. Переписывать статьи прежние не трудись. Некоторые я получил, то есть те, которые напечатаны в первых двух номерах «Современника» и «Отечественных записок»[17921792
  Речь идет о статьях Белинского, посвященных второму изданию «Мертвых душ» (С, 1847, № 1) и «Выбранным местам…» (С, 1847, № 2), а также об относящихся к Гоголю статьях В. Н. Майкова и А. Д. Галахова (ОЗ,1847, № 2).


[Закрыть]]. Я бы очень желал, однако ж, знать, что сказано обо мне в «Библиотеке для чтения»[17931793
  Рецензия «Библиотеки для чтения» (1847, т. 80, отд. 6) содержала в себе негативную оценку «Выбранных мест…» и иронические суждения о самом Гоголе. Она завершалась словами: «В книжке почти нечего читать. Отрывки из писем без литературного достоинства – осколки мыслей, не отличающихся ни замысловатостью, ни новостью, ни даже изложением».


[Закрыть]] и во второстепенных журналах, как-то: «Иллюстрации», «Литературных прибавлениях» – и не было ли чего в «Инвалиде». Все это мне важно не ради толков о мне самом, но ради желанья знать, на какой высоте собственного мышления своего стоит ныне действительно всяк из пишущих, а за ним, разумеется, часто и публика, его читающая. Книга моя, несмотря на все ее грехи, есть удивительный оселок для испробования нынешнего человека. Повторяю это тебе вновь и советую проверить истину слов моих на всех тех людях, с которыми тебе ни случится столкнуться. И потому, как ни пусты означенные критики, ты все-таки постарайся переслать мне их. Теперь же это можно с оказией: с весной подымается, вероятно, много людей из Москвы. Передать они могут во Франкфурте или Жуковскому, или мне самому, а я до июля последних чисел в Остенде.

Заплачено за оба твои письма, если не ошибаюсь, два пиастра с чем-то. Вышло несколько дороже оттого, что письма ко мне пришли посредством банкира. Впрочем, если бы стоило впятеро больше, я заплатил бы охотно. Деньги эти для меня совсем не потеряны. Напротив, я остаюсь только в больших барышах. Статья Григорьева, довольно молодая, говорит больше в пользу критика, чем моей книги. Он, без сомнения, юноша очень благородной души и прекрасных стремлений. Временный гегелизм пройдет, и он станет ближе к тому источнику, откуда черплется истина. Статья Павлова говорит тоже в пользу Павлова и вместе с тем в пользу моей книги. Я бы очень желал видеть продолжение этих писем: любопытствую чрезмерно знать, к какому результату приведут Павлова его последние письма. Покуда для меня в этой статье замечательно то, что сам же критик говорит, что он пишет письма свои затем, чтобы привести себя в то самое чувство, в каком он был пред чтением моей книги, и сознается сам невинно, что эта книга (в которой, по его мнению, ничего нет нового, а что и есть нового, то ложь[17941794
  В качестве эпиграфа к первому из своих «писем» Павлов избрал слова немецкого писателя Г.-К. Лихтенберга (1742–1799): «Эта книга содержит в себе много истинного и много нового, но, к сожалению, истинное в ней не ново, а новое не истинно» (Павлов Н. Ф. Сочинения, М., 1985, с. 254. Перевод с нем.).


[Закрыть]]) сбила, однако же, его совершенно с прежнего его положения (как он называет) нормального[17951795
  В первом «письме» Павлов писал, обращаясь к Гоголю: «Не беру на себя обязанности наставника и просветителя; пишу затем, чтобы прийти опять в нормальное положение, в каком находился я до издания вашей книги» (там же, с. 254–255).


[Закрыть]]. Хорошо же было это нормальное положение! Он, разумеется, еще не видит теперь, что этот возврат уже для него невозможен и что даже в этом первом своем письме сам он стал уже лучше того Павлова, каким является в своих трех последних повестях[17961796
  Литературная известность Павлова связана главным образом с его сборником «Три повести» (М., 1835), высоко оцененным современниками (в том числе как Гоголем, так и Шевыревым). В 1839 г. Павлов выпустил сборник «Новые повести», также объединивший три прозаических произведения. Эта книга, которую подразумевает Гоголь, не имела большого успеха.


[Закрыть]]. Пожалуйста, этого явления не пропусти из виду, когда восчувствуешь желанье сказать также несколько слов по поводу моей книги. Когда же будешь писать критику, то обрати внимание на главные предметы книги, о которых рассужденья только и могут доставить пользу обществу, а не какие-нибудь пункты завещания, относящиеся к моей личной оригинальности, бесполезной для публичных трактатов. Имей в виду не защиту меня, но защиту добра, и тогда статья твоя сделает гораздо более добра мне самому. Ты можешь уже и сам, я думаю, почувствовать, что каков я ни есть, но любовь к добру все-таки у меня сильнее, чем любовь к собственной личности моей, несмотря на то что последняя выразилась у меня, по мнению многих, весьма ярко в моей книге. Относительно последнего обстоятельства скажу тебе всю правду. (Правды этой, однако ж, не надобно пускать в ход; она пусть будет между нами.) Я разъял себя анатомически, рассмотрел себя строго и расспросил себя еще раз, поставляя себя мысленно как бы пред суд самого того, кто будет судить меня, и вижу, что этой личной любви нет; виной всему моя твердая вера в свое будущее, которое произошло от сознанья сил своих. Я чувствовал всегда, что я буду участник сильный в деле общего добра и что без меня не обойдется примиренье многого, между собою враждующего. Об этом следовало бы молчать – тем более, что я всегда чувствовал, что это последует только тогда, если я воспитаю себя так, как следует; но что ж, если у молодых сил нет столько благоразумия, чтобы уметь до времени не похвастаться? Но как бы то ни было, когда будешь писать критику, имей в виду дело общего добра, а не меня; гляди на то, чтобы не сказать чего-либо противного добру, а не мне, и умей обратить внимание на важное и главнейшее, на то, что более нужно и полезно обществу. Пусть критика будет не длинна и не охватывает многого, но пусть скажет о некотором, но многозначительном. Скажи об этом и Хомякову, если он захочет что написать. Напечатать, по-моему, следует непременно в двух газетах: в «Московских ведомостях» особенно, а потом и в «Листке», а подписать: «Из такой-то газеты». Нужно всячески стараться о том, чтобы значительные и полезные статьи разошлись не только в равном числе с теми, которые легко расходятся, но даже в большем.

Я получил известие, что Вяземский, который принимает участие большое в моей книге, готовит также письмо[17971797
  На появление «Выбранных мест из переписки с друзьями» П. А. Вяземский, положительно воспринявший книгу, откликнулся в статье «Языков и Гоголь» (Санкт-Петербургские ведомости, 1847, № 90–91, 24–25 апреля).


[Закрыть]]. Я это отчасти предчувствовал. Обыкновенно заваривают сраженье прежде мальчишки, а потом выходят тузы, обсмотревшие хорошенько и спокойно, с кем и против чего следует воевать…

14 июня 1847 г. Москва [17981798
  Отчет… за 1893 г., с. 50–51 (приложения). Сверено с автографом (ГПБ).


[Закрыть]]

Июня 14/26 1847. М<осква>.

Посылаю тебе, любезный друг, два письма, полученные на твое имя, одно из них от Малиновского[17991799
  Не сохранилось.


[Закрыть]], и копию с 4-го письма Павлова о твоей книге. Третье письмо Павлова не было не только напечатано, но даже и написано[18001800
  Высказывалось также предположение о том, что третье «письмо» Павлова «не попало в печать по соображениям цензурного порядка» (Вильчинский В. О письмах Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю. – Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1963, т. 22, вып. 5, с. 428).


[Закрыть]]. Так мне сказывал автор, которому я это выговаривал, особенно после того, как в публике разошелся слух, что третьего письма не пропустила цензура. Я не понимаю, почему он нарушил порядок числительный. Недавно я послал тебе по твоей просьбе 3 тома летописей и «Русские праздники» Снегирева. Все это доставит тебе кн. А. Волконский, который уже извещал меня из Варшавы, что получил эти книги от Похвиснева, который их взял с собою. Лежат у меня еще «Пословицы» Снегирева для тебя, да не знаю, с кем их отправить, а тогда не мог достать. Первой оказии не пропущу.

На письма твои буду отвечать следом. И без того пакет велик. Мне нравится твое расположение духа. Ответ Павлову очень значителен. Требование примиряющего с жизнию от лежащих на боку много меня рассмешило. Щепкин не решился собраться к тебе. Я его понукал[18011801
  См. письмо Щепкина к Гоголю от 22 мая 1847 г.


[Закрыть]]. Он, как думаю, находится под разными влияниями издателей «Современника», тебе не сочувствующих. В нем есть какая-то перемена не совсем в его выгоду как художника и как старика. Хорошо бы было, если бы ты сам за него взялся. А вы оба были бы друг другу полезны. Я собираюсь в путь. Скажу после.

Твой С. Шевырев.

Мой 2-й выпуск[18021802
  Речь идет о второй части «Истории русской словесности…».


[Закрыть]], верно, уже есть у Жуковского.

25 июня (7 июля) 1847 г. Франкфурт [18031803
  Сочинения и письма, т. 6, с. 410–411; Акад., XIII, № 183.


[Закрыть]]

Франкфурт. 7 июля.

Два письма твои, со вложением писем и двух критик Павлова, получил. Не знаю, как благодарить тебя за все, что ты для меня делаешь. Мне просто становится даже совестно. Ты так добр, а я еще ни в чем не показал тебе свою признательность. Обе критики Павлова значительно слабее первых, а главное, как мне показалось, в них не слышна необходимая потребность душевная писавшего или даже какая-нибудь иная цель, кроме желанья несколько порисоваться самому перед публикою. Изо всех отзывов я вижу только то, что мне следует отвечать на один вопрос, который, кажется, есть всеобщий: зачем я оставил поприще писателя или переменил направление его? На это мне следует сделать чистосердечное изъяснение моего авторского дела[18041804
  Это сделано в «Авторской исповеди», над которой Гоголь работал в июне – июле 1847 г.


[Закрыть]], чтоб читатель видел сам, оставлял ли я поприще, переменял ли направление, умничал ли сам, желая изменить себя, или есть посильнее нас общие законы, которым мы подвержены, все бедные человеки…

Июль 1847 г. Франкфурт или Остенде [18051805
  РС, 1875, № 12, с. 672; Акад., XIII, № 194.
  Возможно, является окончанием предыдущего письма.


[Закрыть]]

Несколько слов о Малиновском. В нем, сколько могу судить из длинного письма его, должно быть очень много хорошего. А судя по толстой серой бумаге, на которой писано письмо его, он должен быть не богат. Купи на мой счет стопу самой тонкой почтовой бумаги и подари ему от себя на описанья современного народа, проходящего перед его глазами по поводу «Мертвых душ». Если в его записках, которые не позабывай присылать ко мне аккуратно по почте (на оказию и комиссии не надейся), окажется что-нибудь такое, что можно напечатать, то прикажи наскоро списать его и напечатать потом в «Москвитянине» или другом журнале. Тогда весьма кстати можно будет прицепиться к оказанью денежного вспомоществования в виде оплаты за статью от журналиста или от тебя как соучастника и сотрудника в журнале. Таким же образом можно поступать и с другими талантливыми студентами, заставляя их охотнее сочинять, переводить и даже соблюдать жизнь и дух общества. Сообщаю все это тебе только для соображения, в твердой уверенности, что ты лучше моего сумеешь сделать умней и лучше. При сем передай следуемое письмецо Малиновскому[18061806
  Акад., XIII, № 195.


[Закрыть]].

Определи из моих денег, выручаемых за «Мертвые души», сумму на пересылку мне по почте всякого рода писем. Около 500 рублей ассигнациями назначь для этого непременно и никак не позабывай присылать мне всякую статью из журнала обо мне, приказавши переписать мелким шрифтом на мои деньги, и все высылай по почте.

6 (18) декабря 1847 г. Неаполь [18071807
  Сочинения и письма, т. 6, с. 433–436 (с пропусками и ошибкой в дате); Акад., XIII, № 232.


[Закрыть]]

Декабря 18. Неаполь.

Письмо мое от 2 декабря ты уже, без сомнен<ия>, получил. Хочется еще поговорить с тобой. Я прочел вторую книжку твоих лекций. Она еще значительней первой, это ты чувствуешь, вероятно, и сам. В ней ощутительней и ближе показывается читателю дело. Но и в ней проглядывает поспешность поделиться с читателем всем, даже и тем, что еще для самого себя видится несколько в отдаленной перспективе, – общий порок всех идущих вперед людей! Что для себя еще перспектива, пусть и останется в себе. Говорить нужно только о том, к чему уже пришел совершенно. Увы! я узнал это на опыте. Еще, мне кажется, не нужно читателю говорить вперед о всей огромности того горизонта, который намерен захватить своею книгою. Лучше высказать ему словесно скромнейшее и более частное намерение, а книга пусть ему сама собой обнаружит этот горизонт. Мне кажется, можно было не говорить вперед: «Я хочу показать всего русского человека в литературе», разве прибавивши: «насколько он в ней выразился». А вместо того просто раскрыть своей книгой действительно всего русского человека, как ты, вероятно, и сделаешь, но что не всякий может покуда смекнуть даже из тех, кому нравится твоя книга. Ты не можешь себе представить, как сердит всякого человека, не дошедшего до нашей точки зрения, похвальба открыть то, что ему еще не открыто и чье существование, разумеется, он должен отвергать как несбыточное. Его бесит это, как бесит ложь, проповедываемая с видом истины, и бесит еще более, когда он видит, как увлекаются другие. Увы! весь неуспех доброго дела от нас, и всему виноваты мы сами. Как трудно умерить себя! Как трудно сделать так, чтобы в творенье нашем дело выступало само и говорило собою, а не слова наши говорили о деле! Как трудно также уберечься от этих двух-трех выходок, которые проскользнут где-нибудь в книге, на которые упершись читатель уже подымает войну противу всей книги! А человек так всегда готов, выражаясь не совсем опрятной пословицей: «Рассердясь на вши, да всю шубу в печь!» Мне особенно понравилось, что ты развил в своей книге мысль о безличности наших первоначальных писателей, умевших всегда позабыть о себе. По прочтении твоей книги передо мною обнаружилось еще более мое собственное безрассудство в моей «Переписке с друзьями». Я уже давно питал мысль – выставить на вид свою личность. Я думал, что если не пощажу самого себя и выставлю на вид все человеческие свои слабости и пороки и процесс, каким образом я их побеждал в себе и избавлялся от них, то этим придам духу другому не пощадить также самого себя. Я совершенно упустил из виду то, что это имело бы успех только в таком случае, если бы я сам был похож на других людей, то есть на большинство других людей. Но выставить себя в образец человеку, не похожему на других, оригинальному уже вследствие оригинальных даров и способностей, ему данных, это невозможно даже и тогда, если бы такой человек и действительно почувствовал возможность достигать того, как быть на всяком поприще тем, чем повелел быть человеку сам богочеловек. Я спутал и сбил всех. Поэтические движения, впрочем сродные всем поэтам, все-таки прорвались и показались в виде чудовищной гордости, не<со>вместимой никак с тем смиреньем, которое отыскивал читатель на другой странице, и ни один человек не стал на ту надлежащую точку, с которой следовало глядеть на эту загадочную книгу. Гляжу на все, дивлюсь до сих пор и думаю только о том, каким бы образом я мог прийти в мое нынешнее состояние без этой публичной оплеухи, которою я попотчевал самого себя в виду всего русского царства. Только теперь чувствую силу того, что говоришь в книге твоей о личности писателя. Прежде я бы не понял и долго бы из-за моих героев показывал бы непережеванного себя, не замечая и сам того. Напиши мне, пожалуста, как идет в продаже твоя книга и сколько экземпляров было напечатано. Затем к тебе просьба вот какая. Пошли из моих денег, выручаемых за «Мертвые души», сто рублей ассигнациями, при следуемом здесь письмеце[18081808
  Акад., XIII, № 234.


[Закрыть]], сестре Ольге, если можно, не откладывая времени. А на другие сто рублей ассигнациями накупи книг такого рода, которые могли бы отрока, вступающего в юношеский возраст, познакомить сколько-нибудь с Россиею (отрока лет тринадцати), как-то: путешествия по России, история России и все такие книги, которые без скуки могут познакомить собственно со статистикой России и бытом в ней живущего народа, всех сословий. Я не знаю и не могу теперь припомнить, что у нас выходило хорошего по этой части. Но нельзя, чтобы не вышло чего-нибудь в последние года, где бы посущественней и поближе показывалось внутреннее состояние государства и что могло бы легко и с интересом читаться детьми. Начни тем, что купи у самого себя лекции русской литературы, вышедшие доселе выпуски, и записки твоего путешествия, если только они выйдут[18091809
  4 октября 1847 г. Шевырев сообщал Гоголю о своем летнем путешествии, конечной целью которого был Кирилло-Белозерский монастырь, и о желании рассказать об этой поездке в книге (Отчет… за 1893 г., с. 52 (приложения). Книга Шевырева «Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь» вышла только в 1850 г.


[Закрыть]] (я жду их с большим аппетитом: мне кажется, что эта книга будет больше для меня, чем для всякого другого). Купивши все такие книги, уложи их в ящик и отправь в Полтаву на имя сестры моей Анны. Прости, что обременяю тебя такими скучными хлопотами и пользуюсь безгранично твоей добротой. У меня есть племянник[18101810
  Речь идет о Николае Павловиче Трушковском – сыне старшей сестры Гоголя Марьи Васильевны (умерла в 1844 г.). Позднее Трушковский окончил Петербургский университет, был редактором первого посмертного собрания сочинений Гоголя (1855–1856).


[Закрыть]], почти брошенный мальчик, которому получить воспитанья блестящего не удастся, но если в нем чтеньем этих книг возбудится желанье любить и знать Россию, то это все, что я желаю; это, по-моему, лучше, чем если бы он знал языки и всякие науки. Об участи его я тогда не буду заботиться: он, верно, и сам пойдет своей дорогой и будет добрым служакой где-нибудь в незаметном уголку государства. А этого и предовольно для русского гражданина. Все прочее может поселить только заносчивость в бедном человеке. Присоедини к этому русский перевод Гуфланда о сохранении жизни[18111811
  Книгу медика-популяризатора Х.-В. Гуфеланда «Искусство продления человеческой жизни», вышедшую первым изданием еще в 1796 г.


[Закрыть]]. Он существует. Поручи книгопродавцам отыскать его. У меня есть одна сестра, которая воспиталась сама собою в глуши[18121812
  Младшая сестра писателя О. В. Гоголь (в замужестве Головня), с детства страдавшая глухотой. О. В. Гоголь-Головня оставила воспоминания (Из семейной хроники Гоголей. Киев, 1909).


[Закрыть]]. Языка иностранного не знает. Но бог наградил ее чудным даром лечить и тело, и душу человека. С семнадцатилетнего возраста она отдала себя всю богу и бедным и умерла для всего другого в жизни. Она лечит с необыкновенным успехом всякими травами, которых целебное свойство открыла сама, и часто молит бога, чтобы заболеть, – затем, чтобы испытать на себе самой новые придуманные ею средства. Читать ей медицинских книг не следует; пусть ее ведет натура. Но ей нужна такая книга, которая бы дала ей ближайшее понятие вообще о природе человека, как в нем движется кровь, как переваривается пища, и прочее. Пожалуста, спроси какого-нибудь умного врача, нет ли у нас на русском такой книги, которая бы могла быть по этой части доступна простолюдину, а не какому-нибудь ученому и воспитанному человеку, в которой была бы полная и коротенькая, понятная самому дитяти анатомия человека. Если что найдется по этой части, то, пожалуста, приложи к посылке, надписавши на книге: «Ольге Васильевне», чтобы она не замешалась с другими. Еще пошли ей же лучшее, какое у нас вышло, изъяснение литургии. Ты, верно, это знаешь. Не сердись на меня, мой добрый, за мои просьбы. Не забывай меня, пиши, пиши, как можно чаще. Ради бога, пиши.

Твой Г.

При сем следует также письмецо к Серг. Т. Аксакову[18131813
  От 6 (18) декабря 1847 г.


[Закрыть]]. Хотя я уверен, что неудовольствие его на меня прошло, но тем не менее пусть он из этих строк увидит, что совсем не нужно давать серьезного, строгого толкования многим нашим словам, которые вырываются весьма часто без расчета и намерения.

Адрес мой просто: в Неаполь, poste restante.

Если хватит денег, то, пожалуста, присовокупи к книгам новую, недавно вышедшую книгу Иннокентия, в которой, говорят, очень хорошие поучительные слова, и книгу «Новая скрижаль» преосв<ященного> Вениамина[18141814
  Новая скрижаль, или Дополнение к преждеизданной скрижали с таинственными объяснениями о церкви, о разделении ее, о утварях и о всех службах, в ней совершаемых, на четыре части разделенное. 1-е изд. – 1803 г., 2-е –1811 г.


[Закрыть]]. На всех таковых книгах надпиши: «Ольге Васильевне Гоголь». А весь ящик адресуй Анне Васильевне. Письмо же с деньгами на имя Ольги Васильевны прошу тебя отправить вперед и, если можно, не медля.

25–26 июля 1851 г. Москва [18151815
  Сочинения и письма, т. 6, с. 551 (с пропуском) ; Акад., XIV, № 232.


[Закрыть]]

Убедительно прошу тебя не сказывать никому о прочитанном[18161816
  Во второй половине июля 1851 г. Гоголь читал Шевыреву на его подмосковной даче пятую, шестую, а позднее и седьмую главу второго тома «Мертвых душ». «Он читал их, – вспоминал Шевырев вскоре после смерти писателя, – можно сказать, наизусть по написанной канве, содержа окончательную отделку в голове своей» (РС, 1902, т. 110, с. 443). Чтение проходило в обстановке полной секретности, поскольку Шевырев был первым слушателем этих глав.


[Закрыть]], ни даже называть мелких сцен и лиц героев. Случились истории[18171817
  Возможно, имеются в виду слухи о завершении второго тома поэмы и скором появлении его в печати.


[Закрыть]]. Очень рад, что две последние главы, кроме тебя, никому не известны. Ради бога, никому.

Обнимаю тебя.

Твой весь.

27 июля 1851 г. [18181818
  Отчет… за 1893 г., с. 68 (приложения). Сверено с автографом (ГПБ).


[Закрыть]]

Успокойся. Даже и жене я ни одного имени не назвал, не упомянул ни об одном событии. Только раз при тебе же назвал штабс-капитана Ильина[18191819
  Персонаж второго тома «Мертвых душ». Часть текста, в которой он действует, не сохранилась.


[Закрыть]], но и только. Тайна твоя для меня дорога, поверь. С нетерпением жду 7-й и 8-й главы. Ты меня освежил и упоил этим чтением. Бодрствуй и делай. 1-го августа я в Москве. Обнимаю тебя.

Твой душевно С. Шевырев.

Июля 27.

Гоголь и Н. М. Языков

Николай Михайлович Языков (1803–1846) – один из крупнейших лириков эпохи, вошедшей в историю как «золотой век» русской поэзии. Широкая известность пришла к Языкову в 1820-е годы. Тогда же завязываются его личные отношения с наиболее видными писателями нового поколения – А. А. Дельвигом, Е. А. Баратынским, А. С. Пушкиным, который высоко ценил Языкова и видел в нем своего литературного союзника. Как представителя пушкинского круга поэтов воспринимал Языкова и Гоголь.

В 1829 году Языков переезжает в Москву, где особенно тесно сближается с группой будущих участников славянофильского движения – И. В. и П. В. Киреевскими, А. С. Хомяковым, а также с М. П. Погодиным. Конец 1820– начало 1830-х годов – время расцвета языковского дарования, наивысшего признания его творчества. Именно к этому периоду относятся и первые из сохранившихся гоголевских отзывов о поэте.

Известно, что произведения Языкова входили в круг чтения нежинских лицеистов (Шенрок, т. 1, с. 91). Как о поэте не только любимом, но и хорошо знакомом пишет о нем Гоголь 1 января 1832 года, посылая своему гимназическому товарищу А. С. Данилевскому альманах «Северные цветы»: «Тут ты найдешь Языкова так прелестным, как еще никогда <…>». Несколько подробнее творчество поэта характеризуется в письме Гоголя к тому же адресату от 30 марта 1832 года: «<…> стихи Языкова <…> эффектны, огненны и с первого раза уже овладевают всеми чувствами». По свидетельству П. В. Анненкова, познакомившегося с Гоголем еще в начале 1830-х годов, Языков, наряду с Пушкиным и Державиным, был одним из его любимых поэтов: «Полный звук, ослепительный поэтический образ, мощное, громкое слово, все, исполненное силы и блеска, потрясало его (Гоголя. – А. К.) до глубины сердца. <…> Он просто благоговел перед созданиями Пушкина за изящество, глубину и тонкость их поэтического анализа, но так же точно, с выражением страсти в глазах и в голосе, сильно ударяя на некоторые слова, читал и стихи Языкова» (Анненков. Лит. восп., с. 62).

Языков, в свою очередь, с интересом и сочувствием следил за творческим развитием Гоголя. Внимание поэта привлек уже его первый прозаический цикл. «Вечера на Диканьке» сочинял Гоголь-Яновский, – сообщает он 22 декабря 1831 года брату Александру Михайловичу. – <…> Мне они по нраву: если не ошибаюсь, то Гоголь пойдет гоголем по нашей литературе: в нем очень много поэзии, смышлености, юмора и проч.» (Пушкин. Исследования и материалы, т. 11. Л., Наука, 1983, с. 281). Убеждение в значительности гоголевского таланта крепнет у Языкова по мере выхода новых произведений писателя. Вскоре после появления сборника «Миргород» он пишет брату П. М. Языкову и его жене: «Очень рад, что вам понравились повести Гоголя, – это прелесть! Дай бог ему здоровья, он один будет значительнее всей современной французской литературы – не выключая и Бальзака! » (28 июня 1835 г. – ЛН, т. 58, с. 547). О «Мертвых душах» поэт отзывается как о сочинении, «полезном нашему любезному отечеству», «живом зеркале» русской провинциальной жизни (ЛН, т. 58, с. 634). И лишь предисловие ко второму изданию «Мертвых душ», отразившее гоголевский кризис середины 1840-х годов, Языков воспринимает с неодобрением (ЛН, т. 58, с. 690–691).

Зрелые годы Языкова были омрачены тяжелой болезнью, справиться с которой ему так и не удалось. В 1838 году после безуспешного лечения на родине поэт уезжает за границу. 18 (30) июня 1839 года в немецком курортном городке Ганау произошла первая встреча Языкова с Гоголем (ЛН, т. 58, с. 560). Начало же близкой дружбы между писателями относится к сентябрю 1841 года, когда они вместе живут на курорте в Гаштейне. Возникшая симпатия оказывается настолько сильной, что у новых друзей появляется намерение (оно осталось неосуществленным), вернувшись в Москву, поселиться в одном доме. Часто встречаются они и в последующие годы: подолгу живут вместе в Гаштейне и Риме, путешествуют по Италии… Последняя встреча Языкова и Гоголя произошла в Гаштейне весной 1843 года – летом того же года поэт возвращается на родину.

Тесная дружба Языкова и Гоголя была подготовлена многими обстоятельствами – единством литературного круга, к которому они принадлежали, сочувственным отношением к творчеству друг друга, близостью идейных и эстетических позиций («Наши мысли и вкусы были почти сходны», – напишет Гоголь вскоре после смерти поэта. – Акад., XIII, с. 213), наконец, прекрасной «совместимостью» характеров. Взаимоотношения писателей, практически, не омрачались какими бы то ни было конфликтами. В их письмах мы находим немало прямых указаний на особую сердечность связавших их отношений. Близко сходится Гоголь и с родными Николая Михайловича – его братом П. М. Языковым, сестрой Е. М. Языковой-Хомяковой (см.: Аксаков, с. 219–220).

Общение писателей оставило заметный след в их творческих судьбах. Особенно серьезное влияние оно оказало на мировоззрение и литературную деятельность Языкова. Это воздействие Гоголя находит объяснения как личного, так и творческого характера. С середины 1830-х годов Языков-поэт переживает кризис, лишь отчасти связанный с болезнью. Затянувшиеся и не приносящие ощутимого результата поиски, несбывшиеся литературные планы, постепенное сужение круга читателей рождают у него чувство растерянности. Вот почему Языков, прежде столь ревниво относившийся к своей творческой независимости, с готовностью и надеждой воспринимает гоголевские уроки. Не менее существенно идейное родство обоих авторов. Языкову близка владеющая в тот период Гоголем мысль о религиозно-нравственном воспитании общества силой искусства. Подкрепленные гоголевским авторитетом, приобретают особую весомость уже жившие в сознании Языкова представления об учительской миссии художника, его ответственности перед современностью. Ободрение великого писателя, исключительно высоко оценивавшего масштабы его дарования («Бог да хранит тебя для разума и для вразумления многих из нас», – обращался Гоголь к поэту в одном из писем в феврале 1845 года), возвращало Языкову веру в свои силы и призвание. Все это сказывается на характере его творчества последних московских лет, в котором выделяются, с одной стороны, «программные» стихотворения («Землетрясенье», «Сампсон»), с другой – «полемические послания», непосредственно обращенные к современникам и знаменитые своей беспрецедентной резкостью.

Гоголь, в целом, положительно, а подчас и горячо воспринимал новое направление языковской лирики, хотя и осуждал крайности славянофильства поэта. Произведения Языкова, его писательская судьба занимают в то время в размышлениях Гоголя важное место. Это очень ясно показывают «Выбранные места из переписки с друзьями», где Языков выступает как адресат ряда писем, а его произведения не раз упоминаются, оцениваются, привлекаются в качестве примеров, подтверждающих рассуждения автора. Данная Гоголем в его последней книге развернутая характеристика языковского творчества (статья «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность») до сих пор остается непревзойденной по своей глубине, яркости и афористической точности.

Из непродолжительной по времени, но весьма оживленной переписки Гоголя и Языкова в настоящее время известны 45 писем Гоголя (1841–1847 годы) и 30 писем Языкова (1844–1846 годы). В сборник включено 19 писем Гоголя и 18 писем Языкова.