Книга: Стихотворения - Николай Гумилев

Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. (c)

В нормальных сранах за эти чудесные шедевры дают премии и cоздают поэтам особые условия (например должность Поэта-Лауреата Библиотеки Конгресса США) в России же...

Коммунистическая мразь по поэзии не промахивается. Какой-то кгб-еныш под руководством скотины Дзержинского фабрикует для галочки никогда не существововаший заговор, жульнически подверстывает к нему Гумилева и вот итог: могила поэта "утрачена". Нет еще раз капсом МОГИЛА ПОЭТА "УТРАЧЕНА" мать вашу!

Вот такая страна, вот так она награждает своих лучших поэтов...

Рекомендую читать всем.

Для меня поэтика Гумилева это исключение из всех русских поэтов, он один из немногих, кто идет не внутрь, а раскручивается вовне, кому тесно смотреть в окно, и его строки уводят тебя за линию горизонта. Мне повезло, и со стихами Гумилёва я познакомилась уже в школе, и вот это про капитанов, конквистадоров, абиссинию, шло параллельно с книгами Магидовичей, Верна, с текстам про открытие неведомых ранее земель. Сейчас то я выросла, и понимаю, что не только, и даже не столько про дальние страны его стихи, но тогда же Гумилев был чистый Гэндальф, по вине которого тысячи мальчиков и девочек однажды утром уходили в большое путешествие.

Когда ты взрослый, то видишь, что конквистадор умирает, женщины холодны и надменны, и может статься, дорога это не только открытие, это еще и бегство. И с обреченностью понимаешь, что не проедешь мимо зеленной, где эта страшная бочка с отрубленными головами и сам ты конечно тварь еще скользкая, но что-то там свербит, в плечах, хотя и нет пока ничего.

Хотелось написать что-то про раннюю и нелепую гибель, про тупых и подозрительных, но давайте представим, что поэт продолжает путешествовать, от какой-то точки с географическими координатами и до бессмертия.

Раз вечером во время карнавала влюбленный рыцарь спросил у своей дамы: — Прекрасная, когда же вы полюбите меня? — Я полюблю вас тогда, когда вы достанете мне Золотой цветок, тот, что поет на восходе солнца. — Прощайте, прекрасная! Ждите меня вечером в день святого Филиппа на пороге вашего дома. В день святого Филиппа вечером красавица ждала влюбленного рыцаря на пороге своего дома. — Здравствуйте, прекрасная! Вот я принес вам Золотой цветок, тот, что поет на восходе солнца. Скажите же, что вы меня любите. — Рыцарь, я люблю вас. Но, боже, как вы бледны! — Диво ли, что я бледен? Сто черных волков стерегли Золотой цветок, что поет на восходе солнца. Они так терзали меня, что я потерял половину своей крови. Прекрасная, скажите мне, когда же мы обручимся? — Рыцарь, мы обручимся, когда вы достанете мне Голубую птицу, говорящую птицу, которая рассуждает обо всем как человек. — Прощайте, прекрасная! Ждите меня вечером в день святого Роха на пороге вашего дома.

Бытует представление о стихах как о чем-то хаотичном, внеземном. Что писать в рецензии, ведь они говорят, когда я не нахожу слов. Влюбившись, повторяю строки Пастернака, тоскую в чужом городе под Бродского («и в комнату с шумом врывается воздух с моря - оттуда, где нет ничего вообще») и т.д. Гумилев переводит в слова ярость решения быть романтичным. Не украдкой, а так, как бегут в бой герои Толстого. Сейчас Кронштадт - грустное зрелище, но вспоминаю его с восторгом. Мир кажется маленьким при планировании путешествий, охватным: визы, достопримечательности, цены. На морской же набережной не видно другого берега, именно в этом месте родился Николай Степанович. Есть ощущение, что поэзия ведет Гумилева (через непростую любовь, поездки в Европу и Африку...), а не является итогом жизни, которую для краткости называют интересной. Анна Ахматова не была в восторге от экзотики (леопардов, жирафов, принцесс), но представить себе без этого творчество Гумилева невозможно. Листаю сборник в поисках «слова в простоте».

Чаще всего поэт один на один с земным миром. «Жираф» - свидетельство понимания своей оторванности. Эта пропасть - не результат образа жизни, даже характера. Стихи о ней проникнуты грустью решенного вопроса, хорошо это ощущение передает песня Ника Кейва As I sat sadly by her side, музыкальная рифма к «Жирафу»: As I sat sadly by her side At the window, through the glass She stroked a kitten in her lap And we watched the world as it fell past Гордость - наиболее подходящее слово. Гумилев не отчитывается даже перед высшим судом («Душа и тело»). Но это не та мужественность, что возьмет желаемое силой, а стоицизм.

В день святого Роха красавица ожидала рыцаря на пороге своего дома. — Здравствуйте, прекрасная! Вот вам Голубая птица, говорящая птица, которая рассуждает обо всем как любой христианин. Скажите же мне, когда мы обвенчаемся? — Рыцарь, мы обвенчаемся, когда вы найдете орлиного царя и принесете его мне пленником в железной клетке. Боже, рыцарь, как вы печальны! — Печален? Я печален недаром, у меня на то есть причины. Голубая птица, говорящая птица, которая рассуждает обо всем как человек, сказала, что вы не любите меня. — Голубая птица, ты солгала! За это я тебя сейчас велю ощипать и изжарить живой. — Прощайте, прекрасная! Ждите меня вечером в день святого Луки на пороге вашего дома.

У Гумилева редко встречаются бытовые сцены, как и социальные комментарии. Стихи как жанр интересны многослойностью, для каждого - свой уровень понимания: для ребенка это сказки, влюбленный найдет поддержку, знающий историю - метафоры, интересующийся Серебряным веком - аллюзии на персон того времени. «Пророки» - пример сближения с реальностью, можно угадать Блока и кружок Иванова в «башне». Трамвай мировой истории мчится, пассажиры не могут выйти, конечная угадывается в тумане, что об этом говорить. В стихотворении 1909 «Выбор» поэт предрекает падение созидающих башню и смерть разрушающих её, как падут на дно мирового колодца царская семья, а затем и ярые революционеры. Это не заметка на злобу дня, а наблюдение глупца на холме из песни Битлз, лишенное революционного задора, предостережений и оценки. Все умрут - это не новость, как общеизвестность - не есть настоящее знание, но Гумилев пишет, что в детстве верил в это (в конечность своей жизни и жизни всего мира), зрелые стихи полны утверждений, а смерть поэта в 35 лет ставит точку. Гумилев хоть и писал, что земное - суть ненужное, участвовал в литературной жизни, друзьям весело рассказывал планы на годы вперед, учил молодых людей стихосложению. Разделить лирического героя и поэта все равно не выходит, стихи на удивление гармоничны, ничто не выбивается из общего тона. Война также полна доблести, в ней есть место милости к побежденному («Война»), источник отваги - то же чувство растворения в реке времени (позже Хемингуэй утвердит этот образ в эпиграфе из стихотворения Джона Донна: колокол звонит по каждому из нас), когда адреналин от сражений усиливает красоту зведного неба над головой, но гибель боец встретит с достоинством.

В 1921 году Гумилев пишет стихотворение «Мои читатели», где подводит итог. Серебряный век в разгаре, а поэт гордится отсутствием неврастении, душевности и многозначительных намеков! Сравните с «Нобелевской премией» 1959г. Пастернака: Что же сделал я за пакость, Я убийца и злодей? Я весь мир заставил плакать Над красой земли моей. Но и так, почти у гроба, Верю я, придет пора — Силу подлости и злобы Одолеет дух добра. У Гумилева все одолеет бесстрашие. Мечта соседствует с ужасом, истины в жизни (и после смерти тоже, см. «Память» 1921г.) нет, Гумилев обращается не к экзотике как таковой, а к неизведанному, недоступному, как ученый сквозь линзу микроскопа исследует невидимый мир. Поэт почти не задает вопросы, те, что есть либо сразу получают ответ, либо вовсе его не требуют. Он знает, что женщина его не любит - или что любовь пришла, что скрипач погибнет, эта уверенность передается читателю за счет неоднократного повтора «я знаю».

Описания - несмотря на всю романтичность - детальны, ясны и энергичны, читавший раз, уже не сможет забыть образы, короткие яркие фразы, персонажей: пиратов, бродяг, зверей... Сквозь строки тихо ступает Анна Ахматова. Женщина в стихах Н.С. удивительно неприсутственна: печально смотрит, заносит руку с ножом, ждет или прощается перед боем («Девушке»). Здесь, конечно, сказывается образ Анны Андреевны: надменна, молчалива, жестока и прекрасна. Лирическая героиня еще дальше, чем Африка, кубок уже отравлен, колокольчик продан и поэт смиряется со своей судьбой, не требую (гордость!) любви. Но поэзия не была бы так популярна, если бы сквозь рыцарскую традицию не проступала любовная чувственность, а под ней - уязвимость мальчика, увидевшего когда-то красоту этого мира и сумевшего её передать.

Гумилев, как и хотел, не выбивает у читателя слезу, не торгует смехом. Но огонь горит, и столетие спустя я чувствую эту ярость.

Вечером в день святого Луки красавица ждала на пороге своего дома. — Мама, мама, мой рыцарь не вернулся! — Садись за стол, дочь моя. Твой милый придет во время ужина. После ужина красавица снова вышла на порог. — Мама, мама, не идет мой рыцарь! — Ложись спать, дочь моя. Твой милый вернется завтра утром. Красавица легла в постель. Но в полночь она тихонько встала и вышла на порог встречать своего рыцаря. — Здравствуйте, прекрасная! Орлиный царь сильнее меня. Быть может, кто-нибудь другой сумеет принести вам его в железной клетке. — Рыцарь, что за красная дыра зияет у вас в груди? — Красавица, здесь было мое сердце. Орлиный царь выклевал его. Мы не будем мужем и женой никогда, никогда. И рыцарь скрылся во мраке ночи. А красавица на другой день постриглась в монастыре кармелиток и до самой смерти не снимала черного монашеского покрывала. (Французская народная сказка)

Я знаю, что 1917 год был бурным для Вас, как и для России. Вы издавали стихи, сражались в окопах Первой мировой, много путешествовали, впрочем, как и всегда. Стокгольм, Лондон, Париж - эти европейские декорации, наверное, казались Вам скучными и унылыми после солнечных городов Судана, золотых дюн Сахары и нильских изумрудных равнин. Наверное, глаза Ваши истосковались по ярким африканским краскам, а кожа томилась в ожидании палящего ветра из пустыни. Ах, Африка!.. Вы, человек из холодной и снежной России, стали ее певцом, ее героем, ее возлюбленным. Вы прошагали уверенной поступью охотника и исследователя по самым загадочным местам Черного континента, Вы описали их так, что даже в пресыщенной душе современного туриста нет-нет да и возникнет нежданное желание: а может ну их, эти отели со шведским столом по системе "все включено", и махнуть в Абиссинию?! Где она, Абиссиния? Не найти ее на карте...

Увы, Николай Степанович, нет Абиссинии, как нет и смелых первопроходцев, жаждущих спать в палатке под африканским небом и, сжимая ружье, выслеживать в одиночку львов. Мы предпочитаем турпакеты с медицинской страховкой, страховкой от несчастного случая, страховкой от невыезда, страховкой от жизни. Да, мы стали бояться жить. Под словами "полная, интересная жизнь" мы понимаем те же турпоездки, вечера пятниц в ночных клубах, шоппинг в сезон распродаж. Вы, думаю, даже не смогли бы представить себе, что такое "ночной клуб" и что такое "шоппинг". Пьянка в темном помещении среди множества незнакомых потных и дрыгающихся тел. Бессмысленное спускание денег на вещи, которые вряд ли нам понадобятся и уж точно не принесут счастья. Нет, Николай Степанович, Вы жили совсем другой жизнью. Дороги первооткрывателя, война героя, любовь поэта и сама Поэзия, Муза - вот чем была для Вас жизнь. Мы можем только завидовать, уютно умирая в своих уютных квартирках и особнячках.

Признаюсь, что именно Ваши стихи об Африке давались мне тяжелее остальных, возможно, потому что мне сложно вообразить, что я смотрю на окружающий меня пейзаж и говорю себе: "До меня этого никто не видел!" И все же я считаю восхитительным и невероятным, что Ваши стихи так отражали Вашу жизнь, а Ваша жизнь так подтверждала Ваши стихи.

Мне думается, что Вы - пророк, которых, как известно, нет в своем Отечестве. Вы очень многое предвидели, а если не предвидели, то почувствовали. И свою собственную судьбу, и судьбу страны, судьбу народа, судьбу, которую Вы так страшно разделили. Когда Вы смотрели на темные воды близ Лондона, Вы же все поняли, все предугадали... В Ваших стихах вообще очень много пророчеств, и даже кажется невероятным, что поэт влюбленный в прошлое, смог так легко заглянуть в будущее. Издавна в русской литературе сложилась традиция писать о великой и нелегкой судьбе поэта. Вспомните Пушкина и Лермонтова с их "Пророками". Первый гордился своим даром, второй был готов встретить порицание толпы, Вы же в своей волшебной "Волшебной скрипке" предугадали все. Пушкин, Лермонтов, Гумилев - мы знаем, что ждет поэта в конце. Не даром образ смерти преследует Вас в Ваших строках то мертвым леопардом, то девой с головой гиены.

Любой посторонний человек, читающий это письмо, удивится, что поэта-романтика, а Вы - романтик, хоть и называете свое творчество акмеизмом, адамизмом, символизмом, так вот, поэта-романтика я не спрашиваю о любви. Но мы-то с Вами знаем, что о любви можно говорить в стихах, поэмах, песнях и балладах. Сплетничать - никогда. Уверена, что Ваша любовь была столь же царственна и благородна, как слон, выросший из "Слоненка".

Николай Степанович, читать и перечитывать Вас - это не просто удовольствие, это мистический опыт, каждый раз новый. Иногда Ваши стихи кажутся столь же холодными, сколь и совершенными. Иногда их страстность проникает в самое сердце. Иногда у меня мурашки по коже и хочется плакать. Может быть, это рождается шестое чувство?

С уважением, любовью и благодарностью за полное совпадение поэта и человека,

Ваша поклонница Е.