Текст книги "Невидимый свет"

Николай Иванович КОРОТЕЕВ
Владимир Дмитриевич УСПЕНСКИЙ
НЕВИДИМЫЙ СВЕТ

СМЕРТЬ МИЧМАНА

– Ну какой же ты, папа, Конек-Горбунок?! У тебя же хвоста нету!

– Хвост можно сделать. Из мочалки…

Пятилетний Витька взгромоздился на спину отца, стоявшего на четвереньках посреди комнаты, наморщил лобик, подумал и сказал:

– У нас мочалки нету. Давай я в третью квартиру к Петровне сбегаю?!

– Не надо. За уши держись. Помнишь, у Конька-Горбунка уши длинные были. Иванушка за них и держался.

– Да-а, попробуй! У тебя уши короткие.

– Не беда!

– Ты, папка, опять сказку забыл, – с обидой возразил Витька. Ведь в сказке задом наперед сидят. А как же я буду задом наперед сидеть и за твои уши держаться?

– Верно, – серьезно согласился Иван Иванович, поднимаясь на ноги. – Придется до другого раза игру отложить.

– Я скажу маме, чтобы она к твоей пижаме хвост пришила. Ладно?

– Идет! Завтра и поиграем.

Иван Иванович подошел к зеркалу, пригладил русые, начавшие редеть волосы. На нем была просторная пижама, на ногах – мягкие домашние туфли. Глядя в зеркало на свое лицо – курносое, раскрасневшееся, с резко выделявшимися полосками густых белых бровей, Иван Иванович усмехнулся. «Повозишься с маленьким – сам помолодеешь», – подумал он.

Схватив сына в охапку, Иван Иванович сел на диван. Витька, белобрысый и голубоглазый, очень похожий на отца, продолжая шалить, пристроился на отцовском колене: он вообразил себя кавалеристом. Иван Иванович улыбнулся, погладил белокурую головку. Он любил играть с сыном, по его желанию изображал то великана, то лошадь, а один раз даже Муху-Цокотуху. Он даже пищал «по-мушиному», хотя в глубине души сомневался, способна ли муха производить такой звук. Но Витька уверял его, что мухи пищат сколько угодно, что он сам видел большую муху, пищавшую басом, прямо, как папа. Ивану Ивановичу пришлось признать, что Витька осведомлен в этом вопросе лучше его.

Резкий телефонный звонок застает отца и сына встать с дивана. Витька снял трубку.

– Тебя, папа.

Иван Иванович слушал молча, лишь изредка кивал головой, роняя негромко: «Да… Есть! Да», С лица его сбежало оживление, брови нахмурились, резко выделились скулы. Витька притих, забившись в угол дивана. Он уже привык к таким неожиданным звонкам и знал, что от телефона отец отойдет совсем другим человеком, серьезным, строгим. И, наверное, надолго уедет куда-то…

Так было и на этот раз. Повесив трубку, отец ушел к себе в комнату и вскоре вернутся одетым в военною форму. Витька тяжело вздохнул:

– Надолго, папа?

– Вероятно… Тут на столе я оставлю записку. Передашь маме.

Иван Иванович вырвал лист из блокнота и написал: «Я уехал. Сходи в кино одна. Билеты в левом ящике. Целую».

За окном просигналила машина. Иван Иванович еще раз погладил Витьку по голове и вышел из комнаты…

Через два часа майор КГБ Иван Иванович Сечин был в каюте командира соединения эсминцев капитана 1 ранга Майского. Кроме майора, в каюте находились сам Майский, пожилой невысокий человек с узкими плечами и большой головой, и атлетически сложенный капитан 3 ранга Басов. Майский задумчиво смотрел в иллюминатор на белых чаек, носившихся над водой. Корабль чуть покачивало с борта на борт. В круглом отверстии иллюминатора виднелись то зеленоватая поверхность бухты, то синее небо с редкими кучевыми облаками. В каюте было душно, и капитан 1 ранга расстегнул китель. На его лице, изрытом сетью глубоких морщин, выступили бисеринки пота.

Майский считался большим знатоком морского дела. Начав службу на флоте юнгой, он исходил едва ли не все моря и океаны; во время войны корабль, которым он командовал, был удостоен гвардейского звания. Как и многие люди с мягким и добрым характером, Майский старался держаться строго, говорить резко и коротко. «Добро» и «дробь» были его излюбленными словечками. Но офицеры-сослуживцы знали, что он справедливый командир, терпеливый и настойчивый воспитатель. Молодые офицеры старались попасть служить в его соединение, зная, что у Майского есть чему поучиться.

Басов сидел, откинувшись в кресле и шевеля толстыми пальцами могучих рук. Он напряженно слушал Сечина.

– Наши связисты перехватили радиограмму, – говорил Иван Иванович. – Передавала неизвестная станция километрах в ста от нашего берега, в море. Радиограмму удалось расшифровать. Сведения, которые содержатся в ней, могли быть собраны только в нашем порту. Значит, кто-то собрал их здесь и не известным нам путем доставил на чужой корабль…

– Сведения касаются нас? – нетерпеливо перебил Басов.

– Да. Речь идет о вашем эскадренном миноносце, товарищ капитан третьего ранга.

– О «Мятежном»?

– О нем. Вот послушайте, – Сечин развернул лист бумаги и прочел: – «На „Мятежный“ доставлено новое вооружение. Производится монтаж».

– Ах, черт! – вырвалось у Басова. – Извините, товарищ капитан первого ранга! – Лицо Басова побагровело. – Такое дело тут!

– Прощаю, – кивнул Майский. – Вы понимаете, Басов, всю серьезность случившегося? Вооружение новое, уникальное. Известно о нем только узкому кругу лиц.

– Но как узнали? На корабле не было посторонних людей. Мы стоим на рейде.

– Как узнали? На этот вопрос я, к сожалению, ответить не могу, – продолжал Майский. – Послушаем, что скажет нам майор.

– Почти ничего, – пряча в карман кителя радиограмму, ответил Сечин. – Пока ясно одно. В базе есть враги, и они знают, что делается на эскадренном миноносце «Мятежный».

– На лучшем корабле соединения, – тихо заметил капитан 1 ранга.

– Да. Заняться расследованием этого дела поручено мне. – Сечин сделал паузу. – Я прошу вас, товарищ Басов, выделить мне в помощь молодого офицера, знающего корабль и людей.

– С удовольствием, – Басов задумался, перебирая в памяти офицеров корабля. – Ага, есть такой. Лейтенант, прекрасный спортсмен. Недавно избран секретарем комсомольской организации подразделения.

– Подумайте как следует, – предупредил Майский. – Надо выбрать лучшего.

– Этот справится, – уверенно сказал Басов, назвав фамилию.

– Знаю, знаю. Кандидатура подходящая, – подтвердил Майский. – Ну, что же! Желаю счастливого плавания, товарищ майор. – Капитан 1 ранга пожал руку Сечина. – Рифов и мелей у вас на пути много, идти придется без карт и компаса. Но я верю в успех. Держите меня в курсе дела и рассчитывайте на любую помощь. До свидания.

Вахтенный офицер предложил Сечину доставить его к причалу на катере, но майор попросил шлюпку. Легко спустившись с трапа в покачнувшийся ял, Сечин с удовольствием оглядел раздетых по пояс мускулистых гребцов, кормовое сидение, такое чистое, что даже садиться на него было боязно. «Стеклом драили», – подумал Сечин. Он начинал службу матросом в боцманской команде крейсера, сам когда-то ходил правым загребным на призовой шлюпке и с тех пор сохранил в душе любовь к гребному спорту, старался не пропускать ни одного шлюпочного соревнования.

– Пройдите с ветерком, – предложил Сечин старшине шлюпки. Смуглый от загара старшина понимающе улыбнулся.

– Навались! – приказал он гребцам. Ял быстро понесся по голубой глади залива. Форштевень его легко резал воду, и она, журча, пробегала вдоль борта. Гребцы, занося весла, равномерно наклонялись вперед и отваливались назад всем корпусом, почти ложась спинами на колени сидевшим сзади. Желтые гладкие, будто полированные весла дружно, единым рывком вылетали из воды, оставляя белые, закипающие бурунчики.

– Два-а-а, – протяжно командовал старшина, наклоняясь вперед, пока лопасти весел проходили в воде. – Раз! – резко обрывал он, взмахивая рукой, и лопасти без брызг и без плеска вырывались на поверхность. – Два-а-а… Раз!

Над головой, в центре ярко-синего купола стояло раскаленное солнце. По воде прыгали и переламывались на мелких волнах ослепительные блики. Недвижимо стояли на рейде корабли. Впереди раскинулся на холмах большой приморский город, тянулись белые линии домов, тонувших в густой зелени. Сочетание белизны с зеленью придавало порту особую красоту и праздничность.

Справа высились закопченные трубы морского завода. А левее, на холме, виднелся обширный парк. Сечин видел даже отдельные строения в нем, желтые, усыпанные песком аллеи – настолько близко подходил парк к воде.

Резко и пронзительно кричали чайки. В порту, как пулеметы, стучали пневматические молотки.

Большой красивый приморский город жил обычной трудовой жизнью. Казалось, ничто не нарушало ее привычного течения. Но Иван Иванович Сечин, любивший этот утопающий в белых акациях город, сейчас особенно внимательно присматривался к нему.

Где-то в городе находился вражеский лазутчик, и Сечину предстояло найти его. Приходилось начинать работу, не имея в руках никаких данных, кроме перехваченной радиограммы, отправленной неизвестным кораблем.

Кем были собраны сведения о монтаже уникального вооружения, каким путем доставлены на неизвестный корабль, крейсировавший в море? Ответы на эти вопросы предстояло найти.

«Капитан 1 ранга прав, на пути много рифов и мелей», – подумал Сечин.

– Шабаш! – скомандовал старшина, и шлюпка впритирку подошла правым бортом к причалу.

– – – …Вскоре майор сидел уже в кабинете своего начальника полковника Радунова. Окна комнаты были открыты, ветерок шевелил белые шторы. На столе бесшумно крутился вентилятор. Радунов, высокий худощавый блондин с вьющимися крупными кольцами волосами, просматривал бумаги, лежавшие в объемистой красной папке. Ему трудно было дать пятьдесят лет, так хорошо и молодо он выглядел. Движения его были быстры и энергичны.

– Есть новости, Иван Иванович, – сказал Радунов, откладывая в сторону папку, – и новости серьезные. Два часа назад неожиданно скончался хранитель портового склада мичман Ляликов. Может быть, помните его?

– Нет, – признался Сечин. Он всегда удивлялся памяти Радунова, знавшего в лицо чуть ли не всех в городе.

– Высокий, пышущий здоровьем человек, и черная борода лопатой, – продолжал полковник. – Ему бы жить да жить. Обстоятельства смерти кажутся мне странными. Дело в том, что на складе Ляликова несколько дней хранились приборы управления того самого вооружения, которое будет испытывать «Мятежный». Случайное ли это совпадение? Как вы думаете, Иван Иванович?

– Надо разобраться.

– Так вот. Поезжайте в порт и посмотрите на месте. В морг уже выехал наш врач. Держите связь с ним. Обо всем сразу сообщайте мне…

Расставшись с Радуновым, Сечин прежде всего решил выяснить обстоятельства смерти мичмана. В порту об этом «несчастном случае», как говорили люди, шло много пересудов. Из разговоров майор узнал, что Ляликов холост, жил один, был человеком жизнерадостным, любил пошутить.

– Где это случилось? – поинтересовался, между прочим, Сечин у начальника склада.

– В столовой.

– Он всегда обедал там?

– Не всегда, но очень часто. Жил он здесь близко. Мы обычно вместе ходили. А сегодня я задержался, оборудование принимал.

Сечин прошел в столовую. Зал был полон. Только один стол в углу возле окна пустовал. Иван Иванович сразу понял: мичман обедал за этим столом. Майор разговорился с официанткой, обслуживавшей Ляликова.

Полная, грузная женщина была бледна и взволнована. Ее большие красные руки дрожали. Рассказывала она торопливо, глотая концы слов.

– Ляликов пришел, говорит, дай. Маша, окрошку. Он всегда окрошку на первое брал, – скороговоркой частила она. – Я принесла. Пошла других обслуживать. Потому как клиентов много, все требуют. Потом вижу – он первое съел. Сидит, улыбается и бороду рукой поглаживает. Побежала за вторым, – официантка закрыла лицо передником.

– Вы не волнуйтесь, – мягко сказал Иван Иванович. – Ну, принесли вы второе, а дальше что?

– У него рагу из свинины было, – продолжала она всхлипывая. – А он откинулся на стуле и голову набок. Лицо белое-белое как полотно. У меня поднос из рук выпал…

– Сколько времени вы ходили за вторым?

– Минуты четыре, от силы – пять.

– Кто сидел с ним рядом?

– Никого. Один был.

Сечин познакомился с врачом столовой. Молодая миловидная девушка с золотистыми волосами, поздоровавшись, села на край стула, заговорила первая, не дожидаясь вопроса.

– Я была в это время на кухне. Только что сняла пробу. Качество пищи хорошее. Отравления не могло быть.

– Вы совершенно уверены в этом?

Девушка поджала нижнюю губу, ответила с обидой:

– Правильность моего заключения подтвердил анализ пищи. Вот результаты, – протянула она листок.

– Я оставлю его у себя, – сказал Сечин, прочитав заключение.

– Пожалуйста.

– Вы осматривали умершего. Что вы думаете о причине смерти?

– С сердцем что-нибудь, наверно… Что – сказать трудно.

Майор позвонил в морг, но оттуда ничего нового не передали. Врач сообщил, что вскрытие трупа произведено, а результаты лабораторных исследований будут известны вечером.

Сечин внимательно просмотрел личное дело Ляликова, еще раз поговорил с начальником склада, побывал на квартире мичмана. Его внимание привлекли две детали. Удалось выяснить, что мичман – заядлый курильщик, много лет не расстававшийся с трубкой, за неделю до смерти бросил курить. В записной книжке, найденной в кителе Ляликова, оказались адреса и телефоны знакомых, а на последней страничке были записаны какие-то цифры.

«П. Г. —1300 П. Г. – 700 П. Г 3000»

Ими-то и заинтересовался Сечин. Обычно так люди обозначают сумму денег, взятых у кого-либо или данных взаймы. Сечин постарался выяснить, нет ли среди знакомых или сослуживцев Ляликова человека с такими инициалами. Таких не оказалось.

(В оригинале, из-за ветхости и давности книги, отсутствуют 13-14 страницы) капитан-лейтенант Дунаев, отдававший распоряжения старшинам и матросам.

– Все в порядке? – спросил его Майский.

– Все, – улыбнулся Дунаев усталой, но довольной улыбкой.

Радиометристы доложили о том, что прямо по курсу лежит остров Песчаный, сообщили дистанцию. «Мятежный» приближался к району стрельб. Предстояло произвести несколько залпов по этому маленькому пустынному клочку земли.

Офицеры-специалисты, собравшиеся на мостике, негромко переговаривались между собой. До слуха Майского долетали отдельные фразы:

– Совершенно новая идея…

– Главное – простота…

– Как ваш секундомер?..

– Трудно не волноваться… Новый шаг вперед.

Майский прошелся по мостику. Ему хотелось самому спуститься на палубу, еще раз проверить, все ли готово. Но он сдержал себя. Капитан-лейтенант Дунаев, старшины и матросы сами знали, что от них требуется.

Дождь прекратился. Среди низких, быстро бегущих облаков появились просветы. То там, то тут вспыхивали на небе крупные яркие звезды. Тучи закрывали их, но звезды появлялись в другом месте. Усилился ветер. Корабль начало покачивать. «Мятежный» тяжело кренился то на левый, то на правый борт.

– Вышли в район стрельб. Разрешите начать испытания? – обратился к Майакому капитан 3 ранга Басов.

Добро! – голос Майского дрогнул от сдерживаемого волнения.

– Лево руля! – скомандовал капитан 3 ранга, и «Мятежный», накренившись, плавно покатился влево, ложась на боевой курс. Перед капитан-лейтенантов Дунаевым засветились на посту управления приборы. Дунаев отдавал короткие приказания. Офицеры и орудийные номера замерли на своих местах, ожидая последней команды. Потянулись минуты ожидания… Еще мгновение и тишину ночи разорвет залп, первый раз заговорит новое, мощное, никому до сих пор не известное оружие.

В переговорной трубе раздался легкий свисток. Басов вынул пробку и наклонился к раструбу. По лицу его скользнуло удивление, брови нахмурились.

– Есть! Продолжайте слушать! – крикнул он в переговорную трубу и, подойдя к Майскому, что-то негромко сказал.

Капитан-лейтенант Дунаев, глядя на секундомер, взялся за рычаг ревуна, но Майский легким движением отвел его руку.

– Отставить!

Дунаев обернулся в недоумении.

– Отставить, – повторил Майский. – Кораблю лечь на обратный курс. Я сам выясню, в чем дело, – добавил он, обращаясь к Басоу.

В рубке гидроакустиков, куда спустился капитан 1 ранга, было очень тихо. Только по легкому дрожанию палубы можно было понять, что машины эсминца работают и «Мятежный» идет полным ходом. Гидроакустик, чернобровый, лобастый старшина 2 статьи медленно вращал левой рукой небольшой штурвал. Старшина всем телом подался вперед, напряженно вслушиваясь. Майский надел параллельные телефоны. В них раздался легкий шум. Рука акустика застыла на месте, штурвал перестал вращаться, и Майский уловил еле-еле слышный шум винтов.

– Лодкам – спросил капитан 1 ранга.

– Так точно. Идет в отдалении.

– Почему так плохо слышно?

– Далеко. И идут очень тихо. Иногда совсем стопорят ход.

Снова Майский стал прислушиваться к далекому, едва уловимому шуму. С его губ готово было слететь проклятье, но он сдержался и, сняв наушники, медленно пошел из рубки. На мостик Майский поднялся сумрачным и, обращаясь к капитану 3 ранга Басову, приказал:

– Возвращайтесь в базу!

Майский знал, что наших подводных лодок в этом районе быть не могло. Значит, лодка была чужая, а испытывать при «свидетелях» новое оружие невозможно. Результатов стрельб с лодки видно не будет – она находилась далеко. Но люди на лодке могли специальными приборами определить скорострельность и силу взрывов.

Капитана 1 ранга мучил вопрос: каким путем иностранная разведка могла узнать день и час выхода корабля в море? Ведь из базы то и дело выходят корабли. Но лодка безошибочно разыскала среди них тот, который шел на испытания.

Едва эскадренный миноносец встал в бухте на бочку, Майский вызвал в каюту Басова и Дунаева. Капитан 3 ранга Басов с трудом сдерживал свой гнев. Дунаев, полный медлительный человек, смотрел на Майского удивленно и растерянно. Он много сил приложил к тому, чтобы испытания прошли безупречно, изучил схемы, сам следил, как ставят на место каждый прибор, завинчивают каждую гайку. Он уже успел полюбить это новое, доверенное ему оружие, гордился им так, будто сам изобрел его. Дунаев был уверен в успехе, и вдруг такая неудача.

– Товарищи офицеры, – сказал Майский. – Лодка, которая ждала нас в море, знала точно, когда выйдет из бухты наш корабль. О дне и часе выхода «Мятежного» в море было известно только четверым. Об этом знал я, вы двое, да майор Сечин. Я никому, кроме вас, не сообщал об этом. Подумайте и вспомните, может быть, прямо или косвенно вы говорили кому-либо о выходе?

– Я не говорил, – отозвался Дунаев. – Впрочем… – лицо его покрылось красными пятнами, он достал из кармана платок, вытер испарину. Майский и Басов молча ждали.

– Впрочем… Вчера я был дома. Мы живем вдвоем с сестрой, с Наташей… Я сказал, чтобы она собрала белье. Наташа спросила: «В море?» Я по привычке ответил, что уйдем вечером… Но нет, этого, не может быть! Чтобы Наташа?!

– Не волнуйтесь, Андрей Пантелеевич, – успокоил его Майский. – Мы знаем, Наташа – хорошая девушка, комсомолка. Но враг хитер. И вы правильно поступили, сообщив нам…

После разговора с офицерами Майский поехал к полковнику Радунову. Ему много раз приходилось встречаться с полковником. Радунов нравился ему своей неторопливостью, вдумчивостью и той особой теплотой, располагающей к себе, которая встречается довольно редко.

– Рад видеть вас, Георгий Степанович, – приветствовал Майского Радунов. – Я догадываюсь, что привело вас ко мне… Вы прямо с корабля?

– Да.

– И, конечно, не завтракали?

– Не успел, – признался Майский.

– Ну, садитесь, – показал на кресло полковник, доставая из шкафа бутылку лимонада и тарелку с бутербродами.

– Я тоже еще не ел. Давайте-ка закусим.

– Но дело важное, – пробовал возразить капитан 1 ранга.

– Я слушаю вас, – сказал полковник, подвигая Майскому тарелку с бутербродами.

Капитан 1 ранга рассказал о разговоре с Дунаевым. Слушая его, Радунов записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте.

– А теперь я хочу посоветоваться с вами, – продолжал Майский. – Что нам делать с подводной лодкой, если она появится еще раз? Заставить ее всплыть, отогнать от наших вод?

Радунов ответил не сразу. С минуту он сидел, наклонив голову, будто изучая записи, сделанные в блокноте.

– Нет, – сказал он наконец. – Пускай лодка ходит. Не трогайте ее.

– Я вас не понимаю.

– Сейчас объясню… Мы сделаем другое. Я поговорю с командующим, и, надеюсь, он даст согласие. Капитан-лейтенанту Дунаеву придется выехать в командировку…

В МАТРОССКОМ ПАРКЕ

Густой, тенистый парк, раскинувшийся на холмах у самого берега моря, был гордостью жителей города. За войну парк этот сильно поредел. В дни оккупации фашисты вырубили много деревьев для строительства укреплений. Вернувшиеся в город после освобождения жители и моряки много потрудились над восстановлением парка, посадили деревья, разбили дорожки и клумбы. И парк помолодел, его буйная зелень радовала глаз, манила отдохнуть в тени аллей. Сюда любили ходить жители города, но особенно многолюдно было в парке в дни увольнений с кораблей. На танцевальной площадке играл оркестр, кружились моряки в белых кителях и форменках. За высоким забором летнего кинотеатра смеялись и разговаривали невидимые герои кинокартин. В парке было весело и шумно. Только на дальних темных и узких аллеях, где над головой аркой нависли кроны деревьев, было тихо.

Здесь находили себе уединенный приют влюбленные пары, слышался приглушенный говор.

В дальнем углу парка, среди густой зелени, на склоне холма, стоял белый павильон. В нем безраздельно господствовал известный всему городу фотограф Федя Луковоз, молодой человек лет двадцати пяти, подвижной и веселый, влюбленный в свое дело. Снимки у него получались замечательные, и моряки охотно шли к нему фотографироваться. Внешность у Феди была довольно примечательна. Он был высок, тощ, узкоплеч. На тонкой шее покачивалась большая готова с огромной копной каштановых волос, которые Федя чуть-чуть завивал. Одевался он очень элегантно. В летние дни фотограф носил желтые туфли, светлые брюки и голубую тенниску. Головные уборы он презирал. В любое время года его львиная грива оставалась непокрытой.

Жил Луковоз тут же в павильоне, в пристройке на втором этаже. На письменном столе в его комнате стояло десятка три отлично выполненных женских фотографий, давших повод считать Федю непревзойденным сердцеедом. И мало кто догадывался, что веселый, разбитной фотограф имеет только одну сердечную привязанность, доставлявшую ему много беспокойства и переживаний.

Студентка Педагогического института Наташа Дунаева, девушка с карими лукавыми глазами, частенько наведывалась в павильон. Федя учил ее фотографировать, ходил с ней на танцы, а иногда и в ресторан. Он несколько раз пытался объясниться с Наташей, но смуглая, бойкая на язык девушка всегда сбивала его с толку.

– Наташа! – начинал Федя

– Ты хочешь поступить в вечернюю школу? – улыбаясь, спрашивала она.

– Нет, я хочу…

– Поступай, я помогу тебе.

Федя обиженно замолкал. Учеба его не интересовала Наташе будто доставляло удовольствие дразнить его. Вот и сегодня: они договорились кататься на лодке, а она привела с собой молодого рослого лейтенанта с сильными, покатыми плечами.

– Знакомьтесь. Иван Горегляд, – представила Наташа. – Сослуживец моего брата и мой знакомый. Хочет сфотографироваться.

– Очень обрадован, – уныло произнес Луковоз и принялся устанавливать треногу с фотоаппаратом.

– Чудесный вид! – сказала Наташа, показывая в сторону моря.

– Красиво, – согласился Горегляд.

Со склона холма видна была безбрежная, чуть выпуклая голубая гладь моря. В бухту тихо входил пароход. Из-за ограды военного порта виднелись мачты военных кораблей. На фоне голубой воды отчетливо вырисовывались контуры эскадренного миноносца, стоявшего на рейде.

– Это «Мятежный», правда? – спросила Наташа.

– Да, – неохотно промолвил лейтенант.

Пока Луковоз усаживал лейтенанта в кресло, искал удобную позу, заставлял клиента улыбаться и целился в него объективом фотоаппарата, Наташа притащила из комнаты толстый альбом в бархатной обложке.

– Посмотрите, Ваня, какие чудеса можно сделать простым фотоаппаратом, – не без гордости сказала она. – Это все Федина работа.

– Ничего особенного, – скромно отозвался польщенный Луковоз.

В альбоме действительно оказалось много замечательных видов, но больше всего здесь было фотографий Наташи. На пляже, на вершине дерева, в окне трамвая и, наконец, три одинаковые улыбающиеся Наташи стоят рядом, держась за руки.

– Здорово! – восхитился Горегляд. – Как это вы умудрились из одной три сделать?

– Фотоэффект. Современная фототехника способна свернуть горы, – ответил Федор.

На следующей странице оказалась фотография брата Наташи, капитан-лейтенанта Дунаева. Он стоял на берегу моря, скрестив руки на груди, а за его спиной виднелись очертания корабля. По надстройкам, по сильно скошенной назад мачте Горегляд узнал «Мятежного» и нахмурился фотографировать военные корабли было запрещено.

– Это я для ее брата. Только две штуки отпечатал, – смутился Луковоз, перехвативший взгляд лейтенанта. – Издалека ведь. Не видно даже, что за корабль.

После этого общий разговор не клеился. Горегляд досмотрел альбом и простился, сказав, что придет за карточками дня через два.

– Сует нос во все дырки, – сердито сказал Федор, когда лейтенант ушел.

– А ты не делай, что не положено, – резонно заметила Наташа.

– Слушай, я интересную штуку придумал, – оживился Луковоз. – Садись, садись в кресло.

– Опять снимать будешь?

– Опять. Знаешь, блеск! В три четверти, подсвет снизу. Волосы светятся, как нимб. Это же люкс! А потом в рембрандтовском стиле. Тонкий луч направлен на глаза, а все лицо в полутьме.

Домой Наташа возвращалась под вечер. Шла торопливо, поглядывая на часы. Надо было накормить брата. В другие время он сам подогрел бы себе еду на плитке, но последние дни он был какой-то странный, рассеянный и хмурый, редко показывался дома, забывал про еду. «Что-то случилось на службе», – думала Наташа.

Андрей Пантелеевич, заслышав шаги сестры, вышел из соседней комнаты.

– А-а-а! Стрекоза прилетела! – весело сказал он, и Наташа поняла, что настроение брата улучшилось.

– Сейчас ужин подогрею.

– Не надо. Я уже ел. Аппетит у меня сегодня зверский, – засмеялся Дунаев.

– Ну, а ты где была? Опять с женихом хороводилась?

Веселое настроение брата передалось и Наташе. Захотелось подурачиться. Поджав губы, она сказала со вздохом:

– Не везет мне, Андрюша. Оба жениха меня не устраивают.

– Ишь ты какая! Почему же?

– Выйду я замуж и кем же стану? Гореглядихой! Или, еще лучше, – Луковозихой! Нет уж, не сменю фамилию!

Капитан-лейтенант взглянул на часы.

– Я сейчас уезжаю, Наташа.

– Надолго? – удивилась та. – Так неожиданно.

– Неожиданно, – согласился Дунаев. – Предложили командировку. Поезд через два часа. Собери мне белье, Ната… – усмехнувшись, Андрей Пантелеевич добавил: – А насчет Горегляда ты зря. Дружи с ним, он парень хороший.

– Да мне-то что, пускай ходит, – отозвалась девушка, доставая чемодан.