Текст книги "Высотки сталинской Москвы. Наследие эпохи"

Мастерская, которую сейчас возглавляю, вместе со строительными коллективами завершает работу над Домом Советов РСФСР. Белокаменное дворцового типа здание высится над Москвой-рекой напротив высотного здания гостиницы «Украина». Интерьеры Дома Советов украшают тематические гобелены, мозаичные панно, наборные паркетные полы, скульптура и многое другое, что относится к понятию произведения искусства.

Высотные здания, их величественные силуэты в московском небе – это не излишество, а существенная часть архитектурного образа столицы нашей Родины»[62]62
  Чечулин Д.Н. Жизнь и зодчество. С. 98—104.


[Закрыть].

Первоначальный вариант. 1949 г.

Осуществленный вариант с новым завершением. 1951 г.

Архитекторы А.Н. Душкин, Б.С. Мезенцев. Административное здание на Лермонтовской площади

Прочтение воспоминаний Дмитрия Чечулина оставляет двойственное впечатление. Сложно и неоднозначно воспринимается фраза, сказанная В.Г. Гельфрейху: «Пока не нарисуете, не уйдете». Эпизод с привлечением Бориса Мезенцева был описан Т.Д. Душкиной в книге воспоминаний о своем муже архитекторе А.Н. Душкине. Она вспоминает, что в 1947 году, несмотря на протесты А.Н. Душкина, Б. Мезенцев был назначен в его группу вторым автором. Сам он давно этого добивался, а произошло назначение якобы по инициативе Д. Чечулина, который считал, что предстоит очень большая работа, в других группах по проектированию высотных зданий работают по нескольку человек, а здесь весь проект делает один Душкин. Т.Д. Душкина пишет, что, когда ее муж был назначен главным архитектором МПС, Б. Мезенцев уже работал в ней архитектором. Между коллегами сразу возникла напряженная обстановка, очевидно назначение разрушило планы Б. Мезенцева самому возглавить мастерскую. Первое время Б.С. Мезенцев бывал у Душкиных в доме. Т.Д. Душкина считает, что, очевидно, причиной интриг была зависть Б. Мезенцева к таланту мужа, к его наградам, интеллигентности и т. д.[63]63
  Душкина Т.Д. Жизнь архитектора Душкина. 1904–1977. М, 2004. С. 115–116.


[Закрыть]

Конечно, нельзя забывать, что воспоминания – это всегда один из самых сложных видов источников. В них может присутствовать сразу несколько степеней субъективизации: во-первых, сам процесс воспоминания может быть осложнен субъективными сложностями и последующими оценками, во-вторых, человек пишущий, как правило, руководствуется определенными целями в своей работе, а здесь возможен и второй этап искажения информационной картины. Подобные свидетельства трудно подтвердить или опровергнуть спустя столько лет. Автору этих строк известны рассказы учеников Бориса Мезенцева, которые характеризовали его как талантливого мастера, одаренного художника, проявлявшего уважение и чуткость к своим студентам, помогавшего им. Необходимо отметить и то, что Б.С. Мезенцев совместно с С.П. Тургеневым уже был к 1949 году автором проекта жилого дома Министерства строительства предприятий тяжелой индустрии на Фрунзенской набережной в Москве. Этот дом, стоящий над Москвой-рекой и украшенный ажурной пропорциональной башней со шпилем, является не только замечательным примером монументальной советской архитектуры, но и, по существу, своеобразным предшественником и родственником московских высотных зданий[64]64
  Городское хозяйство Москвы. 1948. № 12. С. 37–38.


[Закрыть].

Читая воспоминания архитекторов, подспудно приходишь к мысли, что творческие усилия зодчих как бы направлялись в сторону получения заведомо известного ил и предугаданного результата – зданий, наделенных общими чертами, силуэтами и однотипным набором членений. Как будто с самого начала разработки проектов имелся некий заранее определенный эталон, по образцу которого следовало выполнить все высотные дома. Существовал ли таковой?

Одно время автор этой книги серьезно интересовался проблемой сходства высотных зданий в Москве и манхэттенских небоскребов. Ситуация казалась парадоксальной: сходство с некоторыми домами является вопиющим, а в отечественной литературе сплошь рассуждения о возвращении к традициям русской классики. В книге М.В. Посохина «Дороги жизни» обнаруживается высказывание об эпизоде проектирования дома на площади Восстания. Зодчий пишет: «Интересно, что тогда нам нельзя было в приказном порядке пользоваться иностранными журналами при проектировании; тем самым исключались заимствования и влияние Запада. Но желания такого не возникало; и мы увлеклись русскими высотными композициями»[65]65
  Посохин М.В. Дороги жизни. С. 49.


[Закрыть].

Посохин тут явно недоговаривает. По своей инициативе архитекторы никогда бы не рискнули повторить в Москве силуэты домов «города желтого дьявола». Это могло бы вызвать поистине непредсказуемые последствия. Больше того, те из архитекторов, кто успел побывать в Нью-Йорке до войны, например Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и другие, скорее всего, тоже не стали бы распространяться относительно очевидного сходства. Следовательно, запрет на пользование иностранными журналами имел и обратную цель – сокрыть от большего количества людей факт цитирования определенной архитектурной идеи.

Литература, обобщающая практику строительства небоскребов в США, у советских инженеров была, и это подтверждает А.Н. Комаровский, которому однажды пришлось обратиться к американскому опыту обетонировки элементов металлического каркаса[66]66
  Комаровский А.Н. Указ соч. С. 186.


[Закрыть].

Если к такой литературе доступ имели не все, то в архитектурной иерархии должен был существовать тот, кто, будучи посвящен в замыслы вождя, направлял бы работу архитекторов верным образом. Практически у каждого московского высотного дома так или иначе обнаруживается свой американский прототип.

Подобных совпадений случайно не бывает. Хотя ведь и процесс проектирования высотных домов у разных архитекторов шел совершенно по-разному. Из опубликованных вариантов высотных зданий большое количество рисунков принадлежит Б.М. Иофану. Он прекрасно понимал, что принималось за основу и какую «родственную» связь ему следовало ослабить. В проекте МГУ Б.М. Иофан так и не смог заставить себя воспроизвести маленький купол нью-йоркского Municipal Building, хотя его образ почти зримо присутствовал на некоторых эскизах. После смены авторской группы разработчиков высотного здания на Ленинских горах коллектив под руководством Льва Руднева в конце концов устранил эту недоработку, добавив вместо купола остроконечный шпиль. Значительное количество проектных предложений было подготовлено А.Н. Душкиным. Они были опубликованы в книге-каталоге выставки, приуроченной к его 100-летию. Уважения заслуживает упорство, с которым зодчий пытается отстоять самобытность своего сооружения, его непохожесть ни на ярусный Дворец Советов, ни на заокеанские небоскребы. Тем не менее появление в числе соавторов проекта Бориса Мезенцева, автора вокзалов в Смоленске и Харькове, по мысли Д.Н. Чечулина, помогает ему найти нужный образ. В 1951 году публикуется окончательный вариант его проекта с высотным завершением. Над созданием своего проекта немало потрудились и В.Г. Гельфрейх с М.А. Минкусом. К работе над проектом высотного здания они приступили еще в 1946 году, начальный цикл эскизов относился к системе планировки и застройки площади. Есть основания полагать, что на начальном этапе зодчие делали эскизы независимо друг от друга, рассчитывая, вероятно, затем найти общие моменты и объединить творческие усилия. Однако работа над проектом административного здания в тот период не привела к достаточным результатам, так как отсутствовало твердое задание, не были ясны требования, предъявляемые к сооружению. Одной из основных целей проектирования в тот период было определение этажности здания, которая в выполненных вариантах колебалась от 9 до 40 этажей. Если варианты с небольшим числом этажей предполагали застройку главным образом по периметру участка, то в вариантах с большим числом этажей основной объем располагался в центре участка. В 1947 году зодчим было предложено составить три форпроекта, которые должны были отличаться друг от друга по композиционным приемам и архитектурному решению. На следующей стадии эскизного проекта авторы разработали еще два варианта, которые были представлены в правительство. Для дальнейшего проектирования был одобрен второй вариант[67]67
  Варзар Л.В., Яралов Ю.С. Указ соч. С. 66.


[Закрыть].

Описанный ранее эпизод с оставлением В.Г. Гельфрейха в кабинете Д.Н. Чечулина мог скорректировать направленность поисков, не говоря о том, что здание на Смоленской-Сенной площади было впоследствии дооборудовано металлическим шпилем против воли авторов. Высотный дом М.В. Посохина и А.А. Мндоянца тоже обрел остроконечное завершение, впрочем, в остальном он почти не изменился относительно проекта, опубликованного в 1949 году. Проекты Д.Н. Чечулина домов в Зарядье и на Котельнической набережной не претерпели с момента опубликования в 1949 году практически никаких изменений. Так же, как здания гостиниц «Ленинградская» на Комсомольской площади и «Украина» на Дорогомиловской набережной. Впрочем, проект последней тоже выглядел несколько иначе: на портале центрального входа мы не найдем четырех скульптур, в основании шпиля нет герба Советского Союза, а башни боковых корпусов вместо гигантских каменных знамен венчают вазы-снопы.

Что мы можем сказать, принимая во внимание эти детали? Только то, что в архитектурной среде существовала определенная иерархия, о тонкостях организации которой нам остается лишь строить предположения. Одно не вызывает никаких сомнений: проекты высотных домов в Москве корректировались и утверждались лично И.В. Сталиным.

МГУ на Ленинских горах. От идей до реального воплощения

 
И минуло два века.
Россией Ломоносов не забыт.
…Над всей Москвою, у крутой излуки
Ты видишь ли? —
он вырос,
он стоит,
Дворец советской сталинской наук и.
Он так стоит, что видит вся земля
распахнутые каменные крылья.
В нем есть разбег большого корабля,
путь в океаны для него открыли.
Весь устремленный к ярким небесам,
нацелен он высоко, в коммунизм.
Войди в него, и ты увидишь сам:
вся жизнь твоя ему была эскизом.
Вот он пред тобою поднялся
из мрамора, гранита и металла.
Твоих мозаик яркая краса
глядит со стен, и, словно паруса,
плывут знамена актового зала.
Он – в плаванье,
он – в море,
он растет…
 

Маргарита Алигер. Из поэмы «Ленинские горы»

Объемы этой книги не позволяют остановиться подробно на истории подготовки проектов каждого из высотных зданий в Москве. Приходится делать обобщения, упоминая одновременно о нескольких зданиях. Однако о проекте университета на Ленинских горах необходимо рассказать немного подробнее.

Схема автономного, удаленного от городов, размещения наиболее известных университетов исторически сложилась в Европе еще в Средние века. Развитию этой традиции способствовали распространенные в те времена представления об избранности труда ученого и ценности процесса образования. В результате была найдена соответствующая пространственная форма, способная удовлетворить функциональные потребности в уединении, необходимости сосредоточения на предмете исследований, а также избавляющая от светских соблазнов, могущих отвлечь студентов и преподавателей от ученых занятий.

Классическими примерами такого размещения являлись английские университеты Оксфорд и Кембридж. Они располагались среди сельского пейзажа, олицетворяя собой переосмысленную в новом архитектурно-эстетическом контексте идею о возможности совершенствования и воспитания человека посредством создания соответствующей архитектурной и ландшафтной среды. Издавна мировыми учеными обсуждался и тот факт, что архитектура столь самоценна, что уже сама по себе является формой образования, которая воспитывает и учит через образы и ансамбли, через создание узнаваемых пространственных моделей.

Если говорить о непосредственной истории вопроса, то идея перенести Московский университет на Воробьевы горы была не нова и уже рассматривалась руководством Московского университета в конце XVIII века. Тогда в здании бывшего Аптекарского приказа на Красной площади стало тесно и университет обратился к императрице Екатерине II с просьбой выделить средства и место для нового (ныне старого) здания МГУ. Земля в районе Воробьевых гор была дешевле, да и не надо было выкупать участки и дома в центре Москвы, которые и тогда стоили немалых денег. В своем письме на Высочайшее имя Московский университет напоминал, что именно на Воробьевых горах в Спасо-Преображенском монастыре царский дьяк Ртищев впервые в России открыл училище, где и «обучали языкам славянскому и греческому, наукам словесным до риторики и философии» вызванные им киевские монахи. Это училище в 1685 году было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило зерном Славяно-греко-латинской академии – предтечи Московского университета.

Однако тогда было принято решение о строительстве нового здания университета на Моховой улице. В этом историческом здании университет встретил революцию, пережил Великую Отечественную войну.

Еще в конце 30-х годов разговор о строительстве новых зданий для размещения Московского университета начал приобретать вполне конкретные формы. 10 июля 1935 года СНК СССР и ЦК ВКП(б) утвердили Генеральный план реконструкции города Москвы. Работу над планом возглавил архитектор СЕ. Чернышев (с 1948 года в составе авторской группы архитекторов он принимал участие в разработке проекта новых зданий Московского университета на Ленинских горах). Генеральный план предусматривал расширение МГУ. По новому административному делению университет был отнесен к Краснопресненскому району. С января 1935 года в университете разрабатывался проект строительства. Первоначально рассматривались два варианта размещения новых зданий: по улице Герцена и по улице Горького. Все старые здания МГУ предполагалось надстроить до 3–4 этажей. В дальнейшем ситуация стала меняться и начал рассматриваться вопрос о переезде всего университета на окраину города или даже за его пределы. Звучали предложения искать площадку в районе за Калужской площадью, в районе Ленинских гор, поскольку туда пройдет метро и это не будет так уж далеко. Однако верх брала иная точка зрения – МГУ как культурный центр страны должен находиться в центре пролетарской столицы.

Московский университет располагался в центре Москвы, большинство его зданий (всего в 1945 году ему принадлежало 22 корпуса) находилось на Моховой улице и улице Герцена. Многие здания Московского университета пострадали от бомбежек. К 1945 году они были частично восстановлены, отремонтировано центральное отопление во многих корпусах, большинство зданий присоединены к теплоцентрали. Однако, несмотря на многочисленные ремонты, учебные корпуса и коммуникации университета находились в аварийном состоянии. Бывали случаи, когда прямо во время лекций обрушивались части потолка, в 1948 году на несколько месяцев отключали газ из-за аварийного состояния сетей и т. д. Университет ощущал огромный дефицит в аудиториях, поэтому занятия на всех факультетах проводились в две смены, до 21–23 часов, при этом использовались коридоры, кабинеты деканов, учебные кабинеты и лаборатории, в больших помещениях занимались по 2–3 группы одновременно.

История строительства нового здания университета, ставшего на многие десятилетия символом Москвы, полна неожиданных поворотов. Она началась в 1947 году, в дни подготовки мероприятий по празднованию 800-летия Москвы. Постановление Совета министров СССР от 13 января 1947 года предписывало построить на Ленинских горах в центре излучины Москвы-реки 32-этажное здание, где предполагалось разместить гостиницу и жилье. Проектирование этого здания, а также одного из 26-этажных домов было возложено на Управление строительства Дворца Советов. Правительственное постановление регламентировало и ряд частных вопросов, в том числе технического характера. Например, указывалось, что в основу конструкций зданий должна быть положена система сборки стального каркаса, а наружная облицовка зданий должна выполняться из прочных и устойчивых материалов. Ведомства, на которые было возложено проектирование зданий, были обязаны привлечь к работам крупнейших архитекторов страны. В двухмесячный срок этим организациям следовало сформировать свои предложения об укреплении их строительных баз, а Комитету по делам архитектуры при Совмине СССР, Управлению строительства Дворца Советов и главному архитектору Москвы представить в Совет министров задания на проектирование многоэтажных зданий.

7 сентября 1947 года Москва торжественно отмечала свой 800-летний юбилей. Праздничные митинги прошли на улицах и площадях, вечерний город украсился невиданной иллюминацией. В ее свете на Манежной площади выступил Краснознаменный ансамбль имени Александрова. В разных частях города состоялась закладка восьми высотных зданий. К этому дню в архитектурных мастерских уже шла напряженная работа по разработке проектов зданий. Крупнейшие ведомства, располагавшие собственными строительными возможностями, привлекли к сотрудничеству известных, уже зарекомендовавших себя авторов. В качестве автора будущего проекта высотки на Ленинских горах митинг посетил Борис Иофан. Летом 1947 года зодчий писал о своей новой работе:

«…В первый период строительства небоскребов в США американские архитекторы проектировали их то в виде ряда дворцов времени итальянского Возрождения, поставленных друг на друга, то в виде огромных массивов зданий, завершенных портиками в бездушном ложноклассическом духе, то в виде тяжелого массива здания, покоящегося на таких же портиках и аркадах. В последующий период пошла мода на готику, и американские архитекторы строили многоэтажные универмаги в виде готических храмов, причем не без сарказма называли их «коммерческими соборами». В ряде случаев американские небоскребы являются лишь инженерными сооружениями с навешенными на них разнохарактерными украшениями.

Советские архитекторы не пойдут по этому пути. У них есть чем руководствоваться в поисках характера архитектуры многоэтажных зданий. Направление их творческих исканий определено в известных правительственных решениях о Дворце Советов, содержащих глубокую и лаконичную формулировку требований, предъявляемых к архитектуре высотных сооружений…» [68]68
  Иофан Б.М. Новый силуэт столицы // Советское искусство. 1947. 18 июля.


[Закрыть]

Приведенная цитата позволяет сделать вывод, что в конце 40-х годов для Б.М. Иофана образ высотного здания был уже неразрывно связан с образом Дворца Советов, над неосуществленным проектом которого он проработал без малого 15 лет. Очевидно, именно этим объясняется то, что эскизы здания на Ленинских горах напоминали во многом и сам Дворец Советов.

Изучая историю высотных зданий, можно прийти к очень интересному выводу. Проекты высоток создавались не параллельно и не одновременно, как это кажется на первый взгляд, а с незначительной разницей во времени. Впервые проекты всех зданий были опубликованы в июне 1949 года в журнале «Архитектура и строительство». По существу, представили уже готовые проекты, которые ранее публично не обсуждались. До июня 1949 года информация о проектах зданий из прессы почти не поступала. Скорее всего, эти ограничения были связаны с тем, что правительство не считало нужным публиковать промежуточные эскизы, работа над которыми еще продолжалась. Не следовало устраивать лишней шумихи вокруг творческой работы авторских коллективов, тем более что разработку нескольких проектов поручили закрытым ведомствам.

Однако в этой ситуации есть один очень интересный момент. Из всех проектов высотных зданий существовал один образцово-показательный проект, заготовки которого не только демонстрировались, но и публично обсуждались. Это проект нового здания МГУ на Ленинских горах – тот самый, работу над которым начинал Б.М. Иофан и после его отстранения продолжил Л.В. Руднев. Б.М. Иофан был известен не только в качестве руководителя проектной группы, время от времени он давал интервью и выступал с докладами.

«Архитектор с энтузиазмом принял задание на проектирование 32-этажного здания на Ленинских горах, затем нового здания Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Он не ограничивался работой над собственными проектами – ведь речь шла о сооружениях, ориентированных на будущий Дворец Советов.

В печати, публичных лекциях, выступлениях по радио и на различных совещаниях Иофан говорил о своем понимании решения общей задачи, передавал опыт, накопленный при проектировании и строительстве Дворца Советов, и знания в области высотного строительства, приобретенные во время поездок в США и Европу. Б.М. Иофан охотно показывал эскизы высотных зданий всем желающим»[69]69
  Эйгель И.Ю. Статья о Борисе Иофане / / Зодчие Москвы: В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 214


[Закрыть].

Можно сказать, что непосредственная история нового университетского здания началась в июне 1947 года. 4 июня на приеме у И.В. Сталина побывал академик А.Н. Несмеянов, являвшийся в то время председателем Комитета по вручению Сталинских премий.

Возглавляя химический факультет МГУ, А.Н. Несмеянов и ранее неоднократно поднимал вопрос о строительстве нового факультетского здания. Теперь же речь зашла о строительстве нового здания для всего университета. Помещения были перегружены, с 1941 по 1948 год в университет е было организовано пять новых факультетов, а численность студентов выросла почти вдвое, с 5500 на дневном отделении до без малого 11 тыс. После этого по указанию Сталина началась проработка вопроса о строительстве новых зданий университетского городка[70]70
  «Принять предложение товарища Сталина». Постановления Совета Министров СССР о строительстве новых зданий МГУ на Ленинских горах. 1947–1954 гг. // Исторический архив. 2004. № 1. С. 28.


[Закрыть].

Надо сказать, что после этого разговора с А.Н. Несмеяновым Сталин какое-то время обдумывал детали организации предстоящего строительства. Послевоенный 1947 год выдался очень тяжелым, и вождь смог уделить внимание нуждам науки только ближе к концу года. Вспоминает член-корреспондент РАН Юрий Андреевич Жданов, сын видного советского общественно-политического деятеля А.А. Жданова:

«Осенью 1947 г. наша семья отдыхала в Сочи. Случилось так, что в это время я был дважды приглашен Сталиным для беседы 18 октября и 10 ноября.

В ходе последней беседы Сталин коснулся судьбы отечественных университетов. Вот основное содержание его слов.

«Наши университеты после революции прошли три периода.

В первый период они играли ту же роль, что и в царское время. Они были основной кузницей кадров. Наряду с ними лишь в очень слабой мере развивались рабфаки.

Затем, с развитием хозяйства и торговли, по требовалось большое количество практиков, дельцов. Университетам был нанесен удар. Возникло много техникумов и отраслевых институтов. Хозяйственники обеспечивали себя кадрами, но они не были заинтересованы в подготовке теоретиков. Институты съели университеты.

Сейчас у нас слишком много университетов. Следует не насаждать новые, а улучшать существующие.

Нельзя ставить вопрос так: университеты готовят либо преподавателей, либо научных работников. Нельзя преподавать, не ведя и не зная научной работы.

Человек, знающий хорошо теорию, будет лучше разбираться в практических вопросах, чем узкий практик. Человек, получивший университетское образование, обладающий широким кругозором, будет полезнее для практики, чем, например, химик, ничего не знающий, кроме своей химии.

В университеты следует набирать не одну лишь зеленую молодежь со школьной скамьи, но и практиков, прошедших определенный производственный опыт. У них в голове уже имеются вопросы и проблемы, но нет теоретических знаний для их решения.

На ближайший период следует большую часть выпускников оставлять при университетах. Насытить университеты преподавателями.

О Московском университете. Не сильное там руководство. Быть может, стоит разделить Московский университет на два университета: в одном сосредоточить естественные науки (физический, физико-технический, математический, химический, биологический и почвенно-географический факультеты), в другом – общественные (исторический, филологический, юридический, философский факультеты).

Старое здание отремонтировать и отдать общественным наукам, а для естественных выстроить новое, где-нибудь на Воробьевых горах. Приспособить для этого одно из строящихся в Москве больших зданий. Сделать его не в 16, а в 10, 8 этажей, оборудовать по всем требованиям современной науки.

Уровень науки у нас понизился. По сути дела у нас сейчас не делается серьезных открытий. Еще до войны ч то-то делалось, был стимул. А сейчас у нас нередко говорят: дайте образец из-за границы, мы разберем, а потом сами построим. Что, меньше пытливости у нас? Нет. Дело в организации.

По нашим возможностям мы должны иметь Фарбениндустри в кубе. А нет его. Химия сейчас – важнейшая наука, у нее громадное будущее. Не создать ли нам университет химии?

Мало у нас в руководстве беспокойных… Есть такие люди: если им хорошо, то они думают, что и всем хорошо…»

Было высказано много других интересных наблюдений и идей о науке, ее состоянии и перспективах» [71]71
  Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону: Феникс, 2004. С. 182–183.


[Закрыть].

Далее Ю.А. Жданов рассказывает, что уже в декабре 1947 года недавно выдвинутый секретарем ЦК А.А.Кузнецов пригласил его на должность заведующего сектором естественных наук ЦК ВКП(б). В первую очередь предстояло подумать о судьбе Московского университета. Надо сказать, что Ю.А. Жданов был в хороших отношениях с А.Н. Несмеяновым и хорошо о нем отзывался. Еще перед войной, будучи студентом химфака МГУ, он впервые познакомился с А.Н. Несмеяновым, слушая его лекции по органической химии.

Президент Академии наук СССР академик А.Н. Несмеянов читает лекцию в химической аудитории. 1953 г.

Сразу же после окончания войны осенью 1945 года он был зачислен Александром Николаевичем ассистентом на его кафедру вместе со своим другом, будущим академиком О.А. Реутовым. В 1947 году Юрий Андреевич решает предложить на пост ректора именно кандидатуру Несмеянова. По этому вопросу он проконсультировался с тогдашним президентом Академии наук СССР академиком СИ. Вавиловым, который это предложение поддержал. Сложно определить, каким именно образом была выбрана кандидатура ректора. Ю.А. Жданов указывает, что инициатива исходила от него. Возможно, в этом состояла лишь формальная сторона дела, а в действительности предложение усилить руководство исходило от вождя и было передано Ю.А. Жданову через кого-то из помощников или лично. Так или иначе, в конце 1947 года ректором МГУ был назначен академик АН СССР А.Н. Несмеянов. А.Н. Несмеянов проработал в этой должности почти 3,5 года – с 31 декабря 1947 по 18 мая 1951 года. Вождь не ошибся в выборе: с именем А.Н. Несмеянова тесно связана организация нового строительства Московского университета. Ему же принадлежала программа принципиального изменения системы и методов управления МГУ.

О том, как начиналось планирование строительства, Александр Николаевич вспоминал: «Я, как только стал ректором, сразу же завел разговор о строительстве, но на этот раз уже не только химфака, а всего МГУ. Ю. А. Жданов сказал, что он разузнает, как обстоят дела, и даст мне сигнал в нужный момент. Этот момент наступил очень скоро. Юрий Андреевич сказал мне, что принято решение о строительстве в Москве нескольких высотных зданий и что следует (не знаю, получил ли он это указание от И.В. Сталина или от А.А. Жданова) просить одно из таких зданий для нужд МГУ. Тут же стали писать письмо Сталину. Исходя из подсчитанных мною с М.А. Прокофьевым необходимых площадей для химфака и «по укрупненным показателям», пропорционально увеличивая кубатуру, легко было ориентировочно определить нужды МГУ. Так как цифры получались достаточно внушительными, то решили не рассчитывать их пока на гуманитарные факультеты МГУ, им с избытком хватило бы оставленных на Моховой зданий. Полученное таким образом огромное число (1600 тыс. куб. м) и было внесено в краткую записку– просьбу на имя Сталина примерно такого содержания: просим обратить строительство одного из высотных зданий для нужд МГУ. Потребность составляет 1600 тыс. куб. м…» [72]72
  Несмеянов А.Н. На качелях XX века. М, 1999. С 119–120.


[Закрыть]

После написания записки на имя Сталина было дано правительственное задание рассмотреть заявку университета на уровне Госплана. Эта задача была возложена на Е.Ф. Кожевникова, на зампредседателя Мое горисполкома Мосолова и на ректора А.Н. Несмеянова. Начались ночные заседания в здании Госплана на Охотном Ряду. Несмеянов писал, что Кожевников и тем более Мосолов понимали свою задачу как устранение излишков в запросах университета и жестоко срезали там, где их легко было обнаружить. Например, когда расчет усредненных площадей велся исходя из потребностей на одного студента или преподавателя. Стоило уменьшить норму на одну единицу, и пропадали тысячи кубометров. В итоге А.Н. Несмеянову пришлось прибегнуть к тактике расписания требуемой площади и кубатуры за конкретными объектами – практикумами, научными лабораториями и т. д. Таким путем удалось отстоять все 1600 тыс. м ³, а в реальном проектировании добиться еще и нового увеличения[73]73
  Там же. С. 122–123.


[Закрыть].

Ю.А. Жданов вспоминает о том, что происходило после подготовки записки:

«Наступила пауза. О судьбе записки мы не знали ничего, пока нас где-то через месяц не пригласили в Московский городской комитет и Моссовет. Нашу записку было поручено рассмотреть там.

Встретили нас с Александром Николаевичем как-то странно: для московских руководителей мы были люди новые и не из их сферы. Нас рассматривали с настороженным любопытством, а потом спросили:

– Вы понимаете, что вы написали? Вот вы тут пишете об университете в 10 этажей. А известно ли вам, какое лифтовое хозяйство потребуется для переброски тысяч людей в течение перерыва между занятиями? Учебное заведение не может быть выше четырех этажей, чтобы масса людей обходилась без лифтов.

Мы с Александром Николаевичем съежились. А дальше последовало приглашение:

– Поедем выбирать участок для нового университета. Вышли мы из здания, расселись по машинам и поехали. Ехать пришлось долго. Промелькнула Калужская застава, кончились московские пригороды, замелькали рощи и деревни. Наконец доехали: поселок Внуково.

Здесь в те времена не было аэропорта, вокруг расстилались широкие поля.

Нас пригласили выйти и сказали:

– Вот здесь и построим университетский городок. Мы про себя подумали: «четырехэтажный»[74]74
  Жданов Ю.А. Указ соч. С. 184.


[Закрыть].

А.Н. Несмеянов и Ю.А. Жданов просили разрешить строительство на Ленинских горах. Ранее, готовя записку на имя И.В. Сталина, они наверняка знали, что предложение о переориентации строительства высотки на Ленинских горах исходит от самого Сталина. Даже сама фраза «обратить строительство одного из высотных зданий для нужд МГУ» как будто была сказана самим вождем. Однако мнение Сталина могло быть неизвестно в Моссовете. Там подготовили собственные предложения, которые и подали на рассмотрение правительства. Их смысл сводился к тому, что огромное учебное заведение не следует располагать в вертикальном объеме. Не случайно все университеты в мире ранее проектировались в виде горизонтальных композиций. Гостиница или жилое здание – не такие сложные объекты, они имеют набор одинаковых помещений, в которых находится небольшое количество людей. Совсем иное дело – огромное учебное заведение.