Текст книги "Наваждение (сборник)"

Оценка

В аудитории было душно и пахло потом. Старые университетские парты, грязный паркет и пыль в воздухе создавали гнетущую обстановку. Серое небо за окном делало картину еще более удручающей. Я подошел к окну и немного его приоткрыв, огляделся по сторонам. Напротив меня сидело около десяти студентов. Все они смотрели на меня каким-то просящим щенячьем взглядом, будто моля о снисхождении. Словно жертвы перед палачом, которому предстояло их казнить, они просили о том, чтобы процедура казни была как можно гуманнее. Им было страшно – сегодня решалась их судьба. Устный экзамен по математике определял, кто из них пойдет на платное отделение, а кто – на бесплатное. Все они выглядели несчастно. Без исключения. От этого настроение мое окончательно испортилось.

«А ведь это еще дети», – мелькнуло у меня в голове.

Я еще раз оглядел их – несколько мальчишек и две девчонки. У одного из мальчиков из подбородка торчало несколько вьющихся темных волосков. Эта рыхлая козлиная бородка выделяла его из всей аудитории и невольно притягивала взгляд. Две несимпатичные девушки нервно кусали себе ногти и улыбались мне, как только ловили мой взгляд. Я кивал им в ответ. Им было мучительно страшно. Чтобы разрядить обстановку, я решил сказать несколько слов:

– Уважаемые абитуриенты, прошу вас подойти к экзамену творчески и сосредоточиться на работе. Помните – нервы вам не помощник. К тому же это всего лишь экзамен.

В аудитории стало тихо. Бумаги больше не шуршали. Мои слова возымели обратное действие. Маленькие напуганные детские глаза уставились на меня из всех углов аудитории, словно я дал абитуриентам надежду и мог хоть как-то решить их судьбу. Но я не мог. Хотя и пытался помочь им. Я ведь и сам был на их месте пять лет назад. И так же смотрел на принимающего экзамены. Мне тогда казалось, что в этот момент – это самый важный человек в моей жизни. Что именно в его силах решить мою судьбу. Вот так и они – надеялись.

В аудитории я был вторым преподавателем, то есть младшим. И мое дело было помогать первому преподавателю, – старшему. Последнего я не знал и за час до начала экзамена встретил впервые. Он показался мне неприятным человеком, абсолютно безучастным и отрешенным. На его лице я не увидел никаких эмоций. Он напомнил мне памятник – серый и безжизненный. Его желтые грубые пальцы говорили о том, что он много курит, нездоровый цвет лица – что много пьет. Первое, что я услышал, было:

– Правила знаешь? – спросил он грубо, даже не поздоровавшись.

– Да, не в первый раз, – сухо отрезал я.

– Хорошо. Есть один момент. Сейчас расскажу, – и он закашлял в кулак. Так, что я от неожиданности вздрогнул.

Затем он посмотрел по сторонам и, убедившись, что нас никто не слушает, продолжил:

– Так вот. В этот раз все будет строже: трешников валим, остальных – тянем.

– Что значит валим? – не понял я. – А вдруг они…

Он перебил меня:

– Поступило распоряжение: троечников – на платный, остальных – на бесплатный. Квоту ввели – урезали бюджетные места.

– Как так?

– Какая тебе разница. Сказали – делай. Что ты вопросы ненужные задаешь?

– А вдруг троечник…, – начал я, но не успел договорить.

– Слушай, парень, я хочу отсюда свалить как можно раньше. На споры с тобой у меня лично нет времени. Поэтому исполняй. Иначе я попрошу дать мне другого помощника.

– Понял, – неохотно сказал я и немного поморщился. Он не придал этому значения. Его лицо так и осталось спокойным и безучастным.

– Вот и хорошо. Тогда за дело. Думаю, в пару часов управимся.

Устный экзамен заключался в следующем: после сдачи теории по билету абитуриент должен был решить две задачи, каждая из которых относилась к одной из трех категорий: простой, средней и сложной. То есть – первой, второй и третьей. Как они шли в наших тетрадях. Скажу сразу, что задачи третьей категории решить было невозможно. По крайней мере мне это никогда не удавалось. Поэтому их было всего две и пускались они в ход крайне редко. Как правило, чтобы кого-нибудь завалить. К ним давались только ответы. Задачи второй категории могли решить люди только очень подготовленные. Ну а в первую категорию попадали легкие задачи. Их решали почти все. Троечникам мы давали сразу задачу второго уровня, которую никто из них не мог осилить. После чего ставили им тройки, остальным – сначала задачу первого уровня, затем второго. Те, кто решал обе, получал пять, иначе – четыре. И то и другое было для них хорошим результатом. Они продолжали претендовать на бесплатные места. Чего нельзя было сказать о троечниках.

Первые трое студентов, получивших за письменный экзамен «четыре», смогли осилить только задачи первого уровня, получив свои «четверки». Следующий «четверочник» решил задачу второго уровня и получил пять. Затем пошли троечники. Некоторым из них мы поставили двойки, остальным тройки. Все шло по плану и казалось, что оставшиеся несколько абитуриентов будут проходными. На лице старшего преподавателя появилась улыбка – он предчувствовал скорое окончание экзаменов. Процесс был ему в тягость.

– Молодец, – вдруг сказал он мне, – Делаешь все как надо. Скоро закончим!

И я делал, но не ради него. Просто все так складывалось. Троечники действительно были слабыми, остальные – сильно разнились. Так что пока все было честно. И тут я увидел ее – маленькая, забитая, неуверенная «троечница». Ее худые пальцы нервно сжимали карандаш, а немытые русые волосы свисали с ее головы как сосульки с крыши. Она сильно нервничала. От этого ее губы сжались и превратились в узкую красную полоску. Мы выслушали ее билет, который был рассказан безупречно, и дали ей задачу второго уровня, не ожидая, что она ее решит. Через пять минут, она тихо позвала меня:

– Можно? – она приподнялась на своем стуле и вытянула правую руку вверх. Как это делают типичные отличники. – Я уже….

– Да, конечно, – я подошел к ней и посмотрел решение задачи. Оно было правильным.

– Верно? – спросила она униженно, пытаясь поймать мой взгляд.

– Верно, – ответил я, глядя в ее бумаги, – Быстро вы.

– Легкая задача просто.

Но это не была легкая задача. По крайней мере для меня. Я бы возился с ней минут пятнадцать, а то и все двадцать. А она решила за пять минут. Я подошел к старшему преподавателю:

– Там девчонка умная сидит. Решила вот эту задачу, – я ткнул ему пальцем в решение.

– И что? Она же тройку на письменном получила!

– И что мне делать? Может четверку поставим?

– Не надо. Есть установка, я же говорил.

– Да, но она умная.

– Дай ей задачу третьего уровня! И ставь три!

– Но я сам не решу задачу третьего уровня, – стал уговаривать его я. – Может, четыре поставим?

– И я не решу! Кого это волнует.

– Хорошо, я дам ей задачу третьего уровня, – нервно отрезал я.

Я выбрал первую задачу третьего уровня. Это не имело большого значения – обе из них решить было невозможно. Я подошел к «троечнице» и сказал.

– Надо будет еще одну решить. Но это непростая задача. Так что Вам потребуются все Ваши знания.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Будто увидела во мне своего защитника. Будто то, что я сказал, стало для нее сейчас очень важным. Она вдруг положила на стол карандаш и перестала дрожать.

– Я справлюсь. Не беспокойтесь.

– Постарайтесь. Если будут вопросы, зовите, – сухо ответил я, пытаясь выразить свое безразличие.

Я еще раз посмотрел условие задачи и ужаснулся.

«Это же надо такое придумать…», – мелькнуло в моей голове. Мне вдруг стало противно и как-то тошно. Я посмотрел на девушку – она напряженно что-то чертила. На ее лбу появилась слегка видная темно-синяя венка.

«Без шансов», – подумал я и пошел к главному преподавателю.

– Ну что?! Дал? – спросил он меня ликующе.

– Дал, – хмуро ответил я.

– Ну и хорошо, сейчас все закончим и домой.

Я сел за свой стол и стал смотреть на «троечницу». Та что-то писала и иногда засовывала ручку себе в рот, прикусывая зубами. Так прошло минут десять.

– Можно, – она вдруг приподнялась со стула и вытянула правую руку вверх.

– Что? – не понял я.

– Я решила.

Старший преподаватель уставился на меня так, словно услышал чудовищную новость, способную нарушить спокойной течение его жизни. Его зрачки расширились, а рот – приоткрылся. Я встал со стула и подошел к девушке.

– Покажите, – спокойно попросил я.

– Вот…, – она протянула мне тетрадь и засмущалась. На ее щеках появились чуть заметные розовые пятна, на лбу – испарина.

Я сразу посмотрел ответ – он был верным. Решение смотреть не имело смысла, сам бы я не решил. Но девушке об этом знать было не обязательным.

– Верно, – протянул я. В этот момент у главного преподавателя вытянулась шея и он поправил ворот рубашки.

Я подошел к нему и протянул ее тетрадь.

– Я поставлю ей пять, – сказал я, ожидая его реакции. Затем добавил: – Я бы не решил.

– Ты чего надумал? Нам же сказали!

– Плевать. Она – гений. Умнее меня и Вас. Я ее валить не стану.

– Да брось ты! Случайно решила. Всякое бывает. Дай ей вторую!

– Не стану.

Преподаватель напрягся и почесал свой лоб. Его мучало чувство несправедливости, которое боролось с установками факультета. Он судорожно листал тетрадь девушки.

– Да уж, умная она. Ладно, я с тобой согласен. Но вторую задачу ты дашь! А потом поставим ей четверку – дадим шанс.

– Нет, мы поставим пятерку, – стал настаивать я.

– Если решит!

Девушка уже не выглядела напряженной – все время улыбалась и смотрела по сторонам. Карандаш, который она все время сжимала лежал на краю стола. Я виновато подошел к ней. Мне было неловко.

– Извините, – начал я, – Вам нужно будет…, – я взял паузу, думая, как лучше сказать.

– Решить еще одну задачу?

– Вы быстро все понимаете, – улыбнулся я и посмотрел ей прямо в глаза. Радостные и счастливые.

– Я смогу…, – сказала она и взяла в руки ручку.

– Конечно сможете, – подбодрил я ее и протянул условие задачи.

В этот раз все было дольше – она стала нервничать. Я понимал, что что-то идет не так. Старший преподаватель вышел покурить. Когда он вернулся, то спросил меня:

– Ну что, сдалась?

– Нет еще, пытается.

– Ну пусть пытается. Дадим ей минут десять еще. А после – четверку! Договорились?

– Договорились, – неохотно ответил я.

– Не бери близко к сердцу. Это всего лишь абитуриенты.

Сказав это, он сел за стол и стал смотреть в окно. Через тучи пробивались лучи солнца и падали на подоконник – старый и дряхлый.

Вдруг девушка заговорила:

– Подойдите, пожалуйста. Я…

– Чего? – не понял я.

– Я хочу спросить.

– Хорошо. Я иду.

На ее столе я увидел несколько листов, исписанных мелким шрифтом. Она вдруг стала мне рассказывать про решение задачи – ее пальцы опять дрожали, а на лице появились красные пятна.

– Вы получили ответ? – сухо спросил я, давая понять, что решение меня мало интересует.

– Да, но я хотела бы показать, как можно решать эту задачу, – она сделала паузу и добавила: – По-разному.

– Что Вы имеете в виду? – не понял я.

– Разными способами.

И тут она показала мне два разных решения этой задачи с одинаковым ответом. Он совпадал с верным. Я подошел к старшему преподавателю. Он что-то писал в своих бумагах. Затем он протянул мне лист с оценками. Напротив фамилии девушки стояла пятерка.

– Доволен? – уже по-дружески спросил он.

– Доволен, – сухо ответил я. – Она – гений.

– Знаю, – наконец-то согласился он со мной. – Давай посмотрим, за что ей тройку на письменном поставили.

Мы сели за стол и стали разбирать ее письменную работу. Из пяти задач она решила все пять, но в двух сделала арифметические ошибки и эти задачи ей не зачли. Таким образом, в письменной работе было три плюса и два минуса. Как итог – тройка.

– Это как минимум четверка! – сказал я. – Вы же видите!?

– Вижу, что нехорошо. Ладно, я разберусь!

– Обещаете?!

– Обещаю.

И тут я увидел перед собой совершенно другого человека – преподавателю вдруг стало жалко эту маленькую девочку, как и мне. И маска безразличья вдруг слетела с его лица. Он вдруг занервничал и побежал курить, сказав тихо несколько матерных слов. Так что их слышал только я.

И он не обманул меня. Работу пересмотрели и признали ошибку экзаменатора, который оказался сыном известного академика. Чтобы не делать скандала, решили оценку не менять, но взять девушку под особый контроль на следующих экзаменах, дабы помочь поступить ей на бесплатное отделение.

Несколько раз я видел ее на факультете. Когда она проходила рядом, то опускала глаза и краснела. Говорят, что она самый сильный студент в группе. А может быть и на курсе…

Испанка

Она сидела напротив зеркала, рассматривая в нем свое лицо. Слегка заметные морщины, отдельные седые волосы и синева под глазами выдавали возраст Марины. На днях ей исполнилось сорок. Но, несмотря на это, она была хороша: голубоглазая, высокого роста, с почти идеальной для своего возраста фигурой, черноволосая и скуластая. А главное – изящная и женственная. Каждое движение Марины было грациозным – многолетние занятия танцами научили ее двигаться плавно, аккуратно и воздушно, словно продумывая каждое свое движение, словно просчитывая его наперед. Марина работала преподавателем хореографии, вела секцию для взрослых. Знакомые между собой называли ее «Испанкой». Действительно, было в ней что-то испанское. А она как могла вживалась в этот образ. Носила длинные платья на испанский манер, красила волосы в черный цвет и закалывала их специальными заколками с цветами, подбирала нужные брошки. Даже косметику Марина заказывала из Испании – ей хотелось пахнуть Испанией.

Но при всей своей красоте и необычности, личная жизнь Марины не складывалась: местные мужчины казались ей банальными, скучными и недостойными ее. Они были ей противны во всем, начиная от своего поведения и манеры держаться, заканчивая внешностью и даже запахами. Не видела она в них той утонченности и чувства такта, которых так хотелось Марине. Хотя иногда попадались мужчины, способные разбудить в ней чувства и эмоции. Но это были известные танцоры, заехавшие в Самару на гастроли.

«Эх, вот это мужчина… как же он танцует, – думала она, сидя в местном театре, – Наверно, в прошлой жизни он был испанцем или, на худой конец, латиносом».

Так думала Марина. Казалось ей: настоящий мужчина, должен быть если не профессиональным танцором, то хотя бы уметь танцевать. Что в нем должна быть та искра, которая в танце зажжет сердце Марины и она, влюбленная в этого человека, отдаст ему всю свою жизнь. Но как-то не складывалось – такие мужчины не попадались ей на пути. Особенно в городе Самаре, где жила Марина. И она, отчаявшись, решила учить испанский язык, чтобы при первой возможности уехать из России. Туда где можно будет танцевать дни напролет, туда, где вокруг нее будут любящие и горячие любовники, туда, где не бывает снега – в далекую Испанию.

Хорхе проснулся от сильной головной боли. На улице светило солнце, и его яркий свет мешал заснуть. Он огляделся по сторонам. Вокруг были коробки и разбросанный мусор. Правая рука сильно затекла и пальцы не двигались. Он понял, что спит на чем-то твердом, скорее всего на скамейке.

«Видимо, придется привыкнуть к ним, – подумал он, оглядывая скамейку, – сколько же я уже не спал в нормальной кровати?»

В кроватях он не спал больше месяца, с того момента, как приехал в Самару на гастроли с наспех собранной труппой испанских танцоров. Они дали три выступления. После второго Хорхе стал пить, а потом и вовсе ушел в запой. Труппа вернулась в Испанию без него. Поисками Хорхе никто заниматься не стал.

Он связался с местными пьяницами и пропил все, что у него было, кроме костюма для выступлений. Хорхе понимал – костюм оставляет шанс найти работу. Без него он превратится в бомжа. Поэтому Хорхе спрятал костюм в подвале одного дома, чтобы его никто не нашел.

«Как же хочется есть…, кто бы мне работу дал, – рассуждал он, – пойду на площади танцевать сегодня. Хоть мелочи накидают”.

Он встал со скамейки, отряхнулся и пошел куда глаза глядят. От голода кружилась голова. Еще жутко мучала жажда. Вчера он напился какого-то дешевого одеколона, который удалось стащить из магазина. Хорхе подошел к луже и хотел уже было зачерпнуть из нее воды, чтобы выпить, как вдруг услышал знакомую музыку, под которую когда-то танцевал. Он встрепенулся и задрожал, будто по нему пробежал электрический разряд. Хорхе понял – это знак. Там – еда. Там – его спасение. Он распрямился и пошел на музыку.

Марина стояла в центре зала и показывала группе танцевальные упражнения. Все повторяли за ней. Она как всегда выглядела ярко: испанская одежда, зачесанные волосы с цветами и туфли на каблуках. Хорхе приоткрыл дверь в зал, посмотрел на танец, оценил ситуацию и побежал за своим костюмом. Он понял, как надо действовать.

Он залез в подвал, помылся под краном с холодной водой, надел костюм и туфли и вылил на себя остатки одеколона, того, что пил вчера. Расчески не было, поэтому пришлось расчесаться рукой.

“Даже лучше будет рукой, – мелькнуло в его голове, – я так раньше делал. Волосы волнистыми будут». Через мгновение он выбежал из подвала и побежал в сторону студии Марины.

Сегодня было непростое занятие. Марина как могла старалась. Но ученики не восприняли ее стараний – танцевали плохо. Поэтому Марина закончила занятие раньше времени и, оставшись одна в комнате, села полистать альбом об испанских танцорах.

«Красавцы… настоящие мачо, – думала она, листая альбом, – Вот это мужчины! Не то что наши алкаши».

Кто-то постучал в дверь. Марина открыла ее и обомлела. На пороге стоял такой же человек, что был в ее альбомах, только он был немолод и помят. Но он был таким же! Как и те, в книгах. От неожиданности, Марина потеряла дар речи.

– Здравствуйте, сеньорита…, – уверенно произнес Хорхе на чистом испанском. – Я проходил мимо и услышал звуки, близкие моему сердцу. Разрешите зайти?

– Да, то есть конечно…, – Маринино сердце стучало так, что отдавало в висках.

– Хорхе…

– Что простите?

– Меня зовут Хорхе.

– Марина.

Хорхе зашел в зал, огляделся по сторонам и сел на табуретку, стоявшую рядом со столом Марины. Он посмотрел на раскрытый альбом и сказал:

– Это Родригес, он танцевал с моим учителем. Яркий был танцор!

– Да-да, Родригес – очень ярок… А Вы его видели?

– Конечно, доводилось… не раз.

Никакого Родригеса Хорхе никогда не видел. Но прием сработал отлично. По глазам Марины было видно, что она находится в каком-то трансе. И еще немного – и будет готова на все. А это «все» у Хорхе сейчас измерялось только едой. В глазах все расплывалось. Казалось, еще чуть-чуть и он съест саму Марину. Но нужен был последний удар. И Хорхе рассказал ей о том, как танцевал на всех площадках Мадрида, как был солистом в Барселоне и о том, что знает лично Папу Римского и что последний восхищен талантом Хорхе. Марина не верила своим ушам. В ее голове летали разные самые причудливые мысли: может, он останется у меня? Или так нельзя – сразу?! Может, он будет тут преподавать, и мы со временем поженимся? У нас будут дети и они продолжат наше дело. Или еще лучше – мы уедем в Испанию и будем выступать на всех площадках. Я познакомлюсь с папой Римским.

– А нет ли у вас чего-нибудь выпить? – начал переходить к цели своего визита Хорхе.

– Что, простите? А, конечно, конечно. Что это я! – засуетилась девушка.

Марина принесла чаю. И поставила рядом вазу с конфетами.

– А нет ли чего-нибудь покрепче? Голова побаливает, – Хорхе невинно улыбнулся, как провинившийся ученик в попытках понравиться учителю.

– Есть вино. Будете? Мы с девчонками не допили, вчера немного посидели.

– Конечно-конечно. Вино – это просто замечательно!

Хорхе не помнил уже, когда пил вино. В Самаре он сначала пил водку, а после перешел на одеколон. Водку воровать было сложнее. Марина достала бокалы и разлила в них остатки вина.

– Расскажите еще…, – попросила девушка, – пожалуйста.

– О чем?

– Обо всем….

И он рассказал ей о том, что когда-то читал в биографиях великих танцоров. Он рассказал ей о школах танцев, в которых ему удалось поучиться. О жене, которой у него никогда не было. Марина сидела и слушала. Ей казалось, что она уже любит этого человека, что это ее знак, судьба. В это время Хорхе допил вино, захмелел и ему захотелось еще.

– А больше нет? – спросил он и показал пальцем на бутылку.

– Больше нет, но можно у соседей попросить. Я сейчас.

Марина вскочила и выбежала из студии. Через минуту она вернулась с бутылкой красного вина.

– Есть только крымское. Вы такое не пьете, наверно. Гадость?

– Почему же? Могу попробовать. В жизни все надо попробовать, – и Хорхе засмеялся.

Марина смущенно улыбнулась, поправив свое платье.

– А Вы женаты? – спросила аккуратно она и зачем-то посмотрела в пол.

– Нет, уже нет. Я в поиске своей спутницы. Но жизнь со мной сурова – пока что небеса не посылают мне той, кто мог бы скрасить эту никчемную жизнь, – сказал Хорхе и подумал:

«Вот сейчас надо еду просить у нее. Прямо сейчас, а то не продержусь долго. Упаду.»

Он открыл вино и почти сразу выпил половину. Голод разгорался с новой силой, а в глазах уже темнело.

– Вы не голодны? – внезапно спросила Марина, будто угадывая мысли гостя.

– Есть немного, с дороги….

– У меня тут нет ничего, но если Вы не против, можем в ресторане поужинать. Тут есть одно местечко.

Хорхе заметался, засуетился, и как-то напрягся. Есть в ресторане было опасно, у него не было денег, остались только карточки, которые давно не работали. И тут у него созрел план – поесть, заплатить картой, а после сказать, что в системе какой-то сбой случился. Марине придется заплатить самой. А он, Хорхе, будет сыт. И это – главное. Марина его не интересовала. Может быть, только после еды.

– Какое?

– Испанский ресторан. Там даже танцевать можно. Вернее, он латиноамериканский. Но это не так важно.

– Замечательно, превосходно.

В ресторане «Кокобана» Марина никогда не была. Цена за ужин в этом заведении превосходила Маринину зарплату. Но ей всегда хотелось оказаться там. Поужинать, а главное – потанцевать. И посмотреть, как танцуют другие. Те, у кого есть деньги.

– Но оно недешевое, – сказала она и как-то смутилась.

Хорхе ничего не ответил, лишь сделал рукой непонятный Марине жест. Видимо, означающий, что деньги – не проблема.

«Не удивительно. Там танцоры миллионы получают. Не то, что у нас тут, – думала она и предвкушала ужин, – А после – можно его у меня оставить. Все-таки это не наш алкаш. Тут можно и исключение сделать!»

То, что Хорхе выпил две бутылки вина, не закусывая, почему-то не насторожило Марину. Она была в каком-то трансе – не верила тому, что творится вокруг и все боялась, что это сон. Что она может взять и проснуться.

«Не отпущу его! – твердо решила Марина. – Ни за что не отпущу! Оставлю у себя!»

Ресторан «Кокобана» считался элитным. Продукты в него везли из-за рубежа, в основном из Израиля. Владел рестораном сын мэра и сам часто ходил туда со своими друзьями. Людьми, конечно, не бедными.

Хорхе с Мариной заняли столик в центре зала. Последней хотелось быть на виду у всех. Сегодня был ее вечер. Сегодня она будет танцевать в самом дорогом месте города. На виду у всех мажоров.

– Хорошее место, тут чувствуется Испания! – рассматривала ресторан Марина, любуясь картинами на стенах.

Хорхе копался в меню, нервно перелистывая страницы винной карты. Таких вин он не пил уже добрый десяток лет.

– Да и вина еще принесите, вот этого. Нет, лучше этого! – говорил официанту Хорхе, нервно тыкая пальцем в меню.

Они заказали легких закусок, Паэлью и устриц к белому вину.

«Настоящий мужчина!» – пронеслось в голове женщины, и она взяла Хорхе за руку.

Вино пьянило голову и танцевать хотелось все сильнее. Обоим. Хотя Хорхе давно не выходил на сцену, свое мастерство он знал хорошо. С детства он танцевал везде, где представлялась возможность, чтобы добыть денег. Хорхе родился в бедной семье – выучиться на настоящего танцора ему было не суждено. Поэтому всю свою жизнь он колесил по разным странам – танцевал, где выпадет шанс, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Из личных вещей у Хорхе был только костюм и туфли. Но имел Хорхе одну сильную слабость – любил выпить. И даже не это его губило, а запой, в который он сразу же впадал, после первой рюмки или даже бокала вина. Затем он терялся и пил с местными пьяницами, пока не пропивал все до копейки. Так случилось и в этот раз.

Зазвучала знакомая мелодия и Марина выбежала в центр площадки для танцев. Ударив каблуками об пол, так что услышали даже повара на кухне, она несколько раз обернулась вокруг себя. Ее платье приподнялось и под ним показались красивые и стройные женские ноги, обтянутые кружевными чулками. В волосах красовалась роза, а красная яркая помада на губах, выделяющаяся особо, в сочетании с голубыми глазами Марины, притягивала взгляды мужчин. Она танцевала. Так танцевала, что с нее не сводил глаз никто из сидящих вокруг. Местные мажоры от неожиданности открыли рты.

Хорхе встал и, немного пошатываясь, подошел к Марине. Положив одну руку ей на плечо, а другой слегка приобняв, он громко ударил каблуками об пол, затем прижался к Марине, сделав полшага вперед, закружил ее в настоящем испанском танце. Не виданном еще в этом ресторане, несмотря на многообразие любителей потанцевать. Люди, стоявшие на улице, стали подходить к окнам ресторана, чтобы посмотреть на Марину с Хорхе.

Танец закончился, но за ним последовал еще один. Затем еще один. Они кружились по ресторану так, что не замечали ни людей, ни столов, не замечали никого. Затем они пили вино, белое и красное, и снова танцевали. Марина говорила на испанском, поэтому все вокруг думали, что она Испанка. После вина ели какие-то десерты, а потом снова пили вино. Десертное. Так время подошло к закрытию ресторана, и администратор сообщил об этом. Надо было расплачиваться.

Официант принес счет. Хорхе, не глядя в него, вытащил карточку и бросил ее на стол. Марина улыбнулась – ей понравилось то, что Хорхе не посмотрел даже на сумму.

«Не жадный, – пронеслось в ее голове, – настоящий мужчина!».

Официант забрал карту и ушел. Но буквально сразу вернулся, даже не дойдя до кассы.

– У вас карта просрочена, – спокойно заявил он.

Хорхе похолодел. Он забыл, что две его карты давно просрочены.

– Не может быть! Я вчера ею еще платил, – в испуге прокричал он. – Возьмите эту!

Он кинул на стол вторую карту. Официант взял ее в руки и внимательно рассмотрел. На его шее выступили красные пятна. Подобный трюк он видел не раз.

– И эта просрочена!

– Не понимаю! Как это возможно? Вчера я за все платил!

Официант повернулся в сторону Марины и громко сказал:

– Девушка, вам платить придется!

– У меня нету денег! У меня всего пара тысяч. Я не смогу, – Марина от неожиданности зарыдала. Ей стало жалко себя. Ей стало безумно обидно, что ее так обманули, что разрушили все ее мечты. Злость подкатила к горлу, и она закричала на весь ресторан.

– Сволочь! Мерзавец! – и схватила Хорхе за волосы.

Тот пытался вырваться и кричал. Но его никто не понимал.

– Уберите ее от меня! Это безумная женщина!

– Мразь ты последняя! Скотина! – не унималась она.

– Проститутка! – закричал Хорхе, в надежде, что это слово произносится на всех языках одинаково. Все обернулись в сторону Хорхе, – Да, проститутка!

Марина от неожиданности отпустила Хорхе и попятилась назад. Так ее еще никто не оскорблял.

– Это я-то проститутка?!

Она схватила бокал с остатками вина и кинула в Хорхе. Испанец, закрыв лицо, завыл, потихоньку двигаясь к выходу:

– Я ничего не вижу! Я ослеп! Врача!

Затем он внезапно повернулся и побежал к дверям. Там его остановил охранник. Марина сидела в углу и плакала навзрыд. Вся тушь расплылась по ее лицу, ресницы намокли и склеились, а ее фирменная роза выпала из волос и валялась под ногами.

– Господи, за что мне это все?! – рыдала она, прикрыв лицо. – За что?! Я же никому ничего не сделала плохого?!

– Я оплачу все…, – тихо сказал человек, сидящий за соседним столиком, – не плачьте только, прошу Вас!

Рядом с Мариной стоял человек средних лет, одетый в строгий серый костюм. Слегка седой, но еще не старый, с тонкими чертами лица и дорогими часами.

– Что? – не поняла Марина, – кто Вы?

Человек молча подозвал официанта, достал карточку и оплатил счет.

– Вышвырните его, – сказал он официанту и злобно посмотрел на Хорхе.

– Сергей Иванович, может, в милицию? – переспросил тот.

– Не надо милиции. Сами разберемся! – сказал он твердо. Так, что официант не стал ничего уточнять.

Хорхе вытолкнули на улицу, он добежал до вокзала, сел в первую электричку и уехал с сторону Волгограда. Марина через месяц вышла замуж за Сергея Ивановича и воспитывает с ним его дочь от первого брака. Все лето они проводят в Испании на своей вилле. В это время она преподает хореографию в соседнем городке. Этим летом она отказалась от занятий. Поговаривают, что Марина ждет ребенка.