Текст книги "В футбольном зазеркалье"

А мог еще блеснуть Федор на поле – не так, конечно, как когда-то, но выпадали дни, и он, будто вернувшись в молодые свои годы, показывал отличную игру. В прошлом году, с австрийцами, встреча сложилась трудно, гости, построив атаки на фланговых прорывах, давили все два тайма и могли заколотить несколько мячей, но спас Алексей Маркин. Ответный гол в самом конце матча провел Сухов, забил красиво, головой, в стелющемся броске вперед, так что аплодировали даже сами австрийцы. Думая о той игре, Скачков не мог понять, что толкнуло Сухова на рывок, вроде бы на первый взгляд совсем бесцельный? Игра еще шла на противоположном фланге, а Федор вдруг побежал, включил свою знаменитую стартовую скорость, и это было непонятно до тех пор, покуда мяч от головы защитника не срезался и не направился наискосок штрафной за лицевую линию, на угловой. Как угадал он весь «расклад», вплоть до досадной для австрийцев срезки? Непостижимо! Но и это еще не все. Мяч улетал и улетел бы, не догнать его и на суховском рывке, как вдруг Федор с разбегу выстелился рыбкой, на руки, и дотянулся, поймал мяч головой в полете и заставил его заскочить в угол ворот… Это было красиво, это было неожиданно, главное же – это было так необходимо, потому что сразу меняло всю картину борьбы за Кубок. Тогда Скачков не выдержал и тоже, вместе с остальными, бросился поднимать и тискать Сухова. Он не любил эти объятия, поцелуйчики на поле, но в тот момент не выдержал. Да и как было выдержать! Гол голу рознь, а тот, суховский, был поистине бесценный: чудо, а не гол! То-то и котировался еще Федор, стояла и не меркла его давняя звезда, хотя в команде подрастали молодые, тот же Владик Серебряков, поразительно прибавивший по сравнению с прошлым годом. И все же Сухов оставался Суховым, заслуженным, – талант которого, как говорится, к коже не пришьешь… Так что Скачков, защищая перед тренером старого товарища, нисколько не кривил душой – если уж он Комова готов был сохранить для пользы дела, то что же говорить о Федоре!

– Ладно, – с легким вздохом согласился тренер, – пусть будет по-твоему.

Потом он показал ему сесть поближе и стал говорить о матче с ленинградцами. Команда жесткая, напористая, Иван Степанович считал, что так или примерно так будут играть у себя дома австрийцы. А чего им, в самом деле? Выступают на своем поле, заполучили Фохта – без сомнения они сразу же кинутся на штурм. В игре с ленинградцами Иван Степанович намеревался испытать молодых игроков. На место Комова выйдет Соломин, кроме него ставить больше некого. Хорошо бы еще попробовать Белецкого. В Тбилиси он вышел, заменив Скачкова, но показать ничего не успел. А парнишка старательный. Иван Степанович рассчитывал, что сил Сухова хватит самое многое на первый матч.

– А может быть, еще Мухина подменим, – он скомкал разговор. – Перед игрой посмотрим.

Мысленно Скачков не переставал удивляться: сейчас они сидят, планируют, как ни в чем не бывало, а «чистилище»-то? Все замены, перестановки игроков обговариваются только там. Рытвин знает «свою» команду наперечет и заранее сам составляет заявочный список. К тому же Скачков не сомневался, что предстоящее «чистилище» получится особенно бурным. Прежде всего Комов, за которого горой встанут покровители команды, ну и наконец Рытвин, оскорбленный тем, что его бесцеремонно завернули от дверей раздевалки.

Отбросив одеяло, Иван Степанович спустил на пол ноги в носках и поднялся. Тренировочные брюки мешком висели на коленях, сползали с дородной поясницы, – он подтянул их длинным жестом сбоку. Остывшая грелка с бульканьем завалилась за диван.

– Говоришь, тренировка тебе сегодня не понравилась? А ну пошли на поле!

Издали, покуда шли, Скачков окинул взглядом всю отрадную картину занимающейся команды. Группа дублеров, самые молоденькие пацаны бежали вокруг поля, смахивали пот. Трудяги из основного состава: Кудрин, Нестеров, Стороженко добросовестно работали с ускорением, пробовали обводку, рывки. Владик Серебряков в одиночестве небрежно жонглировал мячом – лишь бы двигаться и не попасть на замечание. В тренировках парень пота не любил.

С Семеном Батищевым занимался сам Арефьич. Секрет постоянного отставания несчастного Семы раскрыл все тот же дотошный Дворкин. Он доказал, что игрок, оказавшийся между двумя составами: основным и дублирующим, просто не в состоянии тренироваться с необходимой интенсивностью. Расписание календарных игр ломает ему весь график тренировок. Завтра, скажем, парню играть в дубле – значит, он не может провести полную тренировку с основным составом, а когда тренируются дублеры, он должен быть готов выйти в основном составе, так сказать, находиться в резерве главного командования. Не имея оптимального режима тренировок, такие игроки год от года не приобретают, а лишь теряют.

Терпеливый Арефьич, к чьему незаметному присутствию в команде давно привыкли все ребята, мог отрабатывать с игроком какой-нибудь прием до тех пор, пока оба держались на ногах. Для Арефьича в футболе не существовало никаких секретов, и он старательно добивался от Батищева автоматизма, чтобы мяч не отскакивал от него, как от столба, а послушно скатывался по телу к ноге. Индивидуальное мастерство, не уставал повторять Арефьич, должно быть на уровне задуманного, и он тянул из Семена жилы, прививая ему сложные навыки жизни на поле, где даже в условиях жесткой игры, когда соперники тянут тебя за майку, хватают за трусы, толкают и бьют но ногам, настоящий мастер тем не менее не перестает видеть обстановку, как на ладони, и распоряжаться мячом, считая расстояния не на метры, а на сантиметры.

У себя на краю кропотливо, как муравей, трудился маленький Мухин. За все годы в футболе Скачков был очевидцем многих перемен в тактическом построении игры. На его глазах, как-то совсем незаметно, свелась почти на нет роль крайних нападающих. Досадная потеря! Сейчас, уже на закате своей спортивной жизни, Скачков научился многое видеть, многое понимать. Отсутствие ярко выраженных «крайков» намного сузило фронт атаки. Скопление игроков в центральной зоне облегчило действия защиты и очень усложнило задачу нападающих. Про-биваться через центр стало просто невозможно. Иногда Скачкову казалось, что именно такое «новшество» привело к редким взятиям ворот.

Присматриваясь к действиям нападающих, Скачков глазами умудренного игрока видел, что современной атаке на ворота соперников стал присущ один и тот же недостаток. Получив мяч от партнера из центральной зоны, фланговый игрок, вместо того, чтобы максимально развить атаку в глубину, поспешно возвращает мяч обратно в центр, в толпу. Причина? Отсутствие «специалистов» краев, психологический проигрыш борьбы с защитником, боязнь бровки.

Бровки сейчас боятся все или почти все. И это понятно: там меньше места для маневра, там трудно вести мяч, игрок на фланге действует словно на краю обрыва.

И все же! «Локомотив» в компании избранных коллективов высшей лиги всегда считался командой немного старомодной. Отчасти это объяснялось тем, что здесь постоянно существовали оба края. Широкие действия нападающих «Локомотива» нередко ставили в тупик сторонников новеньких, модернизированных схем. «Локомотив», как и прежде, сохранял в игре свое лицо.

Стремительные прорывы крайних нападающих, в настоящее время Сухова и Мухина, частенько позволяли «Локомотиву» диктовать ход встреч. Конечно, эти прорывы означали известный риск, однако, если даже защитники шли на подкат и выбивали мяч у Сухова или Мухина в аут, пространство атакующей командой было все равно выиграно (тем более, что при вбрасывании мяча нет правила «вне игры»). Кроме того, на фланге чаще удается «стенка» и очень опасен так называемый «перекидной пас» за спину защитников, рассчитанный на рывок и удар форвардов с ходу.

Итак, «Локомотив», несмотря на повальное увлечение новейшими схемами, сохранил в своем арсенале такое проверенное оружие, как крайние нападающие. И нужно сказать, что одним из выдающихся мастеров игры на краю заслуженно считался Федор Сухов. За многие годы он постиг все тонкости своей «узкой специальности», лишь в последнее время, как замечал Скачков, Федор, быстро теряя силы, все чаще допускал один и тот же просчет: вместо того чтобы обойти защитника с внешней стороны, ближе к бровке, он наивно стремился проскочить его с внутренней, чем не только сужал фронт атаки, но зачастую становился добычей бдительного подстраховщика. Объяснение этому было одно: не тот уже Федор, не те силы, выносливость и скорость.

Мухин, вот кто незаметно вырос в грозного «крайка!» Плотненький колобок, вышивавший на краю узоры тончайших финтов, он нисколько не боялся бровки и на самой кромке поля действовал с такой отчаянной стремительностью, что защитникам оставалось лишь одно: идти на нарушение правил. Особенно опасны стали прорывы Мухина теперь, когда в центре появился и разыгрывался Владик Серебряков. С каждым матчем у них все слаженней, все четче удавалась коварная «перекидка»: мягкий переброс мяча через защитников на ход разогнавшемуся Серебрякову…

Не доходя до поля метров десяти, Скачков перешел на легкую трусцу и засеменил к работающему в одиночестве Серебрякову. Иван Степанович остановился, с минуту понаблюдал, чем занимается команда, затем раздался его зычный властный голос:

– А ну включить скорость! Вы что, в игре так шевелиться собираетесь? Это служба, а не игра. В футболе надо играть, а не служить.

Присутствие старшего тренера почувствовалось сразу же. Послышалась команда разбиться на пары. Виктор Кудрин, уже припотевший, крикнул Маркину:

– Эй, а ну-ка марш в стойло!

Выбивая кепку о колено, Маркин побежал к дальним воротам.

Каждая пара, играя в быстрый пас, стала проходить поле и завершать упражнение сильным ударом по воротам. Били не точно, – абы ударить. Мячи летели в сторону и выше ворот. Маркин извелся от бездельного скакания.

– Какого черта! – кричал. – Подведи поближе. Пробей точнее. А ну на спор: кто забьет?

Рассердившись, Иван Степанович распорядился принести двое маленьких ворот для игры поперек поля. Разбились на две команды, но каждый игрок, как лошадь, таскал седока на закорках. Скачкову выпало возить Серебрякова, Кудрину – Батищева. Виктор запротестовал:

– Куда мне такого бугая? Дайте вон Муху!

– Р-разговорчики! – прикрикнул Иван Степанович, и Виктор покорно подставил спину.

Таская на себе Батищева, он быстро взмок, налился бурым цветом, но ярости в игре не сбавил, – балагур и хохотун в жизни, он становился неузнаваемым на поле: злой, напористый, неуступчивый. С худой спиной, с жидковатыми ногами, он, казалось, не имел понятия, что такое усталость.

Владик Серебряков ловко вскочил Скачкову на спину, сжал бока ногами и, как всадник, сделал понукающее движение:

– Трогай!

– Сиди давай! – огрызнулся Скачков и устремился навстречу Кудрину, семенившему, как ишачок, под тяжестью Батищева. Даже с шестипудовым седоком на спине Кудрин вел мяч, не глядя под ноги, – в игре он вообще не опускал головы: чувство мяча у него было поразительным! После лошадиной нагрузки с седоками на спине началась «вер-тушка», специальное упражнение, придуманное старшим тренером. Это были длительные рывки с мячом вокруг футбольного поля, перемежающиеся игрой в «стенку» и ударами по воротам. Мяч при этом моментально, не давая передышки, возвращался бегущему игроку, а голос тренера преследовал и подгонял: быстрей, еще быстрей! В первую неделю, когда Иван Степанович ввел «вертушку» в обиход тренировок, никто в команде не был в состоянии сделать больше двух кругов: сказывался зимний спад и прохладца на занятиях.

– Скорость!.. Скорость! – только и знал покрикивать Иван Степанович. Заметив, что у дальних ворот ребята сбавляют ход, он послал туда Арефьича.

Всей пятерней оттягивая намокший ворот футболки, Скачков дул себе на грудь и сплевывал тягучую, как клей, слюну. Он не вынес и сошел с четвертого круга. Иван Степанович что-то кричал ему с противоположной стороны поля, он не мог разобрать, да и не прислушивался толком, – сердце распухло и колотилось так, что отдавалось в висках.

– Стороженко! – крикнул тогда Иван Степанович, вызывая к старту следующего.

Разводя руками, набирая полную грудь воздуха, Скачков постепенно приводил себя в порядок. Уф, ну и нагрузочка! А ведь на юге он стал пробегать по пять кругов – почти рекорд. Выносливей его был один Виктор Кудрин. Но с тем вообще никто не мог сравниться. Рыжие, как уверял Серебряков, выносливее битюгов.

Он проследил, как мимо него по кромке поля промчался, гоня перед собою мяч, горячий, словно локомотив, Стороженко. Тоже вот – второй круг всего, а хоть выжми. Но лукавил, хитрил Стороженко: отпускал мяч от ноги подальше – все бежать легче. В игре с таким дриблингом недалеко пройдешь.

Неподалеку от старшего тренера старательный Соломин отрабатывал каверзный удар, известный как изобретение бразильского полузащитника Диди. Мяч при таком ударе летит не прямо, а по кривой, как бы огибая воображаемую стенку игроков, причем вращается не только в горизонтальной плоскости, но и в вертикальной. Иван Степанович, понаблюдав за Соломиным, нашел, что у парнишки пока что получается банальнейший «сухой лист», с вращением мяча справа налево.

– Саша, – позвал он, – дай-ка сюда.

Брошенный ему мяч Иван Степанович ловко поймал на носок ноги, мягко опустил и тем же движением, изящно скинув его с носка, прижал к земле. Точно рукой!

Установив мяч, он отошел для разбега. Для того, чтобы придать мячу еще и дополнительное вращение сверху вниз, объяснял он, бить следовало не просто внутренней стороной подъема, а именно той частью, где большой палец.

С неожиданной легкостью для своего немолодого грузного тела Иван Степанович разбежался и ударил. Мяч по дуге достиг ворот и, круто упав в самый угол, шурша по сетке, скатился вниз.

– Краса-авец! – восхищенно протянул наблюдавший Кудрин. Иван Степанович оглянулся, рукавом фуфайки утер мокрое лицо.

– Это потому, – сказал он с конфузливой усмешкой, – что мы смотрели на футбол вот так! – и возвел глаза к небу. – А вы сейчас: вот, – и глянул себе на ладонь. – Разница!

Потом он сказал Соломину: «Стучи!» – и оставил его.

Наконец, построившись гуськом, ребята потрусили к озеру – последняя пробежка. Матвей Матвеич собирал мячи в огромную сетку. Иван Степанович брел по полю, прижимая бок рукой. У ворот он остановился и по-хозяйски покачал штангу.

На смену футболистам на простор зеленого поля обрадовано высыпали заворотные мальчишки, бегавшие во время тренировки за мячами. Это был их час, и они, расхватав мячи, обложили ворота, в которых торчал длинноногий, угловатый Валерий Турбин, вратарь дублеров.

– Поточней! – покрикивал он мальчишкам, пластаясь между штангами под градом ударов.

– Геш, – позвал Арефьич, – я гляжу, у тебя что-то удар срезался. Хочешь, постучим часок? Я Валерку Турбина оставил, ему это тоже не повредит.

– Можно, – согласился Скачков и рысцой отправился обратно на поле, где мальчишки азартно, сразу с нескольких точек, расстреляли ворота Турбина.

– Дядь Геш! – услышал он со стороны, оглянулся и увидел, что прямо ему на ногу мягким стелющимся пасом катится мяч. Соблазнившись, он взорвался на рывок и весь разбег вложил в удар. Нет, проследил он взглядом, слишком высоко. Арефьич прав: что-то у него перестало получаться, мяч никак не ложился на ногу.

Мальчишки на поле были одеты, как настоящие футболисты: в гетрах, с самодельными нашитыми на майках номерами. Свой пятый номер Скачков нашел на бойком вихрастом пацане, убежавшем с мячом к лицевой стороне поля, – он собирался пробить угловой. Для удара от углового фланга у «пятерки» не хватало сил, мальчишка перекатил мяч метров на десять поближе. По всем повадкам – как он ставил мяч, как поправлял и отступал для разбега, в нем угадывался далеко не новичок на поле. Длинноногий Турбин, занимая свое место, попятился к дальней штанге.

Разбежавшись, пятый номер ловко закрутил мяч в самый угол, возле крестовины, и Турбину пришлось растянуться в настоящем боевом прыжке, ударом кулака отбить мяч за ворота.

– Сухой лист! А? – восхитился Скачков. Поднимаясь на ноги, Турбин рукой в перчатке почистил колено.

– Главное, лупит по заказу.

Похвала смутила мальчишку. Небрежно уперев руки в бока, он вперевалку, по-футбольному, побрел от лицевой линии и, пока шел, смотрел себе под ноги. Ему попался мяч, он ловко подцепил его носком, подкинул на колено, затем на голову, все это мимоходом, как бы нехотя, но четко, – мяч по нему катался, как на веревочке.

– А ну-ка, ну-ка! – крикнул Скачков. – И долго ты так можешь?

– Да ну… – пацан совсем смутился. Выручил его Арефьич, подошедший с поля.

– Алик, – позвал он «пятерку», – дуйте-ка, братцы, на те ворота, нам тут еще подзаняться надо. Мячи можете взять. Оставьте нам штуки три.

– Видал малого? – спросил Скачков, провожая убегающих мальчишек. – Вот будет играть! А? Чей это, интересно?

Арефьич пожал плечами.

– А кто его знает? Они тут все бесхозные. Торчат с утра до вечера. Озеро же, купаться приезжают. Да и лагерь рядом.

– Толк, по-моему, будет.

– В руки надо брать. А кто возьмет, когда? А пацаны есть, и неплохие. Хожу по городу – столько, знаешь, пацанов хороших!

– Поговорить все-таки не мешало бы.

– С кем? – Арефьич посмотрел на него, как на несмышленого. – С ними еще лет пять надо заниматься на полную катушку. А начальство, сам знаешь, любит все сразу: или медали, или кубок. Так-то вот…

…Когда грязный измученный Скачков тащился с тренировки в душевую, ребята уже помылись и переоделись в чистое. Несколько человек лежали в шезлонгах и дремали, задрав как можно выше ноги. На веранде стучали шарики пинг-понга: играли сразу на двух столах. Красный раззадоренный Батищев старательно отбивался от Кудрина и проигрывал очко за очком. Каждый свой удар Виктор приправлял ядовитым замечанием, и зрители покатывались со смеху.

– Геш, – крикнул Кудрин и помахал ракеткой, – будь другом, выручи. Мне сейчас кататься на Семе, а как на него садиться? Погляди – в мыле весь. Тебе все равно мыться, – не прокатишься за меня?

Утирая лицо, Батищев сердился:

– Ты не трепись, а подавай! Еще сам повезешь.

На другом столе играли Павел Нестеров и чернявый Игорь Белецкий. Игорь выигрывал и смущался. Он сам бегал за шариком и старался избегать сильных ударов. Анатолий Стороженко, набив за пазуху яблок, сидел в покойной качалке, жевал, обкусывал яблоки и подтрунивал над Павлом.

– Егорка, чего ты с ним церемонишься, со слабаком? Мотай его на сухую.

В углу, устроившись за низким шахматным столиком, Алексей Маркин чертил на большом листе «пульку», поджидая партнеров.

Грузно упираясь в перила, Скачков поднялся на веранду. Сесть было негде и он прошел к биллиардистам. Владик Серебряков, после купания румяный, косой пробор на голове, сгонял шары кием к короткому борту и поторапливал Мухина лезть под стол.

– Видал, Геш? Проигрывать умеет, а расплачиваться – нет. Страдая от унижения, Мухин опустился на четвереньки.

– Условий, надеюсь, не забыл? – напомнил, издеваясь, Владик. Одной рукой Мухин прижал два шара к животу, еще один шар зажал подбородком и, стараясь не уронить, заковылял под столом. Владик подгонял его кием до тех пор, пока он не вылез с другой стороны стола.

– Росту у Мухи нет, – пожаловался Владик, – под столом пешком пройдет. Может, с тобой сыграем, Геш? Три шара форы.

Вскочив на ноги, Мухин с азартом кинулся ставить шары.

– Ну, погоди! Уж я тебя загоню. Постой, Геш, сейчас увидишь. Скачков с улыбкой смотрел, как он горячится и составляет шары в треугольник. Он сочувствовал Мухину. Серебряков, как игрок, котировался даже в биллиардном павильоне городского парка. Однажды в Батуми, на сборах он в пух и прах разнес какую-то местную знаменитость. Игра тогда шла на «интерес», и дело, помнится, едва не кончилось скандалом.

Ступени на веранду застонали под тяжестью массажиста. Матвей Матвеич, поднявшись, повел глазами. В компании картежников он заметил молоденького Сашу Соломина.

– Это еще что? – и он бесцеремонно выгнал его из-за стола. – Твоя книжка? Тогда бери и шлепай. Толку больше будет… Иди, иди, с картами еще успеешь.

– А ты – тоже!.. – напустился он на Маркина. – Учитель нашелся!

– К старости пускай готовится, – улыбнулся Алексей, быстро раздавая карты по кругу. – Старость придет – чем заниматься будет?

Массажист, кряхтя, поместился на соломинское место, потянул и раскрыл карты. Живот держал его от стола на расстоянии.

Возле столовой на ступеньке приехавшего из города автобуса сидел сапожник Кондратьич и, вздев старенькие, перевязанные изоляционной лентой очки, вслух читал газету. Его слушали шофер Николай Иванович и Марковна. В руках Марковны мелькали вязальные спицы.

– Господи, Гешенька, – пожалела она ковылявшего мимо Скачкова, – на тебе что, кирпичи возили?

Чувствуя, как на лице тянет подсыхающую кожу, Скачков молча улыбнулся. Его, действительно, словно кто облил с ног до головы. Николай Иванович и Кондратьич проводили его взглядом.

Добрая Марковна глубоко вздохнула:

– Грязищи-то, грязищи на вас на всех!

Все постельное белье ребятам Марковна стирала и крахмалила сама, брезгливо отвергая городскую прачечную.

В бане, после обильного горячего душа, Скачков долго массировал распаренную ногу, втирая мазь. Стоило ему перетрудиться на тренировке или в игре, под коленом, где был заживший багровый рубец, непременно возникала унылая тягучая боль. После крепкого массажа боль обычно проходила. В нос шибало терпким запахом растирки.

Ковыляя утомленными ногами, он побрел к себе в домик. Такую походочку, точно знак принадлежности к избранным, усвоили от футболистов все городские пижоны. Скачкову было не до пижонства – каждый шаг давался с трудом. А на вечер Иван Степанович назначил двухстороннюю игру.

На поле легла длинная косая тень от ворот. В пионерском лагере за озером сыграл вечерний горн.

Продолжительным свистком и по-судейски подняв руки, Арефьич известил об окончании тренировочной игры. За бровкой поля со своих мест поднялись Иван Степанович и массажист. Иван Степанович машинально глянул на часы: вечерняя тренировка, как и полагалось, заняла полтора часа.

Приволакивая ноги, футболисты потянулись к краю поля для разбора игры. Иван Степанович, дожидаясь, что-то говорил массажисту и стучал по стеклу секундомера. Матвей Матвеич, оттопырив нижнюю губу, внимательно слушал и кивал курчавой головой.

Выслушав, он подхватил свой неизменный чемоданчик и зашагал к домикам базы.

К вечерней тренировке Иван Степанович приготовил неожиданный сюрприз: он попросил сыграть за основной состав прежнего капитана «Локомотива» Шевелева. На базу, к началу тренировки, он приехал на служебной машине.

Когда Шевелев появился из командного домика, уже одетый для игры, стало видно, как сказываются на спортсменах годы. Футболка обтягивала плотные бока, заметно выпирал тугой животик. А был он парнем поджарым и подвижным, с прекрасным, почему-то забытым нынче ударом с носка и великим мастером в борьбе за верховые мячи; с тех лет у него осталась память на всю жизнь – шрам на рассеченном виске. На поле Шевелева всегда отличала инженерская интеллигентность – страстность и джентльменство одновременно.

– Здорово, Геш, – Шевелев, протягивая руку, старался скрыть смущение. – Стариков берете?

Ладонь у Шевелева сохранилась прежней: маленькая, крепкая.

– Старый конь борозды не портит, – дружелюбно отозвался Скачков.

– Хоть и неглубоко пашет? – подхватил со смехом Шевелев, подкатывая рукава футболки.

Ребята, направляясь к полю, поглядывали на бывшего футболиста с веселым недоумением. Зачем понадобилось тренеру это «воскрешение из мертвых?» Не пришлось бы вызывать неотложку!

Постучав, как бывало, носком о землю, чтобы бутса лучше «села» на ногу, Шевелев выбежал на простор зеленого, подготовленного к игре поля. Широкой грудью он жадно вобрал запах влажной травы и перегретой, смоченной полчаса назад земли – незабываемый аромат пролетевшей навсегда молодости. Оборотился и махнул рукой Матвею Матвеичу, чтобы подал мяч.

– Старик-то, а? – расслышал Скачков ласковый голос Виктора Кудрина.

У Кудрина этот состарившийся, ушедший на покой спортсмен вызывал всего лишь ласковое умиление, не больше, но у Скачкова к «старику» было свое, особенное отношение. Шевелев в его представлении был и остался образцом служения футболу, долгу. Однажды на глазах всей команды, сидевшей в автобусе и дожидающейся своего капитана (по дороге с базы на стадион тому зачем-то понадобилось заскочить домой), из окна третьего этажа выпала дочка Шевелева, махавшая отцу ручонкой. Это был страшный случай. Ребенка увезли на «скорой», а Шевелев, мгновенно постаревший, чернее тучи, отправился с командой на игру: он не мог допустить своей замены – слишком важным был тот матч.

Недаром Братин в своем отчете писал, что современному спорту требуются молодые люди, готовые к трудным испытаниям; к счастью, такие спортсмены у нас есть – мы располагаем целой категорией игроков, которые надевают футболку не на тело, а на душу!.. Все это Скачков помнил (да и не он один). А разве не Шевелев поддержал его в памятном матче, когда он головой в прыжке забил свой первый гол? Он и потом, играя еще целых три сезона, не переставал поддерживать его и направлять; он был по-человечески умен и добр и, как теперь помнится, часто посматривал на молоденького и горячего Скачкова с ласковой усмешкой человека, уступающего возрасту, словно бы хотел сказать, что для него, мальчишки, настоящий футбол только начинается, а все, что было прежде, все трудности и огорчения, так, пустяки, не больше. Скачков тогда и в самом деле был восхитительно силен и молод и даже не догадывался, какую тяжесть он сам взваливает на свои мальчишеские плечи… С какой непостижимой быстротой промелькнули годы! Кажется, давно ли одно появление Шевелева из туннеля стадиона вызывало бурю на трибунах, а вот осталось одно ласковое умиление мальчишек… «Старик!»

Впрочем, Арефьич дал свисток, началась игра, и от снисходительного отношения к «старику» быстро не осталось и следа.

Иван Степанович, приглашая Шевелева на игру, рассчитал верно: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, – пусть молодые (а часто и самонадеянные) ребята своими глазами убедятся, что в футбол играют не столько ногами, сколько головой. И Шевелев, старый футбольный волк, отяжелевший, но не потерявший своего опыта, показал им это с блеском. В смысле физической подготовки ему, конечно, было не угнаться за молодежью, но мяч словно сам искал и находил его: настолько он умело, бережно экономя силы, выбирал место. Но чем «старик» совершенно ошеломил ребят, так это пасами. В его исполнении сегодняшняя тренировочная игра была наглядным уроком того, что настоящий футбол – это прежде всего пас, культура паса. (Футболисты в игре разговаривают на языке паса). Передачи Шевелева были неизменно остры и выверены. Не случайно Владик Серебряков с ювелирных передач «старика» заколотил бедняге Турбину целых три гола, сделал соблазнительный для каждого нападающего «хеттрик».

– Ну, братцы, – признал Серебряков, едва прозвучала финальная сирена Арефьева, – с такими пасами я с кем угодно готов играть. Тут безногий забьет!

– А как старик «поляну» видит, а? – И Павел Нестеров, обычно очень скупой на похвалу, в восхищении закрыл глаза.

Поджидая футболистов у бровки поля, Иван Степанович теребил в руках листочки с записями, сдержанно покашливал в кулак. Он тоже видел, что игра получилась, что ребята поняли – играть они могут, и был взволнован.

Однако вида старший тренер старался не показывать и наоборот нашел в действиях команды одни изъяны и недостатки.

Листочки из его рук часто ронялись на землю, он без нужды вздевал очки на нос и тут же их снимал.

Шевелев, не выходя с поля, устало опустился на траву и, спиной ко всем, обнял колени. За время разговора тренера с командой он не пошевелился: сидел, глядел на опустевшее поле, на освещенные закатным светом крыши домиков базы. Футболку он стащил и бросил на плечо.

– Так вот, – молвил Иван Степанович, разобравшись наконец со своими записями. – Пока вы там играли, я сидел, смотрел… Ну и кое-что, так сказать, на карандашик. Попрошу внимания! – Через очки он глянул в сторону, где негромко переговаривались Батищев и Кудрин.

Что показала игра?

Заглянув в листок, Иван Степанович начал разбор с Владика Серебрякова (на взгляд тренера он выглядел сегодня на поле лучше остальных). Парень возмутительно грешит индивидуальной игрой. Обязательно сам – самому надо забить! А края для чего? Сколько раз открывались и Мухин, и Белецкий, выходили чисто, без помех: только дай, выкати! Но – завелся, и возможности, так сказать, были упущены. А известно, что голевых ситуаций в серьезном матче бывает две, три – не больше. Значит, должна быть ответственность, сознание того, что забивает не какой-то определенный игрок, а команда. Команда целиком… (Договаривая, Иван Степанович перевернул листок и быстро поискал какую-то запись, – похоже, не нашел).

– И еще. – Он снова обратился к Серебрякову. – Почему ты не был на точке, когда Мухин подал с фланга?

По методу Каретникова перед штрафной соперника были условно «посеяны» точки, на которые адресуются мячи после фланговых подач.

– Да Муха неважно подал, – оправдывался Серебряков.

– Я не спрашиваю, как подал Мухин! Я спрашиваю, почему ты не был на своей точке?

С опущенной головой Серебряков ничего не ответил.

– Пойдем дальше, – сказал Иван Степанович. – Мухин. Полезно работает парень, много. Но – прямолинейно, в узком коридоре. Ломится, как головой в стенку, – хоть кости сложить, а протаранить! Миша, так тебе костей не хватит, уверяю тебя…

А сам поглядывал в листок, вертел его, отыскивая что-то и вдруг оживился – нашел. С удовольствием стащил очки.

– Мяч! Сколько раз было говорено, что не игрок должен быть рабом мяча, а – наоборот. Все видели сегодня, что такое настоящий пас? Так вот, любопытные подсчеты: в сегодняшней игре команда вдвое сократила число ошибок. Вдвое! Если раньше при двадцати примерно передачах игроки ошибались пятнадцать-шестнадцать раз, то сегодня всего шесть-восемь. Но не забывайте, что игроки сборной ФРГ ошибаются всего три-четыре раза!

Потом последовали указания полузащитникам: Скачкову, Кудрину, Нестерову. От них требовалось одно: своими широкими действиями составить второй эшелон атаки, может быть, даже более грозный, чем первый. Ведь это для них, и только для них, создаются нападающими свободные коридоры на подходах к штрафной площадке. «Дергайте защиту, меняйте чаще фронт атаки, заставьте ее ошибаться!» Полузащитники, а если надо, и защитники – да, именно защитники – обязаны настолько усилить атакующие действия команды, чтобы противник не имел возможности маневрировать своими резервами и на лидера нападения, в данном случае на Серебрякова, не смог выделить дополнительного сторожа. И вот в такой ситуации, при таком, как говорится, «раскладе», один на один, нападающие могут и даже должны сыграть индивидуально, – пойти на обыгрывание, на обводку.