Текст книги "Смерть на взлетной полосе"

Глава 3

На следующее утро в шесть часов полковник уже вновь ехал в такси по направлению к летному городку.

Он не забыл о своем намерении побеседовать с обслуживающим персоналом авиабазы вдали от бдительного начальственного контроля. Служебный автобус, увозивший в часть утреннюю смену, несомненно, должен был привезти оттуда вечернюю, и Гуров решил, что не следует упускать такую возможность.

За пределами базы сотрудники вряд ли так уж строго поддерживали «внутреннюю дисциплину» и заботились о «неразглашении». Поэтому техники и инженеры, возвращавшиеся с работы, представляли собой весьма подходящую аудиторию для бесед на интересующие полковника темы.

Сидя в такси, Лев вспоминал свой вчерашний разговор с Китаевым и те размышления, на которые навела его полученная новая информация.

Он очень внимательно выслушал и очень хорошо запомнил все, что Китаев говорил о денежных махинациях Курбанского. Несомненно, здесь мог крыться мотив, и тогда инициатором убийства действительно мог быть кто-то из «вышестоящих».

Вдобавок он отметил и еще кое-что. Загадочное самоубийство Иванникова, заступившего на пост непосредственно после Курбанского, не выходило у него из головы. И то, что на первый взгляд оно выглядело абсолютно беспричинным, только заставляло лишний раз задумываться над этим вопросом.

Без причин ничего не происходит в этом мире, а уж тем более такой акт, как расставание с жизнью. Что-то здесь, несомненно, крылось, и, узнав о хищениях, Гуров сформулировал некую предположительную версию.

Судя по всему, Кубанский имел большое влияние в части и, даже смещенный с должности, мог оказывать воздействие на происходящее и на принимаемые решения. С другой стороны, способы этого воздействия, судя по рассказу Китаева, не отличались особым благородством. Даже те немногочисленные намеки, которые сделал в разговоре отец Максима, давали ясное понятие о том, каким образом бывший командир части добивался своих целей. Прямота и открытость явно не были ему свойственны. Он предпочитал делать все исподтишка и чужими руками.

Трудно было судить о том, какой характер был у Иванникова, но краткая характеристика, которую еще в Москве дал ему Орлов, да и отзыв Гремина наводили на мысль, что он был полной противоположностью Курбанскому. Волне возможно, что это и породило конфликт.

Курбанский понял, что «преемник» не собирается плясать под его дудку, к тому же и получать «дополнительные доходы» от махинаций, скорее всего, стало проблематичным.

«Не мешало бы поподробнее разузнать про это самоубийство, – думал Лев, подъезжая к «летке». – Его ведь могли элементарно спровоцировать. А могли даже и «помочь». Как именно все произошло? Орлов говорил, что новый командир застрелился из табельного оружия. Но точно ли сам он это сделал или здесь та же история, что и у Максима с этим ножом? Вопрос. Если в самоубийстве Иванникову «помогли» или как-то спровоцировали на такой поступок, наверняка все сразу догадались, кто за этим стоял. А это – еще один существенный мотив для убийства Курбанского. В данном случае инициатором мог выступать кто-то из близких Иванникова, решивший отомстить. Если Иванников не из «местных», до Максима Китаева ему и соответственно его близким очень мало дела. Им нужно было отвести подозрения от себя, а для того, чтобы избежать тюремного срока, как известно, все средства хороши. В этом ключе свалить все на Максима – способ очень неплохой. О его вражде с Курбанским знали все, оставалось только подстроить все так, чтобы он оказался в нужном месте в нужное время. Да, тема вырисовывается интересная. Только как, спрашивается, к ней подобраться? Этот Гремин и на простые-то вопросы толком отвечать не хочет. А если с ним разговор о махинациях в отделе научных разработок завести, так он вообще онемеет. Нет, лучше не рисковать. Попробую как-нибудь своими силами эти тайны вызнать. Спросить у Китаева? В этом стане «чужих» он пока единственный мой надежный союзник»…

Гуров подъехал к дому № 16 как раз вовремя. Не успел скрыться из глаз синий «Рено», подвозивший его до места, как из подъезда показался Китаев. Сейчас он был одет уже не в гражданское, а в специальную форму.

– Доброе утро! – улыбнувшись, приветствовал он. – Вы уже здесь?

– Как видите.

– Что ж, тогда в путь. Наша остановка на самой окраине, идти не очень близко. Впрочем, я уж привык. Вместо утренней физзарядки.

Территория летного городка была густо усажена деревьями и с виду напоминала собой большой парк, посреди которого стояли жилые дома. Вот и сейчас, направившись следом за Китаевым, полковник углубился в живописную аллею, по обе стороны которой стояли развесистые вязы, создававшие почти непроницаемую тень в это солнечное утро.

– Красиво у вас тут, – издалека начал он.

– Правда? А многие, наоборот, пугаются. Как, говорят, в таких домах вообще можно жить.

– Я природу имел в виду, – уточнил Лев. – Смотрите, какие деревья. Настоящая роскошь. А что касается домов, тут вы, конечно, правы. Ремонт явно не помешал бы, причем желательно капитальный.

– Какое там! – безнадежно отозвался его спутник. – Не то что капитальный – штукатурку в подъездах не могут обновить. Все средств у них не хватает. Все стены облуплены, в трещинах, как после бомбежки. А уж канализация эта – даже смотреть страшно. Вся дрянь вниз, под дома стекает, считай, на воде живем. Венеция!

– А начальство ваше тоже в таких домах живет?

– Эти нет. Они больше в пятиэтажке квартируют. Все наши высокие чины там гнездятся. Считай, единственный на всю «летку» нормальный дом. Недавно построили.

– Это такая, с белым цоколем?

– Да, как в белых тапочках, – усмехнулся Китаев.

– Хм, то есть получается, что все вы тут друг от друга недалеко.

– В том-то и дело, – согласился Китаев. – За семь верст не ходить. Руку протянул – вот тебе и Максим, вот тебе и Лариса. А у него, у Курбанского-то, шушеры этой здесь, на побегушках, считай – все. Начальник же. Был. А теперь не то что раньше, теперь всяких тут у нас много, сплошная пьянь-рвань. Как «перестроились», так и пошло. Работать они не хотят, да и не могут уже, а выпить на что-то нужно. Вот и пробавляются кто во что горазд. А для разных подлых штучек такой контингент – самое оно. Вот он и использовал их, Курбанский-то. К Ларисе пристать или Максиму подножку какую подставить – милое дело.

Гуров внимательно слушал и мотал на ус. «Контингент», подходящий для «подлых штучек», который «вовсю использовал» Курбанский, мог пригодиться, конечно же, не только для того, чтобы пристать к Ларисе. Выходило, что возможности насолить Иванникову у него имелись. И даже очень широкие.

Оставалось выяснить, было ли желание.

«Нужно трясти Сырникова, – подумал он. – По факту самоубийства расследование наверняка проводили, хотя бы формально. Командир части все-таки. Пускай хоть из-под земли достает мне это дело».

– Послушайте, Юрий Петрович. Если судить по вашим рассказам, получается, что Курбанский – это человек подлый, беспринципный и для достижения своих целей не останавливающийся ни перед чем.

– А что, так оно и есть. Точнее, было. Конечно, о покойнике, как говорится, или хорошо, или ничего, но я лично об этой «потере» нисколько не жалею. Да и другие, думаю, тоже не особенно плачут. Он, видите как – считай, и после смерти мстить нам продолжает. Так подставить Максима! Это ж надо додуматься все так подстроить!

– Но, надеюсь, вы не думаете, что подстроил это Курбанский?

– Да, было бы забавно, – ответил Китаев. – Сам себя, как говорится. Конечно, я так не думаю. Но ведь и не Максим. А кто? Непонятно. Пока все против нас.

– Мы начали говорить о начальстве, – вернулся Лев к интересующей его теме. – Я, собственно, к чему про Курбанского упомянул. Мне интересно знать, неужели такой человек после того, как его сместили с должности, лишили привилегий и власти, смог вот так вот спокойно смириться с тем, что на его месте – кто-то другой? После назначения нового командира как складывались отношения в части? Бывший и новый начальники ладили друг с другом?

– Вот это вы спросили! Да откуда же я могу знать? Нам про такие тонкости не докладывают.

– Но ведь вы же знали, что он ворует. Даже знали, каким именно способом. А про это вам тоже, наверное, специально не докладывали.

– Ну это уж вы преувеличиваете, – лукаво улыбнулся Китаев. – Единственное, что я знал, – так это то, что он через научный отдел как-то эти деньги крутит. Но об этом все знали. А про начальника… Да он и проработал здесь всего ничего, толком и приглядеться к нему не успели. Так нормальный вроде мужик. Солидный, рассудительный. Даром что молодой.

– Он раньше работал в части?

– Нет. Прислали откуда-то. Чуть ли не из Москвы даже… – Китаев немного подумал, потом уверенно произнес: – Да, точно! Точно – из Москвы. Вспомнил, ребята мне говорили.

– А с Курбанским они как? Сработались?

– Наверное, сработались. По крайней мере, насчет скандалов между ними слышно не было.

– А вообще есть какие-то версии о его самоубийстве? С чего вдруг он заторопился на тот свет, если вокруг все так хорошо складывалось?

– Ох… Какие вы все вопросы задаете, – тяжко вздохнул Китаев. – Откуда же я могу это знать? Да и какое мне дело, как оно там, у начальства. Мне бы со своим разобраться.

– Но вы ведь не хотите сказать, что после того, как в части произошло самоубийство, да не чье-нибудь, а недавно назначенного командира, все так и продолжали спокойно существовать, делая вид, что ничего не произошло. Неужели не было никаких догадок, обсуждений? Сплетен, наконец? Неужели никто не пытался объяснить происходящее, хотя бы для самого себя?

– Сплетни ходили, конечно, это уж как всегда. Только зачем внимание обращать на болтовню всякую? Сплетня – она сплетня и есть. Я не слушал. Единственное что… Вадик мне говорил. Он в тот день заходил зачем-то в кабинет к Иванникову. Зашел – а на нем прямо лица нет. Бледный, как смерть, в пространство смотрит. Стал ему говорить, а он будто и не слышит. Сидит, как каменный, ни на что не реагирует. А потом, где-то через час, секретарша выстрел услышала, истерику подняла. Зашли в кабинет, а он там на ковре возле стола своего и лежит. И кровь из раны. Из виска то есть. Он в висок себе выстрелил.

Гуров слушал этот рассказ, затаив дыхание и стараясь не проронить ни слова.

– Кто это – Вадик? – спросил он, когда Китаев замолчал.

– Вадик? Ну как же. Его все знают. Вадим Ушаков. Он у нас нечто вроде связующего звена. Посредник между технической частью и административной. И у нас за своего, да и с начальством как-то умудряется дружить. Парень неплохой. И поговорить с ним можно, и в чужие уши не перенесет чего не надо.

– Значит, этот Вадик заходил к Иванникову в кабинет буквально за час до самоубийства?

– Да. А что тут такого? К нему, наверное, и не только он заходил в тот день. Это ведь начальство. Кто-нибудь все время заходит. Вопрос решить или еще что.

– То есть вы и от кого-то еще слышали, что в тот день Иванников был не в себе?

– Я – нет. Я только от Вадика.

– Понятно. Послушайте, Юрий Петрович, а вы не сможете мне устроить с ним встречу? В неформальной, так сказать, обстановке. Сами понимаете, под присмотром бдительного начальства он вряд ли будет откровенничать.

– Это точно, – согласился Китаев. – С Вадиком вам точно нужно где-нибудь подальше от посторонних глаз встретиться. Он к этим сферам-то близко, ему засвечиваться не резон.

– Вот именно, – озабоченно проговорил Гуров. – Хорошо еще, если вдали от посторонних глаз поговорить согласится, а то ведь может и вообще отказаться. Посодействуйте, Юрий Петрович. Ведь оно и в ваших интересах тоже. Если удастся разобраться во всех этих хитросплетениях, вполне возможно, что и на судьбу Максима это повлияет с положительной стороны.

– А Максим здесь при чем? – удивился Китаев. – Его же совсем по другому поводу обвиняют.

– Как знать, – уклончиво ответил Гуров. – Иногда разгадка отыскивается в самом неожиданном месте, из такого закоулка приходит, что и не подумал бы никогда. Чтобы получить ответы на вопросы, я должен во всем разобраться. Так что вы скажете по поводу встречи подальше от посторонних глаз?

– Хм. А знаете что? Он ведь сегодня с вечерним рейсом приедет. Мы-то по сменам работаем, а он к полетам не привязан, у него повременка. Вы к семи вечера сюда же на остановку подойдите, тут и встретите его. Высокий такой, худой как жердь. Сразу узнаете. Патлы во все стороны торчат, и в очках. Он там один в очках. Сутками из-за компьютера не вылезает. Какое тут зрение будет? Вот и поговорите с ним. На лавочке вон или еще где. Вот вам и будет неформальная обстановка.

За разговором собеседники не заметили, как дошли до небольшой площадки, находившейся на окраине летного городка. Жилая застройка осталась далеко позади. О том, что они все еще находятся на территории «летки», напоминали теперь лишь разросшиеся деревья, плавно переходящие в лесопосадку.

Эта лесопосадка тянулась вдоль грунтовой дороги, уводившей в бескрайнюю степь и терявшейся за горизонтом. Глядя на нее, полковник подумал, что, по всей видимости, на авиабазу можно попасть и иными путями, чем тот, по которому вчера вез его Сеня.

Пропустив Китаева вперед, он сбавил шаг и вскоре остановился в сторонке, наблюдая за происходящим и стараясь не привлекать к себе внимания.

Остановка, о которой говорил его провожатый, представляла собой окруженный растительностью тупичок. Сейчас там стояла пассажирская «Газель», рядом с которой оживленно переговаривалась небольшая группа мужчин в такой же форменной одежде, как у Китаева.

Его шумно приветствовали, и он почти сразу исчез из поля зрения Гурова, скрывшись внутри микроавтобуса.

Но сейчас Китаев его уже не интересовал. Гораздо больше внимания привлекала группа, отделившаяся от других и продолжавшая неспешно беседовать, в то время как остальные занимали места в салоне.

Несомненно, это была смена, вернувшаяся с ночного дежурства и собиравшаяся отправиться по домам. Именно с этими людьми и планировал пообщаться Лев, прося Китаева проводить его на остановку.

Совет Китаева «не опрашивать всех скопом» он хорошо помнил. Да и без советов опытный полковник знал, что на откровенности человек гораздо легче пускается, если общаться с ним один на один. Поэтому и не стал подходить к оживленно переговаривавшейся толпе, а подождал, пока она начнет постепенно рассасываться.

После того как от площадки отъехал микроавтобус, это произошло довольно быстро. Пройдя немного по аллее в направлении жилой части летного городка, коллеги начали постепенно прощаться и сворачивать каждый в свою сторону.

Вскоре на тропинке между деревьями остались только два парня, по-видимому, закадычные друзья. Они оживленно и эмоционально обсуждали что-то и даже не заметили приближения полковника.

– Ребята! – громко позвал он, чтобы привлечь к себе внимание. – Можно с вами поговорить?

Те смолкли, как по команде, и, обернувшись, удивленно уставились на Гурова.

– Вы на авиабазе работаете?

– Да, а что? – проговорил один из парней, среднего роста плотный брюнет.

– Ничего особенного. Просто мне нужно побеседовать с кем-то из персонала. По поводу убийства. У вас ведь там убийство произошло. Так вот, я провожу дополнительное расследование. Я из Москвы.

С этими словами Гуров развернул «корочки», и две пары изумленных глаз, оторвавшись от его лица, стали изучать фотографию.

Лев заметил, что при упоминании об убийстве по лицам парней пробежал некий холодок, и в выражении возникла отчужденность. Поэтому, чтобы вновь не жалеть о напрасно потерянном времени, он старался говорить с максимальной непринужденностью, будто это «собеседование» – дело самое обычное.

– Есть версия, что этот парень, которого обвиняют, не очень дружил с бывшим начальником. С другой стороны, родные и близкие утверждают, что он ничего подобного никогда сделать не мог. Нужно разобраться.

– А мы здесь при чем? – неприязненно спросил брюнет.

– Вы – коллеги, – со всей возможной доброжелательностью улыбнулся Лев. – Да и не только вы, я со многими уже говорил, – для убедительности приврал он. – Вы общались с Максимом, хорошо знали его. Как по-вашему, способен он на подобный поступок?

– Не знаю. Парень как парень, – все еще не желая идти на контакт, проговорил брюнет.

– А этот конфликт, о котором все говорят, из-за чего он произошел?

– Не знаю, – повторил брюнет. – Меня там не было. Говорили, что Максим пилотировал вертолет и не смог посадить.

– Но в итоге ему, кажется, не предъявили обвинение?

– Кажется, нет.

– Вместо этого сместили командира части, правильно? Так что же выходит – командир пострадал, прикрывая проступок подчиненного?

Такой поворот явно стал для собеседников Гурова неожиданностью. Брюнет, смутившись, ничего не ответил, а второй парень, невысокого роста блондин с лицом былинного добра молодца, откровенно хмыкнул:

– Да уж, прикроет он, дожидайся. Догонит и добавит еще, вот это вернее будет.

– То есть утверждение о том, что Курбанский придирался к Максиму не по делу, имеет основания? – поспешил ухватиться за ниточку Гуров.

– Наверное, имеет, – все еще продолжая саркастически улыбаться, ответил блондин.

– Сделали героя, – ворчливо пробурчал брюнет. – Как будто он только к нему одному придирался.

– А что, были и другие случаи? – чувствуя, что лед тронулся, оживился Лев.

– А то, – откликнулся блондин. – С Китаевым это просто очень заметно вышло. Вертолет уделали, вот и вылезло все на поверхность. А так он и с остальными творил что хотел. Считай, вся часть у него на побегушках была. «Дедов» еще более-менее не трогал, а кто помоложе или новенький, так тем иногда просто житья не было. Ладно бы еще по делу гонял, а то просто так, для развлечения изгалялся. Власть свою хотел показать.

– Да что новенькие, – подхватил брюнет. – А Миша с Генкой? – взглянул он на своего товарища. – Ты вспомни. Уж кажется, как только не обихаживали они эту его «кастрюлю», а все недоволен был. Гонял их, бедных, чуть не сутками. Каждый винтик перепроверять заставлял по сто раз.

– Кто это, Миша с Генкой?

– Это «экипажники» с «Ми-8», – ответил за товарища блондин.

– «Экипажники»? А что такое «экипажники»?

– Ну это такие люди, которые машину к полету готовят, – сосредоточенно наморщив лоб, объяснил блондин. – И после полета тоже. Проверяют. То есть машина, считай, на полной их ответственности. Техническое состояние и прочее все. Это, так сказать, универсалы. А есть еще «группачи». Они по узкой специальности работают. Электроника там или двигатели. Их привлекают, когда серьезные поломки в каком-нибудь конкретном узле.

– Им, наверное, проще, чем «экипажникам»?

– Еще бы!

– Работка не бей лежачего, – поддержал товарища брюнет.

– А эти Миша и Гена, значит, полностью обслуживали «Ми-8»? Тот самый, на котором так часто летал Курбанский?

– То-то и оно, – сказал блондин. – Максима-то он время от времени доставал, под настроение. А уж с этих, считай, не слезал почти. И главное – вертолет-то списанный. По-хорошему, они и не обязаны даже были им заниматься.

– А по факту целыми днями только им и занимались, – поддержал брюнет.

– Получается, что больше всех доставалось Мише и Гене? – пытался вывести на конкретику Гуров.

– Как сказать, – задумался блондин. – Здесь трудно судить, кому больше, кому меньше. От него, в общем-то, и Китаеву хорошо доставалось. Да и другим. Как-то курсантика одного прямо до нервного срыва довел. Даже в госпиталь отправляли. Не знаю. Это дело индивидуальное. Трудно судить.

– А вот этот вертолет, «Ми-8», его только Миша с Геной обслуживали, или Курбанский привлекал еще кого-то? Например, тех же «группачей»?

– Да нет. Вроде нет, – вопросительно взглянув на товарища, проговорил блондин.

– Нет, он больше никого не привлекал, – удостоверил тот. – Зачем рисковать? Техника устаревшая, кто с такой не работал, напортачить может. А ребята эту его «кастрюлю» уже до винтика изучили. Если где и возникало что – всегда знали, в чем причина.

– Да и не возникало почти, – поддержал блондин. – Зря, что ли, он их там целыми сутками томил?

– Это точно. Хоть и старая машина была, а работала чики-чики.

– Так, значит, к этому вертолету была прикреплена специальная бригада техников, и они содержали машину в отличном состоянии? – резюмировал Гуров.

– В общем, да, – не совсем понимая, к чему он клонит, сказал блондин.

– Но тогда как объяснить, что в тот день Курбанский велел именно Китаеву проверить исправность гидросистемы «Ми-8»? Максим, если я правильно понял, не входил в бригаду «экипажников», да и сама машина, если верить вашему рассказу, содержалась в порядке. Неполадки в гидросистеме – серьезная проблема, вряд ли бдительные специалисты довели вертолет до такого состояния. Особенно, если, как вы выразились, и сам Курбанский их «гонял». Для чего же он отправил туда Максима?

По-видимому, такой вопрос не приходил в головы двух друзей, и сейчас, услышав его, они молчали в глубокой задумчивости.

Но Гуров и не ждал исчерпывающих ответов. И без того было ясно, что вся история с проверкой вертолета подстроена изначально. И подстроена, скорее всего, самим Курбанским. Как же так получилось, что в результате сам он и оказался жертвой?

Несомненно, ответ на этот вопрос напрямую мог указать на настоящего преступника. Но пока этого ответа у полковника не было.

– Кстати, ребята, – вновь обратился он к притихшим собеседникам. – А кто обычно пилотировал этот «Ми-8»? Тоже кто-то «специально назначенный» или могли быть разные летчики?

– Кирилл обычно летал, – ответил блондин. – Другого, кажется, не было.

– Нет, не было, – подтвердил брюнет. – Кирилл машину знал, да и Курбанский доверял ему. Хотя поблажек тоже не давал. Это уж как обычно.

– Ну а сами-то вы верите, что Максим действительно виноват? – видя, что к концу беседы отношения потеплели, спросил Лев.

– Не знаю, – помолчав, медленно проговорил брюнет. – Максим – нормальный парень. Да и вообще. Если он ножом его пырнул, чего, спрашивается, сидел там? Не знаю. Странно все это как-то.

– Ладно, ребята. Спасибо за разговор. Не буду вас больше задерживать.

Попрощавшись, Гуров пошел своим путем, а молодые техники еще долго стояли посреди аллеи, обсуждая этот разговор и те новые и неожиданные мысли, на которые навели их вопросы полковника.

Между тем сам он тоже не мог назвать сложившуюся картину предельно ясной.

Чем дальше продвигалось расследование, тем больше появлялось потенциальных кандидатур, у которых мог быть мотив. Отомстить Курбанскому могли «вышестоящие», участвовавшие в его махинациях, если он не поделил с ними добычу. Это могли быть и родственники Иванникова, если его неожиданное самоубийство было спровоцировано какой-то выходкой со стороны Курбанского.

А теперь, после разговора с молодыми техниками, выясняется, что и в среде обслуживающего персонала базы могли найтись недоброжелатели. И не только Максим Китаев. Если «экипажники» «Ми-8», эти самые Гена и Миша, в какой-то момент потеряли терпение, осуществить месть у них были все возможности. Правда, тут возникает нехороший аспект предательства по отношению к товарищу. Ведь Максима-то все-таки подставили. Но тут уж, как говорится, каждый выбирает для себя.

Дойдя до остановки, где пассажиров забирали уже обычные, а не служебные маршрутные «Газели», Гуров остановился в ожидании общественного транспорта, но тут увидел машину с шашечками и, тормознув новенькую «Калину», отправился в прокуратуру.

Следующим пунктом сегодняшней «программы» он наметил изучение материалов по самоубийству Иванникова, и ему хотелось нагрянуть неожиданно, чтобы никто не смог подготовиться к его демаршу и заранее принять какие-либо меры по сокрытию или искажению информации.

Прибыв в прокуратуру и предъявив на проходной удостоверение, Лев сразу поднялся в кабинет к Сырникову.

– Ну как, разобрались? – с веселой улыбкой встретил его следователь. – Убедились, что в этом деле нет никаких подвохов? Все там яснее ясного, и ничего мы не подтасовывали и от себя не прибавляли.

– В том, что вы не прибавляли от себя, я убедился, но что в деле все яснее ясного, я бы не сказал.

– Вы серьезно?

– Да, имеются моменты, которые мне бы хотелось дополнительно прояснить. В частности, что касается этого загадочного самоубийства. Я имею в виду скоропостижную смерть командира, принявшего часть сразу после Курбанского. По этому факту проводилось дознание?

– Разумеется. Только там ведь… это же самоубийство. Сами понимаете, виновных искать здесь сложно. Тем более что произошло все, можно сказать, у всех на глазах.

– То есть? – удивился Гуров.

– Нет, он, конечно, не прилюдно это сделал, – поспешил поправиться Сырников. – Но он застрелился в кабинете, а в «предбаннике» в этот момент находилась секретарша. Она подтвердила, что на момент выстрела Иванников был один, кроме того, в течение почти часа перед этим у него не было посетителей. То есть о каких-то внешних причинах здесь говорить не приходится. Скорее всего, поводом послужило что-то из сферы глубоких личных переживаний.

– Может быть. Но мне все-таки хотелось бы ознакомиться с делом. Могу я его посмотреть?

– Э-э… то есть да, разумеется, – сразу заволновался Сырников. – Но… честно говоря, вы меня застали несколько врасплох. В данный момент под руками у меня нет этих материалов, возможно, они даже уже переданы в архив… Как вы смотрите на то, чтобы ознакомиться с ними, например, завтра утром? К этому времени я успею сориентироваться. Выясню, где сейчас находится это дело, и вы спокойно его почитаете, не тратя время на ненужные ожидания.

– Попробуй выяснить это прямо сейчас, Сергей, – мило улыбнувшись, проговорил Лев. – Я подожду, если нужно.

– Но… я даже не знаю. Боюсь, это будет неудобно. Очень неприятно было бы заставлять вас терять свое время.

– Без этой информации я все равно не могу продолжать расследование. Так что, так или иначе, получить дело мне необходимо. Да и вовсе не обязательно мне сидеть и прохлаждаться, пока ты будешь заниматься поисками. Что я за барин такой? Хочешь, вместе сходим в архив?

Несмотря на то, что Сырников явно хотел совсем другого, Гуров ясно дал понять, что не отстанет, пока не настоит на своем.

Убедившись, что оттянуть роковой момент не удастся, Сырников про архив больше не упоминал. Позвонив, явно только для вида, кому-то из своих коллег, он «выяснил», что дело находится у его непосредственного начальника, того самого, который так любезно предоставил недавно Гурову свою машину.

– А, так оно до сих пор у него? – не очень правдоподобно разыгрывая удивление, говорил Сырников в телефонную трубку. – Надо же! А я думал, он давно уже его передал на хранение.

«Что там с ним такое, с этим самоубийством? – думал Лев, с возрастающим интересом наблюдая за неподдельным волнением следователя. – Обычная халатность в проведении дознания? Как, например, в случае с Максимом, когда все свалили на «очевидность» и не потрудились даже выяснить, откуда взялся нож? Или здесь что-то более серьезное? Чего он так боится, этот Сырников?»

Опасаясь, что эта «боязнь» может спровоцировать следователя изъять из дела какие-нибудь «неудобные» документы, он решил не отступать от него ни на шаг. Сказав, что не хочет «лишний раз утруждать», прошел вместе с ним в кабинет начальника и добился того, что папка с материалами по самоубийству из сейфа прямиком перешла к нему в руки, минуя посредников.

– Вот, пожалуйста, – проводив ее печальным взглядом, произнес Сырников. – Надеюсь, что смогли вам помочь.

– Да, большое спасибо. Очень благодарен за помощь, – кивнул Лев. – А здесь не найдется какого-нибудь тихого местечка, чтобы я мог все это спокойно посмотреть?

– Да вон к Реутову в кабинет пусть сядет, – сказал восседавший за начальственным столом крупный мужчина с высоким лбом и внимательными серыми глазами. – Он все равно сейчас на ограблении, раньше трех не вернется. Проводи, Сережа.

– Да, конечно. Идемте, я вам открою.

Спустившись на первый этаж и взяв у дежурного ключи, следователь провел Гурова в небольшое помещение со стареньким компьютером и огромным количеством каких-то бумаг.

– Вот, пожалуйста, – снова с некоторым оттенком грусти проговорил Сырников. – Проходите, устраивайтесь. Надеюсь, вам будет удобно. Когда закончите, зайдите ко мне, если нетрудно. Нужно будет закрыть здесь, да и дело на место вернуть.

– Да, конечно.

Проводив взглядом опечаленного коллегу, Лев устроился за столом и через минуту уже полностью погрузился в материалы лежавшего перед ним дела о самоубийстве…

…Подполковник Иванников был переведен в Покровск из Москвы с повышением в должности и в чине. Уже один этот факт, казалось, мог обеспечить новоиспеченному командиру и полковнику хорошее настроение на многие годы вперед. И, судя по опросам свидетелей, поначалу именно так все и складывалось.

Опросы эти проведены были довольно тщательно и, так сказать, «широкомасштабно», что не преминул отметить Гуров, отдавая должное своим покровским коллегам. Читая протоколы, он постепенно прояснял для себя картину взаимоотношений нового командира со своими подчиненными. Картина эта выглядела весьма оптимистично.

Упоминания о сдержанности и рассудительности, ровном характере и безупречном воспитании вновь назначенного руководителя встречались практически в каждом протоколе. Причем в этих отзывах не чувствовалось ни малейшей натянутости. Уравновешенность действительно была характерной чертой Иванникова. Предполагать в таком человеке склонность к импульсивным поступкам, а уж тем более к суициду, было абсурдно.

Однако, продолжая изучать протоколы опросов, Лев вскоре заметил и еще один общий момент, который встречался в нескольких из них.

Все, кто заходил в кабинет к Иванникову в день убийства, в один голос утверждали, что на нем, по недавнему образному выражению Китаева, «не было лица». В этот день по разным вопросам к нему заходили пять человек, и каждый отметил, что начальство не в себе. Но о причинах такого состояния никто не пытался даже высказывать предположений. «Все шло хорошо» – вот краткое резюме, в которое выливались все ответы на дотошные вопросы следователей о возможных непредвиденных случаях, которые могли бы расстроить новоиспеченного командира.

«Действительно, похоже на «что-то из сферы глубоких личных переживаний», – вспомнил Гуров замысловатую формулировку Сырникова. – Но тогда отчего же так волновался наш уважаемый следователь? Дознание проведено профессионально, опросы очень тщательные и подробные. Даже более чем. Сразу видно, что следователи действительно стремились докопаться до этой самой «сферы». Результаты, конечно, в итоге оказались небогатые, но в чужую душу ведь не влезешь. Откуда посторонним людям знать, о чем там мог про себя переживать этот Иванников?»