Текст книги "Золотое притяжение"

– В больнице? Как в больнице? Какое нападение?

Не переставая задавать недоуменные вопросы, женщина наконец открыла дверь. Это была пожилая, вполне приятная на вид особа, на лице которой сейчас отражалась озабоченность.

– Какое нападение? – говорила она, впуская Гурова. – Вы действительно из полиции?

Чтобы развеять сомнения своей собеседницы, полковник снова протянул ей «корочки».

– Гуров… Гуров Лев Иванович, – медленно прочитала она. – Хм. Не знаю, о чем мы с вами можем говорить. Я всего лишь прибираю здесь. Прибираю и готовлю. А что за нападение?

– Для начала давайте познакомимся, – галантно улыбнулся Гуров. – Мое имя вы уже знаете, а как обращаться к вам?

– Меня зовут Клара. Клара Семеновна.

– Очень приятно. Клара Семеновна, вы каждый день приходите прибираться в этой квартире?

– Нет. Через день. Вчера меня не было, а сегодня я пришла с утра. С одиннадцати. Я здесь с одиннадцати и до семи. Это специально так назначено. Обычно в эти часы хозяев не бывает, так что и я могу спокойно делать свою работу, и им никакого беспокойства.

При этих словах Лев не мог сдержать досады. Выходило, что с «хозяевами» его собеседница практически не контактирует, следовательно, об их жизни навряд ли сможет сообщить что-то интересное. Он уже готов был думать, что напрасно пришел, но дальнейший разговор показал, что это не совсем так.

– То есть получается, что с хозяевами квартиры вы почти не общаетесь? – уже без всякой надежды в голосе спросил Лев.

– Да теперь, можно сказать, совсем не видимся. Еще когда дочка его была, тогда да. Поговорит, новости расскажет, иногда смешное что. Хорошая была девочка.

– А вы давно здесь работаете? – навострил уши полковник.

– Я-то? Да уж, считай, лет пять. Я и супругу его еще застала. Тоже хорошая, жизнерадостная была женщина. Да, раньше-то у них повеселее было. А потом что-то… просто как злой рок какой-то обрушился. В одночасье семьи не стало. Квартира сейчас как вымороченная, даже приходить сюда не хочется. Олюшка-то, она ведь прямо здесь, прямо вот в этой комнате… лежала.

– То есть это вы обнаружили тело дочери Дмитрия Петровича? – с интересом спросил Гуров.

– Нет, не я. Дмитрий Петрович и обнаружил. Вечером, как пришел с работы, тогда и… обнаружил. А я-то уж потом, на следующий день видела. След только видела, как полиция тело обрисовала. Поплакала тоже. А как же? Жалко. Хорошая была девочка. И что это за невезение такое на них нашло? Просто злой рок какой-то!

– Ольга Рябова покончила жизнь самоубийством? Правильно?

– Покончила, да. Таблеток наглоталась и водкой запила. Только уж не знаю, что здесь правильно. Уж какой бы он ни был, парень этот, а чтоб из-за него до такого доходить… не знаю.

– «Парень» – это вы имеете в виду ее жениха?

– Его, а кого же.

– Вы были с ним знакомы?

– Не то чтобы прямо уж знакомы. Но, конечно, виделись. А как же? Он и в гости приходил часто. Я тогда старалась побыстрее все закончить и распрощаться. Зачем мешать? Ихнее дело молодое. Хороший парень был, Игорек-то. И за что уж он в тюрьму попал? А там его и убили. Вот ведь как бывает, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Приличный такой, хороший был мальчик. Правильный.

Тут Гуров вспомнил, что, по словам Орлова, в СИЗО «правильного мальчика» перевели в другую камеру из-за того, что в предыдущей он не смог ужиться с соседями. Это разночтение в характеристике генерала и Клары Семеновны его очень заинтересовало.

– А вообще какой характер был у этого Игоря? – как бы невзначай спросил он. – Спокойный или, наоборот, вспыльчивый?

– Да что вы! Какой там вспыльчивый! Тише воды ниже травы. Когда придет, не сразу поймешь, что и дома-то кто-то есть. Сядут с Олей куда-нибудь в уголок, и не слышно их. Все о своем что-то там разговаривают. Да я и не слушала. Зачем мешать? Нет, совсем не вспыльчивый был. Тихий такой, спокойный мальчик. И за что только в тюрьму попал? – вздохнув, повторила Клара Семеновна.

– Узнав о том, что его убили, Ольга сильно переживала?

– Переживала, конечно. Раньше-то и пошутит, и веселое что-нибудь расскажет. А после этого, как ни приду, все глаза красные. Так и не вытерпела она. Не смогла пережить…

– Дмитрий Петрович, наверное, очень горевал? Столько бед сразу. Жена, потом еще и дочь.

– Да. Горевал. Только он из другой породы – никогда рассказывать не будет. Набычится, насупится и ходит из угла в угол. Молчит, только тоску нагоняет. В такие-то дни он на работе обычно, а в выходные… – Тут Клара остановилась, будто о чем-то вспомнив, и взглянула на Гурова: – А что за нападение, про которое вы выговорили? Что, и с ним тоже какая-то беда? Что за напасть на эту семью!

– Про нападение мы еще поговорим, Клара Семеновна. Вы сказали, что в будние дни практически не встречались с Дмитрием Петровичем, потому что он всегда был на работе. А в выходные виделись с ним?

– Да, в выходные виделись. Только не больно-то приятные они были, эти встречи. Я уж когда знала, что дежурство на выходной выпадает, старалась заранее все так приготовить, чтобы в этот день побыстрее управиться. Что хорошего на это смотреть? Ходит человек, угрюмый, слова не скажет, видно, что переживает. И нет бы поговорить, излить душу, глядишь, и самому бы полегче стало. Нет. Набычится, насупится и ходит туда-сюда. Как арестант какой в камере.

– Вы не в курсе, он часто бывал на кладбище?

– У Олюшки-то? Бывал, как же. Аккуратно каждые выходные ходил. У них и место там было куплено. На Троекуровском. Большой участок, на семью. Все шутили, что рядом со знаменитостями будут лежать. Ан вот и улеглись. Не к добру, видать, шутили-то.

– Значит, по выходным. А в будние дни, выходит, он туда не наведывался?

– Не знаю, может, и ходил. Мне ведь не докладывают. Только в будни у него работа. Он с работы-то раньше девяти вечера и не приходил никогда. Куда там еще на кладбище идти?

– А откуда вы это знаете, если уходите в семь? – лукаво прищурился Лев.

– Я? – растерянно и как-то даже испуганно переспросила Клара. – Но как же… Это уж давно известно. Всегда он так ходит. На работу к десяти, с работы после девяти. Иногда и в одиннадцать приезжал.

– Наверное, об этом вам говорила жена или дочь?

– Да, и они. И вообще… Это уже известно, когда он приходит.

В целом картина складывалась. Рябов, расстроенный самоубийством дочери, поздно вечером отправился на кладбище и там, обдуманно или спонтанно, решил последовать ее примеру. Дома его никто не ждал, и тот факт, что он не вернулся «по расписанию», ни у кого не вызвал бы беспокойства как минимум до утра. С этой стороны все выглядело логично.

Интересно было другое. Чтобы пустить себе пулю в лоб, хоть обдуманно, хоть спонтанно, нужно иметь из чего стрелять. А крупный государственный чиновник вряд ли вот так вот просто каждый день ходил на работу с пистолетом. Может, оружие было в машине? Да и было ли вообще у Рябова оружие?

– Клара Семеновна, вы поддерживаете порядок в квартире, наверное, уже изучили все закоулки? Вы не знаете, где обычно Дмитрий Петрович держал пистолет?

– Пистолет?! – Изумление домработницы было совершенно искренним. – Вот уж не знаю. Никогда и не видела даже. Зачем ему пистолет? Хорошие, приличные люди. Да еще дома. Нет, не знаю. Пистолет никогда не видела. А почему вы спросили?

– Так, из интереса. Подумал, может быть, Дмитрий Петрович имел оружие для самообороны.

– А, это вы из-за того нападения. Нет, не знаю. Про пистолет не знаю. А что там такое случилось? Кто на него напал? Вы так и не сказали.

– Да нет, ничего особенного. Просто хотел узнать, имелись ли у Дмитрия Петровича средства для самообороны. Так, значит, вчера вы не приходили сюда?

– Нет. Я через день. Еще когда жена его была и дочка, тогда да, тогда каждый день приходила. А сейчас нет. Через день.

– Еще один вопрос. Супруга Дмитрия Петровича умерла уже довольно давно. Вы не знаете, он не имел кого-нибудь, так сказать, на примете? Все-таки мужчина еще не старый.

– Нет, не знаю. Про такое нам не докладывают. Да и Олюшка никогда ничего не говорила. Нет. Думаю, не имел. В гости не водил никого, а как там еще где было, этого не знаю. Был бы кто, наверное, пригласил бы. Но нет. Я не видела. Да и Олюшка ничего не говорила.

– Наверное, он очень любил жену?

– Да. Любил. Очень горевал, когда она померла. Да и все расстроились. Хорошая была женщина. Потом вот и у Олюшки с Игорьком этим. Когда стал он сюда ходить, вроде как-то и повеселее все пошло, Олюшка снова улыбаться начала. И вдруг опять. Только было подумали, что жизнь налаживается, а оно еще хуже обернулось. И что это за напасть такая на эту семью?

– Клара Семеновна, а вы не обращали внимания, в последние несколько дней в настроении Дмитрия Петровича не проявлялось чего-то необычного? Какие-то эмоции, поступки? То, чего раньше за ним не наблюдалось?

– Не знаю. – Взгляд собеседницы выражал недоумение. – Вроде все, как всегда. Да я его и не видела почти. Говорю же, у нас расписание такое, что мы с хозяевами почти не пересекаемся. Честно говоря, и желания особого не было пересекаться. Что хорошего? Всегда угрюмый, слова не скажет. Набычится, насупится и ходит туда-сюда.

– А раньше он таким не был?

– Раньше-то? – Клара Семеновна задумалась. – Как вам сказать? Я ведь все больше с девочками общалась. Вот с женой его да с Олюшкой. Его-то самого и не видела почти. Конечно, раньше-то повеселей у них было. А так – не знаю, необычного вроде ничего не было.

Глава 2

Разговор с домработницей не стал кладезем в плане информативности. Но общее представление о семье Рябовых у полковника сложилось.

По всей видимости, эта «ячейка общества» представляла собой некий самодостаточный социум, замкнутый внутри себя. Глава семейства, похоже, был вполне доволен существующим положением вещей и новизны не искал. Это подтверждалось уже тем, что спустя два года после смерти супруги он так и не женился.

При таком положении было вполне объяснимо, что первый трагический случай, нарушивший целостность этого небольшого «клана», по принципу цепной реакции вызвал все остальные беды.

Предположения о самоубийствах выглядели вполне логично, и тем не менее чем больше полковник размышлял об этом деле, тем чаще его мысли возвращались к теме убийства и заказа.

«Наверняка эти люди не хуже самого Рябова знали его расписание и были в курсе того, что после работы он возвращается в пустую квартиру. Значит, как минимум до утра у них была временная фора и возможность «замести следы». Да и пистолет этот. Пока непонятно, откуда он взялся. У Рябова было разрешение? В досье об этом ничего нет. Похоже, нужна санкция на обыск. Представляю, как обрадуется генерал».

Кроме вопроса о пистолете, беседа с домработницей выявила и некоторые другие обстоятельства, которые Гурову сразу захотелось прояснить, хотя они и не имели непосредственного отношения к самоубийству чиновника из Минобороны.

Например, очень подозрительным показалось ему несовпадение образа «тихого спокойного мальчика», жениха Ольги, описанного домработницей, и дебошира, которого переводят из камеры в камеру за то, что он не может ужиться с другими заключенными. Что могло скрываться за этим расхождением?

Инстинктивно Лев чувствовал, что связь между этими тремя смертями – жениха, дочери Рябова и его самого – не только в том, что погибшие – близкие люди. Опытный полковник за событиями, для всех очевидными, улавливал скрытый подтекст и понимал, что не сможет успокоиться до тех пор, пока смысл этого подтекста полностью для него не прояснится.

Поэтому, возвращаясь в Управление, он уже предчувствовал проблемы.

«Если Орлов узнает, что я начал «копать», сразу встанет на дыбы. Надо поосторожнее. Партизанскими методами. Дело и впрямь неприятное, а реальных фактов у меня пока нет. Да и неизвестно, будут ли. Даже если и есть какие-то «нюансы» по этому самоубийству, откровенничать точно никто не станет. Не говоря уже о том, что я пока еще и не настолько в курсе дела, чтобы «нужные» вопросы задавать. Для начала попробуем выяснить, что там с этим убийством в СИЗО и самоубийством дочери. А от этого уже будем «плясать».

В Главк Лев прибыл, когда рабочий день уже подходил к концу. Необходимо было выяснить, у кого находятся в разработке интересующие его дела, и проще всего было бы обратиться с этим вопросом непосредственно к генералу Орлову. Но он хорошо понимал, что в сложившихся обстоятельствах расспросы о том, кто проводил дознание по факту самоубийства Ольги Рябовой и у кого сейчас находится дело по убийству в СИЗО, у начальства вызовут только ненужное раздражение, поэтому решил выяснить это, пользуясь «личными каналами».

Пообщавшись с коллегами и задав как бы невзначай несколько наводящих вопросов, Гуров вскоре уже знал, куда ему обращаться.

Постучав в знакомый кабинет, он, не дожидаясь специального приглашения, вошел к коллеге и старому знакомому Владимиру Зимину.

– Здорово, Володя! Как жизнь молодая?

– Вообще-то собирался домой, – усмехнулся Зимин. – Но, похоже, поторопился. Ты ведь просто так не заходишь.

– Угадал. Но постараюсь не задерживать. Вопрос у меня, в общем-то, простой. С месяц назад возникло тут у нас некое дело по суициду. Ольга Рябова. Слышал про такую?

– А, это, – сразу перестал улыбаться Зимин. – Да, было. Хотя восторга не вызвало ни малейшего. Рябова эта – из «папиных дочек». Отец ее где-то «в верхах» рулит. Так что, сам понимаешь, единственная моя мечта при начале этого дела была – поскорее его закончить. У меня стрессов и без того хватает.

– А что, с этим делом много было стрессов? – навострил уши Лев.

– Да нет. В плане криминала там, можно сказать, абсолютный ноль. У девушки погиб парень, девушка расстроилась, и в какой-то момент эмоции возобладали над здравым смыслом. Все очевидно. Так что неожиданностей в ходе расследования не возникло. Чему я, признаюсь тебе по секрету, весьма был рад. Я бы и вообще предпочел, чтобы эта головная боль меня минула. Орлов ведь всех этих «важняков» обычно тебе поручает.

– Да, в этот раз что-то не предложил.

– Как бы он предложил? Это же в октябре случилось, ты как раз в командировке был.

– А, точно! Действительно, уезжал на неделю. Как мало надо, чтобы все самое интересное пропустить, – усмехнулся Лев.

– Вот-вот. А я бы с удовольствием пропустил, но – увы! Не вышло.

– Ведь ты говоришь, что подозрительного ничего там не было. Чего же тогда беспокоиться?

– Это как сказать. Не знаю, как ты, может, привык уже, а у меня все эти высокие персоны одним своим присутствием уже вызывают беспокойство. Ходишь, как по лезвию бритвы. Пока протокол пишешь, семь потов сойдет – все боишься, как бы чего «ненужного» не вписать. Кто их знает, какие у них там внутренние взаимоотношения. Напишешь что-нибудь, не подумав, а потом придется новую работу искать.

– Ладно, не драматизируй, – улыбнулся Гуров. – Ты – кадр заслуженный, на таких Управление держится. Кому-кому, а уж тебе-то безработица точно не грозит. Так, значит, дело ты закрыл?

– Закрыл. А чего с ним возиться? Говорю же, только лишняя головная боль. Обстоятельства и причина смерти очевидны, время везде совпадает, экспертиза все подтверждает. В сущности, это дознание было обычной формальностью, и я постарался как можно оперативнее уладить эту формальность.

Услышав слово «формальность», уже однажды прозвучавшее по поводу такого же «очевидного» самоубийства, Гуров невольно насторожился.

– А что там вообще произошло? – как бы невзначай поинтересовался он.

– Да ничего особенного. Накануне эта Ольга ночевала у подруги, вернулась домой, когда отец уже ушел на работу. Хотя, по словам этой самой подруги, она, наоборот, вышла пораньше, чтобы утром успеть повидаться с отцом. Но сам Рябов говорит, что в тот день с дочерью не встречался. Видимо, не успела. Может, это ее и спровоцировало. Сейчас трудно сказать.

– А подруга? Она ничего не смогла подсказать по поводу того, что ее спровоцировало? В каком настроении Ольга уходила от нее?

– В том-то и дело, что, по ее словам, настроение у той было вполне адекватное. Даже, можно сказать, хорошее. Так что если что-то и произошло из ряда вон выходящее, то, видимо, в промежутке между моментом, когда Ольга вышла от подруги, и моментом, когда она прибыла к себе в квартиру. Это, кстати, косвенно подтверждают слова той же подруги. Она звонила Ольге, чтобы узнать, как та добралась. И на телефонный звонок Ольга ответила, уже явно пребывая в глубоком расстройстве.

– Подруга пыталась расспросить о причинах?

– Да, только безуспешно. Ольга была в слезах и ничего толком не объяснила. Сказала, что перезвонит позже.

– Но не перезвонила?

– Видимо, нет.

– Значит, о причинах, вызвавших такое ее состояние, так и не удалось узнать?

– Как это можно узнать, Лев? – совершенно искренне недоумевал Зимин. – Чужая душа – потемки. Ей любой случайный прохожий мог нахамить, ни о чем таком не думая, и вызвать «рецидив». Любое неосторожное слово, связанное с недавней трагедией, могло навести на ненужные ассоциации и в итоге спровоцировать катастрофу. Как тут угадать? Намеренной провокации там не было – это главное. И это установлено точно. Так же, как и то, что рядом в момент суицида никто не стоял и глотать таблетки, запивая их водкой, не заставлял. Так что с точки зрения уголовных статей здесь все чисто. А по поводу индивидуальных душевных переживаний – это вам к другим специалистам. Ты, кстати, с чего вдруг этим делом заинтересовался? Что-то «параллельное» расследуешь?

– Да, близкий случай, – небрежно бросил Гуров. – Косвенно соприкасается с этой семьей. Ты, кстати, не наводил справки об этом парне, ее женихе? Что там с ним стряслось?

– Нет, до таких извращений мой трудовой энтузиазм не доходил, – усмехнулся Зимин. – Я рад был не знаю как, что Ольгу-то эту с рук сбыл, а ты мне еще ее парня «сватаешь». Если неймется, можешь сам узнать. Дело у Жилятина, до сих пор не закрыто, и когда закроют, неизвестно. Вот там-то, похоже, «подозрительного» просто целый вагон.

– Правда? А что именно?

– Да не знаю я, что именно. Не вникал. Да и не горю желанием, если честно. Своего хватает. Просто слышал, ребята говорили. Да и без того можно догадаться. Убийство в СИЗО – всегда тема непростая. Но я не вникал.

– Ясно. А свое дело ты в архив уже сдал?

– По Рябовой?

– Да.

– Само собой. С неделю уже душой отдыхаю.

– Ясно. Что ж, продолжай отдыхать. Надеюсь, не сильно тебя отвлек.

– Ладно тебе! Нашел повод язвить! А то не знаешь, как мы здесь «отдыхаем».

– И не думал язвить. Наоборот. Рабочий день закончился, так что отдохнуть сейчас самое время. Бывай, Володя, спасибо за информацию.

Стрелки на часах действительно показывали уже половину седьмого. Но архив работал до восьми, и Гуров надеялся, что сегодня еще успеет просмотреть дело Ольги Рябовой.

В архиве тоже были знакомые, и, войдя в здание, он уже через десять минут читал дело. Материалы подтверждали все, что незадолго до этого говорил Зимин, с той лишь разницей, что в протоколах информация была изложена более подробно и обстоятельно.

Гуров вскользь просматривал документы, останавливаясь только на том, что особо привлекало внимание.

Одним из таких пунктов был протокол допроса некой Светланы Березиной, той самой подруги, у которой ночевала Ольга Рябова накануне своего самоубийства. Она же, эта Светлана, незадолго до этого самоубийства звонила Ольге по телефону. Само по себе содержание разговора ясно свидетельствовало, что в нем нет никакого «двойного дна» и скрытых смыслов. Было очевидно, что за день до своей трагической кончины Ольга действительно ни о чем таком не думала. Наоборот, содержание беседы двух подруг скорее свидетельствовало о том, что жизнь постепенно налаживается. Значит, решение оказалось спонтанным, неожиданным для самой Ольги. И причина, вызвавшая это решение, была очень серьезной. Чтобы в один миг развернуть весь жизненный курс человека в противоположном направлении, нужен очень весомый мотив.

«Что же там такое произошло, в этот небольшой временной промежуток? – думал Гуров. – Действительно, роковая встреча с каким-нибудь хамом на улице, ненамеренно ударившим по самым чувствительным струнам? Или здесь имело место что-то посерьезнее?»

Погрузившись в размышления над этой загадкой, он вдруг поймал себя на мысли, что занимается сейчас совершенно не тем, что ему поручил генерал. Прочитав самому себе мысленную нотацию, Лев достал блокнот и записал в него адрес и телефон Светланы Березиной. Кроме адреса, отметил для себя время, в которое состоялся телефонный разговор между подругами, и время, когда, согласно заключению экспертизы, наступила смерть Ольги. Разница составляла три часа. Учитывая, что все произошло в квартире Рябовых, откуда уже ушел на работу глава семьи и куда домработница должна была прийти только на следующий день, можно было сделать вывод, что Светлана была последней из тех, кто говорил с Ольгой перед смертью.

Когда Гуров вышел из здания архива, ливень уже закончился. Сейчас в воздухе вновь стояла промозглая изморозь, как будто дождевые капли зависли в пространстве, так и не успев долететь до земли. Под низкими, свинцово-тяжелыми тучами, сквозь которые не виднелось ни единой звездочки, он сел в машину и, включив фары, поехал домой.

На следующее утро, задержавшись после традиционной планерки, Гуров попросил Орлова дать санкцию на обыск в квартире Рябова.

– Это еще зачем? – сразу нахмурился тот. – Опять твоя самодеятельность, Лева?

– Не совсем понятно, откуда у него пистолет, – собрав все дарованное ему природой простодушие, ответил Гуров. – Нужно подтверждение, что оружие действительно его. Должно быть разрешение или хотя бы сейф для хранения. Надо будет поискать, а то получается немного странно. С одной стороны, вроде бы…

– Ладно, ладно, – раздраженно перебил его генерал. – Понял уже. Иди, я подумаю.

– О чем? – Лев слегка приподнял брови, чтобы показать, как сильно он удивлен.

– О том! – вновь начал закипать генерал. – Это тебе не в квартиру дворника дяди Васи залезть. Мне решение согласовать нужно. Иди! Хотя нет, постой! Ты в министерстве был? Коллег опрашивал?

– Как раз сегодня собирался.

– Сегодня? А почему не вчера? Чем ты занимался целый день?

– Ты, наверное, удивишься, но как раз именно проверкой по этому делу.

– Слушай, Гуров, ты мне тут не остри. Или так и не понял, что я тебе уже который день пытаюсь вдолбить? Это дело – сплошная головная боль. И наша с тобой задача – как можно скорее от нее избавиться. А ты, вместо того чтобы сосредоточиться на главном, все какие-то дополнительные детали выискиваешь, самодеятельностью занимаешься. Обыск еще какой-то выдумал. На что он тебе сдался, этот обыск?

– Чтобы подтвердить, что пистолет – орудие самоубийства, а не убийства, – хмуро проговорил полковник.

– Ладно, ладно, не начинай! – сразу остановил его Орлов. – С обыском я попробую решить. А ты с опросами не тяни. Чем свежее у людей впечатление, тем результативнее будет беседа. Незачем ждать, пока все это быльем порастет. Иди!

Этот непродолжительный разговор в очередной раз убедил Гурова, что «самодеятельность» с его стороны в данном случае не приветствуется категорически. И тем не менее желание разобраться в загадочных нюансах этого дела не оставляло полковника.

«Влад утверждает, что выстрел был сделан в упор, – размышлял он, выходя из кабинета Орлова. – Деталь довольно характерная. Кроме самого Рябова, его мог произвести лишь человек, с которым он был коротко знаком и которому, возможно, полностью доверял. Этот человек в момент убийства должен был находиться очень близко, и его маневры до последнего момента не должны были вызывать у Рябова никаких подозрений. Иначе он просто не дал бы так вот просто застрелить себя и его «друзья» не смогли бы так аккуратненько уложить на могильный холмик не имеющее ни единой гематомы тело».

В пользу версии со знакомым говорил и тот факт, что Рябов согласился в столь позднее время отправиться на кладбище. Размышляя о том, на чем он мог приехать туда, Гуров вспомнил, что в досье среди имущества чиновника упоминался «BMW». Если Рябов прибыл на своей машине с тайной мыслью совершить самоубийство, она должна была остаться перед центральными воротами кладбища. Но во время своего посещения Лев не заметил там ничего похожего на престижную иномарку. «На служебной машине, которая наверняка есть, он тоже вряд ли стал бы кататься посреди ночи по личным делам. Значит, транспортное средство принадлежало тем, кто «пригласил» его на эту роковую «прогулку».

И тут ему вдруг пришла мысль, которую он до этого совершенно не принимал во внимание.

Полностью сосредоточившись на идее о том, что целью ночной «прогулки» Рябова изначально было посещение кладбища, какие-либо иные варианты Лев даже не рассматривал. Между тем, если путешествие проходило в машине кого-то из знакомых, целью его могло быть названо что угодно: чиновника могли пригласить в гости, на какую-то встречу или разговор, да просто в ресторан на «мальчишник». Вариантов масса, причем таких, над которыми и голову не нужно ломать. И вовсе не обязательно напрягать воображение, измышляя причины, чтобы заставить взрослого серьезного человека ночью отправиться на кладбище.

Предположение показалось Гурову вполне резонным. Правда, в этом случае убийцы совершенно точно не стали бы заходить на территорию кладбища через главные ворота. Но огромная площадь, которую занимал некрополь, наверняка позволяла попасть туда и из других точек.

В свете этой новой теории особое место принадлежало пистолету. Конечно, при определенных обстоятельствах Рябов вполне мог захватить с собой на «прогулку» и оружие, но опытный полковник понимал, что вероятность подобного развития событий крайне невелика. Солидный чиновник из Министерства обороны навряд ли отправился бы ночью «пострелять по тарелочкам». А если предполагаемое ночное путешествие могло быть связано с угрозой личной безопасности, он всегда мог воспользоваться услугами профессиональных телохранителей.

«Скорее всего, оружие все-таки принесли «друзья». И «пробить» его необходимо подробнейшим образом. Интересно, Влад уже пытался выяснить «предысторию» пистолета?»

Гуров вышел на улицу и, сев в машину, поехал в лабораторию. Необходимо было вернуть ключи от квартиры Рябова и заодно узнать, не принесло ли более «тщательное и глубокое исследование» каких-либо неожиданных результатов.

Уже очень скоро он смог убедиться, что на сенсацию рассчитывать не стоит.

– Увы, Лева, должен тебя огорчить, – слегка усмехаясь, сказал Влад. – Следов «дурмана» и прочих интересных препаратов в крови пациента не обнаружено. Так что в момент своей смерти он находился в твердой памяти и, по-видимому, в более-менее здравом уме. Если, конечно, исключить наследственные психические заболевания. Но ведь в данном случае о них, кажется, речь не идет?

– В данном случае – нет, слишком высокопоставленный для психа.

– Вот и я о том. Так что не ломай голову понапрасну, не ищи себе лишних хлопот. Все факты говорят за самоубийство.

– А пистолет? О нем есть что-то интересное?

– Практически ничего. Пистолетик с иголочки, приобретен, по-видимому, совсем недавно. И, на мой взгляд, это еще один факт именно в пользу самоубийства.

– Куплен с конкретной целью?

– Именно.

– Но на травматику только разрешение нужно оформлять несколько месяцев. К тому же легально без лицензии никто не продаст, кому нужны такие стрессы? А нелегально проще нормальный огнестрел купить. Надежнее будет.

– Ну, не знаю. Может быть, он изначально для чего-то другого планировал его приобрести. Это уж вам, мудрым сыщикам, разбираться. Наше дело маленькое. Только ты сам сейчас сказал, что парень этот – «высокопоставленный». Ему эту лицензию, если понадобится, просто на блюдечке с голубой каемочкой поднесут. На следующий же день. Несколько месяцев даже не придется ждать.

В словах Влада был свой резон. Для каких бы целей ни планировал Рябов приобрести оружие, с официальными процедурами у него, скорее всего, не возникло бы проблем. Оставался пустяк – удостовериться, что пистолет действительно оформлен именно на него.

– Ты номер не пробивал, случайно? – спросил Гуров.

– Номер не пробивал. Это вообще-то не моя компетенция. Разве что тебе, другу старому, по знакомству могу сделать. За приличное вознаграждение, разумеется.

– Сделай, Влад. Дело, сам видишь, какое. Чем быстрее его спихнем, тем всем приятнее будет. Орлов, бедный, со вчерашнего дня как на иголках. А мне тоже не разорваться. Сейчас в министерство нужно ехать, коллег его опрашивать, скорее всего, целый день придется там проторчать.

– Счастливчик! С важными людьми познакомишься.

– Да уж.

– В кабинет не вызываешь?

– Какое там! У этого товарища такие коллеги, что, того и гляди, самого куда-нибудь вызовут. Нет уж, мы как проще. Сами побеспокоимся.

Выйдя из лаборатории, Лев поехал на Знаменку – в департамент по обеспечению гособоронзаказа.

Несмотря на то что в разговоре с Владом он так категорически высказался против приглашения коллег Рябова к себе в кабинет, такая мысль у него была, но он быстро от нее отказался. Учитывая статус и занятость подобных персон, ждать их «в гости» пришлось бы долго. А учитывая нервозность начальства, «спихнуть» это неприятное дело нужно было быстро.

Поэтому Гуров решил «побеспокоиться» сам и собеседования с коллегами Дмитрия Рябова провести по месту работы.

Прибыв в департамент, он отрекомендовался дежурному, после чего довольно долго ждал, пока тот говорил по телефону, по-видимому, докладывая кому-то о его прибытии.

– Проходите, – наконец разрешил дежурный. – Третий этаж направо. Кабинет 378.

– Это кабинет Дмитрия Петровича? – уточнил Лев.

– Да. Сейчас там временно исполняющий обязанности, Шакуров Сергей Николаевич. Вы можете поговорить с ним.

– Спасибо.

«Однако, оперативно, – думал Гуров, поднимаясь в лифте. – Король умер, да здравствует король! Что значит военное ведомство. Предыдущий начальник «освободил кресло» лишь вчера, а новый тут как тут, уже сегодня. Кто бы это мог быть, интересно? Кто-то из замов? Или какой-нибудь ушлый карьерист, с помощью интриг и криминала убравший «конкурента» и получивший наконец-то заветную должность?»

Но «криминальная» версия не оправдалась. Уже с первых минут разговора с худощавым темноволосым мужчиной, сидевшим за необъятным рабочим столом, выяснилось, что это действительно бывший зам.

– Да, история очень неприятная и странная, – говорил он. – Дмитрий Петрович был довольно уравновешенным человеком, никто даже предположить не мог, что он способен совершить что-то подобное. По-видимому, смерть единственной дочери оказалась слишком сильным ударом.